Раздел 3 Азия
070 Мистика гор в судьбе творца. Хокусай, Рерих
В изобразительном искусстве есть особый жанр — горный пейзаж. Основным объектом изображения в нем являются виды гор, горные вершины, склоны и потаенная красота горного мира, не всегда видимая глазу стороннего наблюдателя. В золотой фонд полотен, в которых живописцам удалось запечатлеть сокровенную тайну гор, вошли работы русских и зарубежных художников: А.И. Куинджи, А.М. Васнецова, В.В. Верещагина, И.И. Шишкина, В.И. Сурикова, В.Д. Поленова, А.К. Саврасова, К.Я. Крыжицкого, М. Сарьяна, У. Тернера, М. Хисикавы, П. Сезанна, В. Ван Гога, П. Пикассо и др. Особое место среди них занимают картины японского художника направления укиё-э («картины проплывающего мимо мира») Кацусика Хокусая и русского живописца-эзотерика Николая Константиновича Рериха, Особое место — по всепоглощающей любви этих мастеров кисти к избранным ими горам и по мистической роли гор в судьбе Хокусая и Рериха.
Много священных гор, мало избранных. Избранных великими живописцами. А среди художников совсем мало тех, кого избрали сами горы. Без сомнения К. Хокусай (1760—1849) и Н.К. Рерих (1874—1947) были избраны горами — Фудзи и Гималаями, соответственно. Конечно же, изначально не горы к людям, а эти два человека пришли к горам, но связала их взаимная любовь. И в результате родились дети любви — великие творения. У Хокусая это две серии цветных и тоновых ксилографий «Тридцать шесть видов Фудзи» и «Сто видов Фудзи». У Рериха — свыше 500 картин, на которых изображены вершины Гималаев, ледники Каракорума, скалы и пещеры, горные реки и озера, монастыри и храмы, божества и святые. Именно через эти картины к обоим художникам пришла мировая слава, хотя Хокусай создал еще 30 тыс. первоклассных гравюр, картин и рисунков, а Рерих 7 тыс. полотен. Сыграв особую роль в судьбе обоих живописцев, Фудзи и Гималаи через них прославились еще больше и сами.
Что же привело Хокусая и Рериха к этим горам, помимо житейских надобностей и перипетий судьбы? Чем Фудзи и Гималаи заманили их, как «поймали»? И что художники искали в горах и, если судить по их картинам, — нашли? Первое, что приходит на ум — они оба были очарованы изменчивостью и в то же время постоянством горного мира, его чистотой и красотой. При этом Хокусай и Рерих отдавали себе отчет, что горы непостижимы как боги. Оттого в картинах их нет житейски пошлых образов и сюжетов. Все они возвышенны, наполнены неуловимым присутствием Высшей силы, которая угадывается, просматривается в самом образе гор.
Хокусай, как поэт хокку, ловил мгновения Фудзи, но запечатлевал ее вечность. Воспринимая гору как живую, художник видел в ней основу бытия, но одновременно изображал соразмерно ей и простых людей, занятых повседневным трудом и нехитрым отдыхом. В его картинах всё сопоставимо и всё грандиозно. Хокусай как-то изрёк: «Если ты хочешь нарисовать птицу, ты должен стать птицей». То есть: хочешь изобразить гору — стань горой. Фудзи позвала его, и он стал самой Фудзи, и та, как женщина, сказала ему: «Твори меня. И твори тех, кто любуется мною».
Хокусай обошел всю Японию, и всюду наивысшей точкой для него оставалась Фудзи, видимая или невидимая. Оттого и в его работах она такая же. На гравюре гора редко встает в полный рост, ей достаточно присутствовать на втором плане, угадываться маленьким белым треугольником, который, как всякий треугольник, является жесткой основой запечатленного мира, той акупунктурной точкой, которая энергетически насыщает все произведение. Даже когда Фудзи едва различима в воздушном мареве и облаках, при взгляде на нее думаешь: «Бог есть». Особенно наглядно это видно на мистической гравюре «Большая волна в Канагаве», первом листе цикла «Тридцать шесть видов Фудзи». Огромная волна, как лапа монстра, нависла белыми пенными гребнями-когтями над двумя утлыми лодчонками, в которых рыбаки покорно ждут своей участи. Фудзи подобно божеству издали наблюдает за этой драмой. Ярость стихии ей нипочем, она выше земных и водных стихий. Сейчас волна в щепки разнесет лодки, спасется ли кто? Если кому повезет, вон она, Фудзи, плыви к ней, она примет тебя…
Хокусай, создав иконографию горы Фудзи, превратил ее из образца природной гармонии в меру всех вещей и символ Японии, а сам удостоился оценки: «Хокусай — это японское всё».
Н.К. Рерих считал Гималаи великой колыбелью человечества, истоком древнейших философских учений. Для него горы были обиталищем богов, святых и простых людей и чего-то неуловимо возвышенного... Чего возвышенного? Трепета живущего перед прошлым, которое всегда таинственно. Почему оно скрывается именно в горах, в скалах, в пещерах? Работы, посвященные Гималаям, полностью отвечали духу и мировоззрению Рериха. Каждая новая картина становилась очередной ступенью его творческого подъема к загадочной стране Шамбале, которую он искал всю жизнь. «Ни один художник не писал горы так, как мой отец, его Гималаи излучают на нас всё своё несравненное богатство света, красочности, невыразимое величие, высокие мысли...» (С.Н. Рерих). Рерих писал Гималаи не темперой, а душой. На какое-то время он, отвратившись от всего земного, сам становился этой высочайшей горной страной Земли.
С детства пленившись изображением священной горы Канченджанги (он потом и сам не раз писал ее), Рерих перенес свою любовь к ней на все Гималаи. Практически все свои творения он создавал на сюжеты монгольских, тибетских, индийских преданий и легенд. Это видно даже по названиям картин: «Меч Гесэра», «Капли жизни», «Великий дух Гималаев», «Весть Шамбалы», «Христос в пустыне» и т.п.
Никто не скажет о Гималаях убедительнее, чем сказал о них сам Рерих в своих полотнах и литературных трудах. Вот отрывок (с сокращениями) из его очерка «Гималаи. Эверест». «Два мира выражены в Гималаях. Один — мир земли, полный здешних очарований... И всё это земное богатство уходит в синюю мглу гористой дали. Гряда облаков покрывает нахмуренную мглу. Странно, поражающе неожиданно после этой законченной картины увидать новое, надоблачное строение. Поверх сумрака, поверх волн облачных сияют яркие снега. Бесконечно богато возносятся вершины ослепляющие, труднодоступные. Два отдельных мира, разделенные мглою». Рерих пытался соединить эти два мира и отчасти ему это удалось.
Рерих был пленен красотой Гималаев. «Чего только не вместила в себе эта разнообразная красота, — писал он. — Поистине, целая часть людского словаря будет оставлена, когда вы войдете в царство снегов гималайских. И будет забыта именно мрачная и скучная часть словаря. Чем-то зовущим, неукротимо влекущим наполняется дух человеческий, когда он, преодолевая все трудности, всходит к этим вершинам. И сами трудности, порою очень опасные, становятся лишь нужнейшими и желаннейшими ступенями, делаются только преодолениями земных условностей…»
P.S. Хокусай «рисовал мир, проплывающий мимо». Рерих его писал. Это и есть импрессионизм. И совершилось чудо: каждый художник запечатлел сотни и тысячи образов своих гор, но вместе каждый из них сотворил единый живой образ Его горы, который просветляет, возвышает и очищает человеческие души.