Андрюшка прижимался сплющенным носом к стеклу, с интересом разглядывая класс. Новенькие зелёные парты, большая коричневая доска, огромный, как гора, шкаф. А в шкафу… стоял ОН. Огромный, больше самого большого мамкиного решета – глобус. Маняще поблескивающий лакированным боком, круглый и таинственный.
Андрюшка уже большой, ему целых семь лет, и этой осенью он пойдёт в школу. Школу в их деревне построили совсем недавно, по весне. До этого дети ходили в соседнее село Поперечное, за семь километров. Но из города приехал новый председатель колхоза, и распорядился построить школу для ребятишек. Нечего, мол, ребятам ноги ломать, пускай дома учатся.
Всю весну колхозный трактор таскал из лесу брёвна, толстые, тяжёлые и смолистые. А как потеплело, то молодые и смешливые плотники за дело принялись. В этот год ребятишки и на речку ледоход смотреть не бегали, все на стройке паслись. Уж очень им хотелось поскорее новую школу.
Как дорога подсохла, председатель, Николай Кузьмич, сам поехал в город. А вернулся с целой вереницей телег, на которых были горой наложены парты, стулья, книги. На последней подводе сидел немолодой уже мужчина, с торчащими в разные стороны рыжими усами, и бережно держал в руках большой, новенький глобус. Это был учитель Николай Степаныч. Хотя непоседливая детвора быстро переименовала его в Таракана Степаныча за сходство с этим не очень приятным насекомым. Так и прилипла к новому учителю эта кличка на всю оставшуюся жизнь.
А первого сентября Андрюшка, замирая от восторга, переступил порог новенькой, остро пахнущей еловой смолой и свежей краской, школы. Ребятишек в школе совсем немного, всего двенадцать человек, с первого по четвёртый класс. Старшие пока так и будут пока ходить в Поперечное и жить в интернате, а они, маленькие, под крылышком у мамки останутся.
Потянулись вереницей школьные Андрюшкины денёчки, насаживаясь один на другой, словно бусинки на ниточку. И каждый раз, приходя в класс, он мечтал, что вот сегодня, именно сегодня, Таракан Степаныч достанет из шкафа глобус и покажет ему, Андрюшке, и Северный полюс, и загадочную реку Амазонку, и страну, где прыгают потешные зверьки – кенгуру, и, помереть со смеху – дитёнышей в сумке носят! Ровно картошку в авоське!
Но долгожданный день всё не наступал. На переменах Андрюшка прижимался носом к шкафу, и разглядывал глобус. На все просьбы ребятишек, показать им это чудо, учитель отвечал одинаково: глобус – это вам не забава, а учебное пособие, государственное имущество. Поломаете – стране ущерб будет!
А ребятишки передавали друг другу шёпотом, словно легенду, что где – то там, в тёмном нутре шкафа стоят баночки с заспиртованными животными, и даже, о ужас! Настоящий человеческий череп! Но Таракан Степаныч всё это прячет, и никому не показывает.
Дни шли за днями, они складывались в месяцы и годы, а глобус всё так же стоял в шкафу. Правда, теперь он не был таким новеньким и блестящим. Пыль толстым слоем покрыла его круглые, лакированные бока. А вездесущие пауки даже умудрились натянуть на его подставку тонкое своё кружево. Да и Андрюшка был уже не Андрюшкой, а уважаемым человеком, профессором биологии Андреем Николаевичем. Больно уж запали ему в душу забавные кенгуру, вот и посвятил он всю свою жизнь изучению животного мира.
Но слова Таракана Степаныча запомнились ему надолго– ещё поломаете! - повторял он часто про себя.
Поэтому красивый, заграничный тёмно – синий костюм, купленный с первой премии, он завернул в простыню, чтоб моль не съела, и повесил в шкаф прямо с этикеткой – не ходить же в такой красоте по улицам! Жена его доставала раз в год, пересыпала нафталином, да и убирала от греха подальше. Даром что штанины могли налезть теперь только на руку заматеревшему Андрею Николаевичу – что за беда? Главное, целый и не заношенный!
Дорогие заграничные игрушки для сына, которые он привозил из дальних командировок, он самолично запирал в шкаф своего кабинета, давая их ему только потрогать тихонько, одним пальчиком. Смотри не сломай! – приговаривал он чуть слышно. В недрах его шкафа около пятидесяти лет стояла и дорогущая бутылка коньяка, подаренная другом, который вот как уж пять лет отправился в мир иной, и чудо – фрукт – ананас, засохший до состояния египетской мумии.
В эту весну знаменитого на всю страну учёного-биолога замучила ностальгия. Ему захотелось съездить туда, в Богом забытую деревушку, где прошло его детство и юность, где течет ласковая неглубокая речка и солнце встаёт над лугами огромным багровым шаром, где горланят на рассвете петухи и мычат коровы, где на краю деревни стоит новенькая пахнущая смолой школа, а в шкафу поблёскивает круглыми боками новенький глобус.
До места он добирался долго. Сперва на поезде, потом на стареньком рейсовом автобусе, а последние пять километров пришлось идти пешком – в деревне уже давно не осталось ни одного жителя.
Андрей Николаевич шагал по заросшей травой улице. С удивлением он оглядывался по сторонам, одновременно узнавая и не узнавая родную деревню. Разруха и запустение царили там, где раньше кипела жизнь. Некоторые дома совсем развалились, а те что остались стоять, с укором смотрели на него черными провалами окон и щерились выломанными дверями и сорванными калитками. В палисадниках буйным цветом полыхал высоченный репейник, а щедро унавоженные огороды теперь густо поросли лебедой и крапивой.
Дыхание Андрея Николаевича перехватило. Он снял кепку и медленно побрёл туда, где когда-то стояла школа. На околице чернела гора сваленных, покрытых мхом и лишайником брёвен. Бывшая школа. Под сапогом профессора что-то громко хрустнуло. Он наклонился и увидел в густой траве осколок сломанного, облезшего от дождей глобуса.
А поодаль стоял невидимый никому Таракан Степаныч и грозил ему старческим, скрюченным пальцем.