1
Да, это всегда удивительно, - когда тебя не замечают. Причины разные: один раз ты не поздоровался – получай. Сосед прошел мимо, голову опустил на пятнадцать градусов, глаза этак: затуманенные делами деловыми.
И, ладно – ничего. Съем.
Три раза еще так пройдешь, на мой кивок не ответишь – в жизни не поприветствую.
Но, вот, когда я приоделся – все прошло.
Прошла, былая жизнь минула.
В магазин ходи – никакого карантина, никакого комендантского часа. Видон, вообще-то страшноватый. Я – о внешности.
Как так надо нарядится, чтобы тебя люди обходили стороной, либо проходили как мимо пустышками? Ни собака ты, ни кот, ты – незнакомый старичок.
Лишь опасность – зайдет старик в подъезд и пять дней: ни слуху, ни духу, - исчез, испарился.
Но это – тайна, а тайным ничего не может быть, не правда ли?
А, вот, и может. Еще как.
Слушайте…
1.1
Простодушный – это такой человек, который ничего на свете не хочет, кроме точного и ясного признания себя. И только.
На свете не хочет ни за что отвечать, просто – от души, честно. Жить – от души, честно.
Как бы все хорошо устроилось само по себе – тоже хорошо б и по-справедливости. Ну, а разве не правильно? Не все того ж желают?
И что для этого требуется?
0,22 кг. Латекс.
Выглядит реалистично. Позволит создать желаемый образ.
«И, черт возьми, как она воняет, - думал я, натягивая ее на себя, - точно тот детский слоник из Германии, любимая игрушка, когда я все хотел из нее что-то вынудить. Меня хватило на вырезанный сбоку кармашек. И только. Что в него положишь?
А тут – напялил, и носи хоть рюкзак.
Справившись с первой в жизни задачей, я теряясь в пространстве, подошел к зеркалу. Там, где у меня были волосы, они поднялись дыбом, - под маской, а на лысой башке, которая лоснилась в отражении, этого вовсе не проявлялось.
И сие только начало!
На меня глядели добрые глаза силиконовой маски старика. У меня тоже они добрые, но теперь стали еще добрее.
«Может быть, - пришло мне в голову, - я таким потом через эдак триста через лет и окажусь, на самом деле. И тогда, эх-х…»
«Никакого перевоплощения не нужно. Реинкарнации никакой – напялил латекс старика и умирать следующий раз не надо».
Эта мысль…
Эту мысль я зря подумал. Маска врослась: в кожу, в пылинки волос недобритых моих настоящих, в суть впилась, в душу.
Простодушный ( возвращусь к теме) всегда стремится сделать работу качественно так, словно безкачественного ничего на свете и нет. А разобраться – все на дерьме держится. Случай лихой –р-раз, и ты уже в шоковой ситуации. Поди – спроси: отчего?
Но и ответственность, а именно ответственность административная, уголовная, разная – вот, что важно. Если ее избежать, тогда ладно.
Если превратиться не в то, что ты есть, не с теми комплексами и бытием развитым до безобразия, а так ненавязчиво, обыкновением малой магией: вот вам старик – вот вам натура вывернутая, да – моя, а в душе – бедный, болезненный, ничтожный И что? Что-то изменилось? С эллипса земля сошла?
Вопросы:
- Он, наверное, одинок. Все время один ходит. Кто это, не знаете ли? Да, собственно, какая разница вам?
Надел я курточку похуже. Зима. Январь. Минус восемь. Башмаки подыскал наиболее истертые, - рабочие нашел в коих шнурки деревянные от цементного раствора. Не отмыл раньше, и хорошо, и ладно!
И вообще, даже еще только не начал, а уже настроеньице, результаты пошли.
Ну, положительные.
На душе прикол - не болит, не свербит – наделать чего-нибудь интересненького с таким настроением даже обидно – не наделать.
Вышел.
Пару раз через все пороги перецепился. Об угол резиновой головой, выходя из лифта отхлебнулся: губа чуть отстала. Думал все: испортил маску.
В подъезде темно. Легка нога. Перебрал лестнички, остановился у парадной двери, нашел синюю ауру кнопки, нажал. По привычке толкнул ногой…
И вот! Учесть-то надо: старик должен ходить как-то не так, как тридцатилетний парень. Ни ногой не толкни, шаг пореже будь, сутулость эдакая - сделай. Да и лучше вообще, под домом пройти и ничьего внимания не привлекать-с.
- Здравствуйте! – Разглядел я старушку перед собой. Она сказала.
«Добрый день!» - Подумал я, но, наверное, по-стариковски что-нибудь съелозить и…
И я прошел мимо, огибая старушку культурно, насколько мог позволить радиус моего обзора через эти дырки глазниц.
- А вы с этого подъезда? – Старушка назойливая.
«И, главное – кто она? Чет я ее тут ни разу не видал».
Обернулся и почувствовал – воротник приподнялся под отлипшей маской.
«Надо б в следующий раз лучше край маски пригладить, приклеить. А, впрочем, вылезет шкура – старушка в обморок, а я и по делам.
- Да, - прошамкал я в чужих губах впервые в жизни.
- И вы чей-то родственник, наверное?
«Ух, пристала!»
- Да, - моя рука зачем-то полезла в карман и в голове – мысли преступные.
«Черт, возьми, а ощущения - прелесть!»
- Да-а, - протянул я, наслаждаясь лояльности резины, - да-а-с, - протянул еще раз, - к родственникам приехал.
- Это вы к Лизе?
«Какая Лиза, е-мое?!»
- Да, к ней. Я ее дед.
Старушка попятилась. Мне следовало внимательно держать ее в ракурсе событий.
- Вы дедушка? Так она же…
- Чего?
Мне хотелось прекратить все эти недомолвки женские, эти приставания и всякое такое…
Плюнуть бы ей под ноги, фыркнуть бы, что ли?
«Извините, мне пора» или что-то в таком роде все же обязан ответить. Но я обомлел, и маска моя обомлела, когда старушка произнесла следующее:
- Ей же семьдесят четыре, если я не ошибаюсь.
- И что?
«И что?! Тут такие дела ворошнистые!»
И меня понесло, тридцатилетнего, и я сделал нарочно, осознательно два шага вперед навстречу зловредной женщине, которой голова чуть подалась мгновенно назад.
- А, знаете ли вы, - рапортовал я, - квантовый скачок и все такое, а? Вот! Квантовый скачок – это современный и отнюдь не эпизодичный вариант омоложения, так сказать, души и всех других отношений. И вот я!
Я шаркнул перед собой старым ботинком.
- То есть, - отвечала старушка, - каких отношений? Вы, что того ? Сумасшедший?
- Нет, - поморгал я тем, чем умел.
«А, впрочем, пойти бы прочь. И делов-то!»
Но по сути своей натуры воинственной и молодой тридцатилетней я продолжил на зло судьбе:
- Суть скачка в том, что душа молодеет де, что в этот переход современного высшего порядка частот вы можете, как бы изменить свой возраст, понимаете ли, мировоззрение даже.
- Вы точно от Лизы? – Заглянула старушка в мой рот.
- Да. Я – преподаватель этой… политологии, пенсионер.
Старушка беззвучно пробубнила «политологии».
- Мне нужно просто помочь Лизе справиться с некоторым негодным настроением и политическими взглядами.
- Да?
- Да. Она в депрессии. Высокие вибрации данного скачка этого требуют, конечно, но не до такой же степени, а?
Старушка обернулась на то, что прозвучало позади нее. Я видел, как у нее от восторга нашей встречи приподнялась шевелюра. А тут еще: из подъезда вышла другая пожилая женщина.
Старушка перевела с нее взгляд на меня и в мою сторону рискнула, задавая вопрос вышедшей:
- Лиза, это кто?
Три фигуры замерли: я – обутый в маску старика. Лиза, та, которая, черт ее дери, вылезла на улицу (та самая Лиза). И эта дама – посреди нас.
- В чем дело? – Разрядила обстановку Лиза.
Наша удивительная парадоксальная пара ожидала некий приход нового воодушевления.
Лиза подошла к известной старушке, поздоровалась. Перевела вид на меня и спросила с уважением:
- Это кто?
- Это – твой дед, - не сомневаясь, высказалась женщина.
- А-а! – Вылетело из Лизы и она (и это удивительно), она, так же не сомневаясь, сделала четыре шага решительных в мою сторону так, чтобы оказаться чуть позади меня. При том, обхватив рукав и эдак (и сие я чётко прочувствовал) прошелестела пальцами по всем моим суставчикам предплечья, изучая что-то для себя.
- Ах, это ты! – Пахнуло из ее рта.
Я улыбнулся на всякий случай.
Это, очевидно, проявилось в реальности, то есть через маску, и старушка безымянная нервно потянула угол щеки кверху.
- Склероз, надо же! – Продолжала Лиза.
- Ну, Паша, чего ты? – Лиза мне. - Вы еще не познакомились? Так знакомьтесь.
(Ее предложение: меня познакомить с незнакомой старушкой).
Дальше, еще интереснее. Лиза спросила нашу третью подругу:
- Как вас зовут?
Старушка пошамкала губами, почти теряя сознание, виновато пошамкала, прокашлялась как перед экзаминированием, ответила:
- Надежда, э-э, Викторовна.
- Ага! Понял? – Обратилась ко мне Лиза, - ну, все, познакомились, мы пошли.
И она без всяких стеснений, предрассудков дернула меня за руку и повела прочь.
Я было, оглянуться на вежливость Надежды Викторовны, - на казус на этот, на что-то психозное. Лиза тащила меня восвояси.
Надежда же Викторовна поглядела чуть в нашу сторону, пошатавшись, пошла дальше, аккуратно ступая по узкой отмостке девятиэтажки.
- Ты кто, придурок? – Спросила меня Лиза.
- В смысле, - вступил я в светский разговор.
- Давай, без смыслов. Ты кто?
- Дед ваш.
Лиза остановилась. Энергичная такая: поставила меня перед собой словно второгодника.
- Я еще раз спрашиваю: кто ты такой?
«Как бы так сказать?»
- А что?
- Ты в силиконе, что ли?
«Признаться?»
- Да я вижу один рот там, другой – там. В силиконе, ясно!
Сколько тебе лет, и с какого ты подъезда?
- Я из того, что вы вышли.
- Значит, дедом пристроился, ладно.
И мы шли дальше.
Я, разумеется, все понимал: уважение, спокойная прогулка. Только куда мы направляемся, и что этой Лизе от меня требуется?
- Слушай сюда, Саша. Так же твое имя?
- А как вы узнали?
- Да по твоим подранным штанам и узнала. Ты в них каждый день мусор выносишь. И плитку мне в них ложил.
- Клал, - поправил я.
- Вот, уж наклал!
- Так вы…, - под маской волосы мои вновь дали о себе знать.
- Вы Светочка?
- Светочка! Ах! Ой, ли! Теперь три дня как не Светочка!
- Вы замуж вышли?
- Я маску напялила и теперь мы – команда!
***
Купили два беляша, сидели на лавочке. Мимо ходили люди по стихийно вытоптанной тропинке от многоэтажек до «эконом» магазина.
- Человек намеренно забывает многие вещи, - говорила Светочка, - старается не помнить их, поскольку воспоминания могут сокрушить так званое ЭГО. Однако в этой жизни мы получаем ровно столько, сколько готовы отдать. Я это поняла, и моя мелочная тяга к кропотливой работе оказалась не выгодной в моем характере. Нужно просто действовать: ежедневно, ежесекундно. Это и есть жизнь. И ЭГО тут не при чем.
- Почему бы нам ни снять наши маски, например? – Предложил я, не углубляясь в философию, тщетно просовывая жирное тесто беляша в рот и чувствуя следующим, что тонкая струйка жира медленно сочится между двух губ на истинный мой подбородок и на шею.
- Вот, - она протянула мне платочек, - вытрись. Ты, наверное, еще не понял, чем чреваты эти масочки?
- Не понял? А что я должен был понять?
- А то, например, что Надежда Викторовна ходит в школу.
- Учительница, значит?
- Ученица, значит, - ответила Светочка и подтерла старческий отвисший нос, засовывая палец в широкую ноздрю, потом снова перевела взгляд на меня.
- Вы шутите? – Переспросил я.
- Она ходит в третий класс ученицей. Мы надели маски, и время изменилось, понятно?
- То есть, если я теперь…
- То есть, если ты теперь снимешь эту чертову маску прямо тут, то есть, тут же, - на улице – что будет, я даже не знаю. Люди посмеются или морду тебе набьют, или на голову бомба полетит, не знаю. Только мы сейчас в будущем.
Я огляделся вокруг и ничего то, что изменилось бы в условных сорок – пятьдесят лет (пятьдесят пять, в зависимости разницы третьеклассницы Нади и реального возраста Надежды Викторовны) не отметил.
- Вы шутите ли? – Уточнил.
- Если бы, - озабоченно ответила Светочка.
- А как к вам правильно, кстати, обращаться? – поинтересовался на всякий случай тот, что если Светочка вовсе не Светочка, а какая-нибудь другая.
- А как ты меня назвал, когда получил от меня расчет?
- Ну, э-э…
- Вот-с!
- То есть, звезда ходячая? – Выпалил я.
- Глиста ходячая, - поправила Светочка, - Светлана я, Юрьевна.
- А ты еще тот ремонтер, продолжала она, - хлопнул дверью и обсыпал мне всю штукатурку. Ты, знаешь, даже клок обоины отвалился. Гад все же ты, а!? – Светочка бездушно просверлила меня глазами.
- Ну, - посмеялся я, пошатав животом, - как это может быть? Может быть вы мама, или бабушка Светы? – Предложил я.
- Я не советую тебе сразу (так, как чувствую: парень ты бойкий) снимать маску вне своего жилища – это первое. Второе, если вам так удобно (а, впрочем, это удобно будет в данном корыте социума, куда мы влетели с тобой, друг мой ситцевый) обращайтесь ко мне Светлана Юрьевна.
- Светлана Юрьевна.
- Да. И помни: латекс на себе нужно постоянно протирать. Он как пылесборник и маслосъемник, и ты можешь не заметить, как на лбу будет сидеть жирная зеленая муха и ползать от глаза до глаза, которую ты вовсе чувствовать не сможешь. Тебе нужно иметь в кармане несколько платочков и постоянно протирать свою искуственную физиономию.
- Лицо?
- Лицо, - согласилась Светлана Юрьевна, - но выглядишь ты не как лицо, честное слово, - паскудно.
Посидели, пошамкали резиновыми губами. Мимо проходили пары с сумками пустыми, и назад, - с магазина, с продуктами.
- Мне интересно, если так, - начал я, - если пятьдесят лет прошло с той неприятной поры, когда война, когда голод и когда денег в ниль, то, что же?
- Что же?
- Ну, как: мы боролись за светлое будущее и все такое, что же? Люди, как ходили с полными рюкзаками пищи, так и ходят?
- Так и ходят. Я скажу больше: твой телевизор (у тебя, надеюсь, телевизор дома имеется?) не подлежит ремонту.
- Я его недавно купил, и месяца не прошло, он у меня на гарантии вообще-то. И при чем тут телевизор?
- А притом – плюнь и разотри. Таких механизмов через пятьдесят лет, то есть, где мы теперь находимся, нет. Сейчас другая передача информации. Ящиков – нет, увы.
Я помолчал. Половина беляша держалась еще в моих руках, - в замасляной бумаге. Я протянул Светлане Юрьевне, заметив, как ловко она употребила свой продукт, активно и нервически двигая щеками:
- Будете?
Подумала.
- Ладно, давай, - приняла беляш, перебирая длинными молодыми пальцами. Я это непременно отметил. Костяшки, белая нежная кожица, тонкий маникюр на гелиевой основе, все это нельзя было не отметить.
- Только лицо? – Спросил я.
- Что: лицо?
- Ну, в вас только лицо изменилось, а так вы, как и была, - тех еще ваших лет?
- Ты, знаешь, Александр, я еще тогда заметила: ты на меня глаз положил. Чудаковатый ты тип.
- Ну, вы в общем, хорошая, - признался я, - тонкая, с длинными волосами. Я помню. У вас нос красивый еще, - вырвалось у меня, и оба мы поглядели друг на друга, сойдясь ровно на морщинистой груше нынешнего Юрьевного носа, на котором обнаружился торчащий пластмассовый прыщ.
Я заострил на нем внимание, пока моя новая знакомая весьма строгий не снимала с меня вид.
- Да, мне двадцать пять и я не замужем, но у меня есть парень, - указательный пальчик из-под беляша предупредительно приподнялся.
- А-а я знаю, такой высокий с капюшоном.
- Да, высокий, с капюшоном.
- И где он?
- На войне, добровольцем, Ну, не совсем добровольцем… Впрочем, это не важно.
- То есть, простите, - пытался я собрать соображение в кучу, - если сейчас война по тому времени в наших масках, то мир – без масок?
- Да, мир – в маске, а война – без масок.
- А!
- Когда я прихожу домой, первым делом я стягиваю латекс, пью чай, убираюсь дома, смотрю на банковский счет, что мне перевели. Думаю, о любимом и пишу сообщения.
- В том прошлом времени?
- Да, в том прошлом времени.
- И он отвечает?
- Он отвечает.
- Как же, простите, Юрьевна Светлана, это, в конце концов, может быть?!
- Я же тебе говорю, плоский ты ум, ничего нет: ни телефонов, ни тех, ни этих, то есть, мобильных – нет, ни телевизоров. Одно сплошное общение.
- Телепатически?
- Да, по сути все может передаваться правильно телепатически. И в связи с этим обстоятельством существует в нашем с тобой, - командном, так сказать, состоянии одна особенная особенность, ты ее запомни, а именно, - ничего никогда не думай лишнего!
- Как это?
- Если ты выходишь наружу в маске, то веди себя в мыслях простодушно эдак, с идеей не навредить никому тоже. С добром без похоти и комплексов самоподдержки собственной безмятежности – тоже. Мир серьезно не воспринимай. Сейчас все считывается квантово: частичка тронулась - трамвай отправился. Кратко: следи за начальной и конечной идеей.
- За начальной… Значит, квантовый скачок произошел таки? – Переспросил я.
- Ага, еще как! Если раньше принцип: поступай правильно - теперь: думай правильно. Все очень-очень, братишка, круто поменялось. Я толком сама еще не разобралась. Три дня, вот… Телевизоров нет. Все передается мысленно или через плазму, но все-равно телепатически – инновация СМИ. Меня же до сих пор вполне устраивает мой ТВ.
- Но как работает ТВ, если…
- Не знаю, как работает ТВ, но он работает. Придешь домой, он работает. Телепатически подарочно работает.
- Я дома – без маски, в прошлом пятидесятилетии. Я надеваю маску и выхожу на улицу, и время ускоряется на полста лет?
- Ага. И в следующий раз возьми с собой блокнот и запиши, а то я вижу - у тебя склероз.
Светочка дожевала мой беляш. Долго, тщательно протирала латексные губы, разъезжавшиеся на пол подбородка. Вынула платок и протерла все лицо. Потом поглядела на меня с вопросом: «как я выгляжу?»
Мы поморщились друг другу, там внизу, - под масками и промолчали.
«Кошмар!»
Сидели, подложив руки под ляжки, пошатывая ногами.
Настроение заземленное, в голове пустота.
За Светлану Юрьевну я не ручался.
2
- Добрый денёк! – Передал старик, прошедший нашу счастливую остановку с доеденными беляшами и масляными бумажками в моих руках. Светлана Юрьевна передала мне все свертки, чтобы я выбросил их в ближайший мусорный ящик.
Поднялся, два шага - выбросил. Но данный отрезок времени я внутренне переживал нашу команду.
Проходящий старичок присел, не ожидая ответа на ссобственное приветствие, нырнул рукой в просторный пиджак и вынул беляш. Повозившись с ним, запустил в рот, глядя вперёд и раздумывая вовсе не о том, как мы со Светланой Юрьевной, раскрыв рты думали – что-то тут вообще не так.
Старичок обратился к нам вниманием в тот самым момент, когда наши головы синхронно от него отвернулись.
- Дроны, - сказал он, - такая дрянь, знаете ли. Я не уверен, что больше выдержу. От них тошнит. Вот, даже если сказать: пирожок, - от него тошнит, а есть, вот, хочется. Я, знаете ли…
- А вас, - прервала Светочка новичка, - как зовут?
- Меня? – Помешкал незнакомый, - а зачем? Разве имена в моде? Нынче, вот, он отворотил рукав и показал шрам от пореза будто лезвием.
- Селфхарм!
- Это чего? – Спросила Светлана.
- Непреднамеренное вредительство себе, ну, скажем, без суицидального последствия, - ответил и закатил рукав.
Мы переглянулись. В наших взорах через латекс звучало одно:
«Что тут, черт подери…!?»
Светочка выровняла торс неподобающим, совершенно не манипулятивным способом, - как двадцатипятилетняя девушка, забыв о роли старухи. Мне – поправить ее – не до того.
- Я раньше боялся, - продолжал «поселенец», кромсая беляш вместе с бумагой, - а дело-то стоит того. Идентификация всей страны! Марья моя теперь не беспокоится, теперь она меня везде найдет. Да вот, вчера забрел на какую-то свалку, а там бомжи, представляет ли, на себя пакеты натягивают, маски какие-то нашли. Я одного поймал. Сморю – в руке – чучело, ну, правда резиновая голова такая…
- А как его звали? – Психовала Светочка.
Мы с незнакомцем переглянулись.
- Да, что вы заладили: как звали, как звали? – кашлянул старик, выплёвывая часть заглотанной бумаги, вытирая рот рукавом, - я же ясным языком…
- Светочка, - поспешил я, - ну, нет у них сейчас имён, нет…
- Я не Светочка, во-первых, - немедленно ответила Светлана Юрьевна, - это во первых, - повторила она и многозначительно пронзила. - Я Лизавета.
Старик продолжал усваивать свой беляш и увлечённо глядел на нашу пару. Грусть из его лица сошла. Лицо разгладилось, глаза зажглись лучистой религиозной свечкой.
Нам же нашей командой нужно было разруливать сложившуюся ситуацию.
- Ах, да, простите! – Ответил я напарнице.
- Вы, - заметил незнакомец, вглядываясь в нас, - наверное, муж и жена, да?
- О, да! – Улыбнулась под маской Светлана Юрьевна, непристойно поёрзала на досках лавочки.
- Вы удивительно похожи друг на друга, - добавил «поселенец».
Светлана Юрьевна ответила ещё раз «о, да!», вкладывая максимум эмоций, и потянулась ко мне, чтобы поцеловать.
Это мне как-то не сразу пришло в голову, и не сразу понял, от какой такой радости ее резиновая голова со всего ходу пошла на меня. Отпрянул чуть. Но глаза оттуда, из глазниц ее латекса на меня глядели свирепо и отчаянно, одновременно.
Гелиевые ногти на молодых пальчиках ястребом перехватили мой воротник, и мы чокнулись толстыми носами. Пластмассовая бородавка, на первый вид отлично приклеенная, слетела Юрьевного носа.
Ещё несколько секунд мы, влюблено, очарованно не могли свести друг с друга «супружеское» обожание, хаотично размышляя, каждый: что дальше-то делать?
1.2.
В полубессознательном состоянии мы со Светочкой (первозданной Лизаветой) тащились домой.
Светлана Юрьевна, опершись о мое плечо всеми своими молодыми мощами, волоклась, нервно икая и переспрашивая свершившиеся факты:
- Он о дронах говорил, откуда он знает? Это же с нашего времени?
- Он называл дронами геморроидальные свечи. И даже пачку вынул, ты не видела, производство «Дробыж..» какое-то, ты разве не видела?
- У меня, дорогой мой человек, как мы носами стукнулись, в голове все помешалось. Нет, не в моих силах переварить, я чувствую. Дай Бог не упасть хотя бы до квартиры.
- Я доведу, ничего. Где ключи?
- В кармане, пожалуйста. Я прошу, Саша, я больше не могу…
На крыльце нам встретилась пресловутая Надежда Викторовна. Ее как раз бодрый вид нам не доставал.
- Слышали? - Встретила, не очень интересуясь шатким нашим шествием, - на мусорке опять нашли много старого нелегального хлама.
- Да, слышали, - отозвался я, - маски.
- И маски латексные, и маски тряпочные еще с короновирусных историй.
- Да-да, мы знаем.
- А вы куда, откуда? Нагулялись? Свежим воздухом дышали?
- Да-да, дышали.
- Лизонька плохо себя чувствует? – Надежда Викторовна обратила внимание на побелевшую маску Светланы Юрьевны.
- Он говорил о дронах, - ответила она соседке, - как о геморроидальных свечках, представляете? А потом пришла какая-то баба и стала на нас орать. Мы еле ноги унесли. И ещё …
- Это, что такое с ней? – Вздулась венозная вена во лбу Надежды Викторовны.
- Ничего. Беляшей объелась.
Наконец, мы втолкнулись в парадную дверь. Поднялись по техническому этажу, я нажал кнопку лифта.
- Пожалуй, вы перегибаете, - предупредил я Светочку, - если то, что с нами происходит: надел маску и оказался в другом времени, то время сие требуется беречь и не выдавать себя. Я так думаю, а вы не сдержали себя в руках!
- А я думаю: мир как с тех пор с ума спятил, так он уже никогда не вернётся, вот, что я думаю.
- И! – Я поднял палец, - тем не менее! Не стоит торопиться!
- Ночью, чувствую, обстрел будет. Будет. У меня всегда предчувствие, нехорошее, так, - произнесла Светлана.
- Но мы же не там, мы тут.
- Стоит пересечь порог, снять латекс, и мы там.
- И как быть?
- Не знаю, не знаю, не знаю. Возьми, вот, ключ, открой дверь. Я хочу спать.
На четвёртом этаже вышли. Ключом Светланы Юрьевны отворил дверь.
Из ее квартиры пахло чем-то цветным. Женский уют в ярких красках разных мелочей сразу бросились мне в глаза.
«Это не то, что у меня – воблой воняет».
«Кстати, ее надо из-под дождя вынуть».
- Ну, все, - сказала Светлана Юрьевна, оценивая мои следующие движения, а именно, чтобы я поторопился уйти.
- Может быть…
- Нет, не может быть, - прервала, - я спать буду. У меня голова кружится от нелегальной прогулки. Мне нужно подумать, поспать.
- А маску?
- Что?
- Почему вы не снимете маску?
- А ты уверен, что не произойдёт ещё какой-нибудь сюрприз? Нет-нет, не хочу, не желаю. Уйдешь, сниму. Мои нервы не выдерживают! Прошу, оставьте…
Я помялся у двери. Для приличия. Вышел за порог. Прихлопнул дверь. Светочка за мной произвела три щелчка.
Нечего делать – поплёлся на свой этаж.
«А интересно было бы поглядеть: она это вообще или не она? А вдруг никакая не Светлана и не двадцать пять ей вовсе, а Лиза или Лариса или ещё что? Надо сие обязательно проверить».
Это были просто мысли, и думать нужно было что-то.
Я вернулся домой, стянул латексную маску, устроил ее на ножку перевёрнутого табурета. Обедал, лежал, смотрел телевизор ещё тех времён. С полной информацией о новых обстрелах, наступлении-отступлении, потом поглядел половину триллера, - тех же времён.
«И что интересно у людей там, за окном, кто прошёл этап масок уклонистов и коронавирусов? Что у них: какие плазмы, какие мысли, какие мечты?»
***
Необходимость любовных отношений состоит в чем? Эмоциональной связи.
Это как проверка собственных правильных дорог, это корректировка, рихтовка избитых, тревожащих понапрасну ощущений.
Нужно знать, где твои самые сильные ассоциации, которые выведут на подлинную, единственно подлинную энергию обмена с этим безумным миром.
Скука, разочарование – ничто. Спокойный период – самообман. Глубокая меланхолия однажды поражает тебя между глубоких снов лживости, лицемерия, добродушия и простоты. И все, что удовлетворяло до сих пор, становится на то место, где ему соответствует ранг, а именно - ранг поиска совета с третьей стороны прояснения истины.
И ты ищешь источник Третьего.
Подобное осознание дел скользило где-то внутри меня. Что-то, как всегда, мне казалось, должно прийти извне, обязательно Извне, дабы подтолкнуть к извиванию червяка аппетита нуждаемости, голоду Эгоизма. Этому точной номинации я ещё не находил.
Но вот когда ночью, когда я спал, раздался хлопок, потом ещё и ещё один, я соскочил с кровати и побежал в убежище трёх стен – начались прилёт. Война никуда не делась. Каждая секунда – твоя кровь, кров и жизнь.
В дверной пролёт я видел пошатывающуюся на опрокинутой ножке маску старика. Вспоминал и того старика – «поселенца» , которого мы со Светланой встретили. Имена, кодировки, изменение эпох - дикость, муторность.
«К чему, зачем все так?»
«Если ты любишь одно и не терпишь иное – зачем испытывать меня лишний раз?»
«Какой артефакт нужно предъявить миру, чтобы утвердиться на вкусах раз и навсегда?»
Погас ночной светильник, вздрогнула морозилка, и я понял – бомбы угодили в городскую энергосистему. Протянув руку, я пошевелил кран подачи воды, раздалось шипение.
Прилётов насчитал шесть: где-то рядом – один, остальные – глубоко в городе.
Наконец, все утихло.
«Не стоило спешить».
Уж который раз: успокоишься, выйдешь из трех стен и на – взрыв!
Выглянул. Из дверного глазка – свет.
Прошёл и поглядел. Свет в подъезде, но отсутствие света в квартире. Возможно, прерыватели сработали.
Отсутствующий свет у меня, и свет из ушка двери – общий не давал мне покоя. «Как там Светочка? Спит ли, прячется?»
Я ощущал необходимость помощи тому единственному человеку моего времени, чтобы дать понимание не формальной близости, но духовной, человеческой. Я вышел из засады и скорее принялся одеваться.
В передней, облачившись в одежду, я нашёл ключ. Ключ от квартиры Светланы Юрьевны. Я забыл его оставить там.
«И, вот, как все распоряжается умело!»
Прикрыв дверь за собой, провернув замок, думал: а стоит ли игра свеч?
Разбудить соседей – не разбуди. Тихо!
Я стоял перед дверьми С.Ю.
Сунул ключ в замок и провернул его.
Если бы, например, тут же перед собой я увидел растерянное, испуганное лицо С.Ю., полуодетой, прикрывающей грудь ночной рубашкой, то я бы…
Нужно было бить в десятку. Мне необходимо было познакомиться с той одной, оставшейся частью прошедшего и настоящего времени, которое предоставило на всех законных правах действовать именно сейчас, дабы продолжать жить правильно.
Никакие раскаяния, никакая свобода, изысканные молитвы не помогут, если упустить шанс полного объема насыщения.
За раззявленной дверью никого.
Оставить ключ на тумбочке и уйти. Но замок сам не захлопнется, а это значило б оставить девушку в незащищённом жилище.
Глаза привыкали к темноте. Так я простоял несколько минут. Часы честно отстёгивали минуты, не торопясь и усмиряя мой пыл.
По кафельной плитке длинного коридора переступал, пока не попал в спальню.
Свет уличных фонарей сквозь тонкую вуаль. Тёмное полотно телевизора и красная кнопка горящей лампочки пуска.
«Возможно, она выключила телевизор и едва ли погрузилась в сон».
Рискуя, я проделал несколько шагов к креслу и благополучно уселся.
По окну барабанил дождь и ветер бил по металлическим желобам. Протяжный шумный вздох девушки, услышал. Услышал, как она, встрепенувшись, пробудилась будто, и поглядела в окно. Поворочалась, утихла.
Письменный стол, лампа и возле лампы – полу опустошённая бутылка коричневого цвета.
Я изучил состав бутылки и понял - это был недорогой коньяк. Происхождение неизвестного доселе мне фруктового душка, распространённого в комнате мне стал понятен. Светлана Юрьевна предалась бутылке, была пьяна.
Одеяло потянулось и ее тело оголилось. Я видел линии нижней части спины и ещё, откуда ноги находили начало, чтобы приблизиться к скульптуре пяточной кости. У неё была белая кожа и все, что выделяло ее из человеческой сути – именно пятка, крошечным пятнышком в среде чистых простыней из-под одеял, скомканных тревогой прошедшего дня.
Она перевернулась и, может быть, отворила глаза. И, может быть, чувствуя, что в комнате кроме неё ещё есть кто-то, наблюдающим за ней – я. Но вздох вновь упал в глубь нижнего русла лёгких, и лёд сна овладел ею снова.
Я вышел из прикрытия и стоял у изголовья кровати.
Ее волосы вились по подушке, спутанными пеньковыми ветвями русого цвета.
Они блистали, как мог видеть я их только, - сильно влюблённый мужчина. И я думал: что со мной происходит? Что же? И что в данный отрезок подаренного времени мне следовало бы сделать правильно, безупречно и чтобы не пожалеть потом? Не пожалеть!
3
Жизнь – поток. Ничего не может, не имеет право оставаться неизменным. Это касается и эмоционального коллапса, который случился со мной на этот час.
Нужно было действовать в составе позитивных логических свершений. Я сошел с места и прошёл в ванную комнату убедиться – я здесь был действительно когда-то, и делал ремонт когда-то, как утверждала моя милая знакомая.
Опознать свою работу не сложно. За каждой минутой нелегкого труда – какая-то мысль. Каждая плитка-птица, штукатурный мазок-шедевр, ломающий психику - часть твоей жизни. Но сколько я не приглядывался, здесь ее, - моей не было ни зги. Все было сделано чужими руками. Ремонт производил не я точно. Я прошёл на кухню и присел за столик, думал.
«Она пьяна, да, и значит то, что происходит теперь в ее голове, совершенно не соответствует действительности. Не удивительно, если, например, проявятся новые обстоятельства, не касаемые ни одетых масок, ни времени пятидесятилетней будущности в них, ни времени прошлого - тоже, то есть того, где я теперь нахожусь. Пьяный сон разума порождает чудовища. Тени искажаются, Сущности умножаются и возрождаются чуднЫми образами. Сие может случиться? Может».
Эта весна, которую я наблюдал из чёрного окна теперь, - прошлая, пятидесятилетней старости весна, очень наверное напоминала бы ту, что можно было увидеть, если надеть латексную маску.
Такой же полураспавшийся снег, такие же каймы лужиц от проезжих машин, следы людей. Ничего не изменилось: и теперь, и через пятьдесят лет никто не летает на особых ветряных самокатах. Все те же размокшие ботинки, все те же плащи, капюшоны, скорые шаги, подгоняющие грядущие века. Ничего не изменилось в душах тоже, наверное.
Так я предполагал, ссылаясь на последние наши перипетии в пятидесятилетней будущности, памяти в масках стариков.
Тяжёлый характер Светланы Юрьевны, который я мог только фантазировать ради того, что может быть между нами какая-то существенная разница в отношениях, не имел особенной почвы для осуждения.
В ней, - партнёрше, - все было прекрасно: внешность, деловитость, прагматичность. Она не могла мне предоставить Нечто, о чем я сам не был готов, наверное, знать. ЭГО моё было поглощено действующими событиями и кармические проблемы, намекающие о своём полновластии, едва—едва вот-вот прорезались.
Мне нужно было хорошенько думать-думать. Об этом срезе необычных обстоятельств думать.
Даже то, первичным, что должно состоять, - почему мы не спим, на самом деле, зачем эта игра Бога? Почему мы так явственно сегодня все чувствуем: едим, ходим, тревожимся, спорим, мыслим по-настоящему - зачем? Почему так неоспоримо, и не требует никаких доказательств извне именно сегодня, а не через минутку ,или раньше минуткой?
И это Извне, которое раньше интересовало извне, теперь так необыкновенно, первостепенно и реально!
Опираясь на вышеизложенное, я не удивился, когда в глубине тамбура увидел фигуру человека. Он стоял некоторое время неподвижно, опасаясь быть узнанным. Его лицо вуалировалось пеленой полупрозрачных нитей, очень схожих движением щупальцев над ним какой-то гигантской медузы. Студнем висело над макушкой тело морского существа. Фигура двинулась ко мне.
Она села напротив. Физиономия – в рваных ранах ржавого андроида.
Но он заговорил со мной.
- Добрый вечер, как вы всегда начинаете беседу, у вас тут, на земле, - услышал я. - Сидите, значит, размышляете? Отслуживаете, так сказать отмеренное время? Счастливы, значит?
Я сделал плечами. Был ли я счастлив? Это зависит от многочисленных смежных мест и обстоятельств, минуток: туда или сюда.
«Все приспособления к случайным происшествиям, которые ты воспринимаешь нехотя и враждебно даже, ощущая, что сие, ну, никак не достойно тебя, потом вдруг, обыскивая, обрастая, ты вдруг можешь потерять все и сразу. Смысл – привыкать?»
«И в этом есть тоже суть ведь чьей-то задумки, не правда ли?»
Фигура, расслышав мои мысли, вторила:
- Вы сами виноваты. Виновны в том, что создали ситуацию. Война, бомбёжки, измены. Вы подняли ручку над чистым листом бумаги и тут – клякса! И, вот, теперь, я же из-за вас, подпав под власть Неизвестно Кого, обязан двигать историю в предсказуемом ритме. А ведь должно было быть все предсказуемо и логично. То-то сюрприз выскочил!
- А я при чем? – Объявил я.
- Да, вроде, как и не при чем, тоже правда. Но тогда встречный вопрос: я-то тут при чем? Ну, хорошо, хоть один член команды сгинет не в то время, не в тот час, на которое ты лично рассчитываешь, обидно же? Эффект бабочки рискует свершиться вот прямо сейчас, в данную секунду, тогда включишься в события? Что ты есмь и себе воздашь, и готов измениться в эту срочную минуту, а?
- Во, что, извините, я обязан включаться и изменяться ради чего? Весь бред происходит помимо меня, вы тут меня не втягивайте. Возможно, я внушил себе что-то хорошее, но тем, извините, и жив собственно. И сие моя правда. Разве я заказывал такую жизнь в такой стране, военные действия заказывал? У меня, знаете ли, форточку выбило вместе с петлями. И если желаете, мы сейчас пройдёмся – я вам покажу. Мне более того не надо. Мне покой нужен.
Фигура переместилась. Одно плечо непроизвольно, неестественно высоко подскочило, стремясь раствориться пространстве.
- У тебя, уважаемый человек, всей квартиры нет…
Я помолчал. Сон - это сон. Одень маску, «раздень» маску, - сон есть сон. И то, как нынче спит Светлана Юрьевна…
И в этот момент за окном сверкнуло, раздался грохот и многоэтажка пошатнулась. Чёрный человек исчез. Я соскочил с места и побежал к входной двери, чтобы выскочить наружу.
- Кто ты?! – Услышал.
Светлана Юрьевна, распавшимися волосами, в ночной рубашке не узнала меня с конца коридора.
- Бежать надо! – Продолжал я ворочать замок.
Она подскочила ко мне, схватила за плечо, дёрнула, что было сил. Едва, устояв на ногах, я повалился на ближайшую стену. Пока поднимался, раздался ещё один взрыв. Вариантов не было, требовалось бежать.
Под моими ногами что-то хлопнуло, и я различил маску старика.
- Одень сейчас же! – Светлана Юрьевна же облачалась в свою.
Я натянул маску, не понимая, почему она так тугА сегодня. И то ли уши заложило, то ли чудо произошло – все утихло вдруг. Утихло мгновенно, и внутри утихло до ощущения пения птиц за окном.
- Ну, вот, - подобралась Светлана Юрьевна, - вот и славно. Мы в будущем. И теперь у меня вопрос: какого, ты здесь делаешь?
- Я? – переспросил я, нестерпимо чувствуя, как губы маски раздирают кожу, - я вернул вам ваши ключи и только. И намерен был немедленно ретироваться, но… просто чуть задержался.
- Господи! – Светлана глядела на меня ужасным видом, - ты, что такое натворил?
Что ты за человек такой невыносимый, несовместимый ни с каким земным качеством, а?
- Я не понимаю, - я не понимал.
- Где твоя маска?
И тут я вспомнил – мой старческий латекс, - мой личный, остался дома.
- А, что тогда на мне-то? – Вновь неприятное трение в губах.
- Ты сейчас в моей, а я…
- А у вас запасная имеется?
- Да, у меня две их, черт!
Женская энергия с незапамятных пор, когда ты нежился в лучах радости и наивности ее, когда все в своей голове ты однажды принял ее и перешёл в справедливую половину человечества ее, это стало частью тебя. Еще от матери. Реальность вносила коррективы день за днём, и все, чем ты жил раньше разрушилось до основания из-за женщины. И это нужно было понять и принять.
Я поплёлся назад, на своё кухонное местечко. Светлана Юрьевна – за мной. Села напротив, как прежде Черный человек.
- Что чувствуешь? – Спросила.
- Не знаю, - отвечал, - ощущения мерзавские...
- Ну, не очень-то. Эти ощущения мои. Ты в моей маске, женской, а я в твоей.
- А вы как?
- Я так, что сейчас по башке твоей заряжу за то и за все, по-справедливости.
- За что это!?
- За то, что не даёшь мне проходу, что усложняешь каждый узелок моего существования и счастья, наконец. Ну, пришёл, оставил, да иди ж ты восвояси, в свои свояси! Зачем все усложнять, а?
- Я совершенно ничего не усложнял. Вот, посидел, взрывы…
- А если бы у меня не было запасной маски, то, что было бы?
- Вы же меня бы не оставили бы на смерть?
- О, ну, конечно, как же! Это само собой! И, знаешь, сколько эта тревога пятидесятилетней давности сейчас продлится?
- Десять минуток, полчаса, может чуток больше, - предположил я.
- Трое суток! Трое суток, уважаемый дружок! Трое суток нас будут нещадно бомбить,- весь город осаждать, и наш дом будет полностью разрушен. Потому я сегодня изрядно напилась и легла спать, прежде чем…
- И вы могли допустить, что я там, сверху, над вами, не зная об этом мог бы погибнуть?
- Ох, как бы ни так! Вас мухой не возьмёшь. Вы бы свою маску натянули и оказались в безопасном времени.
- Значит, тогда полсотни лет тому, наш дом был обстрелян?
- Полностью! Его отстроили позже, и вернули первозданно те квартиры, в которых мы сейчас.
- Но почему у вас две маски-то? Откуда?
- С помойки. Не важно. Не все успели утилизировать. У меня связи среди маргиналов. Помогли. Знаете ли, это вообще-то недёшево.
- Но, Светочка, зачем?
- Зачем – хороший вопрос.
Поднявшись с места, я прошёл в ванную, щёлкнул светом и поглядел на свое отражение.
«Это, знаете ли, видели «Поворот не туда» - вот точно. Там бабы - людоедки от мужиков почти ничем не разнятся!»
- Ну, как? – Услышал я ободряющее восклицание. Светланочка Юрьевна приблизилась.
Сначала поглядела на моё отражение, потом на меня.
- Как ты вообще ее натянул?
- Да, черт! Зачем держать две маски дома? Была б одна… я бы мог сбегать за своей…
- И надо же, - продолжала восклиния Светлана Ю. по поводу моего наряда ее женской натуры, как она со стороны неуклюже выглядела еще вчера. - Хорошо, что нас там, в современном мире вообще палками не погнали. Это же видно, это же искусственно!
- Да у всех стариков все искусственно. Делать-то что? Я задыхаюсь.
- Одевайся, пойдём.
- Куда?
- Заскочим к тебе, прихватишь маску, попробуем отодрать тебя…
- Отодрать?
- Фу, пошлые мысли в ваших мужских головах так и выскакивают! Вот, я даже… Мне хочется взять тебя за зад, тьфу! Что в ваших дурных мужских произрастает, стоит только маску надеть.
И С.Ю. со всего маху хлопнула мне по заднице.
Не теряя времени, оттолкнув женщину в мужском обличье, я направился повторить манипуляции с открыванием замка.
Юрьевна помогла мне.
- Наверх? – Переспросил.
- Да, наверх, - повторила она, - попробуем отодрать…
Поднялись пешком. Никого не было, никто не курил на площадке – ходят полуночники старики друг другу в гости.
Отворил, пригласил. Вошла. Осмотрелась.
- Ну, в принципе, терпимо. Воняет только чем-то.
- Холодильник пора чистить. Там что-то пропало.
- И лень, да?
- И лень, и что?
- Ты на меня глаза не лупай! Где латекс?
Я прошёл в комнату, снял с ножки табурета мужскую маску старика.
- Вот!
- Ну, что ж пробуй. Пробуй снять эту и надеть эту. Да поскорей - бомба прилетит.
Я попытался снять маску спутанную С.Ю. однако не мог найти даже линию прилегания ее к моей шее, так она с кожей срослась.
Юрьевна ожидала терпеливо.
Потом ушла на кухню, вернулась. Я все ещё боролся с маской. Было больно.
- Так, все! – Сказала она, протягивая ко мне руку, - кровь пошла. Довольно! Я так и знала. Ты не мужик, по сути, ты - баба!
- Ну, вот, извините-с, - возражал я.
- Нет, ты баба – даже не ремонс! Если бы был мужиком – маска сошла как по маслу. А ты – баба. Ты в прошлой жизни был баба, наверное, или суть у тебя такая. И сие в нашей команде произрастает, надо ж! Вот почему, дорогой, уважаемый друг, я на тебя даже внимание никогда не обращала раньше. Ты баба и есть баба, и все!
- Знаете, что…
- Что?! – Она подтянула руки к пояснице, - ну, что? Женщиной умереть хочешь, так я пойду, пожалуй.
- А вы?
- А я в мужской маске очень даже привольно чувствую. Снимется легко. Вопрос предыдущий повисает: зачем мне две маски, да? Женская и мужская, да?
- Да, это, действительно, интересно.
- А затем, что если ты меня больше об этом не станешь спрашивать, мы пойдем, сделаем некоторую магию и ты освободишься от нечисти, окей?
- Ладно.
- Бери, идём.
Вышли из квартиры. Я запер за собой дверь и нечаянно уронил:
- А куда?
Поймал упрёк в щелях латекса старика, запер рот.
Вышли на улицу, пошли вдоль дома.
- Ты хоть бы маску в пакет положил. Если тебя увидят с головой в руках, подумал?
- А! – Вспомнил я, - вернуться?
- Да, пошли, чудо. Тебе в мужское обличье сверху женщину одели, так ты вообще растерянный. Нет, бабы даже хуже, честное слово!
Пролезли в щель между панелями строения, направились в сторону посадки, за которой шоссе междугороднего значения.
- А почему ты решила, что во мне что-то женское имеется?
- Уж имеется, поверь мне. ты же без крови маску не можешь снять. Мы женщины отличаем андрогены.
- Это, может быть, особенностью латекса всего-то, я при чем? Не качественные изделия.
- Нутро у тебя некачественное. Изделие! Вот потому ты воевать и не пошёл, родину защищать не пошёл. Трус, негодник ты.
- Я не негодник. Я здравомыслящий человек. Я не хочу никого убивать, я хочу жить и развиваться.
- Ты хочешь жить и продолжать волочить женскую натуру, вот что! Ты бы пошёл на войну – касту бы поднял. Мужиком бы стал. И в следующий раз настоящим мастером бы переродился. А нынче что?
- Нынче что?
- Вот, - продолжала она, наклоняя голову под кусты, протискиваясь к тропинке разделяющей лесополосу. Я переложил латексную голову из одной руки в другую, следовал за командой.
- А куда же мы идём?
- Ямку копать.
- Ямку? – Посмеялся я.
- Ямку. Там, где кошкин скелет, - получил я резюме.
Я остановился.
«Не расслышал ли? Послышалось?»
- Не понял. – Звучал мой вопрос.
***
***СЛЕДУЕТ***
(Текст полностью формируется благодаря финансовой поддержке)