Из Самоглядного Зеркала
---
Время шло, да шло, месяц за месяцем, и вот с той недели до этоей недели и приспело лето. Где ж так долго блуждаешь?
А вот уж и Коровья Смерть да Веснянка-Подосенница с сорока сёстрами пробегают по селу, старухой в белом сарафане, кличут на голос.
Много они натворили бед, шоб съел их волк! То под тыном прикинется Подтынница, то на дворе притягнет Навозница, то соскочит с веретена да заскочит в пряху Веретенница, то выскочит с болотной кочки Болотница
Все им бы только что портить скотину, вынимать румянец из белого лица, вкладывать стрелы в спину, крючить на руках пальцы, трясьмя трясти тело. И никакого гулянья от них ребятишкам.
Есть ещё и голопузые змейки. Так не век же им носить на себе змеиного выползка, оне их под лето и скидывают, как шубейку баба скидывает, с морозу придя в избу. А дело это известное, змеиная кожа ценится как знахарское средство от всех болезней.
Но тут и нечисть всякая знает черед, себя там да сям являет. Вот в курнике чёрный петух взлетает на насест, схватившись с места как шальной, кричит по селу. Кричит петух целые ночи, несёт змеиные спорыши, напевает проклятый на голову от недели до четверга.
А по ту пору сам Пахом, тоже ж ведьмак на селе, в печурке возится, стряпает из ребячьего сала свечу. Тоевой свечой наведёт Пахом-колдун мёртвый сон на человека и на всякую божию тварь.
Да и сопротив этих Лиходевых сожительниц у деревние есть своя обрядная затея. В четверг, в самую его в полночь на пятницу, подымается на ноги всё село от этого щемящего шуму. Вот селяни с шумом врываются в Пахомов курятник, чадят зажжёнными метлами, ловят чёрного петуха. Как его изловили, этого чёрного петуха, так вот с этоевым петухом идут на другой край села.
Алёнка, змой на обряд ещё назначенная, скачет там верхом на рябиновой палке с мутовкой на плече, нагая такая, а впереди у ей горящий угольник. Вослед за Алёнкой бегут двенадцать девок с распущенными волосами в чёрных юбках, и все держат чёрного этого петуха. А за ними ватагой и стар, и мал. Всем интересно, чем дело кончится, а кто и под юбки взглядывает. Ууух, охальники, ужо я вам, дед Ягор грозится.
Шумя и качаясь, выскокнули девки за село, запалили угольком сложенный в кучу назем, трижды обнесли петуха вокруг кучи.
Тут выхватит Алёнка от девок тоева чёрного петуха и, высоко держа над головой бедолагу чёрнопёрого, пустится с перепуганным петухом по селу, забегая к каждой избе, мимо всех клетей с края на край, распугивая Лиходеву семейку.
А за следом за Алёнкою с пронзительными криками, свистами, да с гиканьем гонятся и белые и чёрные девки, с говором:
— Ату, ату, сгинь, пропади. Чёрная немочь!
А петух-то чёрный рвётся, наливаются его глаза кровью, колотится его чёрное сердце, ждёт, видать, не дождётся, когда его водрузят в Кур, к его подружкам, к наседушкам.
Обежав всё село, Алёнка бросит этого Чёрного петуха в тлеющий назём. Да туды девки ещё хворосту накинут, сухих листьев. Он и вспыхнет, этоет костёр, да с треском взовьются опалённые огнём листья, понесутся, жужжа, как красные жучки, как красные перья, взовьются словно в косицы. А красная голова Огня, первого вража Леходейки, сповает зимовные песни.
А девки кричат в стражде, с хрипотцой уже, даже жуть берёт, ажно всё повидавший на своём веку дед Ягор, креститься начинает, толи со страху, толи с яры свое.
Скачут девки вокруг костра хороводом, и чёрные девки, и белые девки, притопывают, приговаривают, звенят в косы, бьют в чугуны, пока не ухнет красная голова огняного костра, не зашипит уж больше ни одно красное пёрышко.
Сгинь, сгинь, пропади, чёрная немочь!
Куда Алёнка делась, где делся Чёрный петух, про то лучше Пахома спросить. Только он сам-то со страху в углу печки забился, будет там бубнить сто-то несведомое ещё неделю, пока бабка Маланья его не вымолит оттудова.