- Не пущу! Это же где видано, чтобы ребенка к мертвецам водили! Нет, ну вот ты мне скажи, Иван Афанасьевич, чего ты свою Марьянку не водишь по покойникам?!
- Зинаида, да не покойник он, живой еще, болеет просто…
- Болеет! Я тебе покажу – болеет! Сейчас еще живой, а как Семка мой от него уйдет – так сразу и помрет! Знаю я это, не дура! Марьянку свою веди к нему, а Сёмку моего оставь в покое! - и Зинаида – бойкая и решительная женщина захлопнула перед самым носом Ивана Афанасьевича дверь.
Иван Афанасьевич тяжело вздохнул, но, однако, не ушел. Не велено было возвращаться без Сёмки. А потому он сел на скамеечке напротив открытых окон Зинаиды и снова, как бы говоря уже сам с собой, начал неспешно рассказывать ( в который уже раз за последние пятнадцать минут) всю ситуацию заново:
- Да пойми же ты, никак тут без Сёмки твоего не обойтись. Дар у мальца твоего – говорить по душам с умирающими. Вот и сейчас отец мой мучается. А помереть не может. Мешает ему что-то отойти туда. А как Семён твой придет, да поговорит, так сразу и успокоится его душа. Ну жалко ведь его… Али у тебя, Зинаида, сердце совсем очерствелое? Пусти Сёмку, как человека прошу. Ну сжалься же над отцом моим.
- Я ничего не слышу! – закричала Зинаида, высунувшись из окна, - и не бубни мне там ничего! А Сёмку не пущу! Не детское это дело по покойникам ходить! Батюшку зовите, пусть он разговоры разговаривает с ними!
- Да где же его взять в нашей деревне?
- Не пущу – сказала и точка! И нечего мне тут высиживать! Расселся мне тут!
-Зин, так мучается же он. Ну сжалься!
В ответ тишина.
-Зин, ну так я и не уйду никуда, так и буду сидеть! Говорю тебе - отпусти со мной Семёна!
- Мам, ну пусти, я мигом! – это уже и сам Сёмка подключился к просьбам Ивана Афанасьевича.
Он долго молчал, ибо знал уже хорошо свою мать, что лучше ей под горячую руку не попадаться, а то всем достанется. Но знал также Сёмка, что доброе у нее было сердце и отходчивое. И давно уже в ее голосе он почувствовал, что не злится она, а так, больше для важности ворчит, что и ей жаль бедного деда Тимофея…
- Мам, ну я пошел, ага? Я мигом, мам! – и Сёмка, запрыгнув на ходу в свои ботинки, перепрыгнув через все пять ступенек крыльца в один миг стоял уже рядом с Иваном Афанасьевичем.
Вот уж как несколько лет, как открылся в деревне этот необычный Сёмкин дар – помогать людям примириться с Богом и отойти с миром. И открылся он как-то случайным, но приметным для всех образом.
Тогда, три года назад, заболел Василий, Сёмин отец. И заболел, можно сказать, на пустом месте. Это потом они уже узнали, что воспаление легких от подхватил. В общем, стал кашлять он как-то сильнее обычного. Ну вроде что удивительного, ведь он, бывалый курильщик, всю жизнь свою кашлял. И не сразу как-то и обратили на это дело внимание. Но только лишь через несколько дней, когда Василий уже слег и как-то в раз ослаб, Зинаида забила тревогу – начала отпаивать его молоком с медом и прочими деревенскими хитростями, но видно было, что время было упущено. Докторов толком в их деревеньке никогда и не было. Да и скорую не давал никогда Василий вызывать. Терпеть не мог он этих врачей с их таблетками и уколами.
Зинаида пыталась украдкой засунуть таблетку в молоко с медом, но Василий, почуяв от нее горечь, отставил ее в сторону и потом вообще не могла она его ничем напоить – доверие было подорвано.
Василий таял на глазах. Было небольшое улучшение, которое и ввело всех домашних в заблуждение, что он пошел на поправку, что выздоровеет. Начал Василий снова есть и даже вставать. Зина и все домашние воспряли духом, думая, что опасность миновала. Зина даже снова за дела хозяйские принялась. Но буквально на следующий день Вася ее снова слег и еще хуже прежнего. И уже лежал и даже глаз открыть не мог. Только воды просил, еле шепча: «пить»…
Все ходили по дому на цыпочках, разговаривали шепотом.
- Вась, может врача с Бочкарёвки вызовем? – время от времени спрашивала у него Зинаида.
И Васю всего от этих ее слов перекашивало. И боялась Зина пойти поперек мужа, вроде как предавать его не хотелось, последнего доверия его потерять.
И вот тут-то Сёмка, тогда еще восьмилетний парнишка, повел себя как самый умудренный из всей семьи человек, хотя и был самым младшим, «дитем старости», потому как родили его родители уже почти в пятьдесят лет.
Подсел он к отцу рядом на табуреточку и начал свои «взрослые» разговоры вести.
- Папочка, родненький, ты ведь понимаешь, что умираешь, да? – спросил он своим жалостливым голосом, и, не дождавшись ответа от родителя, продолжил:
- Папочка, тебе надо прежде всех простить и примириться со всеми. А потому я первый хочу у тебя попросить прощения. Прости меня, когда я не слушался тебя, когда обманывал. Было такое, когда я сжёг твой паяльник, а тебе не сказал. А ты потом его включил и случилось замыкание и у нас пробки выбило во всем доме. И ты подумал, что это ты его сжег. А это не ты, а я, прости меня, папочка!
И на этих словах Сёма, уже и без этого сильно взволнованный, разревелся, закрыв лицо обеими ладошками.
- Я просто почему-то сильно испуга-а-а-ался-а-а, прости меня-я-а – всхлипывал мальчик. При этом он принялся целовать и обнимать своего отца.
Василий, в свою очередь, был очень растроган таким признанием сына и начал его утешать, что, мол, ничего, сынок, ничего, со всяким бывает, что, мол ты же ведь не хотел обманывать, а просто испугался чего-то.
И это покаяние и признание сына породило враз во всей семье нечто необыкновенное. Все начали просить друг у друга прощения и каяться во всех грехах, целоваться и плакать. И такая любовь пробудилась в сердце каждого друг к другу, что и не понятно, что это и за слезы такие были у всех – слезы сожаления о своих грехах или восторга и радости, что наконец, открылись друг другу и скинули с сердца тяжкий груз. И так хорошо всем стало, и такое родство душ они ощутили друг ко другу, такое освобождение, какого и не знали совсем. И не стыдно было никому за все эти слезы.
И Василий – гордый и всегда хмурый Василий тоже плакал и шептал: Простите меня, родные мои, что был плохим отцом и мужем. Многое изменил бы я, если бы дали мне такую возможность. Умираю я. Нутром чувствую, что немного мне осталось. Простите меня!
И вот тут-то, казалось бы, и так всё лучше некуда, примирились все, но Сёма подсел снова на табуреточку к отцу:
- Папочка, миленький, тебе еще надо не только с нами, но и с Богом примириться, у Него бы еще прощения попросить. Ведь больше всех других мы Его обижаем – злыми делами своими обижаем. Папочка, только ты не уйди просто так, ты обязательно попроси у Него прощения. Ты можешь перед Ним сам про себя помолиться, прямо так, лежа в кровати. Он ведь слышит всех и всегда – так мне бабушка еще говорила. И очень важно не уйти с грехами в сердце, а то они не дадут нам в Царствие Божие попасть. Слышишь, папочка, это ведь совсем не трудно – сказать: «Господи, прости меня!»
Василий приоткрыл глаза и с изумлением снова глянул на сына:
- Ишь ты, сынок, вымахал ты у меня, уму-разуму набрался, а батя твой и не заметил этого даже. И где ты только такой премудрости научился, а?
- Так я ж и говорю, что бабушка сказывала. Она ведь и Библию мне читала. И говорила она еще, что не просто так нужно говорить Богу «прости», а с осмыслением, вспомнить всякий свой плохой поступок и покаяться перед Боженькой, и Он, Отец наш небесный, простит нам грехи наши.
Василий тяжело вздохнул, хотел что-то сказать, но приступ кашля опять перехватил его дыхание. Несколько минут его тело сотрясалось. Сема сидел рядом и гладил отца по руке.
- Папочка, а тебе, наверное, очень страшно умирать, да? Это нормально, что страшно. Но не надо бояться, папочка! Ведь смерть - она словно сон. Ты только как будто заснешь, а потом Христос придет и тебя разбудит. Так в Библии написано. Иисус Сам говорил ученикам, что смерть – это сон. Ты просто уснешь, а когда очнешься и откроешь глаза – раз - и ты уже в новом теле, одетом для вечности. Иисус тебя воскресит, папочка, обязательно воскресит. Но только верить в Него нужно, как в своего личного Спасителя, понимаешь?
Василий, хоть и лежал с закрытыми глазами, но по всему видно было, что он слушает, очень внимательно слушает. Он снова попытался открыть глаза и посмотрел на сына с каким-то изумлением и даже с детской доверчивостью – так, по крайней мере показалось Зинаиде, ошеломленно стоявшей рядом и слушающей все «взрослые» наставления своего сына.
А тем временем Сёмка продолжал:
- Папочка, милый, дорогой! Сейчас тебе очень важно покаяться и попросить самому у Бога прощения. Это не сложно. Ты только подумай, кого и когда ты обидел, что плохого сделал. Ну, может быть, - Сема замолчал, пытаясь подобрать слова, - ну, может быть там без спроса что-то взял.
Он хотел сказать сперва «украл», но вмиг понял, что это может прозвучать обидно для папы, а потому несколько смягчил это слово.
- Ох, сынок, не мучь меня! И без того мне тошно…
- Да-да, я уже не буду тебе ничего говорить, не буду мучать, папочка! Но и ты, пожалуйста, не умирай, пока перед Богом не покаешься. Он добрый, Он тебе все простит! – плакал во весь голос Сема.
- Слышишь, папа, миленький, не умирай, пока не покаешься! Папочка, я по тебе скучать буду, миленький! И всегда-всегда тебя помнить буду! А еще мы в Царствии Божьем встретимся, ты только верь и не сомневайся! Все возможно верующему!
Видя, что сын не на шутку разошелся, Зинаида прижала его к себе и сама, обливаясь слезами, шептала:
- Ну ладно, сынок, ну будет тебе! Успокойся, дай отцу подремать немного.
Василий, тоже взволнованный после слов мальчика, прошептал:
- Не боись, сынок, еще свидимся! Не в этой жизни, так в будущей. Бог милостив. Ты не грусти по мне. Маму слушайся и помогай ей во всем. А за меня не переживай, слышишь, родной? … Я обязательно покаюсь перед Богом, слышишь, да? Спасибо тебе, родной мой, спасибо! – отец уже не сдерживал слез при своих последних словах и все его тело начало содрогаться.
Вся семья, вот уже в который раз за последний час, снова начала плакать. Но это уже не были слезы покаяния и прощения. Это были слезы прощания с отцом, потому как все еще отчетливей стали понимать, что отец их уходит.
И действительно, в эту же ночь его не стало. Успокоился он от своих страданий. И ушел он с каким-то миром и покоем на сердце, что ни у кого из домашних не было сомнений, что примирился Василий с Богом. И удивительное дело – Сема не пролил ни слезинки на похоронах отцовых. Да, конечно, был мальчонка грустным и даже не по годам серьезным, но уже не плакал так, как накануне, пока отец его был еще жив. Как будто все слезы тогда свои и выплакал.
Вот с тех пор в деревне и пошла молва, что дар у мальчика необыкновенный есть. И стали его звать то к одним, то к другим. Словом, к тем, кто уже был лежачим и вставать не мог. Звали, чтобы Семен поговорил с ними по душам и помог с Богом примириться.
И право сказать, но чудес было и впрямь много. Лежала одна бабушка уже долгое время. Ну по всему уже видно, что должна успокоиться и отойти в мир иной, а нет, все лежит и лежит, мучается, а никак не может умереть.
Тогда-то родные ее и вспомнили про Семена. Позвали, а он, как только в дом зашел, так сразу к ней подсел и как священник какой спрашивает:
- Бабушка, в Бога нашего и Спасителя Иисуса Христа веруете?
- А ты кто такой будешь, - еле слышно шепчет бабуля.
- Я-то? Так Семка я, с соседней улицы. Не признали меня что ли?
- Чейный ты будешь?
- Профировых Зинаиды и Василия, - это уже родные бабушки принялись объяснять ей. - Тетя Нина, ты просто потолкуй с мальцом, он дело тебе скажет.
- Дело говоришь скажет? Ну давай, Семен Васильевич, толкуй свое дело, - шепчет бабулька.
- Так вот я и спрашиваю вас, бабушка Нина, веруете ли вы в Спасителя нашего Иисуса Христа?
- Верую, малец, как не веровать.
- Молодец вы, бабушка Ниночка! Тогда надо у Спасителя нашего и прощения попросить за все грехи, какие вы совершили – ведомые и неведомые.
- Так как же их упомнишь то все, малец? Их столько, что и жизни не хватит, чтобы все перечесть. А я-то уж одной ногой по ту сторону жизни стою.
- Так вы попросите прощения за ведомые грехи, а неведомые – Бог Сам рассудит, что с ними сделать. Давайте я вам помогу, бабушка. Вспоминайте, кого обидели, перед кем пожадничали, с кем спорили, кому позавидовали, когда гордились, кого осуждали. Это все плохие поступки, а значит за них дадим ответ перед единым Судьей – Господом Богом.
- Да кого я обидела, внучек, не припомню даже такого. Жила обычно, как все.
- Как не припомнишь, теть Нин! – это уже опять родственница ее влезла в разговор. – Ну вспомни, как ты отбила у целого семейства мужика себе. А судачила сколько по дворам с такими же, как ты. Да при ребенке и говорить стыдно обо всем.
- Бабушка, миленькая, - запричитал Сёма, - да вы только подумайте, какое важное дело вам сейчас предстоит сделать – с Господом Богом нашим примириться. Он ведь потому нас еще и терпит здесь, что не желает, чтобы кто погиб, но чтобы все имели жизнь вечную. Так в слове Божьем написано, в Библии. А потому сейчас ваша вечная участь решается. Христом Богом прошу, примиритесь, миленькая, со всеми, простите всех и покайтесь пред Богом - и прощено будет.
Мальчонка опять начал плакать. Он всегда плакал, когда говорил с умирающими людьми о Христе. Не умел иначе. Хоть был еще и мал, но понимал, что участь человеческая сейчас решается, именно в эту вот самую минуту, когда он здесь сидит – примирится ли человек с Богом или нет. Покается ли и примет ли Христа, как своего Спасителя. И именно эта его детская искренность и переживание, возможно, так трогали сердца и души всех, к кому он приходил. И не смотрели они уже на него свысока насмешливым взглядом, мол, кто такой выискался, чтобы жизни нас учить, а уже и сами, видя его всхлипы и рыдания, проникались важностью момента.
А потому и сейчас баба Нина как-то вся сосредоточилась, и от старания даже сморщила лоб. И видно было, что большая работа сейчас происходит в ее голове. И в подтверждение этого потекли из глаз старушки слезы.
- Бабушка, миленькая, вы, главное не торопитесь. Хорошенько вспоминайте. И не держите зла на тех, кто вас обидел. Ведь и мы с вами обижаем других и, порой, совсем не замечаем этого. Бог всем судья. Отдайте в Его руки все обиды. Бог ведь наш милостивый Отец. Просите Его о прощении, и дано будет!
И было у мальчика нашего еще одна замечательная способность – чувствовал он, когда его слова доходили до человека и когда ему уже не нужно было их говорить. Остальное он оставлял на усмотрение Бога, чтобы Дух Святой своими неизреченными воздыханиями уже продолжал трудиться в душе человека и совершал в ней то, что ни одному человеку не под силу. А то есть, собственно говоря, и сам процесс покаяния, искреннего сожаления о своих грехах доводил до конца.
Так и здесь, поговорив с бабой Ниной, и нутром своим поняв, что она его поняла и слова его возымели над ней святое воздействие, он встал, обнял ее и напоследок сказал: «Страшна не сама смерь, бабушка, а смерть с Богом в разлуке. Бог любит вас и готовит вам место, чтобы и вы были, где Он».
Сема ушел, а бабушка Нина в этот же вечер отошла в полном покое, как будто только того и ждала, чтобы мальчик примирил ее с Богом.
Вот и сейчас, направляясь к дому Ивана Афанасьевича, мальчик просил Бога, чтобы продлил Он жизнь по милости Своей еще одному умирающему, чтобы не опоздать ему и застать его еще живым, если есть на то Его святая воля.
Снова подсев рядышком с кроватью, он сразу сказал:
- Дедушка Тимофей, здравствуйте!
Дед приоткрыл глаза. Увидев, кто перед ним стоит, он сразу все понял, зачем парнишка пожаловал. Потому как слава о нем разошлась уже давно далеко за пределы их родной деревни.
- Ну здравствуй, внучек! Ну что, и по мою душу тебя позвали?!
Видно было, что очень тяжко было деду Тимофею, что очень у него внутри что-то болело и клокотало. И порой он покряхтывал и постанывал от невыносимой боли.
- Можно я задам вам несколько вопросов, если вам не очень трудно будет. А вы отвечайте мне честно, как на духу.
Мальчик подвинулся чуть ближе и стал гладить деда по голове.
- Верите ли вы, что Иисус Христос - Бог, пришедший во плоти, является вашим личным Спасителем и умер за ваши грехи?
- Нет, – еле слышно прошептал больной, - прости, но не верю. Ну какой Бог, внучек? Не могу обманывать.
- Хорошо, спасибо за честность. Но допустим, что Бог все таки есть, что вы потеряете, если поверите в Него прямо сейчас и примете Его своим Спасителем? – продолжал Семик.
- Ни-че-го! Абсолютно ничего, миленький мой дедушка, вы не потеряете! А вот, если Бог есть, а вы Ему не помолитесь и не попросите прощения за то, что плохого сделали, то потеряете очень много – все, абсолютно все – вечную жизнь, рай!
Последние слова Семен произнес с дрожью в голосе. По его щекам уже давно текли слезы, но он не обращал на них внимания, но, шмыгая носом, продолжал:
- Дедушка Тимофей, миленький! Бог есть, обязательно есть! Мы просто не можем Его вот так взять и увидеть, потому что грешные мы все. Ну кто же мог сотворить всю эту вселенную, нашу Землю?! Вы только посмотрите на это иначе. Бог любит вас и ваших детей, и каждого человека! И так сильно любит, что не смог безучастно смотреть на нас всех, а пришел Иисус и умер за нас, потому что по-другому нам нельзя было помочь. Должен был безгрешный умереть за грешных.
Дед тихо лежал с закрытыми глазами.
- Осознаете ли вы себя грешным, дедушка Тимофей? – тут Сема затих, ожидая ответа умирающего.
Он молчал, но видно было, что в его душе бушевала буря.
- Дедушка Тимофей, вы совершали когда-то плохие поступки, о которых сегодня жалеете?
Он продолжал молчать. Трудно было ему – гордому и сильному духом деревенскому мужику признаваться в своих слабостях. Да перед кем? – перед каким-то мальчишкой. Но чувствовал он, что на кону стоит более, чем просто жизнь, а потому он прошептал:
- Конечно, жалею!
- Дедушка Тимофей, молодец! Теперь вспоминайте, кого вы обидели и просите за это прощения! Это очень важно! Очень важно вспомнить все и попросить прощения у Бога-здесь и сейчас! Давайте я помолюсь с вами Иисусу, а вы в конце скажите «аминь».
И мальчик начал молиться:
- Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя на земле, как и на небе. Господи, мы верим, что Ты послал в мир Сына своего, нашего Спасителя Иисуса Христа, Который умер за наши грехи. И нет другого имени на земле, которым надлежало бы нам спастись. Поэтому молим Тебя – прости грехи дедушки Тимофея, которые он помнит и которые забыл, дай ему примириться с Тобой, как примирился разбойник на кресте. Ибо он верует в Тебя, что Ты его личный Спаситель и что Ты спасаешь и его от всех его грехов. Ведь он тоже Твой сын, Господи Боже! Во имя Иисуса Христа. Аминь.
- Аминь! – вторили мальчику все, кто был в эту минуту рядом.
- Дедушка Тимофей, миленький, а теперь вы действительно верите, что Иисус вас простил и умер за ваши грехи тоже?
- Верю, - со слезами на глазах ответил он.
- Миленький мой, так ведь какое это счастье знать, что вы не одиноки, а что вы нужны тому, Кто больше жизни любит вас и Кто дарит надежду на вечную жизнь , где не будет плача, воплей, болезней, стонов. Не будет смерти, но все и всегда будут счастливы. Верьте, миленький дедушка! Вцепитесь всей своей душой в эти обещания Бога и верьте, что они в том числе и для вас тоже! Бог вас не подведет!
Дед Тимофей по-прежнему лежал на кровати. Он не плакал, как это обыкновенно делали все, с кем начинал разговаривать Семён, но его глаза наполнились каким-то необыкновенным небесным светом, какой не видели в нем, пожалуй, никто и никогда. Но это и не удивительно, ведь только сейчас в его душе состоялась самая важная встреча – встреча души со своим Спасителем. Это то, ради чего только и рождается всякий из нас – ради рождения Спасителя в сердце каждого человека.
И Семен, добрый и любящий мальчик, увидел это новое в нем возрождение, а потому и оставив больного с блаженной улыбкой на лице, потихоньку пошел к выходу дома, за порогом которого уже слышались чьи-то тревожные голоса:
- Семён у вас?! Позовите Сёму!