БАБУШКА
Анастасия Ефимовна Хандохина
(Ермоличева в девичестве)
07.11.1904-08.06.1980
Анастасия Ефимовна Ермоличева родилась в г. Гурьеве 7 ноября (по новому стилю) 1904 года (в документах ошибочно в 1905). Отец Ефим Маркович Ермоличев – уральский казак, был приказчиком у купца первой гильдии. Мать, Васса Терентьевна в девичестве Чеснокова, возможно, из семьи обедневших дворян. Бабушка говаривала - во мне голубая кровушка течет. Жили в достатке. По воспоминаниям, содержали постоялый двор, большое хозяйство, были наемные работники. До наших времен сохранилась усадьба из четырех домов. В одном из них, двухэтажном, после революции был открыт дет приёмник-распределитель. Фото усадьбы можно увидеть в главе о прадеде. В семье было пятеро детей – старшая Евдокия (1896), Анна (1901), Анастасия (!904) Андрей (1910) и Ксения (1913).
Анастасия Ефимовна с дочерью Валентиной и внуком Борисом
Хотя жили мы в одном городе, с бабушкой я встречалась только в раннем детстве и почти совсем не знала ее. Близка я была с моей бабушкой со стороны отца Зинаидой Афанасьевной Шматко (Кандыба). Мы жили неподалеку, и я часто бывала у нее.
С Анастасией Ефимовной я встречалась только в раннем детстве. Смутно в моей памяти всплывает видение – комнатка с земляным полом и столбом, подпирающим потолок, бабушка в белом платочке пред иконами, и я рядом с ней.
Единственная беседа с ней случилась, когда бабушка сломала руку и мама пригласила ее пожить у нас. Была она у нас совсем недолго. Запомнились ее глаза – они были такие прозрачно-голубые, чистые, как у ребенка.
Я тогда училась в 7-8 классе. Однажды, возвратившись из школы, застала ее одну. Бабушка присела со мной за стол и за чаем стала рассказывать о неизвестном мне городе ее детства и юности - старом, дореволюционном Гурьеве. Возможно, она узнала, что меня увлекает история, старина. В школе мы писали сочинение на тему «В жизни всегда есть место подвигу». Я написала о нашем родственнике и соседе Дмитрии Макаровиче Сивак, награжденном орденом за эвакуацию молочной фермы из Одесской области в Гурьев во время ВОВ. Сочинение отметили на каком-то конкурсе, мама узнала об этом на родительском собрание.
Старый Гурьев располагался на Самарской, европейской стороне Урала. В очень любила бывать там раннем детстве с мамой, а повзрослев самостоятельно. Мы жили на Бухарской стороне и добирались «в город» на автобусе через мост или пользовались одной из лодочных переправ. До них можно было дойти и пешком - по шпалам до вокзала (тогда он был единственным, а позже стал называться «старым») и там уже и берег Урала.
Жили мы на Бухарской стороне, среди новых кварталов стандартных белых саманных домов с шиферными крышами, построенных в н конце 50-х – начале 60-х годов, когда стали выдавать участки земли и ссуды на строительство домов за старым вокзалом. Улочки располагались между железнодорожной веткой по которой ходили поезда и отходящей от нее грузовой, проложенной для снабжения трех, построенных практически рядом, пищевых производств – Молзавода, Хлебзавода и Мясокомбината. Наша короткая улица Уильская была крайней и упиралась одним концом в железную дорогу, по которой проносились поезда, а другим в несколько позже построенный Институт химии нефти и природных солей АН Каз. ССР.
Старый город хранил таинственный дух прошедших времен. Восхищала затейливая архитектура старых деревянных домов, украшенных резьбой. Их дополняли характерные для южных русских городов надстройки, балкончики, терраски, крытые галереи, наружные лестницы. Во двор можно было попасть через массивные ворота для телег, повозок или калитку для пешеходов. Мне представлялось как на этих балконах вечером, после знойного дня собиралось семейство за самоваром, купчихи и казачки-горожанки дули на горячий чай, держа блюдце на растопыренных пальцах.
Помнится, иногда заходили в аптеку в одном из старинных зданий. Я будто попадала в другое время – высоченные сводчатые потолки, белые стены, просторно, прохладно. Пока мама делала покупки, я не сводила глаз с огромной бутыли на прилавке, в которой плавали пиявки, пугающе завораживающие меня.
Мне казались прекрасными и величественными (да они и были такими), старинные кирпичные дома. Одним из таких было здание Почтамта, построенное в 1903 г. (снесенное в 90-х). До революции в нем располагался первый Художественный синематограф «Зеркало души» или «Иллюзион», возможно названия менялись. В советское время во время ремонта была закрашена роспись, покрывавшая стены. Там же, (со слов краеведа Прикмета), располагалось Дворянское собрание, в котором собирались уважаемые люди, дворяне, купцы обсудить дела, пообщаться.
Здание гурьевского почтамта 1970-е годы
Примечательным и хорошо сохранившимся было здание ресторана «Урал» - один из бывших особняков богатого купца мецената Тудакова (ныне перестроен).
Неповторимы были старинные купеческие дома в которых расположились магазины – «Детский мир», «Радуга», мой любимый книжный «Кагиз» и другие. В других старинных зданиях располагались различные учреждения. Целые кварталы старины, идущие от берега Урала, были обсажены карагачами (вяз), джидой (лох серебристый), шелковицей, акациями и колючим кустарником, с розовыми цветочками, напоминающими цветы бобовых. Летом зелень давала спасительную тень, укрывала от палящего солнца.
Когда мы заходили в приземистое старинное кирпичное здание «Салона красоты», мама рассказывала мне, что это - остатки причта Никольского собора, в котором некогда размещалась церковно-приходская школа. Собор, стоявший рядом на берегу Урала. был разобран в 1935 году в угаре «борьбы с религией». Из белого камня (местного известняка) построили городскую баню.
Бабушкин рассказ о неизвестном мне прошлом старого города запомнился, меня многое впечатлило. Например, что в городе были магазины, лавки иностранных купцов с вывесками на других языках. Ведь тогда, в начале семидесятых, Гурьев был закрытым городом, да вся страна «за железным занавесом», иностранцы воспринимались как инопланетяне! До наших времен сохранился оффис «Урало-Каспийского нефтяного общества» (УКНО), созданного в 1910 г. штабс-капитаном из Санкт-Петербурга Н. Леманом с британскими подданными Э. Юм-Шведером и О. Листом. Управляющим делами фирмы в Гурьеве (Атырау) был гражданин Великобритании г-н Керберт.
Многое из ее воспоминания я использовала при написании глав о предках. Рассказывая о прошлом, бабушка, конечно, понимала, что ее внучка советская школьница, комсомолка и рассказывала только то, что не шло вразрез с идеологией, внедряемой в сознание с раннего детства. Она не обмолвилась о своей зажиточной семье, родителях, усадьбе, которыми они владели и которую я могла увидеть в городе. Не упоминала и о сложной судьбе мужа, моего деда, воевавшего за белых, а потом за красных. Ничего о принадлежности к казацкому сословию. Об этом узнала из архивных данных и рассказов других родственников в постперестроечное время.
Запомнился ее рассказ об одном эпизоде гражданской войны, связанном с ней лично. Бабушка рассказывала о боях в городе, о том, как казаки привязали пленных к церковной ограде и били нагайками, а затем расстреляли. Среди жертв был и жених юной Настеньки. Я тогда решила, что речь идет о расстреле совдеповцев и их защитников.
Действительно, в Гурьеве 27 ноября 1917 года официально была установлена советская власть и избран городской исполнительный комитет, действовал Совет депутатов (совдеп). Но уже в марте 1918 года казаки разогнали большевистские ревкомы, последовав примеру столицы УКВ Уральска, где в марте 1918 года казачий генерал Матвей Мартынов с группой офицеров сверг советскую власть. В Гурьеве аналогичный переворот 23 марта возглавил выбранный атаманом казак Гурьевской станицы генерал-майор Владимир Сергеевич Толстов.
Сначала совдеповцев повезли в Уральск. Расправа над ними началась уже в дороге. Но на полпути конвоиры получили приказ (в связи с наступлением на Уральск отрядов Рабоче-крестьянской Красной армии вернуть пленных обратно в Гурьев, что и было сделано. Здесь совдеповцев посадили в подвал одного из жилых домов. Арестованным готовили побег, из дома напротив велся подкоп. Но, по-видимому, не успели. В ночь на 10 июля 1918 года арестованных посадили в трюм баржи и повезли вниз по Уралу на остров Пешной, где заставили вырыть себе могилу, после чего расстреляли.
Наступило страшное время гражданской войны, когда казаки разделились на красных и белых и брат шел против брата.
Чуть позже по решению первого уездного съезда профсоюзов останки первых совдеповцев перенесли с острова Пешной в центр города, а на Пешном был установлен обелиск.
В декабре 1921 года рядом с совдеповцами погребли гурьевчан, погибших в уличных боях при штурме города отрядами-повстанцами Серова и Киселева.
В 1922 году на братской могиле поставили первый памятник. До наших дней сохранилась фотография закладки первого камня.
В 30-х годах комсомольцы и пионеры посадили и взрастили вокруг могилы городской парк культуры и отдыха, названный именем украинского поэта и художника Тараса Григорьевича Шевченко. Затем здесь несколько десятилетий там стоял обелиск, где школьников принимали в пионеры.
Советская власть вернулась в Гурьев 5 января 1920 года, когда его заняли бойцы 25-ой Чапаевской дивизии под командованием Ивана Бубенца (знаменитый начдив Чапаев погиб под станицей Лбищенской, при подступе к Гурьеву).
Гражданская война принесла с собой разрушение, голод, нехватку гигиенических средств, антисанитарию. Воюющие стороны косил тиф, который разносился и среди мирного населения.
В 1920 году умерли от сыпного тифа, свирепствовавшего в городе, родители бабушки. Тогда вымерла половина населения Гурьева. Старшие сестры были уже достаточно взрослыми. Младшего брата поместили в Детприемник-распределитель. Он был открыт (и просуществовал до 70х годов) новой советской властью в реквизированном у его же родителей двухэтажном доме на углу улиц Красноармейской и Баутина (Хивинской). Сироты лишились всего. Закончилось благополучная жизнь в родительском доме, наступило время лишений, скитаний.
Насте было 16 лет, она окончила 4 класса церковно-приходской школы. Там преподавали Закон Божий, чтение (на русском и церковнославянском языках), письмо, арифметику, церковное пение, а также историю. Ей нравилось учиться. Любовь к чтению сохранилась на всю жизнь, бабушку часто можно было застать за книгой. Любила классику, детективы, как всякий читающий человек была рада любой хорошей книге.
Вскоре она вышла замуж. По семейному преданию предложение юной Настеньке сделала будущая свекровь Елизавета Тимофеевна Хандохина. Жили они неподалеку, наверняка она знала семью Ермольчевых. По воспоминаниям, однажды сестрам довелось ночевать в доме Елизаветы Тимофеевны. Тогда и состоялся этот разговор. «Сколько тебе лет? – спросила будущая свекровь? «Шестнадцать» - ответила Настя, - а замуж ты хочешь? - хочу, ответила сирота.
Так Елизавета Тимофеевна подыскала жену сыну Фадею, у которого первая жена, с которой он обвенчался в 1918 гг., сбежала с белым офицером. Девушка ей приглянулась, либо сначала понравилась ее сыну. О чувствах Насти можно только догадываться – в ее положении сложно было выбирать. Впоследствии она редко говорила о муже, упоминала, что он старше был (на 5 лет), вспоминала своего погибшего жениха. Но этих крох воспоминаний недостаточно, чтобы делать какие-либо выводы.
Видимо девушка соответствовала тем качествам, которые хотела видеть в невестке, жене сына свекровь. К созданию семьи в казачьем обществе подходили основательно. Женились «только на казачках, за исключением редчайших случаев» . Воля родителей была решающей, хотя при этом старались учитывать и чувства молодых. Хорошей невестой считалась физически и психически здоровая казачка, знавшая псалтырь и часослов и умевшая читать по-церковнославянски.
Настя была красивой, здоровой девушкой, окончив церковно-приходскую школу, читала по-церковнославянски, что было важно для Елизаветы Тимофеевны. Будучи старообрядкой, она хорошо знала и читала старопечатные книги и совершала обряды на дому, кроме того слыла известной в городе искусной целительницей.
Среди уральского казачества исторически было много старообрядцев разного толка. Исторически сложилось так, что вовремя никоновских реформ Уральское войско имело полную автономию, находилось далеко от Московского царства. Поэтому нововведения патриарха Никона до берегов Урала так и не дошли. Казаки оставались верны старым обрядам православной церкви, а военный уклад жизни способствовал защите религиозных убеждений. После раскола церкви пополняли ряды казачества, спасавшиеся от преследований за веру.
Способствовал сохранению староверия в Уральском войске общественный строй, поддерживающий прежнее устройство общины, самобытность и независимость от центральной власти. Помогали этому и некоторые меры со стороны царского правительства и самих самодержцев. Так, в 1709 г. после Полтавской битвы, где уральские казаки проявили свой героизм, особым указом Петра I им было предоставлено право ношения бороды и оставаться при своей вере. Царь оставил всем яицким казакам «крест и бороду», оградив тем самым их от гонений за веру на целый век. Все казаки, вне зависимости от веры, не брили бород, как и старообрядцы.
Существовало множество разновидностей старообрядчества – и единоверцы, у которых была своя церковь, и беспоповцы и белокриницкой «австрийской веры» и еще множество толков.
Обе семьи, Хандохиных и Чесноковых, ходили на исповедь в единоверческую Успенско-Богородицкую церковь, о чем свидетельствуют записи в исповедных ведомостях. В исповедках по списку сначала шли единоверцы - казаки, потом купцы, мещане, потом крестьяне. Затем шел список старообрядцев: казаков, купцов, крестьян. Эти люди так же ходили в единоверческую церковь. Первоначально, Ермоличевы были в списках старообрядцев. Но в последующие годы записаны в обычный список казаков и их домашних (Исповедальные описи Успенско-Богородицкую церковь 1909-1912, 1918 гг.)
Хандохины были записаны всей семьей только в 1918 году. Возможно, обе семьи ранее принадлежали к одному из ветвей старообрядчества – австрийской вере (Белокриницкой).
Об этом свидетельствует принадлежность к ней семьи брата матери Насти (Вассы Терентьевны Ермольчевой (Чесноковой)) гурьевского казака Аркадия Терентьевича Чеснокова. В метрических книгах найдена запись о том, что он и его жена Анна Петровна Чесноковы, будучи уже единоверцами, в июле 1903 г. крестили сына Леонтия. в единоверческой церкви. А 1 января 1903 г. все его старшие дети – Иоан 36 лет, Елена 35 лет, Прокопий 17 лет, Ефимий 12,5 лет отреклись от австрийской веры, в которую видимо были крещены в детстве и перешли в единоверие.
30 ноября 1921 году 17-ти летняя Настя и 21-летний Фадей зарегистрировали брак в Подотделе записей актов гражданского состояния при Управлении ОГПУ. Жениху было 22 года, невесте – 7 ноября исполнилось 17 лет. О первом церковном браке жениха не упоминалось.
Трудно сейчас представить, но за 23 года брака бабушка родила 12 детей. Двое мальчиков и три девочки умерли младенцами. О работе не могло быть и речи, вся ее жизнь была сосредоточена на детях. Подрастающие девочки были самостоятельными, помогали нянчить малышей.
В семье сохранялся традиционный казацкий уклад. Все беспрекословно подчинялись отцу (папане). Был он строгим, думаю и суровым человеком, смолоду прошедшим через все испытания кровавой войны. Но справедливым и заботливым, образованным, энергичным, активным, как вспоминали очень его любившие дочери.
По отзывам многих исследователей – очевидцев, уральцы любили своих жен «как любит большая часть казаков жен своих, то есть любить – любили, но и не баловали». Тем более, что времена были тяжелыми – не стихали отголоски гражданской - налеты банд, голод и нехватка самого необходимого.
До 1922 г. дед служил в РККАр, вступил в партию, в профсоюз, числился служащим, затем завхозом Эмбанефти.
Молодая семья жила некоторое время рядом со свекровью, в маленьком домике во дворе ее дома, потом переезжали несколько раз, пока дед Фадей Евсеевич не выстроил большой дом на берегу Урала. В этом доме с садом-огородом связан лучший период жизни семьи. Но в войну он был конфискован «для административных нужд» - под столовую или школу. С этим связан и арест деда, через год он был выпущен, с окончательно подорванным здоровьем. Всей большой семье пришлось ютиться в маленькой мазанке, купленной на выданные вместо конфискованного дома небольшие деньги.
Дед после тяжелой болезни умер в 1944 году. Осталась с 7-ю дочерями. Старшая - Лидия 19-ти лет уже работала в пекарне, вторая – семнадцатилетняя Мария, закончив училище в 1944 (1945?) г. пошла работать на завод им. Петровского слесарем.
Шура 15-ти лет, Римма (моя мама) 12-ти, Анна 8-и - еще были школьницами. Младшим – Вале 5, а Лизе было полтора годика.
Аня, Римма, Валя и Мария Хандохины
Это было тяжелое еще военное время и семья уже давно бедствовала. Хлеба и других продуктов по карточкам иждивенцев не хватало. Девочки росли и им нужно было одеваться, но все выдавалось по купонам, да и денег, чтобы выкупить товары не было.
Бабушке приходилось зарабатывать на жизнь, нанимаясь с дочерями на работу к людям – руками обмазывали глиной дома, белили изнутри и снаружи.
Младший брат Андрей чем мог помогал сестре и племянницам – овощами с бахчи, пойманной рыбой. Она в свою очередь помогала его семье в которой было 9 детей. Жена брата Андрея Ефимовича Анна Федосеевна торговала на базаре, рядом с домом. Она брала, как сейчас говорят «на реализацию» товары – например брюки, которые шили корейцы. Большинство хороших портних в ателье города, как помнится, были кореянками, видимо шили и на дому. Продавала тапочки, сетки авоськи и другую кустарную продукцию.
Летом через лодочную переправу, зимой по льду бабушка добиралась на Самарскую сторону, в их маленький домик-мазанку у старого базара, носила воду с реки, стирала белье, готовила и присматривала за малышами.
До пенсии бабушка некоторое время поработала уборщицей в находящейся неподалеку школе им. Крупской (ранее Молотова), в ней учились и девочки.
Свекровь Елизавета Тимофеевна прожила 4 года после смерти сына уже тяжело болея и умерла в сентябре 1948 года. Из этой мазанки ее и проводили в последний путь на телеге, запряженной верблюдом.
Вскоре дочери стали выходить замуж. Перегородка, примыкающая к русской печи, которая разделяла домик на две половины, разбиралась, пеклись пироги, жарилась рыба, вазы наполнялись «розами» (крепли, хворост) и праздновались свадьбы одна за другой выходивших замуж дочерей. И уже будучи замужними, с детьми, сестры собирались у мамы, пили чай с пирогами и конечно пели любимые песни.
Сестры с мужьями и детьми. Слева моя мама Римма и папа Георгий Шматко , думаю, я у папы на руках. 1955 год.
1954г.
Когда все старшие дочери вышли замуж, и мазанка стала разваливаться, с младшенькой Лизой, которая уже работала, переселились в полученную от города комнату в новом бараке, в р-не «Стройконторы». Домик бабушка, уступив просьбе соседей Костинкиных, продала за 100 рублей
В новой квартире вскоре отпраздновали свадьбу Лизы и Геннадия Шадрухина, известного «на районе» парня, которая так и не стала началом их совместной семейной жизни. Но это уже другая грустная история.
Свадьба Лизы и Геннадия Шадрухина
После отмены в 1956 году платы за обучение в старших (8-11-й) классах, высших и средних учебных заведениях младшие сестры смогли учиться в техникуме. Аня стала бухгалтером, а Валентина товароведом, а впоследствии начальником Горторга – уважаемым и авторитетным человеком. Во времена тотального дефицита приходилось выдерживать натиск желающих любыми способами получить вожделенные товары – автомобили, технику, промтовары. Но она зарекомендовала себя честным и принципиальным человеком.
Когда постоянно совмещающей учебу с работой дочери Валентине Тимохиной стала нужна помощь, бабушка жила в ее семье, присматривая за малышами Игорем и Борисом.
Позже она вернулась в места своей юности, в оставленный после получения квартиры в 1959 г. домик брата Андрея у базара, пока он не понадобилась женившемуся сыну Андрея.
Позже снимала саманный домик от хозяйки на ул. Новосельской. После повторного замужества Лизаньки и ее отъезда с мужем на заработки в Актюбинскую область в 1968 году, несколько лет растила ее 4-х летнюю дочь от первого неудавшегося брака – Люду. А после возращения Лизы с семьей и приобретения дома на улице Горького в 1974 году поселилась с ними.
Анастасия Ефимовна ее сестра и брат Анна Ефимовна и Андрей Ефимович были очень привязаны друг к другу. Моя мама, рассказывая о них, всегда называла своих тетю и дядю только по имени-отчеству. По воспоминаниям тети, еще ребенком встречавшейся с ними на семейных праздниках, сестер и брата отличал особый обычай здороваться и прощаться с полупоклоном («преклонив голову»). Ей запомнилась неторопливая, сдержанная манера речи, аккуратность и неспешность в застолье. К детям они относились, как ко взрослым - уважительно, называли уменьшительно-ласкательными именами.
По воспоминаниям, бабушка никогда не обижалась. Учила дочерей – скажи обидчику: «Спасибо, придет время - перед Богом ответ будете держать». Была очень сдержанной, спокойной, никогда не ругалась. Единственное ругательство, которое от нее слышали – «пострели холера».
Отмечают ее острый ум, широкий кругозор, начитанность. Бабушка много знала и с ней было интересно поговорить. Еще одной ее чертой была сдержанность. Анастасия Ефимовна была немногословна и при разговоре выверяла каждое слово. Говорила она на правильном русском языке, в котором не было диалектизмов, отличавших казаков, живших в поселках. Была горожанкой - грамотной, начитанной, с хорошим воспитанием.
В воспоминаниях упоминается о даре предвидения, интуиции, которыми обладала Анастасия Ефимовна. Так будучи уже плохо видящей, она издалека узнавала своих родных. К ней приходили за благословлением перед дальней дорогой или за советом в трудных ситуациях.
Об одном таком случае рассказала ее младшая дочь Лиза. С ней работала молодая женщина, которая однажды после трудного рабочего дня призналась Лизе, что ей не хочется возвращаться домой. Муж пьет и даже избивает ее, не хватает денег, дети частенько голодают. Лиза пригласила ее зайти к ней домой. Бабушка Настя сразу почувствовала неладное, за чаем спросила – все ли хорошо дома? Выслушав горестное повествование, сказала: Мужу передай, что я буду за тебя молиться, просить защиты. А если он будет пить, подымет руку на тебя – Бог накажет, рука отсохнет. Через месяц подруга снова зашла к ним на чай - с конфетами, печеньем. Она благодарила Анастасию Ефимовну, в семье воцарились мир и спокойствие. Подарила ей 5 рублей, немаленькие по тем временам деньги.
Несмотря на трудную жизнь оставалась бабушка жизнелюбивой, независимой. Никогда не обременяла дочерей просьбами о помощи и не докучала визитами без приглашения. В некоторых семьях дочерей она не бывала никогда. Дочери сами навещали ее на праздники с нехитрыми подарками, иногда повторяющимися, как тапочки и платочки на 8 Марта (Международный женский день, кто забыл)
Анастасия Ефимовна любила петь, особенно с сестрой Анной, обладавшей по общему признанию прекрасным голосом с широким диапазоном. В праздники собирались вместе у брата Андрея Ефимовича, застолье не обходилось без душевных песен. Как и их отец брат Андрей играл на гармошке, а сестры, особенно Анна унаследовали певческий дар мамы. Любимыми были казацкие песни, романсы - «Эта темно вишневая шаль» и другие. Любимой песней бабушки была «Мыла Марусенька белые ножки».
Все дочери вместе бабушкой и Анной Ефимовной тоже любили петь, имели хороший слух. Особенно Анна и Валентина.
Лиза вспоминает, как просто вечерами бабушка просила – давай песенку споем. Пели на два голоса, из бедной мазанки доносилась по двору «Оренбургский пуховый платок», «Белым снегом...»
Бабушка слева. Дочери Мария, Лидия, Александра, Валентина
На фото: дети Люда Шматко, Света и Костя Азовские,
сидят Александра (т.Шура) Лысункина, свекровь Александры,
Мама Римма Шматко с Сережей Шматко, Лидия Жидкова
1960 год, у т. Шуры в гостях
В отличии от сестры Анны и брата Андрея, с которыми она была очень близка всю жизнь, бабушка была глубоко верующим человеком, придерживалась старообрядческой веры. Крестилась она двумя перстами и служила по церковному обряду дома. Дома же крестили детей в ведре или тазике вместо купели. Она была «читальщицей», когда ее приглашали на отпевание - не делала никаких различий по вере. Происходило это в течении трех дней.
В семье было много икон, целая стена была занята иконостасом. Известно, что после закрытия в 1939 году старообрядческой церкви, иконы были сохранены верующими - разобраны и спрятаны по домам.
СТАРОВЕРЧЕСКАЯ ЦЕРКОВЬ ВОЗНЕСЕНИЯ БЕЛОКРИНИЦКОЙ ЕПАРХИИ.
В 1939 г. снесены колокольня и три купола. Передана краеведческому музею. В 90е годы разрушена.
Храню в памяти одно смутное, как сон, воспоминание очень раннего детства (3 года, возможно) – полумрак и земляной пол, подпорка потолка – столб и бабушка в белом платочке в крапинку на коленях молится перед иконами, а я тоже пытаюсь повторять за ней.
Кроме того, бабушка, как и ее свекровь врачевала – умела снимать сглаз, принимать роды, заговаривала грыжу. Остались свидетельства сестер, которые носили своих маленьких детишек вправлять, «заговаривать» грыжу.
После смерти бабушки мама передала мне отдельные разрозненные листы разных размеров - пожелтевшие, закапанные воском, с отметками и два принадлежавших бабушке старообрядческих Псалтыря.
Один из Псалтырей, после реставрации, передан племяннику (бабушкину правнуку), после посвящения его в сан священника - отцу Георгию (Георгию Вячеславовичу Шматко). Другой я бережно храню, как дорогую мне память о бабушке.
В церковь, единственный, оставшийся в городе единоверческий Успенский собор или церковь Успения Пресвятой Богородицы, которому в советское время посчастливилось устоять, бабушка не ходила, называла «грязной», хотя посещала ее с семьей в детстве.
Оскверненным собор стали считать потому, что в 1924 году он был закрыт большевиками и приспособлен под склад и конюшню. Утварь и иконостас были разграблены, лишь часть икон прихожане успели разобрать и спрятать по домам. Церковь вновь открыли только после войны в 1947 году, когда в СССР стали проводить политику частичного возрождения религии. Прихожане своими силами привели храм в порядок. Побелили и покрасили стены, сколотили кое-какую мебель, собрали по домам и вернули часть икон первого иконостаса.
Немного о истории его создания. Идея постройки, принадлежит гурьевскому купцу-рыбопромышленнику Федоту Ивановичу Тудакову, человеку с очень интересной биографией. Строили храм всем миром на капиталовложения местных предпринимателей, лично сам Тудаков потратил 80 тысяч рублей. Строительство церкви было окончено в 1886 году.
За эти и другие заслуги перед духовным ведомством в июне 1896 года он был награждён золотой медалью «За усердие».
Тудаков скончался в 1914 г. и был похоронен рядом с храмом, но впоследствии могила утрачена.
Уральские войсковые ведомости 1914 год.
В весьма убогом и неприглядном виде храм просуществовал до конца ХХ века, пока не начал разрушаться.
Служители Успенского собора обратили внимание на состояние храма тогдашнего акима Атырауской области И.Н. Тасмагамбетова, стараниями которого 17 ноября 2000 года торжественном открылась восстановленная церковь. Чуть позже рядом с Успенским собором построили и небольшой каменный храм - Никольскую церковь. Ранее она там тоже существовала в виде деревянного домика, где крестили детей. Тогда, еще в советское время, его построили по многочисленным просьбам прихожан и на их пожертвования, в память разрушенного в 30-е годы войскового храма - Никольского собора.
Так сложилось, что саму бабушку после смерти отпевали в том самом Успенском соборе, куда она с родителями ходила на исповедь.
Успенский собор, август 2018
Фото из архива Успенского храма
Анастасия Ефимовна очень любила цветы. Еще в 50 своих лет говорила своей внучке Асе печальное – когда умру, хочу чтобы цветов было много и чтобы меня навещали с цветами. Ее не стало в возрасте 76 лет 8 июня 1980 года. В это время мы с мужем и годовалым сыном Коленькой были в Гурьеве. После получения университетских дипломов приехали навестить родителей. И. как все ее многочисленные потомки, пришли проститься и проводить бабушку в последний путь - с цветами.