III. Брак поэта
Надо сказать, отношение к Наталье Николаевне вот уже полтора столетия колеблется от полного неприятия (из-за нее погиб поэт) до обожествления (она идеальна, и так же идеальна была ее с мужем любовь). Сторонники Гончаровой игнорируют любые замечания, принижающие косую мадонну, противники – все, что рисует с привлекательной стороны. На самом деле истина посередине, была она обыкновенной женщиной, брак ее был самым обычным земным браком, и бог знает, как бы он закончился; возможно, Пушкин сбежал бы в конце концов от жены, как сбежал создатель «Крейцеровой сонаты». В недолгом браке Пушкина и Гончаровой к последнему году совместной жизни наметились разногласия, которые, собственно и подтолкнули к трагедии. Для него важнейшим в жизни было творчество и возможность писать, она жить не могла без своего театра. По сути, у нее была своя профессия – Наталья Николаевна по нынешнему жаргону была светской львицей.
Браки, как люди, меняются в течение отпущенного им времени. По любви ли свершился пушкинский брак? Пушкин не первый год искал жену, искал с присущей ему страстью: одна невеста, другая, третья... Во всех влюблялся, но влюблен был, в сущности, в будущую женитьбу, как Левин у Толстого – в определенное семейство, где и окольцевался в конце концов. Любую претендентку Александр Сергеевич любил заранее, но Наташа Гончарова сама по себе была прелесть – по-гоголевски – во всех отношениях.
Удивительное лицо – на всех портретах она разная. Гладкий овал, глаза – нет, не враскос, у Александрины косая посадка глаз куда заметней, - но чуть притянуты к вискам, и всегда как будто заплаканы; тонкий нос, изогнутый маленький рот – в соответствии моде тогдашнего времени. Сегодня она наверняка вколола бы в губы ботокс – и сильно проиграла бы, потому что лицо у мадонны – на редкость гармоничное. На одних портретах жена Пушкина - восточная Рашель, на других – суховатая дама, на третьих – девочка, еще на других – в поворот в полупрофиль - ослепительная красавица… Мадонной ее звали не только за библейскую красоту, но и за общее выражение лица – «я страдаю», - как у девы Марии.
И все же свадьба – эта удивительная свадьба, где окружающие один за одним отмечали какую-то роковую несчастливость на ликах жениха и невесты, - могла не состояться. Неординарный, темпераментный, бьющий через край – ему отказали и рассудительная Ушакова, и насмешливая Оленина; девочки сомневались, папеньки указывали на дверь… как расстроились предыдущие женитьбы, так должна была расстроиться и эта. Пушкин то ли хочет, то ли не хочет, он, как всегда, преувеличивает серьезность момента: перед ним словно маячит призрак – узкое лицо блондина и пистолет в опущенной руке… Основное его сомнение: необходимость взять на себя ответственность за другое существо. Да-да, - «мы в ответе за тех, кого приручили». Он боится не за себя, поэт не хочет стать причиной страданий вверившейся ему женщины.
Пушкин сомневается, колеблется та, другая сторона. Малейший ветер – и он бы улетел за другой прелестницей. Но чем больше приближался решительный момент, тем реальнее становились очертания мадонны, и тем сильнее привязывался и влюблялся поэт.
Наталье Николаевне Пушкин, по-видимому, был тоже небезразличен. Пусть там было больше романтического восхищения, чем собственно страсти, и Пушкин, как хороший психолог, чувствовал… очень уж осторожны были его письма невесте и будущей теще…очень уж невеселы – вплоть до беспощадного автобиографического отрывка о женитьбе. Надо принять, однако, во внимание крайнюю молодость девушки, ее застенчивость и церемонные отношения мужчин и незамужних девиц в то время.
Пушкин, кстати, отнюдь не был уродлив, как по инерции, отплясывая от канонов красоты позапрошлого века, принято считать. В нашу, более снисходительную эпоху, когда впервые за всю историю белой расы идеальным стало считаться лицо полуазиатского типа с примесью негроидных черт, Александра Сергеевича, возможно, нашли бы очень недурным. И. А. Гончаров, к примеру, отмечал скорее некоторую невзрачность, обыкновенность пушкинских черт; по его мнению – мнению очевидца – художники, живописавшие Пушкина, делали первого поэта России чрезмерно носатым и пучеглазым. На самом деле лицо его было куда пропорциональнее. Отметил создатель бессмертного «Обломова» и необыкновенное обаяние поэта, сильно красившее его. Обаяние, заразительный, «ребячий» смех подмечали многие современники Александра Сергеевича, как и мускулистую, отточенную продолжительными прогулками со стальной тростью в руке, фигуру. Этот дурняшка умеет нравиться, - говорили про него. Женщины, с некоторым скепсисом взирающие на поэта в первые минуты знакомства, таяли, разговорившись с ним. А когда говорят, что Наталья Николаевна вышла замуж за нелюбимого и некрасивого взрослого мужика чуть ли по безысходности, поскольку была бесприданницей, хочется напомнить, что у этой девочки приданое было – ее удивительная красота, обаяние и тактичность. Она сумела найти мужа, будучи тридцатилетней вдовой с четырьмя детьми на руках, причем выбирала, и выбрала наидостойнейшего. Откажи она в свои 18-ть Пушкину (ах, как хочется закричать: что же не отказала…) третья барышня Гончарова вряд ли долго задержалась бы на ярмарке невест.
Хочется закричать…
Ее баловал дед, ее отец был сумасшедший и пьяница, одаривший дочь неврастенией, так запугавшей Пушкина, что он и на смертном одре боялся вздохнуть, чтобы не вызвать припадок у чувствительной женщины. Припадки крутили ее регулярно; женщина впечатлительная, она могла впасть, например, в истерику после церковной службы. Во время болезни Пушкина друзья не знали, то ли умирающим заниматься, то ли выхаживать его жену, которую так ломали судороги, что ноги у нее – по признанию вездесущей Вяземской – доходили до головы.
Для справки:
Истерический припадок представляет собой вид невроза, для которого характерны показательные эмоциональные состояния (крики, слезы, громкий смех, выгибание и заламывание рук), судорожные гиперкинезы, периодические параличи и пр. Истерический припадок у мужчин развивается гораздо реже, чем у женщин.
Данная патология свойственна людям, имеющим определенный склад личности: подверженным приступам истерии, внушаемым и самовнушаемым, склонным к фантазиям, неустойчивым в настроении и поведении, привлекающим к себе внимание экстравагантными и «театральными» действиями.
Психические нарушения связаны с желанием больного находится в центре внимания, его избыточной эмоциональностью, плаксивостью, психотическим ступором, заторможенностью, склонностью к преувеличению. Его поведение становится демонстративным, театральным и в некоей мере инфантильным.
Трудное детство под надзором суровой матери, с извечным страхом перед сумасшедшим отцом сделало из нее молчальницу, Наташа Гончарова была крайне застенчива. При первой их встрече она совершенно потерялась. Пушкин ее не только ее хотел – он жалел эту девочку, как и он сам, недолюбленную в детстве. При застенчивости своей была она весела, со своими – общительна, смышлена. Тщеславна (тщеславие и сыграло с ней злую шутку); подражая звездному мужу, графоманничала, от чего Пушкин быстро ее отучил. Женщины отказывали ей в уме – возможно, из зависти, возможно, по причине ее хронической молчаливости. Однако жена Пушкина, говорят, прекрасно играла в шахматы. Данное умение было в те годы нередким для женщин, но Гончарова - вроде бы - считалась шахматной королевой, обыгрывая даже весьма титулованных в шахматном мире мужчин Головокружительный успех в высшем свете стал для нее своего рода компенсацией за нерадостное детство и польстил Пушкину (поэт ведь тоже был тщеславен – как все поэты). Была в ней какая-то милая простота, прямота, замеченная многими, она кокетничала по-своему – вот этой очаровательной простотой. Лермонтов, после смерти поэта питавший к вдове Пушкина неприязнь, долго присматривался к ней издалека, потом отмяк; единственный их разговор – перед его последним – смертельным - отъездом на Кавказ, был вполне дружелюбным; преемник Пушкина, этот злой, желчный человек, проявил к его вдове участливость, почти нежность. У нее был особенный дар нравиться мужчинам. Ее приметил император, пригласила императрица, Наташа по первости испугалась и чуть не спряталась, мать говорила, что ей очень не хочется являться на божий суд – ко двору…
А когда вошла во вкус, распробовала - можно сказать, у жены поэта голова закружилась. В омут ее затягивала не столько жажда развлечений, сколько желание снова и снова чувствовать себя любимой. Корни ее кокетства уходят в эту же почву. Очаровать. Покорить. Вскружить голову. Изголодавшись в детстве по любви, она никак не могла насытиться, ела, ела и ела, временами теряя чувство приличия. Этот голод по любви (о, вполне платонической!) и привел ее к беде.
Муж ее балует, как некогда дед, деньги летят без счета, он для нее ничего не жалеет, она еще только учится быть хозяйкой. Поначалу она отчаянно скучает, муж работает, дела, приятели, и забыть о ней мог едва ли не на утро после свадьбы (о, Пушкин! как тут не вспомнить Фрейда), и с ламповщиками махнуть в Петербург, не сказавши… Пушкин, Пушкин, что же было у тебя в голове – умнейшего мужа России? Или же, как графа Толстого, с первых дней ударило это вот безнадежное осознание, что рядом – это не всегда вместе, что двое – совсем не целое, и женщина, какими шаманскими церемониями не обставляй процедуру – все же не ты сам?..
Через несколько месяцев она нашла занятие. Бесконечные рауты, балы, флирт, где попало, с кем попало, друзья сетуют, что жена Пушкина выезжает в одиночку, без мужа… Пошли дети, хозяйство ширилось, ей уже некогда было скучать. Его письма первых лет полны заботы и ласки; он весел, он подтрунивает над женой, любуясь ею, как собственным ребенком… он нашел тихую гавань, и стоит только подивиться тому, как это состояние, свойственное молодоженам, у бедного Пушкина, видевшего, в общем, немного любви в своей непродолжительной жизни, продолжалось так долго – несколько лет…
Конечно, он был влюблен, конечно, она нежно относилась к мужу. Но время идет, в его письмах все меньше нежности, знаменитые фразы о том, какая прелесть ему досталась, относятся больше к первым годам брака, в последних больше иронии, больше упреков – и бесконечная тоска. Последние письма Пушкина читать без боли невозможно. Он загнан, он в долгах, он кругом обложен флажками, он не может писать, как хочет, когда хочет; в деревню, в глушь – да царь не пускает, да жена – не желает.
Нет, она пыталась – помочь, добыть денег, воевала с книгопродавцами, даже братца Гончарова теребить начала (года с 33-го), мол, имей совесть, я тоже дочь своих родителей (Пушкин, кстати не претендовал, говорил, это твои деньги – хотя так и не получил приданого), - как могла, вела все подрастающее хозяйство (э-э, пардон, а кто должен его вести? почесть за доблесть элементарную обязанность позаботиться об ораве собственноручно - еще пардон, другое слово как-то не выговорилось - произведенных детей?) Но она слишком занята собой и своим театром, своими выездами, где Пушкина «первая по красоте и наряду». Все благополучие семьи поэта держалось «на мне, да на тетке, что с вами будет без меня?..» Что-то он ей поручал, переговоры по бумаге с братцем, какие-то дела по «Современнику», но незадача – приходилось повторять: не забудь! – и перепутать могла: какая статья? Гольцовская? Может, Кольцовская? Гоголевская? – и с раздражением: впрочем, неважно… Не слишком ли много значения придают деловым письмам Гончаровой (очень немногочисленным) и строкам Пушкина, пытавшимся добиться от самого близкого человека хоть какого-то участия в его творческой жизни, жизни, которой она – увы, факту сему есть свидетели – мало интересовалась? Прелестная сценка - Баратынский читает Пушкину стихи: не помешаю? Наталья Николаевна в ответ ручкой: читайте, я все равно не слушаю… Была ли жена для Пушкина надежей и опорой, лучше всего говорят саркастические строки самого поэта: «какие вы помощницы, только ножками на балах…» Диву даешься, как, имея на руках четверых младенцев, обширное хозяйство, прыгая с недешевой квартиры на еще более недешевую, можно так бездумно и в таких количествах развлекаться?..
Через годы, пройдя через потери, горе, обремененная невыносимым для ее хрупкой совести чувством вины, она повзрослела и помудрела. Когда, оправдывая юную Пушкину, приводят в пример рачительную хозяйку и рассудительную супругу Ланскую, забывают, что между одной и другой годы и горе, что Ланская могла сказать своему мужу: ни один француз не отнимет меня у тебя, - а Пушкина – дернуть плечиком в ответ на замечание княгини Вяземской: а мне нравится Дантес, мне с ним весело… И да, это одна женщина. К сожалению, первому поэту России досталась не взрослая мудрая женщина, а порхающий мотылек. Женись он не на восемнадцатилетней Наташе, а на тридцатидвухлетней Наталье Николаевне, возможно, его жизнь сложилась бы совсем по-другому.
Каждый год рождались дети, однако, детолюбивая (она и племянников растила, когда уже с Ланским жила), отказаться от своего опиума Наталья Николаевна не могла. «…Вгоняет себя в гроб, слишком много танцуя целые вечера напролет…» Бал в ту эпоху – довольно энергозатратное мероприятие. Духота, спертый воздух, амуниция женщин – мы и представить себе не можем, сколько тряпок было наверчено на средней горожанке того времени. Белье, рубашка, несколько нижних юбок, юбки верхние, кринолин, корсаж, платье – все это многоярусное, сборчатое, отороченное метрами воланов и кружев… Корсет – которым утягивали талию – даже в положении - на треть от естественных показателей… И во всем этом нужно было не просто стоять – скакать, кружиться… Немудрено, что дамы то и дело падали в обморок или теряли детей. «Убивала здоровье, слишком много танцуя на балах». «Слишком увлекается балами», - это уже родители Пушкина… Слишком, слишком, слишком…
Танцевала самозабвенно, до выкидышей, до истерических припадков, а потом жалась к мужу, потому что находил страх, и поэт утешал… Если в браках Достоевского и Набокова со стороны женщин было много материнского, опекающего, если брак Толстого был союзом двух эгоистичных детей, то Пушкину в семейной жизни досталась роль отца капризной кокетливой девочки. Содержать. Жена – бесприданница, никакой заначки. Руководить, направлять. С тем не водись, сюда не ходи. Утешать, защищать. От мальчика Соллогуба, которого покоробил громкий смех красавицы в неподобающий момент… да полно, была ли эта ее пресловутая тактичность или все ограничилось прелестным личиком и бабским добродушием?.. В каждом письме: веди себя хорошо, не кокетничай, не отвлекай от работы, не мешай работать, мне нужно зарабатывать на всех нас! – как ребенку, который нетерпеливо топает ножкой (и топала, да еще как!). Флирт молоденькой женщины принимал порой несколько странные очертания: вот после бала ждут карету Пушкин и Пушкина – она, непринужденно прислонившись к колонне, в окружении кавалергардов, рассыпающих комплименты; он – в одиночестве, у другой колонны, забытый, в глубокой задумчивости...
Когда-то его пленила ее тихая грация, простота, прямота в обращении. Не ждал ли он от московской барышни волшебного превращения в Татьяну?.. А потом оказалось, что comme il faut не так уж в ней много, и он растерянно повторяет: ты знаешь, как я не люблю все, что vulgar, -пытаясь дотянуть жену до когда-то привидевшегося идеала. Не дает покоя одна маленькая деталь: воспоминание праздного наблюдателя о прогулках поэта по Невскому проспекту (куда без него?) как на старенькой истертой бекеше мужа Натальи Гончаровой сзади не хватало пуговицы. Наблюдателя это каждый раз смущало… хозяйку дома Пушкиных – нет. О платье мужа заботится жена. Если муж ходит с оторванными пуговицами… бедный, забытый первый поэт России!
Недолюбленный в детстве, поэт схватился за эту девочку, заранее благодарный за любые крохи тепла, подставляя шею под дубовой тяжести супружеское ярмо… Вести этот воз Пушкину, обремененному собственной гениальностью, было не под силу.
Вишенка на торте – писать он мог только вдали от жены и прелестей светской жизни.
Необходимость пестовать жену как ребенка часто оправдывают разницей в возрасте, да и сам Пушкин отмечал сей досадный факт; ему и сорока не исполнилось, а он уже писал «…Здравствуй, племя», и с горечью - «Леилу», которая вечерком не приходила, а убегала от него, седеющего. И жене: молодая, царствуй… Однако Достоевская Анна была моложе супруга на 24 года, возрастной разрыв у Достоевских был в два раза больше, чем у Пушкиных. И эта молоденькая женщина (замуж она выходила, будучи ненамного старше Гончаровой) стала эпилептику, игроку и гению железобетонной опорой. Тем, кто говорит, что Гончарову-Пушкину-Ланскую стоит пожалеть, мол, какая б женщина ужилась рядом с буйным поэтом, советую поговорить с близкими эпилептиков. Может, дело не в дате рождения, а в характере самих женщин?..
Пушкин тянул, как мог, он даже перед смертью мужественно пытался свою косую мадонну оберечь, уберечь – от людей и от сокрушающего чувства вины: запомни, ты ни в чем не виновата… Одной этой рыцарской фразы достаточно; будь Наталья Николаевна безвинна, Пушкину не понадобилось бы ее оправдывать, а Жуковскому - после смерти поэта приводить к почти обезумевшей женщине священника, чтобы снял с нее вину…
Да, все было, как у всех. Привыкание, конфликты, неурядицы. Психологи говорят, на пятый год происходит первый семейный кризис. В 35-ом в жизни Пушкиных появился Дантес. А дантесы на пустом месте не появляются.
В истории с дуэлью, как пасьянс, сложилось множество факторов. Нельзя сказать, что Пушкина погубили только долги или семейные неурядицы, или конфронтация с властями, преследования Дантеса, неприязнь тех, кого Лермонтов называл светской чернью... Собственный темперамент, в конце концов. К дуэли привела общая совокупность причин. Да, он меньше писал, мало издавал, публика охладевала. Цензура. Царь – в свое время тот вынашивал проект: Пушкин – придворный поэт Николая Первого. Это Пушкин-то. Попробуй завести леопарда вместо домашней кошечки… Он же «как Ломоносов, ни перед кем, понеже господа бога…» Долги, разрастающееся семейство, новые долги, бессмысленные траты, - вплоть до игры. Сколько упреков по этому поводу! Но, господа, играл ведь – на свои!
В ту скучную по меркам века гаджетов эпоху заняться на досуге (а у привилегированных классов досуга не меряно) было практически нечем. Ходили в гости – каждый день, устраивали балы, приемы, рауты и прочую разорительную дребедень. Это современные театралы посещают храм искусства, чтобы получить впечатления; светские хлыщи 19 века приходили на спектакль, дабы убить время, себя показать, на людей посмотреть. Дамы сплошь вышивали и музицировали – а что еще дома делать? Много читали, писали обширные письма. И все играли в карты. Женщины – по маленькой, мужчины – как это водится у мужчин – с размахом, в азарте проигрывая состояния; игорный притон был практически в каждом клубе и каждом холостяцком доме. Играли, повторяю, все. Из крупных писателей того времени не найти, пожалуй, никого, кто в той или иной степени не попался бы на крючок, на допинг карточного азарта. Лев Толстой в Николае Ростове, проигравшемся в пух, изобразил самого себя и сонмы несчастных молодых людей, влетевших по милости приятелей-игроков по-крупному. О Достоевском, чья зависимость от игры приобрела поистине болезненные размеры, и говорить нечего. Играть на деньги считалось хорошим тоном, женщины тратились на наряды (надеть платье на бал дважды считалось моветоном), мужчины в свою очередь – на игру.
Однако не долги по карточной игре разоряли поэта. На широкую руку поэт играл, будучи холост; после свадьбы свободных денег у него уже не было; женатый Пушкин не играл - поигрывал; это разные вещи. Катастрофой для семейного бюджета Пушкиных стал великосветский образ жизни, загнав Александра Сергеевича в непосильные долги. С писательского дохода (очень приличного для того времени, книгопродавцы платили ему золотом за золото строк) с большим семейством он мог вести безбедный, но скромный образ жизни, не более. Но Натали затворничество было не по душе.
Учиться, кстати говоря, было не у кого. Ее мать, имея две тысячи душ – огромное по тому времени состояние – вечно сидела без денег; дочери выезжали в дырявых башмаках; чтобы Наташа могла без стыда танцевать с женихом, ее тут же на бале переодевали в чужую обувь.
После смерти Пушкина при царевом пенсионе, полном обеспечении четверых детей, да и Александрина живет с ними, Наталья Николаевна снова в долгах. Пожелала поселиться в Михайловском, но дом нужно обустраивать, нужна рачительная рука и деньги, и она возвращается в город. И все так же выезжает в свет! Опекуны семейства Пушкиных, учитывая, что детки подросли и надобно их учить, добавляет по просьбе вдовы к царевому пенсиону в шесть тысяч еще четыре. Когда умерла фея Загряжская, родственники, Строгановы и де Местр, вопреки воле тетки не отдали имение усопшей вдове Пушкина, мол, 30-летняя (!) женщина не сможет правильно распорядиться имением, а назначили ей содержание, как несмышленой девочке. Оскорбленная, она отказалась. Можно списать на жадность нечестных родственников, обобравших вдову – не она первая, не она последняя, но… обеспечение ей назначили, да еще с оговоркой, что в будущем, при хорошем поведении, отдадут и имение. С тридцатитысячного капитала, который был в руках Строганова, опекуна, вдове, вероятно, шли проценты, но капитал не отдавали. Ой-ей… Может, в браке с Ланским рачительным хозяином был второй супруг бывшей Пушкиной?...
Однако во втором браке те же проблемы. Благоприобретенный второй муж имеет твердый заработок. Как командиру полка ему полагается «великолепная» бесплатная квартира, но опять, опять Наталье Николаевне – уже Ланской – не хватает, и она просит содержания у семьи, строча жалобы затюканному безалаберными родственниками брату Дмитрию Николаевичу (как-то он психанул: я готов застрелиться), имевшему несчастье взять на себя огромное расстроенное имение Гончаровых – пьяниц, мотов, неврастеников и сумасшедших. Гончаровы были гнилой ветвью. Дед, Афанасий Петрович, мот и расточитель, разорил семью. Его жена, Надежда Платоновна, слабая головой, передала недуг единственному сыну, отцу Наташи Гончаровой; мать жены Пушкина пила; пьяницей был отец. Наталья Николаевна всю жизнь страдала неврастенией, Александра Николаевна – депрессией, которая заставляла ее саму бояться за свой рассудок. У ее дочери, графини Ольденбургской, налицо была психическая неуравновешенность и странности в поведении. Дочь Екатерины Николаевны – дочь Дантеса, та самая Леони, сошла с ума, как ее русский дед… То, что дети Пушкина сохранили здравие души и тела - заслуга пушкинской, здоровой ветви.
Письма Натальи Николаевны к брату производят двойственное впечатление. С одной стороны, Наталья Николаевна защищает мужа: больно смотреть, работает изо всех сил. Защищает ее саму Александра, очень трогательно защищает, пишет брату: невозможно быть более разумной и экономной (правда, это уже после смерти Пушкина). С другой стороны – то ей не хватило, потому что истратила деньги, оставленные мужем на хозяйство, на съем чересчур дорогой квартиры, то сверх опять-таки оставленных мужем средств ей не хватает на какие-то личные расходы, то из содержания – как сестрам, - которое они с Пушкиным готовы взять бумагой для его «Современника», просит списать деньги за свою шаль… На советы брата жить по средствам и ехать в деревню (как явствует из контекста ее писем) раздраженно отмахивается.
И все годы, последующие за смертью первого поэта России, вдова получала авторские отчисления с его сочинений, и очень внимательная к денежным делам – а что поделать, жизнь выучила, - озаботилась о продлении права собственности на оные «двум сыновьям по конец их жизни».
Кстати, вечные долги Натальи Николаевны как нельзя лучше свидетельствуют, что с императором всея Руси у нее интимных отношений не было - и после смерти Пушкина, и при жизни с Ланским. Безалаберная, но честная женщина, она предпочитала выкручиваться без влиятельного покровителя, не продавая свою красоту.
«А душу твою…»
Пушкину, жалованья не получавшему, целиком зависевшему от плодов своего интеллектуального труда, их образ жизни обходился в копеечку. Только на приданое, которое обязана была отшить семья невесты, с него содрали 11 тысяч; добрая теща пушкинские деньги тратила и на себя. В долговую яму поэт попал сразу после свадьбы. «Так как я не считал возможным ограничить их (расходы) в первый год своей женитьбы, долги также увеличились». Это в письме тому же Дмитрию Гончарову, два года спустя после свадьбы. Тетка Загряжская вносила лепту, но, не смотря на оправдания Натальи Николаевны, слабо верится, что все, все-все, все-все-все тряпки оплачивала эта щедрая фея (а потом одевала еще двух золушек); не могла же она справлять look трем сестрицам к каждому балу – несколько за неделю (а младшая племянница не просто и скромно меняла платья, она «убранством своим затмевала других»). Преехидный книгопродавец Смирдин насплетничал красавице Панаевой, как поэтичная Наталья Николаевна весьма жестко требовала большей оплаты за стихи, нежели договаривались они с поэтом, и как последний, устало подперев голову рукой, просил: отдай… сочтемся… ей платье новое надо… Не все, стало быть, наряды оплачивала фея, платил и Пушкин; да и хозяйство, и карточные долги тетка не могла оплачивать, и дети плодились… ох!
В деревню, в глушь, в Болдино!..
Да куда там!..
И он метался, как леопард в клетке.
Продолжение следует.