Действующие лица:
Дарья Ермолаевна – шустрая шебутная старушка,
Степановна – степенная, смешливая старушка.
Желательно: обе старушки – переодетые мужчины.
Скамейка. На ней сидит с грустным видом Дарья Ермолаевна и крутит головой по сторонам.
Выходит артист:
…А всё началось с того, что у нашей шебутной соседки Дарьи Ермолаевны пропала собака. Когда и откуда взялся тот облезлый пёс, который круглые сутки носился по двору и постоянно гавкал на всех, кто попадался на пути, никто уже и не помнил. Жильцы стойко сносили и этот лай, и вечные неприятно пахнущие кучки под ногами, потому что хозяйка пса была сама такой же гавкающей, неулыбчивой и нерасполагающей к общению.
Все знали, что пса зовут Бойфренд. Собственно, кличку и предложил (конечно, не без ехидства) кто-то из соседей нашего большого пятиэтажного дома. Ну, а Ермолаевна простодушно согласилась.
Так вот и случился однажды конфуз из-за той клички. Да такой конфузище, что, когда о нём все узнали, то Ермолаевне прохода не давали, припоминая его подробности. А дело было так.
… Приехала к Ермолаевне как-то с другого конца нашего города её давняя подружка. Ну, само собой – разные там тары-бары… а подружка-то, естественно, про того облезлого пса, по поводу которого и вышел конфуз, ничего не знала. А тем более – про его кличку.
Артист повязывает платок, садится с грустным лицом на скамейку.
К скамейке подходи другая «старушка»:
- Ну, привет, подруга, что-то давно тебя не видела, - весело сказала она, грузно подсела и полезла целоваться.
- И тебе не хворать, - неловко отстраняясь от бесцеремонной подружки, пробормотала Ермолаевна.
- А что невесёлая такая? Опять радикулит с гайморитом? Или из-за Камеди Клаб спать поздно легла?
- Да ладно тебе, Степановна… Камеди Клаб… скажешь тоже… беда у меня… Бойфренд сбежал… уж три дня, как найти не могу.
- Да ладно? Сбёг, говоришь?
- Сбёг окаянный… сучку, видно, учуял – вот и смотался. Ведь глаз с него не сводила. А он – хитрюга – делал вид, что послушный… и отпустила-то его вроде как по нужде… глазом моргнуть не успела – а его и след простыл.
- Да ты ж смотри на них, на кобелей… красивый хоть был-то этот твой … как его?
- Бойфренд? Да так – ничего особенного: худой, поджарый… и, ужас какой, шустрый.
- Ну, так чего и удивляешься – видать, плохо кормила?
- Ну да… плохо. Две миски каши навернёт и косточку ему подавай… да чтоб мясо на ней было… и гложет, бывало, пока дочиста не выскоблит. И ночью вставал, шел на кухню и что-то там вынюхивал. Я по ночам сплю плохо, Степановна… а тут он: лапами цоп-цоп-цоп… «Иди спать, - кричу, чучело огородное»… он затаится, будто ушёл, а сам сидит под дверью и ждёт пока я усну.
- И пил, небось?
- Ну, а как, подруга, без питья? Вылакает, бывало, чашку – и вторую просит.
- Так чашками и лакал?
- Так и лакал…
- Да… подруга… и давно он у тебя появился?
- Да, года два, наверное… знаешь, подобрала его на улице… под лавкой… дождь моросил, а он сидит в луже – такой весь мокрый и грязный… а на глазах – слёзы… и так мне стало жалко его. Привела домой, помыла, накормила – он и давай ко мне ластиться… прыгает, знаешь, лапами щекочет.
- Ну, ты и растаяла?
- Так жалко же его – пса несчастного.
- Вот такие мы бабы, Ермолаевна… всё жалеем их… а они вона как.
- Да ладно бы, если б ничего с ним не случилось… а то ведь как бывает: пока был облезлым да тощим – никто и не пожалеет. А как округлился на хороших харчах, так сразу на поводок – и к себе домой.
- Ну, так и не говори… хоть с улицы и беспородный, а всё не одной куковать.
- У него, и характер был какой-то непредсказуемый…
- Это ты о чём?
- Да ночью лежит, лежит на своём коврике… а потом – шасть ко мне в постель… да сразу под одеяло…
- Ну, Ермолаевна… это разве – непредсказуемый? Ты ж для чего его домой привела? Чтоб он у тебя на коврике спал?
- Так от него потом – шерсть по всей кровати… и, главное, подруга, скидываю его, а он рычит и зубы скалит.
- И ты терпишь? Да ежели он против твоей воли… положь рядом скалку… и скалкой ему по башке.
- Ты что городишь, подруга… он и без скалки потом спрыгивает и идёт спать… а рычит – это так… покуражиться…
- А чего это он у тебя, Ермолаевна, на коврике спит? На кровать денег не хватает?
- Ещё чего… слишком жирно для него будет… может, присоветушь ему и простынку положить и подушку под голову?
- А что?
- Да обойдётся… и так ему верблюжье одеяло постелила… мама-покойница ещё на свадьбу дарила… не пожалела для него лопоухого…
- Лопоухого?
- Он, вообще-то, на кавказца немного смахивал.
- Чернявый?
- Да нет – росточком и мордой.
- И нос горбинкой?
- Да нет… нос, как нос – чёрный и мокрый.
- Фу-у, подруга… и ты терпела?
- Чего терпела?
- Ну, эту его неопрятность…
- Кака така, Степановна, неопрятность… у них у всех носы мокрые, если они здоровые.
- И шерсть на груди?
- Почему только на груди – везде…
- Ну, знаешь ли, подруга, в твоём-то возрасте…
- А что ты сразу – возраст? Если думаешь, что ухоженных да в парикмахтерских стриженных только молодайкам подавай, так ошибаешься… мне тоже нравятся такие маленькие да шустренькие кобельки… с которыми не стыдно на люди показаться.
- Ну и заводи шустренького… а что тогда о гуляке кавказце грустишь?
- Так ведь жалко непутёвого… сидит, небось, где-нибудь в сугробе под лавкой… голодный… и скулит.
- Ты чего-то, подруга, сегодня не то говоришь. С чего это твой кавказец должен в сугробе сидеть? Да в кабаке он сидит, коньяки пьёт и шашлыками закусывает… и бабы, извиняюсь, бесстыжие вокруг него – пачками.
- В кабаке? Коньяки? Да туда собак разве пускают?
- Ну, ты уж его совсем в шалопаи записала? Я вот лично ни разу ни одного кавказца не видела пьяным… они если пьют, то только для веселья.
- Степановна… ты в своём уме? Да кто же, прости господи, собаку поить будет? Какой дурак своего пса поведёт с собой в ресторан да ещё будет его там коньяком поить? Может, ты скажешь, где видела собаку с фужером в лапах и с сигаретой в зубах?
- Послушай, Ермолаевна… так я выходит что-то перепутала? Твой этот как его… он что – собака?
- Да, Степановна мой Бойфренд – это собака… а вот те кобели, о которых ты мне весь вечер говорила – они и есть кобели.
… Ну, вот что ты тут скажешь… потому, наверное, собака и стала другом человека, что мы у неё ни разу не замечали наших, человеческих слабостей.