Современная экономика подвержена тем же болезням, что преследовали её в эпоху географических открытий, с той лишь разницей, что она уже выросла из детских штанишек, но всё ещё продолжает путаться в них, рискуя каждый раз порвать на том самом месте.
Когда Маркс утверждал, что на этом празднике жизни капитал правит балом, то исходил из того, что в формуле деньги-товар-деньги целью экономических субъектов являются не сами товары, а прибыль, как бы и из чего бы она не извлекалась.
Но это только часть проблемы.
До промышленной революции основой мировой экономики было сельское хозяйство. Элита любой страны делила между собой земли, приносившие определенный доход, впоследствии названный рентой. Не сама земля интересовала лендлордов, а лишь получаемая от нее рента.
Со временем их аппетиты росли, а земли больше не становилось. Используя властные механизмы одни державы смогли закрепостить крестьян для увеличения доходов лендлордов, а другие, лидером из которых стала Великобритания, занялись процессом огораживая ровно с той же целью – увеличения земельной ренты.
С точки зрения государства поддержать основообразующий класс было жизненно необходимо. Интересы крестьян во внимания не брались. Власть на них не опиралась, и поэтому вспоминала об их интересах в самую последнюю очередь.
Крестьяне жили в своем обособленном мире общины, регулярно платили ренту, время от времени работали на землях лендлордов, воспринимая всё это как нечто сродни стихийному бедствию, которые насылает Бог дабы укрепить их дух. Вся их жизнь со всеми интересами, заботами и радостями умещалась внутри общины, а всё что снаружи было подобно звуку грома за окном: может, конечно, и дом спалить, но Бог милостив.
Буржуазные революции и реформы 18-19 веков смогли наделить властью уже людей не с землей, а с деньгами. Если до промышленной революции основная рента извлекалась из земли, то бурный рост экономики потребовал огромных инвестиций и уже сами деньги стали приносить большую ренту, чем земля. Так началась замена земельной элиты на денежную (инвестиционную).
Новой элите приходилось нелегко. Её уязвимость заключалась в том, что в отличии от земли, которая в неурожайные годы хоть и приносит меньший доход, но никуда не девается, то деньги в периоды экономических спадов имеют тенденцию исчезать вместе с лопнувшими банками и акционерными обществами.
Так у денежной элиты выработался набор условных рефлексов: вкладывай, когда экономика растет и забирай деньги, как только запахло жаренным. Закон Дарвина работал для них идеально. Стоило кому-то из инвесторов зевнуть, и вот он уже без штанов - не часть элиты, а неизвестно кто.
Натерпевшись страхов, денежная элита без особого сопротивления отказалась от видимых атрибутов власти, поскольку взамен демократия давала если не неисчерпаемый ресурс экономического роста, то по крайней мере намного более длительные периоды стабильного извлечения ренты и не столь катастрофичные экономические спады.
Так связка созидателей и лендлордов заменилась на связку потребителей и инвесторов. Конечно же, потребитель, как и прежде, обязан много трудиться, однако рента теперь извлекается в тот момент, когда он достает кошелек и расплачивается.
В отличии от средневекового крестьянина, приносившего доход своему лендлорду, выращивая урожай, современный работник приносит доход владельцу капитала в момент приобретения товаров и услуг. Только реализованный товар позволяет всей экономической цепочке возместить свои издержки и перечислить долгожданную ренту инвестору.
Вроде бы во всем этом нет ничего странного. Разве... самой потребительской идеи. Ведь для того чтобы рентаполучатель мог и далее извлекать свою ренту, потребитель должен потреблять всё больше и больше.
Для стимулирования потребительских желаний и прочих рефлексов создаются всё новые научные и экономические школы, работающие с потребителем на таких уровнях подсознания, что сопротивление или, скажем прямо, любое проявление свободной воли становится практически невозможной.
Если это не рабство нового типа, то что это? Если наличие некоторых демократических прав должно оплачиваться превращением человека в жвачное животное, основной целью жизни которого ставится неудержимое потребление, то не является ли такая демократия извращением?
А самое большое извращение заключается в том, что вся эта экономическая гонка работает с одной целью – обеспечить каких-то там инвесторов (по Марксу - капиталистов) достойной рентой.
Вдумайтесь только, если в эпоху монархий такой подход был обоснован тем, что землевладельцы представляли основу государства, то сегодня большинство инвесторов даже и не граждане вашей страны, а магические и неуловимые иностранные инвесторы.
Выходит, что демократические государства позволяют эксплуатировать (загонять в потребительское рабство) своих граждан ради получения ренты какими-то иностранными инвесторами.
Разве это не абсурд?Да, всё это делается под благовидными предлогами. Мол, без инвестиций не возможен экономический рост, а значит инвесторы – это союзники демократии, помогающие наладить производство нужных товаров, предоставить людям рабочие места и т.д. и т.п.
Пусть, так. Только не называйте этот мир демократий. Не оскорбляйте смыслы, поскольку рабы потребления, существующие в рамках этой системы лишь для того, чтобы владельцы капитала смогли извлечь из каждого их потребительского акта ренту, не могут обладать никакой властью, поскольку они даже над своими желаниями не властны.
И то, что все больше потребителей сами пополняют армию инвесторов, не делает картинку хоть сколько-нибудь оптимистичней. Ведь, когда инвестиционная часть сознания индивидуума жаждет ренты, а оставшаяся - исполняет для неё свой потребительский долг, то все это очень напоминает того самого мифологического змея уробороса, пожирающего самого себя.
Между тем, если причиной всех кризисов, экономических пузырей, несправедливости, международных конфликтов являются страх и жадность инвесторов, то разве весь мир не находится под властью какого-то дикого морока?
Рентаполучатели уже давно не являются основой государственности, а государства и народы продолжают делать всё, чтобы они исправно получали ренту так, словно от их решений зависит государственный строй. Или может быть так и есть? И это значит, что государственный строй, в том числе и демократических государств зависит, не от решений граждан, а от желания рентаполучателей и дальше получать свою ренту?
Обратите внимание, даже основополагающий показатель эффективности государств – ВВП подстроен под их интересы, поскольку не измеряет количество товаров: тонн нефти, зерна, мяса, лития, заводов, дорог, мостов или иных полезных для людей вещей. ВВП лишь суммирует количество денег, полученных в результате любых покупок, что очень удобно для отслеживания потенциальной ренты от суммы всех сделок.
Мол, смотрите: в этой стране такие хорошие потребительские настроения и так часто совершаются сделки, что можно получить больше ренты, а в этой стране мало покупают и там приличному инвестору делать нечего.
Не правда ли удобно?
Можно ли что-то сделать с этой давно отжившей схемой, толкающей людей в потребительское рабство, а целые страны в зависимость от магически неуловимых иностранных инвесторов?
Первое что приходит на ум, так это попробовать изменить базовый источник инвестиций, и тогда, возможно, удастся изменить эту пагубную схему, ведущую любую экономику к запрограммированному коллапсу.
Рост кредита ведет к накоплению долгов и неминуемому кризису.
Но как нарушить порядок, который вопреки логике и здравому смыслу продолжает существовать, и по какому-то дикому недоразумению называться демократией?
Маленькое отступление. Когда на протяжении пяти веков деньги брались из ниоткуда или попросту экспроприировались из колоний, то континентальная и Британская экономики никак от этого не страдали, а напротив – бурно росли, то теперь, когда мы понимаем, что в деньгах нет никакой магии и это просто инструмент, то неужели не существует способа осмысленно пользоваться этим инструментом, а заодно наделить собственных граждан инвестиционным потенциалом?
Итак, если для монархии основу строя представляли владельцы земли, для либеральных государств – владельцы капитала, то для демократического государства должны быть собственные граждане. Не правда ли?
Если с этим согласиться, то придётся признать, что демократией может называться только такое государственное устройство, основным инвестором экономического развития которого являются не какие-то иностранные инвесторы, а собственные граждане.
По этой логике, быть инвестором – это особое право, а сами деньги – это инструмент власти, управление которым может и должно принадлежать гражданам страны. Тогда и только тогда государственный строй может считаться подлинной демократией. А при соблюдении дополнительных условий - созидательной демократией.