Два дня назад получил из Казахстана хорошее известие: местное отделение пен-клуба выдвигает Олжаса Сулейменова на Нобелевскую премию. Обрадовался вдвойне: Олжас прекрасный поэт, притом мой старший и давний товарищ, я когда-то в «Комсомолке» даже получил взыскание за - вовсе не мной написанную - хвалебную статью о его «Аз и Я»: статья, как и книга, не понравилась где-то «наверху», а я был в дежурной бригаде по номеру. Взыскание навесили формальное, для отмазки: вся «Комсомолка» дружила с Олжасом, да и относилась всегда к замечаниям старших товарищей без должной ретивости.
И второе, главное: Олжас Сулейменов пишет - в Казахстане - на русском языке. На русском - так что уже сам факт единогласного выдвижения - это и признание, в сегодняшних тревожных обстоятельствах, р у с с к о г о среди самой что ни на есть творческой интеллигенции, всегда традиционно лабильной ко всему почвенному, национальному.
Да, великий русский язык, как и его исконный носитель, переживает острые времена. Как тут не вспомнить знаменитое тургеневское стихотворение в прозе «о великом, могучем» - и спасительном, - что выручал писателя, да и каждого русского выручает, даже в нецензурных ситуациях, подставляя в жестоких испытаниях свое духовное, душевное и все-таки почти физически осязаемое плечо.
Но и язык, похоже, пора спасать.
Спасать в первую голову внутри самого себя. Век электронного общения, в общем-то, приветствуемого и мною, почти консерватором, приучил нас к чрезмерной краткости. Мы сейчас чаще общаемся либо вообще кем-то, машиной, роботами, нарисованными символами, значками, либо простейшими, да еще до аббревиатур сокращенными словами, слоганами. Краткость, конечно, сестра таланта (хорошо, правда, если и брат при этом присутствует), но скудость, расхожесть слов ведет в конечном счете и к скудости чувств. Я всегда говорю: слово не только обозначает что-то, но нередко и порождает это нечто - во всяком случае, рождает чувство. Даже сама любовь, на мой взгляд, чаще всего и рождается тогда, в тот момент, когда люди, находя с л о в а, объясняются в ней. Уверен, если парень действительно найдет не только верные, искренние, но и красивые слова, объясняясь своей девушке, то и она - вполне возможно, что под магией исключительно его слов - сможет великодушно ответить.
Лбв - так, при сокращении до согласных, и от самого возвышающего человека чувства останутся рожки да ножки.
Богатство, ч у в с т в о языка идет от развитости души и далеко не всегда определяется уровнем образованности.
- Заосеняло, - грустно сообщала на заре моя мать, за которую даже в ведомости на зарплату, чуточную, приходилось расписываться мне. Сообщала, выходя на порог и вглядываясь то в небо, по которому вдруг враз побежали какие-то очень уж рваные и проворные тучки, то на открывавшуюся прямо за порогом степь, траву, роса на которой в одночасье становилась вдруг такой темной и крупной, словно трава заплакала - навзрыд.
А Витя Дородников, донской казачок, с которым мы во времена моего собкорства колесили по Волгоградской области, по весне весело оповещал:
- О, трава проблескивает!
Замечательными словами изъяснялись оба, как будто у природы из-за пазухи и вынутыми.
- Самая короткая дорога - та, которую ты знаешь, - это я тоже впервые услыхал от человека, все образование которого составляла - война.
Заосеняло - это она сообщала мне, покорно следовавшему с еще смеженными глазами, за нею, поскольку именно мне, когда она ее подоит, предстояло «гнать» корову Ночку в стадо. «Гнать» беру в кавычки, потому что это не я ее, а наша роскошная кормилица Ночка величественно препровождала меня к артезиану, где и собиралось поутру деревенское стадо.
Оберегать язык пора и вокруг себя. Одно дело в IT-технологиях, в других высокотехнологичных сферах, где мы явно отстаем - глупо здесь искать какие-то доморощенные русские синонимы и паллиативы, это будет вредить делу, так мы вообще можем оказаться за пределами того, что мои продвинутые внуки называют мейнстримом. Но пользоваться чужим языком без нужды, чтоб только набить себе цену - не комильфо (да простит меня мой собственный языковой консерватизм). Я был недавно в Белграде. Они, сербы, вроде бы еще ближе к Европе (вообще считают себя ее центром), чем мы. Но английских названий, завлекух, идиом в городе несравнимо меньше, чем в Москве. Сербско-хорватский, язык великого Павича. А если учесть, сколько ошибок на тех же московских вывесках-кричалках на том же английском, то неизвестно, повышаем ли мы свою привлекательность - в сервисе сервильности - или просто позоримся.
Я - против изоляционизма и тем более - самоизоляционизма. Это - путь в никуда. Китай рванул, открывшись миру. Мир - вот что необходимо как воздух русскому человеку и - русскому языку. Вопреки «mot» одного ныне уже, скорее всего, покойного американского генерала-политика, на свете нет вещей дороже мира - и для языка в том числе. Он идет в мир - с миром, с торговлей, с наукой, с великой, гуманистического пафоса культурой.
Когда-то в расписаниях зарубежных деловых поездок более-менее номенклатурных советских лиц обозначались и встречи в кружках по изучению русского языка, по линии ССОД. Я бывал в этих кружках: как же легче, душевнее стало изъяснение в них - оно происходило и за скромным чаем, и не только за ним - после Афганистана!
Русский - язык мира и понимания. Неслучайно великая русская литература п о н и м а е т, не отвергает от божьих стоп даже самых падших людей, того же Раскольникова.
Понимает и самих нас, русских.
Недавно в своих родных местах, в соседнем с нашим селе Ново-Романовском увидал памятник замученным гитлеровцами евреям. Наши суховейные степи - вовсе не их, евреев, ареал обитания. Немцы свозили их с Кавминвод и тут, у нас, губили. Но памятник стоит в центре нашего, степного, русско-украинского, да еще в прошлом и ссыльного селения. И знаете, какая надпись на нем?
«Простите и прощайте...»
В каком еще языке найдется такое пронзительное, покаянное - даже вроде бы за чужую вину, - такое всеобъемлющее выражение?
Ошибки в русском даже не простительнее, чем в чужих. В далеких шестидесятых прошлого века, начиная в районке, я написал первый в жизни - и последний! - фельетон. «Семь покушений и одно убийство». Прошелся вдоль вывесок и афиш родного Буденновска и выписал все глупости на них.
И меня сразу взяли на работу в «Советское Прикумье».
А вывески - нет, ни фига не поменяли.
Хорошо бы современному, настоящему фельетонисту пройтись и по современной Москве. Почему это у нас появились такие удивительные названия - «чайхона»? - в русской литературе это замечательное заведение всегда обозначалось «чайхана». А вас не смущает «тапчан»? - по-русски всегда же было через «о», или кому-то померещилось, что это от слова «тапок»? Дворников заставляют сегодня сдавать экзамены по русскому. А состоятельных людей, рестораторов-кормильцев - нет?
Только что вернулся из Баку. Среди прочего блукал там под вечер по Старому городу. Ни с того ни с чего, сам собой, подошел ко мне средних лет человек, азербайджанец, и стал вдруг рассказывать об окружающих домах, улочках, миражах прошлого, блуждающих в них. Возле какой-то аптеки спохватился:
- Я же за лекарством, для мамы, она у меня не ходит...
Я горячо благодарил.
- Да мне самому приятно было поговорить на русском, с русским, - просто ответил он и добавил:
- А вы, наверное, учитель?
Я не стал его разочаровывать.