Эту историю я хотел написать давно, однако, всё время мне что-то не давало изложить её на бумаге. Она никак не хотела укладываться в текст: он всё время рассыпался, будто глиняно-песчаный раствор для лепки, приготовленный с нарушением рецепта. События, произошедшие со мной на самом деле много лет тому назад, порою казалось, начинали забываться, стираться из памяти и, наверное, могли бы исчезнуть совсем, если бы не напоминали о себе с мельчайшими подробностями внезапно, при самых необычных обстоятельствах, когда я о них совершенно и не думал.
Произошедшее со мной было настолько необычно, непонятно, необъяснимо, что я просто не мог не зачислить это в разряд чего-то мистического, находящегося за гранью понимания. Оно настолько поразило меня, что я долгое время, вернее сказать, почти всю последующую жизнь искал этому объяснение, но досей поры ничего подходящего так и не нашёл. Правда, однажды, прочитав какие-то труды специалистов по метафизике, я решил, было, что нашёл ответ, но буквально через несколько дней, со мной случилось событие, которое вновь погрузило меня в пучину неизвестности относительно сути произошедшего, и я снова продолжил свои поиски.
В ту пору, когда это случилось, ещё не было интернета, и я искал информацию в печатных изданиях. Поиски мои не были систематическими и не носили непрерывный, навязчивый характер, но при всяком удобном случае я прочитывал всё, что удалось найти на эту тему, и хоть каким-то образом могло объяснить произошедшее со мной. За эти годы я прочитал всё, что смог найти о фантомах, призраках, привидениях, иллюзиях, галлюцинациях, обманах зрения, миражах, и, наверное, мог бы получить сертификат эксперта в этой области, случись в этом надобность.
Сейчас, когда большая часть жизни мною уже прожита, я всё так же остаюсь как и прежде на позициях материализма, но в то же время не могу начисто отказаться от метафизики, рассматривающей вопросы о природе сознания и отношениях между разумом и материей, и изучающей явления, которые не объясняются (пока) законами и теориями физики, биологии и химии.
Пустившись в это пространное объяснение причин своего желания найти ответ, объясняющий эти события, которые произошли со мной много лет назад, и не найдя его, я хочу просто изложить сам факт. Нынче, когда на календаре рождественский сочельник, а на дворе стоят рождественские морозы, самое время изложить эту историю, облачив её для соответствующего восприятия в посильную для меня художественную форму. Возможно, рассказ мой местами будет излишне многословен, но это вызвано желанием наиболее подробно и полно изложить случившееся, дабы не приняли эту историю за досужый вымысел, а самого меня не записали бы в фантазёры.
Та осень выдалась сухой и тёплой, и я охотился во всякое свободное время, не считаясь с домашними делами, чем навлекал на себя гнев не только своей супруги, но и родителей, с которыми мы проживали тогда совместно в большом деревянном двухэтажном доме, на окраине небольшого городка. Известное дело - в своём доме работы всегда хватает, но и поговорка «охота пуще неволи» не на пустом месте сочинилась
За рекой у меня была избушка, стоящая на самом краю леса. Раньше здесь был довольно большой посёлок, но в связи с тем, что ниже по реке государство решило построить гидроэлектростанцию, посёлок наш попал в зону затопления и был снесён. Осталось от некогда большого посёлка десятка два домов, стоящих вразброс друг от друга. Жили здесь в основном пенсионеры из числа бывших жителей посёлка. Ходил из города сюда катер четыре раза в день, чему жители исчезающего посёлка были весьма рады. Местность тут живописная; все, кто впервые попадал в наши края непременно приходил к выводу, что условия здесь очень подходящие для санаторно-курортного отдыха. Наиболее продвинутые отмечали какую-то особую ауру этого места, которая располагала к релаксации и обретению душевного равновесия.
Я приезжал сюда обычно последним катером в семь часов вечера, и благодаря тому, что у меня было электричество, не спеша успевал протопить печь, сварить на завтра кашу, вскипятить чай и со спокойной душой лечь спать пораньше.
Календарная осень находилась на самом изломе, то есть на дворе была середина октября. Будучи воспитан дедом и бабкой в староверческой семье, с самого раннего детства я был приучен отмерять время по религиозным праздникам, которые знал наперечёт все, а не только двунадесятые. Знал я и народные приметы, присущие этим праздникам. Во времена моего детства снег зачастую выпадал аккурат на 14 октября, то есть на Покров день. Сейчас, конечно, климат сильно изменился, но привычка верстать время по этим праздникам у меня осталась.
В тот день дождь пошёл с вечера, и хоть сильным он не был, но стучал по крыше то сильнее, то тише всю ночь. Я спал с приоткрытой створкой окна, так как с вечера немного лишнего накинул дров в печку. "Дождь с вечера до утра, а с утра до обеда" – кто не знает эту примету. Итак, всю ночь шёл дождь – это важно для понимания дальнейших событий.
Проснулся я в половине шестого, намереваясь к рассвету, который случается в это время около семи часов, поспеть в урочище, называемое Потеряхой. По моим расчётам там, на границе сфагнумовых болот и высокоствольного соснового бора, в эту пору должны были держаться, не разбитые ещё охотниками, выводки глухарей.
Потеряхой это место называлось неспроста; ландшафт его был до крайности неровен; заболоченные овражки сменялись через каждые сто пятьдесят – двести метров сухими пригорками, покрытыми сухим белым мхом. Лес здесь был также чрезвычайно разнообразен, начиная от молодых дубков, редко встречающихся в этих местах, и кустов шиповника до вековых елей и лиственниц, росших на песчаных буграх.
В детстве, забредая в эти места в поисках белых грибов, встречающихся здесь в изобилии, но не сплошь и рядом, а на каких-то отдельных полянках, я часто плутал, не зная как выбраться из этого места. Случалось это обычно в ненастные осенние дни, когда небо было сплошь затянуто низкими серыми тучами. Все приметы, по которым можно определить стороны света здесь не работали. Если мох, растущий по стволу дерева больше с северной стороны, и указывал тем самым где север, то ветви этого же дерева указывали совсем другое, кроме того, стоило перейти через болотце, как картина менялась совершенно непонятным образом. Муравейников и квартальных столбов, по которым можно было бы сориентироваться, здесь не было. Других примет я не знал. Походив какое - то время кругами, я случайно выходил из этого заколдованного места в высокоствольный сосняк, где всё мне было знакомо.
Как-то разговорившись уже в зрелом возрасте со знакомым охотником – моим земляком, я узнал от него, что и он не раз терялся в эти местах. Рассказывал мне об этом и старик Бахтин – самый древний старожил нашего посёлка. Так что этот отъём леса или как у нас в посёлке говорили – урочище, не зря назывался Потеряхой и какая-то чертовщинка в нём водилась.
Скорым шагом, сколько позволяли утренние сумерки, быстро прошёл я всё пойменное чернолесье и оказался на берегу речки в том месте, где когда-то, лет сорок тому назад проходила узкоколейка, по которой вывозили лес из делянок, находящихся километрах в десяти – пятнадцати отсюда. От этой дороги остался только мост, даже не сам мост, а лиственничные толстенные брёвна, на которых раньше был настил из толстых плах, а уже по ним пролегали рельсы.
На старой сосне, росшей метрах в десяти - пятнадцати от этих брёвен, некогда бывших основанием моста, висел аншлаг, указывающий, что на другой стороне речки начинается охотхозяйство, где разрешена охота по путёвкам. Я присел на сваленное дерево и расчехлил ружьё, собрал его,
осталось только вставить патроны в стволы. Раздумывая, какие патроны заряжать – на глухаря или на рябчика, я решал этот вопрос, держа в руках два подсумка с разными патронами.
Вдруг, боковым зрением я заметил какое-то движение на той стороне речки. Увиденная картина, поразила меня с первой же секунды: из густого ольшаника на открытое место перед мостом вышла женщина весьма необычного вида. Удивлённый её появлением в столь ранний час в месте, где и делать-то, вроде бы, ей совершенно нечего, я забыл о патронах и стал разглядывать незнакомку. С этого момента сознание моё, будто попало в зону турбулентности; другого сравнения я подобрать затрудняюсь. Описать-то всё увиденное в то утро я опишу, но как не понимал я тогда, что происходит, так не понимаю и сейчас - что же это было. Глаза мои видели то, чего мозг не мог понять.
Молодая,красивая, высокая женщина лет двадцати была весьма легкомысленно одета для середины осени. Кроме того, одежда её, мало того, что не приспособленная для похода в лес, так ещё была и какой-то нелепой для нашего времени; такую не носили лет восемьдесят как. На ней был одет серовато-винного цвета сарафан до пят, украшенный белым орнаментом вокруг выреза в районе груди, под сарафаном была одета белая сорочка на завязках возле шеи, волосы были заплетены в косу, спускавшуюся спереди почти до пояса. Головного убора не было.
Тем временем женщина ступила на брёвна и стала переходить на мою сторону. Она шла, не глядя под ноги, что меня тоже поразило; брёвна местами прогнили, разрушились от времени, и не во всяком месте можно было поставить ногу, так как вода бежала кое-где поверх брёвен.
Я сам, ходивший в это время года на охоту только в болотных сапогах, переходя по мосту, всегда смотрел под ноги, опасаясь наступить в неверное место и упасть в воду.
Уверенно перейдя мост, женщина ступила на тропинку уже на моей стороне речки; расстояние было до неё метров тридцать. Когда ходишь по мокрому лесу, а всю прошедшую ночь шёл дождь, то непременно измочишь всю одежду снизу почти до пояса (собственно, по этой причине я и ходил с утра в расправленных сапогах, ибо кустарнички и трава намокали за ночь не от дождя так от тумана). Женщина, же вышедшая из леса, шла в совершенно сухом сарафане, даже в самом низу; он свободно колыхался вокруг её ног. На ногах я разглядел обувь, напоминающую чем-то резиновые ботики на кнопках выше щиколотки, такие как были у моей мамы, когда я был маленьким. В руках женщина несла небольшую корзину, в которой, несомненно, что-то было, но что именно мне разглядеть не удалось.
Я во все глаза смотрел на незнакомку, и хотел, было, спросить у неё: кто она такая и что делает здесь в таком виде, и в такое время. Человек я общительный и внешность у меня далеко не отталкивающая, кроме того, я, в силу служебной необходимости, на курсах повышения профессионального мастерства прослушал лекции по нейролингвистическому программированию, так что завязать разговор с незнакомым, даже не очень общительным человеком, для меня не составляло труда. Заготовив первые фразы, и уже почти открыв рот, я вдруг почувствовал, что все слова застыли у меня в горле; язык не слушался меня – он просто был неподвижен, как я не силился что-то сказать.
Между тем женщина, всё так же не смотревшая под ноги, а глядевшая прямо перед собой, шла уже в мою сторону. Я, как мне показалось, встретился с ней глазами и ждал, что она если уж и не удивится, то, по крайней мере, поздоровается со мной, как у нас это принято при встрече в лесу, что называется нос к носу. Странно, я не знаю, как это описать, но получается, что я увидел её лицо и глаза, и хорошо разглядел их, а она меня вообще не увидела. Она смотрела, будто, сквозь меня, как человек смотрит сквозь чистое оконное стекло, имея в фокусе своего взгляда картину за окном, и совершенно не замечая стекла.
Я человек не робкого десятка, но в тот момент, когда я увидел этот её, не видящий взгляд, волосы на голове у меня зашевелились, от затылка к низу по спине стекла струйка холодка. Дыхание моё сделалось тяжёлым; сердце билось гулко и часто, отдавая в висках ударами метронома. Женщина между тем, совершенно не обратив на меня никакого внимания, свернула, следуя ходу тропинки, но не совсем по ней, а как бы рядом, и стала удаляться от меня, направляясь к лесу, растущему за небольшой, метров в сорок луговиной. В какой-то момент, она вдруг внезапно исчезла из поля моего зрения, как мне показалось, просто растворилась в воздухе, ибо за это время невозможно было мгновенно скрыться из вида на пустой луговине.
Мозг мой отчаянно пытался идентифицировать увиденное, найти какое-то объяснение. Где-то на уровне подсознания промелькнула мысль – «Может это фантом».
Не успел я придти в себя, как, опять – таки, боковым зрением (так как стоял я вполоборота к мосту) заметил какое-то движение на той стороне речки. Из леса вышла женщина. Другая женщина; она была удивительно похожа на первую женщину, виденную мною только, что, но выглядела лет на сорок старше. Такого же высокого роста, с прямой спиной, с красивыми, явно славянского типа чертами лица. Седые волосы её были аккуратно собраны на затылке. Одета она была в какой-то плащ, как мне показалось, из прорезиненной ткани, доходивший ей до середины бедра. Из - под плаща виднелось то ли платье, то ли сарафан чёрного цвета. В руках женщина так же держала корзинку. Так же как и первая, она, не глядя под ноги, перешла мост, и так же, не видя меня, прошла мимо. Находясь в совершенном смятении, я даже не пытался с ней заговорить.
Посидев какое-то время в прострации, я, наконец, пришёл в себя; пальцы правой моей руки сжимали нательный серебряный крест, который я, видимо, действуя подсознательно, вытащил за гайтан из-за отворота свитера. Подсумки с патронами валялись на земле возле моих ног. Всякий интерес к охоте куда-то пропал, идти домой тоже не хотелось. Между тем, уже почти рассвело и я, чисто механически, как во сне, зарядив ружьё, всё же оправился в лес.
Полностью погружённый в размышления об увиденном, перейдя по брёвнам через речку, я прошагал метров триста по лесной дороге, прежде чем в процессе раздумий мне пришла в голову простая мысль - я решил посмотреть - какие следы оставили виденные мною женщины. Перед мостом и сразу за ним имелись лужи влажной грязи, где непременно должны были остаться их следы. Чуть не бегом я кинулся обратно к мосту, добежав до него, принялся внимательно осматривать предполагаемое место, где должны были остаться следы.
В грязи перед мостом и с той, и с другой стороны были следы только моих болотных сапог.
В растерянности я стал оглядываться по сторонам; в глубине ольховника висел, не успевший ещё раствориться в свете наступающего дня, сумеречный туман; среди высокого кочкарника виднелись тяжёлые от влаги тёмно-зелёные стебли осоки и каких-то зонтичных растений, в лесной речке вниз по течению сплавлялись, извиваясь как змеи длинные коричнево-зелёные водоросли. Описанный пейзаж в серо-зелёных тонах и сумрак леса подействовали на меня удручающе.
Окончательно сбитый с толку фактом отсутствия следов, которые должны были быть оставлены виденными мною женщинами, я предположил, что всё это было галлюцинацией. Но, тут же возник вопрос - а с какой стати? Я не злоупотребляю спиртным, не занимаюсь фанатично какими-то метафизическими опытами, не увлекаюсь оккультизмом, в моей жизни более чем достаточно событий, прочно удерживающих моё внимание в реально существующем здесь и сейчас мире. Тогда я задался вопросом: откуда эти женщины могли здесь взяться? Впереди не было никаких ныне существующих селений в радиусе десяти километров. Раньше, ещё до войны были здесь две деревни, но от них остались одни названия, которые помнят только старики. Предположение, что женщины ходили по грибы, либо по ягоды, тоже не выдерживали никакой критики. Во-первых: кто собирает грибы, а тем более ягоды в лесу ночью? Да и грибов никаких уже нет. Во-вторых: почему они были в сухих одеждах, если всю ночь шёл дождь? В-третьих: почему они никак не отреагировали на меня? Ведь не заметить меня с десяти метров, было просто невозможно. Ни на один из вопросов я не смог найти, сколько-нибудь толкового ответа.
Находясь в состоянии глубочайшего смятения, я шагал по старой лесной дороге и, пройдя около километра по гиблым, болотистым местам, вошёл, в высокоствольный хвойный лес, где и собирался охотиться. Не имея чёткого плана, что случилось со мной впервые, я рассеянно шагал вдоль опушки соснового бора. Метров через двадцать от меня начиналось большое Петелино болото, вдоль берега которого я и шёл, надеясь поднять глухаря с закисших уже листвянок. Вдруг слева от меня, в глубине леса, на фоне тумана, поднимавшегося в первых лучах солнца, пронеслась огромная тень. Нервы мои были напряжены, и я невольно вздрогнув, стал озираться вокруг. Над болотом улетала прочь от меня, неслышно сорвавшаяся с ветки сосны, росшей метрах в двадцати от меня, огромная, никак не меньше взрослого глухаря, птица. Я автоматически вскинул ружьё, но моментально опознав по бесшумному полёту, довольно редко встречающегося в наших местах, филина, удержался от выстрела.
Этот эпизод окончательно добил меня и я понял, что охота сегодня у меня не получится. Подыскав подходящую полянку, я достал термос и сел пить чай на огромном еловом пне. В блеклой синеве осеннего неба едва заметно плыли над болотом и, темнеющим вдали за ним лесом, лёгкие белые облака. Вокруг стояла мёртвая тишина. Виденный десятки раз лес показался мне каким-то чужим и безжизненным, даже, филин, только что бесшумно сорвавшийся с ветки и улетевший в болото, представлялся мне не более чем призраком.
Подумав, я решил идти домой, только другой дорогой, а не той что пришёл сюда. Дорога эта была давно заброшена и заросла почти напрочь. Такое решение я обосновал для себя тем, что раз не получилась охота, то можно заглянуть на клюквенное болото – посмотреть какой нынче урожай клюквы, а может быть, и набрать ягод в полиэтиленовый пакет.
Придя в известные мне места, где клюквы всегда, из года в год было несколько больше чем в других местах, я обнаружил, что ягоды вполне достаточно, и можно часа за полтора собрать литра три. Однако, как только я снял ружьё и повесил его на сосёнку, росшую между двух таких же чахлых, как и она, берёзок, клюква, вдруг непостижимым образом, перестали попадаться мне на глаза. С трудом найдя всё-таки несколько ягодок, я обнаружил, что они недостаточно спелы, и собирать их ещё рано.
Дорога, по которой мне предстояло идти, была затруднительна для ходьбы: то и дело встречались на пути упавшие деревья или склонившиеся дугой молодые липки; заросшая тропа сваливалась то вправо, то влево, мелкий кустарник постоянно путался в ногах. Пройдя метров триста, я решил, что легче будет идти рядом, параллельно с тропой. Идти лесом оказалось действительно легче. Пройдя около километра и полагая, что вот-вот тропа, которая, по моим представлениям, была слева от меня, нырнёт в болото, я решил вернуться на неё, надеясь, что идти по тропе через болото будет удобней. Я прошёл тридцать шагов, потом ещё столько же, потом ещё столько же и понял, что потерял тропу.
В небе всё также светило неяркое осеннее солнце; стрелки на часах подбирались к одиннадцати, а значит, солнце находилось в южной части неба и через час будет как раз прямо на юге. Заблудиться я не боялся, так как, идя прямо на запад, я в любом случае окажусь на берегу Камы. Вот только по болоту, поросшему осокой и редким ольховником, сплошь усеянным кочкарником, идти было как-то напряжно; какая-то неясная тоска-тревога паутиной висела в душе. Утреннее происшествие не выходило у меня из головы.
Болото почему-то не кончалось, хотя я всё время шёл прямо на запад, сверяя по часам и солнцу свой путь. Чавкающая под ногами болотная жидкая грязь затрудняла ходьбу и совсем доканала меня. Прошёл час, другой, третий стрелки на часах подходили к цифре три, а я всё шёл и шёл, не забывая вносить поправки в маршрут в соответствие с положением солнца и времени.
Солнце уже садилось, когда я, наконец, неожиданно вышел из болота на какую-то вырубку и пошёл по ней в ту сторону, где был виден просвет в кронах деревьях, росших по другую сторону. Через пять минут я вышел из леса и увидел картину, потрясшую меня не менее, чем утреннее событие.
Предо мной простиралось убранное поле, а не Камский берег, метрах в тридцати я увидел, как мне показалось, самую натуральную виселицу, какие показывали в исторических фильмах. На конце горизонтальной перекладины что-то висело.
Мне показалось, что я схожу с ума. Страха не было; меня охватило острое чувство жалости к себе: я такой молодой мне ещё жить да жить, а я схожу с ума. На ватных ногах, верный своему принципу всегда идти навстречу неизвестности, непонятности, а не прятать голову в песок, я подошёл ближе.
С «виселицы» свисал гофрированный толстый шланг с примотанным на нижнем своём конце жестяным ведром. Когда мозг мой всё идентифицировал и понял происходящее, у меня случился приступ истерического хохота.
Я вышел в поля совхоза, центральная усадьба, которого была в селе Палиха, находящегося в семи километрах от моего посёлка, вниз по течению Камы. А уведенная мною «виселица» была стойкой, возле которой заправлялись топливом трактора и комбайны, работавшие в поле. По самым скромным подсчётам я прошагал по болоту не менее десяти километров, и слава Богу, что засветло выбрался из него.
Я примерно ориентировался в этих местах; давным - давно мы с отцом пилили здесь лес, который ему выписали на новый дом; может быть, даже на этой вырубке. Пройдя с полкилометра, я вышел на вершину пологого холма и увидел в полутора километрах, сиявшие тусклым светом в лучах заходящего солнца, купола церкви в Палихе.
Сев прямо на жнивьё, я допил остатки чая, собрался с мыслями, перебрал в уме все необычные перипетия сегодняшнего дня, и направился в сторону села.
Домой я добрался уже впотьмах, кое-как преодолев, не близкий путь вдоль берега реки.
Я растопил печь в избушке, доел вчерашнюю кашу, и, напившись чая, упал на топчан, застеленный старыми одеялами. Ночью, как это ни странно, мне ничего не снилось.
Продолжение следует.