(Мухина слобода, она же Ойкумена)
В межсезонье в доме поселялись всевозможные сущности. Одни, мелкие, похожие на сплющенные шарики, меняющие свой цвет от агрессивно красного до почти белого, из окрестных лесов, не любящие, когда занимают их территорию, жаждущие забрать энергию, выгнать хозяев, но постепенно светлеющие и успокаивающиеся. Другие, подобные ходячим метелкам с узким тельцем, быстро перекатывались к выходу – дыркой в пространстве – и телепортировались в лес.
Те же, кому перемены нравились, оставались, белели, по ночам ложились рядом, успокаивали хозяев и котов. Дачные медленнее заполняют пространство, покладисты, а эти, дикие, не привычные к людям, баламутят и никак не успокоятся. Но в течение недели всё приходило в полное энергетическое равновесие. Возвращался невесть откуда домовой, то ли здесь обитал, то ли с хозяевами приехал? Этакий чудик с бородой и колпаком, наподобие гнома. Тут же начинал стряпать помощников, голубоватых полупрозрачных шариков на ножках с ладошку из окружающего пространства, дающих энергию и силу всему дому.
Мухин прозвал домового Мефодием, хотя прекрасно понимал, что никаких наших имен в их мире нет. Но старичку понравилось, откликался, гримасничал, хотя постоянно норовил спрятаться в кладовке, на чердаке, или, в дровяном сарае. Кроме лесных духов, проживали и дух тещи, нет не душа её, а некий след, тень души и дух, видимо, Семеновны, а может быть и кого-то еще из более давних времен. Но они уже не вредили, просто питались остатками утерянной энергии. Большинство покидали Ойкумену, уходили на лето в лес, остальные же, меняли свой агрессивный красный цвет на синий пофигиста и зеленый весельчака и затейника. Побелев и привыкнув к хозяевам, многие превращались в дружелюбных защитников всего пространства. Мухин к ним привык, приветствовал и улыбался по утрам. Радовался, что нет среди них противных, похожих на пауков, или, скорее, на осьминогов, лярв, от которых ну никак не отделаешься. Когда Ойкумена опустела, вся разномастная лесная братва, включая странников из Углича, поселилась в доме. Ну, кто-то же должен в нем жить, следить за порядком. Исчез только Мефодий с помощниками.
Мухин сидел в плетеном кресле на любимом остекленном балконе, смотрел на китайский фонарь, с имитирующей огонь лампой. Напротив, на венском стуле угромоздился, поджав под себя ноги, Мефодий.
- Так что там, с Ойкуменой, что потом? Обещал ведь показать.
- Покажи да покажи, зачем тебе? Ладно, смотри. Глаза то закрой!...
Чуть потрескивал камин на втором этаже, кот Мурик, свернувшись, дремал на покрывале. Из окна проливался какой-то очень мягкий августовский свет. Мухин писал любимые, дурманящие флоксы и золотые шары в вазе. «Еще осталась та, старая бумага, на которой так хорошо ложатся восковые мелки. Откуда?» Со стен смотрели Христос, Будда и Учителя. Мухин закончил, разгреб угли и спустился по лестнице на веранду. Жена за окном возилась в огороде, срывала огурцы, собирала ягоды. Доносилось журчание ручья. Мефодий беззаботно дремал на сундуке под зеркалом в позе младенца. И всё в доме и вокруг было как будто только что построенным, покрашенным и отлаченным, сверкало идеальной чистотой. Как-то не ко времени, но уже сами загорались садовые фонари. Не хватало только живности и насекомых.
Жена внесла миску с огурцами и бидон сортовой черной смородины.
- Ты разве уже здесь? - спросил Мухин
- Нет, я еще там, но как я могу тебя оставить, одного? И, потом, всё так сложно, лучше не спрашивай.
- А сколько мы здесь пробудем?
- Да сколько захочешь, год, или сто лет. Не важно. Пока не надоест. Время здесь течет иначе. Важно другое – у нас есть Ойкумена! Как ты её называл? Мухина слобода? Пусть так.
Мухин очнулся, погладил взобравшегося на плечо Мурия, доцедил бокал карминера на балконе, всматриваясь в темный силуэт уродливого Сити. Мефодий зевнул. Его помощники разбрелись по комнатам, из-за двери, глядя на недопитую бутылку, облизывалась лярва.
- Ну и на хрена тебе это будущее? Ну будет, да, и я поволокусь с тобой в твою Ойкумену, зря что ли её там нагородили, обустроили? - проворчал домовой, - Ну что пристал? Допивай! Иди спать. Оставь мне на ночь малёха. Можно без закуси. Эх, с кем поведешься.