В детстве я терпеть не мог манную кашу. Больше, чем манную кашу, я терпеть не мог… Не знаю… Наверное, только геркулесовую кашу, которую моя мама почему-то называла «лошадиной».
- Если не будешь есть кашу, - любила пугать меня, трех-четырехлетнего мальчишку, мама, удрученно наблюдая за моими попытками побороть отвращение к этой жуткой стряпнине, - а то придет баба-яга и…
- Ага, - сердито отвечал я, - ты думаешь, что баба-яга сама будет есть эту кашу?
Вообще, все попытки родителей напугать меня какой-нибудь бабкой-ежкой или серым волком обычно оканчивались фиаско. Бабку-ежку я совершенно не боялся и даже жалел ее – живет себе бедная старушка одна-одинешенька посреди леса, среди диких зверей, ни книжек у нее, ни телевизора нету – скукота смертная. Про серого волка и не говорю даже. На фразы вида «кто маму с папой не слушает – того серый волк скушает» я уже в трех-четырехлетнем возрасте никак не реагировал – я уже прекрасно знал, что волки в наших широтах не водятся, но даже если волк объявится, то к нам в квартиру он никак вломиться не сможет. Единственным сказочным персонажем, имя которого внушало мне лишь страх и ужас, был Бармалей из одноименной сказки Корнея Чуковского. Когда мне было пять лет родители принесли домой книжку Корнея Чуковского «Чудо-дерево». Конечно, помимо интересных стихов, в книжке были и иллюстрации – хоть и черно-белые, но невероятно красивые и захватывающие. И, среди прочих сказок про Айболита, Краденое солнце и Крокодила там была сказка «Бармалей». До сих пор помню как с замирающим в груди сердцем, еле сдерживая слезы я слушал о приключениях несчастных Тани и Вани, попавших в лапы к злому людоеду Бармалею. А слушая, как
«Он страшными глазами сверкает,
Он страшными зубами стучит,
Он страшный костёр зажигает,
Он страшное слово кричит:
«Карабас! Карабас!
Пообедаю сейчас!»
я забирался с головой под одеяло, где и отсиживался, стуча зубами от страха, с нетерпением дожидаясь, когда же прилетит доктор Айболит и всех спасет.
- Вот, Алеша, что бывает с детьми, которые не слушаются маму с папой, - каждый раз подытоживала мама, откладывая прочитанную книгу в сторонку, - понимаешь?
- Ага, - всхлипывал я в ответ, утирая слезы.
Родители очень быстро смекнули, что Бармалей, в отличие от других распространенных представителей отечественного фольклора, способен оказывать воспитательное воздействие на мой неокрепший ум, чем, собственно говоря, они неоднократно пользовались.
- И помни, Алеша, - каждый раз говорила мама, отправляя меня во двор гулять, - если уйдешь со двора, то тебя схватит злой Бармалей и утащит в лес.
Или, отправляя меня в магазин за хлебом:
- Алеша, из магазина - сразу домой. Не то Бармалей схватит и утащит в лес густой.
Конечно, я понимал, что никакого Бармалея в реальности не существует, что все это выдумки взрослых, а со двора уходить нельзя только потому, что я могу элементарно заблудиться в перипетии незнакомых городских кварталов, а там – ищи меня, свищи. Но бабушки-старушки на лавочке, день-деньской сторожащие покой нашего двора, частенько любили рассказывать замершей от страха детворе легенду о каком-то мальчике из нашего двора, которого утащил в темный лес какой-то злой «Бармалей».
- И больше его никто не видел, - добавляли они с каким-то еле скрываемым злорадством в голосе, - и никто не знает и не ведает, что с ним, жив ли, здоров ли…
До сих пор не знаю, действительно ли данное жуткое происшествие имело место быть или это все выдумки взрослых, но для себя я уяснил, что взрослых лучше все-таки слушаться – так меньше вероятность попасть в какую-нибудь неприятность. Да и, в конце-то концов, от нашего ребячьего непослушания родители порой очень-очень сильно расстраиваются, особенно мама, конечно же.
Как-то летом мы поехали отдыхать к нашим родственникам в деревню, в Псковскую область. За небольшой бревенчатой избушкой, в который мы жили-бытовали, располагался небольшой лужок, сразу за которым начинался лес, такой густой и дремучий, что даже в самый яркий солнечный день под его сводами всегда царил полумрак и прохлада. Стволы древних, поросших густым темным мхом, деревьев, располагались так близко друг к дружке, что напоминали собой неприступную стену, сквозь которую протиснуться сможет разве что муравей. В таких лесах уж точно водятся самые настоящие волки. Тем не менее, на том самом лугу я очень любил играть. Вместе с соседскими ребятами мы возвели на опушке небольшой шалаш, в тени которого так хорошо было отдыхать в жаркий солнечный денек. В лес родители меня не пускали ни в какую:
- Алеша, чтобы в лес ни ногой. А то придет Бармалей и…
Однажды я, как обычно, играл на опушке леса. Нарвав белоснежных, с медово-желтыми сердцевинками, ромашек, я пытался сплести настоящий ромашковый венок – технику плетения мне буквально на днях объяснила Оксана, моя троюродная сестренка. Венок я собирался подарить маме: не мальчишечье это занятие - венки на голове таскать. Пока что получалось не особо красиво, но я не сдавался.
- Эй, мальчик, - вдруг услышал я чей-то окрик.
Я обернулся – со стороны леса в мою сторону направлялся здоровенного роста дядька, в высоких болотных сапогах повыше колена, длинном темном плаще и широкополой, низко надвинутой на глаза шляпе. За спиной у дядьки висело ружье. У меня все похолодело внутри. Дядька как две капли воды походил на Бармалея из книжки – длинноволосый, косматый, похожий на медведя, с огромными саблями-усищами под носом. Да еще и с ружьем.
- Мама-а-аааа, - закричал я от ужаса и, отбросив в сторону недоделанный венок, не разбирая дороги, бросился домой.
Бежал я со всех ног, не оглядываясь, и мне казалось, что за моей спиной отчаянно бухают сапоги незнакомца, бросившегося за мной в догонку. Вот еще чуть-чуть – и он меня схватит своими крючковатыми ручищами, утащит в лес и съест.
- Мама, бабушка, помогите, за мной Бармалей гонится, - орал я, влетая во двор, чуть не наступив на вышедшего на утренний променад кота Ваську.
На мой крик из дома выскочили встревоженные мама и бабушка. Я буквально вцепился пальцами в маму и, уткнувшись носом в пахнущий свежими пирогами мамин передник, разревелся.
- Да что с тобой, Алеша, - беспокоилась мама.
- Там, - всхлипывал я, - этот… Бармалей…
За моей спиной стоял смущенный незнакомец.
- Марь Николавна, - это он к моей бабушке, - уж извиняйте меня, ради бога. Я уж не хотел мальчишку испугать. Выхожу на опушку – глядь, мальчишка какой-то, вроде бы и незнакомый, а в глазах знакомая искринка-то и проглядывает. Ну я и подумал – никак Марь Николавны внук. Я его окликнул – а он от страха деру от меня.
Я поднял глаза и получше рассмотрел незнакомца. Оказалось вблизи, что не так уж он и страшен – да, сам заросший, будто медведь, и усищи – будь здоров. А глаза – совсем не страшные, даже добрые, и смеются.
- Уж вы не обижайтесь на него, Тихон Петрович, - улыбнулась бабушка, - внук сказок перечитал про Бармалея и теперь невесть что себе понапридумывал.
Мне даже немного стыдно стало. Знаю же, что никаких Бармалеев не существует – а перепугался так, что и словами не описать, еще и родных перепугал.
- Ну, здравствуй, герой, - приветливо поприветствовал меня Тихон Петрович, протягивая руку, - ну что, будем знакомиться? Я Тихон Петрович, председатель колхоза тутошний.
- Я Алеша, - смущенно ответил я, несмело протягивая ладошку, с опаской продолжая коситься на висевшее за плечами «Бармалея ружье», - а скажите, а ружье вам зачем?
Рука у Тихона Петровича оказалась здоровенной, будто лопата. И моя небольшая ладошка буквально утонула в ней, словно в кадке в тестом.
- Ну, вот и познакомились, - засмеялся «Бармалей», - а ружье-то... Это против волков и медведей всяких.
Я невольно вздрогнул и с опаской оглянулся на маму с бабушкой.
- А что, тут волки и медведи водятся? – в ужасе вырвалось у меня.
- Да, ерунда все. Прошел слух, что неподалеку от деревни Лобачево, на лесной опушке, волчьи следы видели. Ну я и ходил проверить.
Я испуганно поежился, невольно бросив испуганный взгляд в сторону темнеющей вдали зубчатой кромки леса. Выходит, и правда тут волки водятся.
Правда, о волках в здешних лесах я больше ничего не слышал. А может, Тихон Петрович просто выдумал про волков – это чтобы я далеко от дома не отходил. Тем не менее, со двора меня больше одного никогда не отпускали.
С тех самых пор я перестал бояться Бармалеев и прочей нечисти. Все-таки верить во всю подобную чушь, думал я, – удел глупых малышей. А я себя считал уже совсем взрослым – все-таки мне в том году уже 5 лет исполнилось, а для мальчишки это уже немало.
Конечно, кроме выдуманных героев фольклора, которыми взрослые так любят пугать наивных детей, в моей мальчишеской жизни, впрочем, как и в жизни любого мальчишки или любой девчонки, существовали и другие страхи, вполне реальные и объективно обоснованные. Вспомните – кого бы больше всего боялись в детстве? Собак? Пауков? Мышей? Я больше всего боялся в детстве зубных врачей. Никогда в жизни не забуду своего первого визита к стоматологу – было мне тогда как раз 5 лет было. Ни бормашина, свисающая с потолка подобно злющему насекомому с ядовитым жалом, ни страшные зубоврачебные инструменты, ничто меня не напугало сильнее самого врача-стоматолога. Здоровенная, занимающая как минимум половину кабинета, тетка, внешне чем-то смахивающая на актера Калягина из фильма «Здравствуйте, я ваша тетя», усадила меня в кресло и томным тягучим басом молвила:
- Ну-с, а теперь мы посмотрим твои зубки.
Помню, как сидел с открытым до небес ртом, оцепенев от страха, вцепившись пальцами в коленки, и беспомощным взглядом таращился на страшную тетку, которая тем самым временем своими огромными, похожими на котлеты ручищами, бормашиной пытается что-то там рассверлить. Каждой из таких ручищ, вдруг в ужасе подумалось мне, тетка запросто могла бы раздавить меня как муравья или клопа. А самое гадкое, что в этот самый момент у меня жутко зачесался нос. Вот всегда так – когда нужно сидеть тихо и не шевелясь всегда почему-то хочется почесаться. Я нетерпеливо заерзал.
- Не шевелись, - улыбаясь, прошелестела тетка, орудуя пинцетом, - не то ты себе сделаешь очень и очень бо-о-ольно.
Я еле-еле досидел до конца приема, боясь двинуться с места. Холодный пот градом тек у меня по лицу, рот буквально свело судорогой, но я сидел смирно, боясь даже пошевелиться. Когда я вышел в коридор, на подгибающихся ногах, первое, что я услышал от мамы, было:
- Алеша, ты рот-то закрой, не то ворона залетит.
Потом я еще долго стоял с мамой у автоматов с газировкой и пил холодный как лед лимонад. Приходил в себя от жуткого посещения зубного врача. Пожалуй, ни до, ни после этого в моем детстве со мной не случалось ничего более страшного и жуткого.
А парикмахерские? Признайтесь, кто из вас любил ходить в парикмахерские? Я их попросту боялся как огня. Лет до шести меня стригли дома родители, но о том, что существуют такие заведения, где стригут людей, я, конечно же, знал. И знал прежде всего от нашего соседа по коммуналке, Дмитрия Самуловича, пожилого профессорского вида дядьки.
- Парикмахерские, знаем мы, - жаловался он моей маме, - и чем они там занимаются, простите за выражение, тоже ведаем. Шахером-махером это называется, будьте любезны… Нет, вы меня, конечно же, извините, но вчера вашего покорного слугу так, простите меня, обкорнали в близлежащем заведении данного типа, что у меня, как у человека с двумя, прошу прощения, высшими образованиями, никаких слов кроме непечатного предназначения, в лексиконе найти не можно. Не могу же я в домашней обстановке, перед лицом своих близких, прошу прощения, дефилировать в головном уборе.
Что это за шахер—махер такой и почему им занимаются в парикмахерских вместо того, чтобы просто стричь граждан, я, конечно же, не понимал. Так же как и не понимал, что это за «непечатные слова» такие. Как же о том, что эти слова существуют, узнают люди? Или это что-то вроде русских народных сказок, которые передавались, как нам рассказывали, из «уст в уста»? За поиском ответов на эти вопросы я и подошел к маме с папой. Реакция на мой вопрос была крайне неоднозначной – мама густо покраснела, а папа, откинувшись в кресле, дико расхохотался. Я в недоумении наблюдал за реакцией своих родителей, не понимаю, чем же я так их удивил.
- Алеша, - наконец ответила мама, смущенно улыбнувшись, - то слово, что ты сейчас произнес – не совсем приличное. Потому его и называют «непечатным». Постарайся больше его не употреблять, это очень некрасиво.
Так или иначе, но однажды мы с папой, возвращаясь из детского сада, все же решили зайти в одну из таких парикмахерских. Вернее, это папа решил – мои волосы, два месяца не помнящие прикосновения парикмахерских ножниц, своим запущенным видом напоминали чем-то копну сена на летнем лугу, а своей массой ниспадали мне на плечи придавая мне явное сходство с девчонкой. А для мальчишки не может быть ничего более обидным, чем когда его принимают за девчонку.
В парикмахерской первое, на что я обратил внимание – это огромные, похожие на гигантские колокольчики, жутковатого вида аппараты, с низко склоненными венчиками-колпаками. Какая-то пожилая тетка села на стул под подобным венчиком и, сунув в него голову, нажала на какую-то кнопку. Раздался утробный гул, похожий за звук работающего пылесоса. Я невольно поежился.
- Пап, а зачем тетенька пылесос себе на голову надели? – потянул я отца за руку.
Посетители, глядя на меня, улыбнулись, а папа, усмехнувшись, объяснил:
- Это аппарат специальный для сушки волос.
- И для просветления человеческого сознания, - отрешенно добавил сидевший у дверей очкастый дядька, не отрываясь от чтения «Вечерки».
Я с ужасом глядел на аппарат, представляя как сажусь под такой-вот аппарат и пылесос затягивает меня внутрь себя как простую соринку. А если он и правда меня внутрь себя затянет? Меня как дрожью пробрало.
- Пап, - позвал я, - а мне обязательно под этот «пылесос» садиться?
- Нет, тебя нужно просто постричь и все, - улыбнулся он.
- Просто ножницами и все? – не унимался я.
- Да, просто ножницами, – успокоил меня папа.
Но мне было как-то неспокойно. Если тут у них страшнючие пылесосы стоят, то что меня ждет вон там, где людей стригут. Непонятный гул электроприборов, доносящийся из мужского зала, меня настраивал на весьма пессимистичный лад.
- Пап, а пап, - снова потянул я отца за руку, - может, домой, а? А пострижемся дома?
- Да, ерунда, - ответил папа, - всего двое перед нами. В полчаса управимся.
- А сколько сейчас время? – спросил я.
- Четверть восьмого, а что? – спросил папа взглянув на часы.
- А без пятнадцати будут «знатоков» показывать. Вторую серию. Не успеешь посмотреть, – с последней надеждой в голосе ответствовал я.
- Ах ты, черт, - раздосадовано воскликнул отец, - а ведь и правда, забыл совсем. Ладно, тогда пошли домой. В другой раз.
Итак, визит к парикмахеру в этот день был отменен, к моему превеликому счастью. А дома, после кино, меня постригли – не так хорошо, может, как в парикмахерской, но главное без пылесосов всяких.
Но – от судьбы не уйдешь. И второй в моей жизни визит в парикмахерскую все же состоялся. Было это в конце мая. В тот прекрасный солнечный день мама пришла забрать меня из сада пораньше, сразу после обеда – нас с мамой пригласила в гости какая-то закадычная мамина подруга. Впрочем, для меня вообще все равно – куда ехать и зачем, главное – что ехать нужно будет на электричке. А что может быть лучше для простого мальчишки, чем прокатиться на поезде? Жаль, что папа не сможет поехать с нами – в тот день он работал в ночную смену.
Мама принесла мне из дома «праздничную», как она выражается, одежду – шортики из темно-бордовой, на ощупь похожей на бархат, ткани, такую же футболку и новенькие скрипучие сандалеты. И вот я, разодетый словно датский принц, держа маму за руку, направляюсь к ближайшей станции метро. Мы шли по залитым ярким майским солнышком улочкам, вдыхая аромат свежей недавно распустившейся зелени. Мимо нас торжественно проносились машины, сверкая ярко начищенными боками. Да что там говорить – и настроение у меня самое что ни на есть торжественное. Я без умолку трещал, вслух рассуждая о том, как же это здорово – ездить на электричке, и что это во сто тысяч раз лучше, чем ехать на автобусе или даже на машине. Мама как-то отрешенно слушала меня, то и дело посматривая на часы.
- Алеш, слушай, - мама остановилась, - у нас до электрички еще почти полтора часа. Давай в парикмахерскую забежим – тебе бы постричься нужно.
Вот влип-то, горестно подумал я. Настроение у меня сразу упало – даже в гости ехать немного расхотелось.
- Мам, а может – дома? – лелея в сердце последнюю надежду на спасение спросил я.
- Нет уж, давай-ка лучше сейчас пострижемся, - вздохнула мама, - а то тетя Лена невесть что про тебя подумает. Скажет еще, мол, такой воспитанный и нарядный мальчик, и при этом такой лохматый, словно пес Барбос.
В расположенной поблизости парикмахерской посетителей не было. Я невольно покосился на установленные поблизости «пылесосы» - к моему счастью все они были выключены, а на их венчики были надеты тканевые чехлы. Может, поломались, в надежде подумалось мне.
Молодая девушка-парикмахер с явно скучающим видом взглянула не меня и, украдкой зевнув, пригласила меня в зал. В парикмахерском кресле, своим величественным видом напоминающем трон из какой-нибудь старой сказки, было вполне даже уютно. Правда, для меня оно было явно великовато, но парикмахер нажала на какую-то педальку и кресло тут же подскочило на добрых полметра вверх, так, что мои ноги остались болтаться в воздухе. Интересно, подумал я, а как я слезу с такой высоты? Неужели прыгать придется?
Пока мастер готовилась к стрижке я рассматривал парикмахерский инвентарь. Среди инвентаря обнаружилось немало интересных предметов – куча всевозможных ножниц, больших и маленьких простых и с какими-то странными зубчиками, расчески, флаконы со всякими одеколонами, и до кучи – множество непонятных крючочков, палочек и всяких загогулин, о назначении которых я мог лишь догадываться. Но больше всего меня насторожил один предмет – внешне он представлял собой нечто среднее между маминым феном «Сюрприз» и пистолетом из какого-нибудь фантастического фильма. А на конце этого пистолета торчала страшная зубастая насадка. Для чего нужна эта странная зубастая штуковина я мог только догадываться – впрочем, наличие «зубов» явно говорило о том, что укусить она может и еще как. Я невольно поежился от страха, чувствуя, как к горлу подступает тревожный комок. Только бы «кусачкой» этой не стригли, подумал я.
- Тетенька, - жалобно начал я, - только меня простыми ножницами постригите, а не этой «кусачкой».
- Да не волнуйся, - улыбнулась девушка, - только ножницами и все, не бойся. Ты можешь глаза закрыть и тогда совсем-совсем нестрашно будет.
Я закрыл глаза и, накрепко вцепившись пальцами в подлокотник кресла, замер. Впрочем, ласковые прикосновения большой массажной расчески и неторопливые пощелкивания ножниц быстро меня успокоили. Я даже подумывать начал, что не такое уж это страшное событие – стрижка в парикмахерской. Совсем даже наоборот. Только вот почему-то спать хочется…
- …Алеша, Алеша, - слышал я рядом чей-то голос, такой до боли знакомый.
Я аж подскочил. Рядом стояли улыбающиеся мама и девушка-парикмахер.
- Просто удивительный ребенок у вас, - удивленно говорила девушка-парикмахер, - все дети как огня боятся стричься. А ваш сын в кресле пригрелся как-то и даже задремал, я даже будить его не стала. Даже когда я машинкой для стрижки его стригла, не проснулся.
- Это... Это какой машинкой? – испугался я, - вон той вон, «кусачкой» ?
- Кусачкой, кусачкой, - усмехнулась девушка, - все дети этой машинки боятся. А ты не испугался, молодец. Значит, настоящим храбрецом вырастешь.
От этих слов мне даже лестно стало. И все мои страхи в отношении той самой «кусачки» показались какими-то смешными и банальными, будто придуманными каким-то глупым фантазером. В конце-то концов, я же не девчонка какая-то, чтобы бояться всяких придуманных страшилищ.
С тех самых пор я в парикмахерскую не боялся ходить. Даже полюбил. Все ждал, когда мы с папой или с мамой пойдем в очередной раз стричься. А для себя на всю жизнь уяснил, что все страхи легко можно преодолеть если на них просто не обращать никакого внимания.