После допроса меня отвели в следующий кабинет за стенкой, сняли наручники и мешок с головы.
- Только без глупостей, - сказал сопровождающий СБУшник, глянув в окно.
Третий этаж школы, классы с высокими потолками. Я иногда летаю во сне, лихо петляя между электрическими проводами. Но тут не спится, высота метров 10, асфальт. Бандеровцы явно в образе, уже переигрывают мифический сериал «Слуга народа». Украинская катастрофа тот самый случай, когда иллюзии и мифы вытесняют реальность далеко на задний план.
Человек, между тем, одно из самых нелепых существ в природе. Я не умею летать как птица, плавать как рыба, бегать и прыгать как лань. Я даже не кошка, чтобы ловко проскользнуть между ног в приоткрытую дверь. Поэтому вся человеческая жизнь буквально соткана из иллюзий. Они порождают в человеческом мозгу фантазии, где человек представляет себя независимым и могущественным . А между тем, перед этими вооруженными до зубов патриотами в балаклавах и бронежилетах, я самое беспомощное и жалкое на планете существо.
Следом заходит сотрудник в штатском с портфелем и ноутбуком. Впереди испытание на полиграфе, тест на детекторе лжи.
- Я гражданский, мне не страшно демонстрировать лицо, - доверительно заговаривает он.
Не спеша выкладывает рабочие принадлежности на стол. Подробно разъясняет назначение каждого прибора, снисходительно жалуется, что всё покупает за свои деньги. В своих иллюзиях он и вправду чувствует себя смелым, независимым, значимым. А мне он представляется тараканом. Включат яркий свет, и он исчезнет. Незаметно забьется в самый дальний потайной угол. Люди совсем не то, что о себе воображают.
Мне одевают ремни на грудную клетку для контроля дыхания, подсовывают какой-то коврик с проводами на стул под зад, три электрода на кончики пальцев правой руки. Конец октября в здании холодно. Застывшие пальцы отбиты ещё перфоратором в шахте, но я не делюсь с ним подробностями. Наверное, каждому знакомо ощущение зуда после работы с вибро инструментом. Если процедуру повторять каждый день часами, в конце концов нервные окончания теряют чувствительность, перестают быть проводниками нервных импульсов. Пальцы не чувствуют холод, жар. Проф заболевание у шахтеров и буровиков называется вибрацией.
Меня практически подключают к компьютеру. Перед лицом современных технологий человеческая слабость представляется ещё более уязвимой. Я не могу убежать, улететь, меня тут же поймают, изувечат, бросят валяться где-нибудь в углу собственной крови и блевотине. Со мной ещё церемонятся. Где-то по коридору слышатся стоны, крики, плач – «Нэ быйте мене, нэ быйте мене…» Интуитивно сжимаюсь, ухожу в себя, погружаюсь в глубины внутреннего мира. Захлопываются ворота, лязгают замки, закрываются двери, окна, опускаю жалюзи. Нужно успеть спрятаться, прежде чем он начнет. Где-то понимаю, всё игра, кто кого перехитрит.
Как внутренний генератор включилось воображение, зажегся свет. Это реакция на моё бессилие. Странное чувство. Мой внутренний мир мгновенно ожил в ответ на внешнее бессилие. Осознание собственной слабости включает какой-то древний механизм. Нет страха, тревоги, невероятное спокойствие. Неужели всё так же после смерти?
Лысые деревья, проспект, туман, мокрый снег под ногами. В обе стороны шумно проезжают автомобили. Я узнаю улицу своего детства. Длинная изгородь, кованое старинное ограждение, за ним старое кладбище – Вана Кальмисту по эстонски. Толкаю ворота, скрипят старинные петли, Вана Кальмисту моё убежище. Мой мозг, моя память почему-то выбрали именно это место. Тут тихо, безлюдно, тут сакральная связь с предками. Словно из другого мира слышу голос следователя и уже трудно разобрать, где реальность, а где воображение.
- Наше общение мы построим комплексами, - говорит специалист. – Я буду задавать комплекс из 10-12 вопросов, вы будете отвечать однозначно – да или нет. Таких комплексов будет три. Я буду озвучивать каждый комплекс, чтобы вы могли подготовиться к ответу – да или нет, а уже затем проводить тест. Для начала система должна настроиться на ваше индивидуальное состояние. Я назову 12 имен среди которых ваше имя, на все имена, в том числе ваше вы должны ответить – нет. Система настроится на вас, я сделаю сброс, и мы начнем тест. Понятно?
- Пожалуй.
- Тогда начнем. Как вас зовут – Игорь, Олег, Константин, Кирилл, Владислав…
От ворот Вана Кальмисту тянется вглубь широкая аллея, по обе стороны старинные надгробия, практически каждое помню с детства. Кладбище католическое, эстонские имена Арно, Оскар, Оливер, Мартин, Урмас, Калев…. Иду не спеша. Тут нет моего имени, моего надгробия тут тоже нет, не может быть – нет! Там дальше в глубине кладбища захоронения советских солдат, но и среди них меня нет. Детектор лжи рассчитывает на мою реакцию на собственное имя, но меня здесь нет. Я оказался где-то между воображением, памятью, чувствами, небытием, как птица между электрическими проводами, никакой реакции нервной системы не будет.
По аллее навстречу кто-то идет. Высокий, худой, лысоватый, руки в карманах, в короткой черной куртке, легких туфлях по рыхлому мокрому снегу неровной шаркающей походкой. Мой внутренний мир впустил этого человека, наверное, чтобы мне не было тоскливо на Вана Кальмисту, и я узнаю его. Саня Докукин, друг детства, мой эстонский одноклассник. Своё знакомство мы начинали в песочнице, жили в соседних подъездах на улице Мая, пошли в один класс.
- Надо же, вот уж не ожидал тебя тут встретить, - смеюсь я, - думал ты в Швеции.
- Зимой в Стокгольме практически нет работы для моего туристического промысла, - улыбается он, - наведываюсь в Еести иногда домой.
- Тянет?
- Швеция, скорее, опостылела. И чем дальше, тем больше. Тут привычный мир, дома мама, папа, на Вана Кальмисту чувства, образы первая любовь, роковая.
- Так и не женился?
- Был пару раз, но она меня изводила своей жгучей ревностью. Все мои жены от меня сбегали! – смеется Докукин.
На Вана Кальмисту давно никого не хоронят. Он имеет ввиду что-то другое. Тут на старом католическом кладбище живет какой то странный образ из прошлого и он приходит сюда чтобы встретиться с ней.
- Я сделал сброс, компьютер перезагрузился, можем начинать первый тест. Вы готовы? - говорит специалист.
Десяток ничего не значащих вопросов и один среди них коварный. Специалист присутствовал на моем допросе и вопросы соответствуют тем, какие мне задавал следователь гестапо. Система с помощью датчиков считывает параметры с моего дыхания, сердцебиения, электромагнитных импульсов с кончиков пальцев, определяет, как я реагирую на него, на один вопрос из десятка – «вы поддерживаете связь с русской армией, российской или иной иностранной спецслужбой?»
- Как тут всё таки хорошо, - восхищаюсь я, - тихо падает снег и никого кроме нас. Помню в детстве к нам с Херсона приезжала в гости бабушка, мамина мама. И мы каждый день гуляли с ней на Вана Кальмисту. Теперь понимаю, что её влекло. Она хотела уединения, отключиться от забот, семьи. От всего и всех. У неё непростая судьба, дочь героя гражданской войны, мой прадед, в 37ом исключен из партии, в 44ом сгинул в немецком концлагере. Её спасло то, что вышла замуж за фольксдойче, мой дед. Троих родила в немецком трудовом лагере, ещё троих в сталинском. Представляешь сколько испытаний? От всего осталась только память, старые письма, фотографии. Нет никакой связи. Мой внутренний мир уже давно отключен, живет своей жизнью.
- Ты это о чем? – удивляется Саня.
- Да так, заговариваюсь.Ты никогда не рассказывал мне о ней.
- О ком?
- О ней.
- Зачем?
- Я всё равно скоро уеду. А ты останешься с ней. Я тебе не соперник. Меня иногда тоска за душу берет. Как бы сложилась судьба, если бы я не уехал из Эстонии в Херсон. Как и ты, я бы, несомненно, пустился в путешествия. Наша встреча на Вана Кальмисту она же не случайна. Раз уж ты сюда пришел, расскажи о ней.
Докукин смотрит под ноги, улыбается так, словно оценивает вес моих слов с тем что хранит в тайне.
- Я даже с женами о ней не откровенничал. Но ты прав, наверное, я должен рассказать, как я с ней обошелся. Я могу отыскать сколько угодно оправданий, но она меня не простила. В конце концов воображаемый мир и реальность вступают друг с другом в непримиримую борьбу и реальность побеждает. Но воображаемый мир продолжает жить в каком-то исковерканном состоянии.
- Ах, вот в чем дело. Вот почему ты сегодня объявился на Вана Кальмисту.
- Возможно, тебе в чем-то повезло, что вы уехали. Ты всегда можешь вернуться, и Вана Кальмисту будет твоим убежищем. Для тебя ничего не изменилось, тут всё как было. А для меня это мука. Я прихожу сюда просить прощения и знаю что никогда не буду прощен. Как хорошо всё начиналось, развал СССР, свобода. Скандинавия, Англия, Германия, Лейпциг. Её звали Миньон я влюбился практически с первого взгляда. Огромные черные глаза, длинные волосы перетянутые жемчужной лентой, греческий профиль, длинная шея, высокая талия, великолепные формы, тонкие пальцы которыми она легко перебирала струны. Невероятно чудесный, звонкий, юный голос, а за спиной….
- Хорошо. Давайте следующий комплекс вопросов, - проговорил специалист. – Ваши ответы я буду обрабатывать потом, в более подходящей обстановке. Сейчас главное собрать материал. Ведите себя спокойно, старайтесь не вздыхать, не кашлять.
Он пытался вести со мной доверительный вкрадчивый разговор, добиться расположения. Он чувствует, что меня в этом холодном кабинете нет, я где-то далеко и стремится вырвать меня в реальность. Но я сознавал, что представляю исключительно профессиональный интерес как объект очередного эксперимента. Поддаваться на ласковые речи означало угодить в расставленные сети. Следующий комплекс из 12 вопросов касался непосредственного пребывания русских солдат на моей ферме, в моем доме. И среди них был опять один коварный вопрос – «вы снабжали русских солдат продуктами питания?»
Мы шли не спеша, под ногами скрипел мокрый снег. Когда сворачивали очередной тропинкой, Саня странно изгибался всей свой фигурой, словно проваливался в направление движения, он так делал в школе, когда протискивался в толпе. В этой части Вана Кальмисту захоронения советских воинов. Надгробия не изменились. В конце аллеи монумент памяти, всё как тридцать лет назад.
- Всякий раз на могилах солдат одна и та же мысль. Какой напор, страсть, сколько чувств в сердцах. Кто шел в бой с убеждениями, кто по принуждению. А смерть ровняла всех. Ложится солдат в землю и ничего ему больше от этой жизни не нужно. Зачем им мои продукты питания? Нелепость.
- Крепко они за тебя взялись? – удивляется Докукин.
- Отстанут. У них ничего на меня нет. Ни один полиграф не разберет, что на самом деле происходит на Вана Кальмисту. Об этом знаем только ты и я, мы из одной песочницы.
- Действительно, кто может догадаться, что красавица Миньона с огромными рыжими крыльями за спиной всего лишь картина. Наверное, я бы ладил с ней по сей день, если бы не толпа посетителей в музее. Каждый пялился на неё. И вскоре до меня начало доходить, что она не принадлежала мне одному. Ею мог обладать каждый, кто любовался ею со стены. И так оно и было. Фокус искусства эпохи Возрождения. Любой желающий проникался иллюзиями. В блестящей Европе я был очарован, пленен красавицей Миньон. Наивный провинциал из развалившегося СССР. Таких как я… Да что там говорить, такими были все мы. Только никто не сознаётся. И я бы не сознался. В другой обстановке, в другом месте спросишь меня о Миньоне, я скажу, что не понимаю о чем ты.
- Помнишь, в Бесах Достоевского, молодой аристократ Ставрогин тайно женился на бесноватой хромоножке Лебядкиной. Я долго недоумевал, зачем Федор Михайлович так обошелся с ним. Художественный прием или психология? И то и другое?
- А за тем, что никто из нас тогда, в 90 ых тут в Европе не мог себе даже представить жену хромую Лебядкину, - рассмеялся Докукин. – Каждый стремился выбрать в спутницы крылатую красавицу. Способен, не способен, не важно. Можно сочинить иллюзию. Ты будешь смеяться, но я знаю шведа, вот уже лет десять живет с резиновой женщиной с физиономией Джоконды. Периодически он её обновляет, конечно, но типаж остается тот же. И так будет длиться долго, до конца. Однажды он женится, быстро разочаруется и вернется к своей кукле. Потому что в иллюзиях люди могут обладать практически всем что пожелают.
- А что произошло с тобой? Ты же не швед.
- Моя первая жена. Когда она сбежала, какое-то время было одиночество, пустота, и вскоре я ужаснулся, каким жестоким образом растоптал её. Имел ли я на это право. Миньона влекла и внушала мне ощущение превосходства – «Ты был ли там? Туда, туда с тобой Лежит наш путь, уйдем властитель мой». Но однажды я ощутил, каким моё положение было ложным. Когда вскоре я оказался в Петербурге и познакомился с замечательной женщиной, мне, вдруг, показалось, что рядом с ней я могу искупить свою вину. Она не была красавицей, но очень доброй, чувственной. Я непременно хотел показать её Миньоне. Мы расписались, она приехала ко мне в Стокгольм и всё повторилось. Репродукция картины в натуральную величину висела в моей спальне и когда мы зашли, с первого взгляда я был раздавлен – «Ты знаешь дом на мраморных столпах? Сияет зал и купол весь в лучах; Глядят кумиры, молча и грустя: Что, что с тобою, бедное дитя?». Моя вторая жена вернулась в Петербург через две недели, мы даже ни разу не созвонились с тех пор.
Специалисту явно нравилась его работа. Он был вовлечен в процесс, был частью действа. Он самоуверен, честолюбив, может позволить себе развязность в некоторых допустимых рамках.
- Вы служили в армии? – интересуется он.
- Нет.
- Почему?
- Институт, за тем… Какое отношение это имеет к делу?
- У вас высшее образование, как вы относитесь к монгольской угрозе?
Мне стало смешно, эти тухлые теории русских либералов застряли в мозгах украинских патриотов как рыболовный тройник в пасти голодной щуки.
- Послушайте, вас не смущает что этим теориям русских либеральных философов скоро 200 лет? Мало того что миф Панмонголизма, так ещё и русский. Лучше бы озаботились, как за тридцать лет разграбили богатейшую республику, угробили промышленность, поставили на колени армию. Ну, переправились вы на тот берег в болота. Ну, два, три, пять километров… Что вы сможете без техники? Это очевидные вещи, не мифы. А люди не хотят вникать в реальность. Проще обвинить во всем меня, русских, Путина. И никакой ответственности с себя любимых.
- А вы не думали что все всё понимают? – помолчав ответил специалист. – Люди создают экран и прячутся за ним.
- Вот! Тут я с вами соглашусь. Только от реальности не спрячешься. Всё равно рано или поздно вылезет.
- Вылезет!
Он ответил так, словно ждал, что сейчас ударит гром. В тот момент я понял, что он наверное впервые позволил себе вольность и смертельно перепугался. Но гром не грянул, он успокоился и буквально влился в прежнее русло.
Комплекс из 10 вопросов, среди них один осмысленный и важный – «вы боитесь, испытываете страх, что опрос на полиграфе раскроет ваши тайны?»
Наконец, мы остановились, словно по команде. В сторону от аллеи тянулась тропинка заваленная снегом. Снег был глубоким, мы не решались ступать в него. Там дальше расположилась неширокая кованная клетка метра полтора высотой. Клетку обвил плющ, летом невозможно разглядеть, что находилось внутри. В детстве замкнутое пространство клетки плотно затянутое густой листвой производило на нас гнетущее впечатление. Нам всегда казалось, что из клетки за нами кто-то пристально наблюдает, и мы старались избегать её.
- Надо же, чуть ли не впервые стою перед ней и не боюсь, не испытываю страха, - удивился я.
Теперь зимой клетка была голой. Внутри невысокий постамент и скульптура ангела с крыльями. Ангел в длинных одеждах, припав на колено, склонившись, закрывал лицо руками, его волосы прядями рассыпались по спине, шее, рукам. Казалось, ангел в клетке был безутешен.
- Вот она. К ней я и прихожу, - кивнул Саня.
- Как Миньона тут оказалась? – недоверчиво поинтересовался я.
- Ты лучше спроси, что таится за этим скорбящим образом. Почему она закрывает лицо руками. Тебе никогда не приходила мысль заглянуть в её лицо?
- Нет. Наверное, я всё таки вовремя уехал, - начал смутно догадываться я. – Если бы люди знали правильные ответы на все вопросы, жили бы в гармонии и практически вечно, но такое не реально. Наяву ритмы моего собственного сердца не подчиняются моему сознанию. Вряд ли я способен заглянуть ей в лицо.
- Когда моя вторая жена бросила меня, я возненавидел Миньону. Страшные дни. Я не знал, как избавится от неё. Как вырвать из своего сердца любовь к ней, из памяти образ её. Я изрезал картину, выбросил в окно, но тем тоска моя становилась только жгучей. И однажды ночью в воспаленном алкоголем мозгу сверкнула молния. Немецкий романтик Вильгельм фон Шадов писал Миньон с натурщицы. Немецкая актриса Констанца Дан. Она похоронена на Старом Южном кладбище в Мюнхене. До какого исступления нужно было дойти, чтобы ночью с лопатой пробраться туда. Покосившийся монумент, кусты роз на могиле. Когда я принялся копать, пронзительно кричала ночная птица. Я не видел её во мраке, я ощущал дуновение ветра от взмахов огромных крыльев. Миньон умоляла не вскрывать её гроб, не открывать миру её тайны. И я обещал не вскрывать могилу, если она перестанет терзать меня. С той ночи она не является.
- Всё это в какой-то миниатюре. На первый взгляд загадка, но всегда знаешь, каким образом она раскроется и каков будет исход. Я всегда удивлялся, почему практически без сожаления уехал из Европы. Может и тебе настало время вернуться в Россию?
- Да, да, мы хотим с мамой купить домик где-нибудь в Крыму или на Кавказе. Я только хочу вымолить у неё прощение. Может быть сегодня тот день когда она откроет своё лицо и грустно посмотрит на меня…
- Она же знает, что ты знаешь что там.
- А вдруг свершится чудо, её прекрасное лицо, тонкие черты, глубокие печальные глаза.
- Ну, что ж, мне пора. Мой допрос на детекторе лжи подошел к концу. Во всяком случае, я теперь всегда знаю, где тебя найти, чтобы прогуляться и поболтать.
Я побрел по аллее к выходу из Вана Кальмисту, а Саня остался стоять, сгорбившись, уткнувшись глазами в мокрый снег. Он казался переполненным, отяжелевшим, несвободным.
По проспекту шумно ездили автомобили, утопая в рыхлом снегу. Дышалось легко, свободно. Оставались ещё какие то минуты и мне хотелось прогуляться к дому, к школе, к нашей поляне на берегу Рижского залива. Тут кое что изменилось, но я чувствовал себя как рыба в воде, как птица в небе, как лань на лесной тропе.