Я открываю глаза. За окном медленно падает снег… Только моё дыхание и снег… Электронные часы на журнальном столике показывают 06:57. Через три минуты в них включится радио. Крошечные динамики надрывно заголосят попсовой композицией или голосом ужаленного ди-джея.
Сажусь в постели, спустив ноги на пол. Хватаю пачку со столика и зубами вынимаю сигарету. Оборачиваюсь и смотрю на свою пустую кровать. На мятую подушку и скомканный пододеяльник. Выдох… Она лежит ко мне спиной. Не спеша поворачивается. Лениво потягивается словно кошка и, улыбаясь, беззвучно что-то спрашивает… Вдох… Она исчезает.
Снимаю беруши и бросаю на столик. В ушные раковины вместе с прохладным воздухом вливаются новые звуки: гудение в трубах, ветер за окном. Навязчивый звон бетонных стен в ушах.
06:59. Стою у журнального столика, склонив голову над часами. Указательный палец занесён над кнопкой с изображением будильника. Жму на опережение. Залезаю ногами в мягкие тапки и тащусь на кухню. Запрограммированная кофе-машина мигает зелёной лампочкой: Готово!
7:28. Стою на крыльце подъезда, поправляя сумку на плече со страницами романа, на который угробил пол жизни. С крыши соседней многоэтажки тянется почти застывший в воздухе шлейф из миллиона снежинок. Машины во дворе, деревья, мусорные баки – все под толстым слоем снега. Дышу белым паром в ладони и спускаюсь к парковке.
Вгрызаюсь ключом в заледеневшую замочную скважину и открываю дверь. Внутри темно и холодно. Усевшись поперёк сидения, ногами наружу, поворачиваю ключ в замке зажигания, пока не раздаётся знакомое урчание под капотом. Из кармана на спинке сидения, торчит щётка от снега. Пока двигатель прогревается, принимаюсь за работу.
7:39. Отогреваю руки у чуть греющей печки в салоне. Голова бульдога на панели бестолково кивает. Включаю первую и с пробуксовкой выруливаю с парковки. Еду через соседний двор. Ступени подъездов, как снежные горки… Я прижимаюсь щекой к холодному боковому стеклу, пытаясь разглядеть верхние этажи. – Везде лишь пустые чёрные окна с заснеженными карнизами.
У старой водонапорной башни направо. Слева теперь тянется побелевший от инея забор из сетки-рабицы. За ним, в тёмных окнах детского сада на стеклах висят рисунки. На одном отчётливо видны два крупных человечка и один поменьше, между ними. Они дружно держатся за руки и, наверняка, улыбаются. А сверху нависает что-то тёмное и размытое…
Озираясь вокруг, подъезжаю к светофору на перекрёстке. На все четыре стороны лишь пустынные улицы, заваленные снегом. Даже ворон нет. Город словно вымер. Останавливаюсь посреди перекрёстка. Бульдог усиленно кивает головой. Достаю телефон из внутреннего кармана куртки и звоню в редакцию, глядя в лобовое стекло на телевышку над лесом. Долгие гудки прекращаются и «Моторолла» издаёт короткое «пип». Я отвожу руку с телефоном от себя и бессмысленно гляжу на дисплей: «Вызов завершён».
Наклонившись ближе к рулю, протираю запотевшее стекло. В небе над лесом медленно растёт светлая полоса, будто от самолёта. Только этот «самолёт», судя по следу, вылетел в небо прямиком из пустоты.
Я поднимаю ручник, кладу телефон обратно во внутренний карман куртки и глушу мотор. Выхожу из машины. Обледеневшая крошка летит в лицо, сыплется за шиворот. Капюшон поглубже, руки в рукава. Медленно двигаюсь вперёд, напряжённо вглядываясь вдаль...
Из полосы в небе вырастают новые ломанные линии. Они хаотично множатся по всему небу и ползут к земле. Одна из линий пересекает угол дома на горизонте, от чего верхние этажи здания уходят в другую плоскость относительно нижних, будто дом хочет взглянуть своими чёрными глазницами на самого себя. Светлые линии стремительно добавляют новые грани пространству, ломая при этом старые. Остановочный комплекс в ста метрах мгновенно схлопывается по вертикали. Я начинаю пятиться к автомобилю. Наткнувшись на капот, резко поворачиваюсь и бегу назад со всех ног!
Встречный ветер срывает с головы капюшон, бросает в лицо острые кристаллы снега. Я бегу мимо побелевшего от инея забора из сетки-рабицы. (В чёрных окнах садика лишь чистые белые листы!) После старой водонапорной башни налево, напрямую через школьный стадион к дому. Снег здесь глубже. Я чувствую его внутри ботинок. Ноги утопают по колено. На лбу и спине выступает испарина. Боковое зрение различает, как картинка окружающей реальности за моей спиной с противным хрустом и шуршанием начинает сминаться, словно лист бумаги. С разбегу я качусь на ногах по накатанной горочке, ведущей со стадиона на дорогу и тротуар. Пересекаю подъездную площадку и в два прыжка через ступени оказываюсь на крыльце родительского дома. Через входную и тамбурную двери влетаю на лестницу. Внутри всё в алых тонах. В нос ударяет резкий запах гари. Вновь, как в детстве, я вбегаю по ступеням, считая на ходу: раз, два, три, четыре, пять, шесть… (Их шесть, вместо семи!) Я поворачиваю налево, мимо тёмного лифта, гремящего створками. Всюду в воздухе парит чёрный пепел. По полу разбросаны тлеющие газеты и чьи-то письма в конвертах. Стены из красного кирпича, а на том месте, где должна находиться дверь с номером 106 – кирпичная стена. Под потолком мигает красная зарешёченная лампа в плафоне. С разбегу я налетаю на стену. В слезах я бьюсь об неё руками и ногами. Грудь будто разрывает изнутри. Мерзкий хруст за спиной становится оглушительным и... В одно мгновение, все звуки резко исчезают. Глубокий вдох... Я упираюсь ладонями и лбом в холодную кирпичную стену...
Я открываю глаза. За окном медленно падает снег... Только моё дыхание и снег...