КРИТИКА АКАДЕМИЧЕСКОЙ ПОЛИТЭКОНОМИИ ВРЕМЁН ГОРБАЧЁВСКОЙ ПЕРЕСТРОЙКИ
Что такое социализм?
Посмотрим, как гнилая интеллигенция тех лет - профессиональные учёные, приспособленцы, - наводила тень на плетень именно в области обществознания. В ту эпоху, когда крупная коллективная промышленность как первейшее материальное условие социализма уже наличествовала и не первый год уже существовала объективная необходимость в передаче всего общественного хозяйства в собственность и управление трудящихся. Ибо социализм – это прежде всего коллективная собственность на вещественные условия производства, что я и попытаюсь доказать в этой работе.
Что и как писали тогда патентованные учёные, получив задание верховной государственной власти разработать мероприятия по "совершенствованию социализма"?
1
Авторы статьи "Социалистическое самоуправление народа" (Ильинский И., Рожко И. - "Коммунист", 1986, № 2) например, задавались целью прояснить, что представляет собой социалистическое самоуправление народа.
Это, по их словам, "такая демократическая система управления государственными и общественными делами, которая действует не только для трудящихся, но и через самих трудящихся".
Имеется в науке и дефиниция самоуправления, сформулированная К. Марксом (и авторы доводят её до нашего сведения): "управление народом посредством самого народа" – формула точная и чёткая, если под "народом" иметь в виду то же самое, что и Маркс – именно трудовой народ. Так стоило ли, располагая ею, городить свой собственный огород системы управления государственными делами через самих трудящихся? Пусть не покажется вам, читатель, постановка этого вопроса делом второстепенным – это далеко не частность, и ошибка, совершаемая тут этими "теоретиками", вовсе не малозначащая.
Судите сами.
Есть две политические формы управления, которые вступают в то или иное сочетание в зависимости от условий – вот отправная позиция рассматриваемой статьи. Одна – это государство, а другая – самоуправление. Этот исходный взгляд ни к чему иному и не мог привести, как только к тому, к чему приводит наших авторов – к "открытию века": "с построением полного коммунизма" произойдёт "слияние" государства и общества!
Политическая форма управления не "заснёт", не сойдёт на нет сама по себе, не отомрёт, как это доказывается марксизмом, а сохранится и благополучно сольётся с обществом! – Авторы и не догадываются, что это полная противоположность ленинскому: "Пролетариату нужно государство – это повторяют все оппортунисты.., уверяя, что таково учение Маркса, и "забывая" добавить, что, по Марксу, пролетариату нужно лишь отмирающее государство, т. е. устроенное так, чтобы оно немедленно начало отмирать и не могло не отмирать".
Как же могло их "открытие" состояться? На какой почве?
На основе непонимания сущности государства – раз, отмирающего государства (самоуправления) – два, и самого процесса отмирания – три.
Авторы не представляют себе, что государство есть не что иное, как такой механизм, иерархический аппарат, являющийся паразитическим наростом на общественном теле. – "Государство есть признание, что это общество запуталось в неразрешимое противоречие с самим собой, раскололось на непримиримые противоположности, избавиться от которых оно бессильно. А чтобы эти противоположности, классы с противоречивыми экономическими интересами, не пожрали друг друга и общество в бесплодной борьбе, для этого стала необходимой сила, стоящая, по-видимому, над обществом, сила, которая бы умеряла столкновение, держала его в границах "порядка". И эта сила, происходящая из общества, но ставящая себя над ним, всё более и более отчуждающая себя от него, есть государство"(Ф. Энгельс).
А наши авторы склонны принимать государство за гегелевское воплощение образа вселенского разума на Земле, за такое поприще, на котором осуществляется или должна осуществиться вечная истина и справедливость, – отсюда и вытекает их суеверное почтение к государству.
Они совершенно далеки, затем, от сознания того, что сущность отмирающего государства (самоуправления) заключается как раз в отсутствии силы, стоящей над обществом, силы, состоящей из постоянного войска и чиновничества; не знают, что гвоздь отмирающего государства – в уничтожении разделения власти на законодательную и исполнительную, т.е. в том, что обязанности исполкомов и его управлений должны перейти к депутатам Советов, не назначаемым на тот или иной срок, а посылаемым коллективами предприятий, местными собраниями депутатов с поручением выполнить то или иное конкретное задание и могущим быть отозванными в любое время.
А в чём же состоит сам процесс отмирания самоуправления? В том, что, как полагают наши авторы, все без исключения члены общества постепенно станут вхожими с правом голоса во все органы механизма, стоящего над обществом?! Мыслимое ли дело!?
Нет, ведь наличие каких-нибудь профессиональных штабов по управлению обществом самоуправление не подразумевает.
Сущность этого процесса лежит совсем в иной плоскости. Она заключается в том, что всё большее и большее число людей будет привыкать само соблюдать нормы общежития. Самоуправление (отмирающее государство) отомрёт тогда, когда каждый человек без всякого принуждения и без всякой платы будет участвовать в делах, общих всему обществу.
(Само собой разумеется, что самоуправление возможно лишь на основе совершенно иных, нежели наши нынешние, производственных отношений. Но это другая тема – о формах не управления, а собственности, прежде всего. Об этом ниже.)
Социалистическое самоуправление есть политическая форма общества, и государство – тоже политическая форма, только другая. Социалистическое самоуправление есть отмирающее государство, полугосударство (термин В. Ленина). Государство есть паразит, постоянно стремящийся к разрастанию. Одно из двух: или самоуправление, или государство. В действительности эти две политические формы стоят во взаимоисключающем отношении. В действительности одна политическая форма общества должна быть заменена другою – государство самоуправлением. Или – или! Иного здесь не дано. Государственный аппарат, механизм для подавления большей части общества его меньшей частью, не имеет свойства отмирать и никогда не отомрёт сам по себе – напротив того, всё более и более отчуждая себя от общества, имеет свойство неуклонного разрастания. Как и всякий физический паразит, этот общественный может быть только уничтожен. – "Мысль Маркса состоит в том, что рабочий класс должен разбить, сломать "готовую государственную машину", а не ограничиваться простым захватом её". (В. Ленин)
Однако, как писал Энгельс, "люди привыкают с детства думать, будто дела и интересы, общие всему обществу, не могут быть иначе выполняемы и охраняемы, как прежним способом, то есть через посредство государства и его награждённых доходными местечками чиновников". Этой участи не смогли избежать и наши авторы. Привычка, говорят, – вторая натура.
Другое дело, что не всегда история, материальные условия определённого этапа в развитии общества, позволяют раз и навсегда свести счёты с этим механизмом. Иногда они требуют и совершенно противоположного – сохранения чиновнического аппарата власти, бюрократического централизма.
Так случилось с нами к моменту победы в гражданской войне. Двадцать первый год принёс трудящимся, непосредственным производителям материальных и духовных благ, и его авангарду в лице РКП(б) полное политическое господство и полное же отсутствие материального условия первой фазы коммунизма – крупной промышленности, обуславливающегося ею обобществления труда и производства. (Конечно, в наше время уже не всякому понятно, что это такое – данное обобществление, поэтому поясню, что экономическое значение крупной промышленности состоит в том, что она продукт труда из индивидуального превращает в общественный. Иными словами: один человек не в состоянии за двадцать секунд собрать автомобиль, это по силам лишь огромному коллективу.)
Другое дело, что в этом случае коммунистам во главе с Лениным выпало бороться не за социализм, а за государственный капитализм (как преддверие социализма) с неизбежным укреплением "хлама государственности". – Естественно или, как сейчас говорят, разумеется, эти объективные условия также явились причиной неудачи первой попытки строительства социализма в нашей стране, но это также другое дело, потому что в данной брошюре я исследую не объективную, а субъективную сторону её, этой незадачи.
2
Теоретически обосновывая своё "открытие", авторы рассматриваемой статьи пишут: "Местное самоуправление органически входит в социалистическую государственную организацию. Это отметил Маркс, анализируя опыт Парижской Коммуны, само существование которой "вело за собой, как нечто само собой разумеющееся, местное самоуправление, но уже не в качестве противовеса государственной власти" (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 17, стр. 345)".
Да ничего подобного! Предложение, которое наши авторы, как выяснилось на поверку, цитируют не полностью, отмечает как раз диаметрально противоположное!
Судите сами, я цитирую: "Самое уже существование Коммуны вело за собой, как нечто само собой разумеющееся, местное самоуправление, но уже не в качестве противовеса государственной власти, которая теперь делается излишней"!
Вот вам и органическое сочетание самоуправления с государственной организацией! Бывают же такие случаи. Маркс пишет, что государственная власть делается лишней, что на смену ей приходит самоуправление трудящихся, а наши придворные авторы… нет, я даже не знаю, как покорректнее назвать то, что они делают… Передёргивают? Но ведь это какое-то шулерское слово.
А в чём же состоит сущность социалистического самоуправления с точки зрения наших беспардонных авторов? – В общих собраниях рабочих и служащих, к голосу которых следовало бы, по возможности, прислушиваться начальству.
Просто великолепно! Теперь понятно, для чего эти прихлебатели городили свой собственный огород системы управления государственными делами через самих трудящихся...
Ну, ладно, пусть никому из нас, невежественных азиатов, неизвестно, что такое социалистическое самоуправление и с чем его едят. Не лучше ли было в таком случае вместо фабрикации собственного учения, состоящей из мошеннических уловок, поместить подборку выписок из научной (т. е. разбирающей практический опыт) работы Маркса?
Следующую, например:
"Коммуна (речь идёт о Парижской Коммуне, в наше время также, наверное, наберётся не мало читателей, которые и понятия не имеют об этой действительно первой в истории социалистической революции. – А.Т.) образовалась из выбранных всеобщим избирательным правом по различным округам Парижа городских гласных. Они были ответственны и в любое время сменяемы… Коммуна должна была быть не парламентарной, а работающей корпорацией, в одно и то же время и законодательствующей и исполняющей законы… Начиная с членов Коммуны, сверху донизу, общественная служба должна была исполняться за заработную плату рабочего. Всякие привилегии и выдачи денег на представительство высшим государственным чинам исчезли вместе с этими чинами. Общественные должности перестали быть частной собственностью ставленников центрального правительства";
"Если бы коммунальный строй установился в Париже и второстепенных центрах, старое централизованное правительство уступило бы место самоуправлению производителей и в провинции. В том коротком очерке национальной организации, который Коммуна не имела времени разработать дальше, говорится вполне определённо, что Коммуна должна была стать политической формой даже самой маленькой деревни и что постоянное войско должно быть заменено и в сельских округах народной милицией с самым непродолжительным сроком службы. Собрание делегатов, заседающих в главном городе округа, должно было заведовать общими делами всех сельских коммун каждого округа, а эти окружные собрания в свою очередь должны были посылать депутатов в национальную делегацию, заседающую в Париже; делегаты должны были строго придерживаться mandat imperatif (точной инструкции) своих избирателей и могли быть сменены во всякое время. Немногие, но очень важные функции, которые остались бы тогда ещё за центральным правительством, не должны были быть отменены, – такое утверждение было сознательным подлогом, – а должны были быть переданы коммунальным, то есть строго ответственным, чиновникам. Единство нации подлежало не уничтожению, а, напротив, организации посредством коммунального устройства. Единство нации должно было стать действительностью посредством уничтожения той государственной власти, которая выдавала себя за воплощение этого единства, но хотела быть независимой от нации, над нею стоящей. …всеобщее избирательное право должно было служить народу, организованному в коммуны, для того, чтобы подыскивать для своего предприятия рабочих, надсмотрщиков, бухгалтеров, как индивидуальное избирательное право служит для этой цели всякому другому работодателю";
Коммуна "была открытой, наконец, политической формой, при которой могло совершиться экономическое освобождение труда".
3
А Советы?
Авторы превозносят их, напирая всей грудью.
И правильно делают.
Советы – это тоже политическая форма, при которой также может произойти экономическое освобождение труда. В сущности, Советы отличаются от Коммуны ровно на столько, на сколько русский язык отличается от французского.
Ведь гвоздь только в том что составляет конкретное содержание Советов и какой характер в силу этого они носят (ну-ка ещё раз посмотрите на то и задумайтесь о том – "Кто был никем, тот станет всем – задумайтесь о том!" – что говорит Маркс о самоуправлении) – словом, весь гвоздь в том, что могут быть Советы и Советы. Советы могут быть типа Коммуны, а могут быть и парламентарными (как у нас), когда "настоящую "государственную" работу делают за кулисами и выполняют департаменты, канцелярии, штабы (по-нашему: министерства и ведомства. – А. Т.). В парламентах только болтают со специальной целью надувать "простонародье"" (В. Ленин). – "В Советах господа "социалистические" министры надувают доверчивых мужичков фразерством и резолюциями. В правительстве идёт перманентный кадриль, с одной стороны, чтобы по очереди сажать "к пирогу" доходных и почётных местечек, с другой стороны, чтобы "занять внимание" народа. А в канцеляриях, в штабах "работают" "государственную" работу!" (В. Ленин)
Или всё-таки – типа Коммуны, когда Советы отбросят "начальствование", бюрократический централизм, и сведут всё дело к организации трудящихся, от имени всего общества нанимающих всех, кого нужно.
Всё дело в том, иными словами, в качестве какой политической формы выступают Советы – поставленной на рельсы отмирания или нет. Или Советы по типу Коммуны, или по типу наших нынешних, бюрократических. Есть ведь разница, не правда ли? А третьего здесь не дано.
Что касается голословного суждения, что взгляд, сходный с высказанным в данной моей заметке, является якобы взглядом "ревизионистского толка", то надо признать, что искусству наших авторов отделываться фразами можно было бы позавидовать, если бы пошлость этого искусства сегодня была не так очевидна для современного читателя.
И последнее.
Эта "замечательная" статья наших остепенённых юристов производит в целом такое впечатление, что, как писал Ленин в "ренегате Каутском": "...невольно вспоминаешь слова Бебеля: "юристы, это – насквозь реакционные люди"".
4
Данный свой отклик я тогда же, в ту эпоху горбачёвской гласности и плюрализма мнений, отправил в редакцию журнала "Коммунист" и получил ответ за подписью консультанта отдела партийной жизни и коммунистического воспитания Ю. Кудрявцева.
О сломе какого аппарата говорили Маркс, Энгельс и Ленин?
Товарищ Кудрявцев (это в те времена – товарищ, а теперь, наверное, господин?) учит меня следующему: о сломе "старой буржуазной государственной машины" – о смещении "старого чиновничества как особой привилегированной касты оторванных от народа и противопоставляющих себя ему людей".
Выходит, по Кудрявцеву, классики марксизма говорили вовсе не о сломе бюрократического централизма в собственном смысле слова, не об уничтожении этого иерархического механизма, стоящего над обществом, а об изгнании тех людей, которые служили в аппарате власти до социалистической революции, о замене одних чиновников другими.
Предположим, что это действительно так.
В одном из предисловий к "Манифесту Коммунистической партии" Маркс и Энгельс писали: "В особенности Коммуна доказала, что "рабочий класс не может просто овладеть готовой государственной машиной и пустить её в ход для своих собственных целей"". Ленин прокомментировал: "Мысль Маркса состоит в том, что рабочий класс должен разбить, сломать "готовую государственную машину", а не ограничиваться простым захватом её".
Что же получается тут с точки зрения Кудрявцева?
Просто захватить готовую государственную машину, овладеть ею – это значит завладеть аппаратом власти вместе с его прежними чиновниками, т е. не выгонять их, оставить на службе, а разбить, сломать – значит прогнать этих людей, а на их место посадить новых. Выходит, что под "готовой государственной машиной" классики подразумевали людей. И под "особой силой, стоящей над обществом" – тоже людей. Да если бы они хотели сказать, что особая часть общества стоит над обществом, так и сказали бы. Но нет! Они говорят: над обществом стоит особая сила – специфический механизм!
Выходит, по Кудрявцеву, что и под "государственной властью", которую трудящиеся должны уничтожить, – тоже людей? А под "государством в собственном смысле слова"? А под "машиной угнетения", "бюрократической машиной", "бюрократическим аппаратом", "иерархическим механизмом"?!
Не слишком ли много чересчур отдалённых "синонимов" слова "люди"? Да и к чему людей называть машиной и механизмом?! Для того чтобы запутать дело?
Какой смысл приобретает тогда следующая мысль из "Государства и революции" Ленина: "Энгельс подчёркивает ещё и ещё раз, что не только в монархии, но и в демократической республике государство остаётся государством, т. е. сохраняет свою основную отличительную черту: превращать должностных лиц, "слуг общества", органы его в господ над ним"?
Так как по Кудрявцеву, государство это и есть должностные лица, смысл данной выдержки должен выйти такой: основная отличительная черта должностных лиц заключается в их способности превращать должностных лиц из слуг общества в господ над ним – молоко превращает молоко в кефир! Не определённые условия – температура, специальные бактерии, а само молоко превращает молоко… – ну, не абсурд ли?!
Одно из двух: или классики не умели писать, или Кудрявцев не умеет читать.
Что значит представлять рассматриваемую проблему так, как представляет её Кудрявцев?
Это значит словосочетание "старая буржуазная государственная машина" прочитать как такой государственный аппарат, в котором все должности занимают буржуа. Это значит вычитать из работ Маркса, Энгельса и Ленина, что аппарат власти, состоящий из капиталистов, стоит над обществом, а состоящий из чиновников-профессионалов – нет. Это значит полагать, что марксизм утверждает, будто чиновники-капиталисты потому и являются оторванными от народа, что существуют за счёт чужого труда, а те "скромные" лица, которые позанимают их места после революции никак не смогут превратиться в оторванных!
Между тем Ленин в приведённом примере чётко и ясно говорит: Энгельс подчёркивает, что должностных лиц превращает из слуг общества в господ над ним, т. е. отрывает их от народа, ни что иное как государство, вполне конкретный, в корне определённый механизм властвования. Кто-кто, а данные учёные как раз всегда стремились к точности и ясности и в своих трудах зачастую только тем и занимаются, что распутывают всякие алогичности.
Так что, следовательно, дело тут не в классиках, а в Кудрявцеве: он смотрит в книгу, а видит фигу. Он совершенно не разглядел, что, определяя государство в собственном смысле слова как буржуазное, марксизм исходит из того, что эта сила, проистекающая из общества, но становящаяся над ним (над массой трудового народа), – эта обособленная сила (бюрократический аппарат) всегда паразитична по своей сущности.
Кудрявцев не сознал, не понял, что основными отличительными чертами государства марксистско-ленинское учение как раз и называет отрывание (если можно так выразиться) "слуг народа" от трудящихся и такое положение, когда парламент лишь выносит постановления, а проводят их в жизнь совсем другие люди – профессиональные чиновники.
Так что, представляя проблему так, как излагает, он обнаруживает всё то же "суеверное почтение к государству и ко всему тому, что имеет отношение к государству" (Ф. Энгельс) – суеверную веру в бюрократизм.
5
Таким образом, понимание Кудрявцева проблемы слома старой буржуазной государственной машины как смещения прежнего чиновничества является неправильным.
Просто захватить готовую государственную машину – это значит прогнать старое чиновничество и самим занять их места.
А сломать готовую государственную машину – значит вместо армии и чиновничества, вместо иерархического аппарата, "вместо особой силы для подавления выдвинуть на сцену само население" (В. Ленин).
Ликвидировать сам бюрократический механизм, уничтожить государственную власть – это значит вместо государства профессиональных служащих учредить такую политическую форму, при которой трудящиеся, получающие мандат доверия от своего коллектива и от депутатских собраний всех уровней, не превращались бы в господ над обществом. Это значит установить институт непрофессиональных "чиновников", организовать, как говорил К. Каутский, нечто в роде парламента из трудового народа.
Но – внимание! Внимание!
Здесь начинается самое сложное для понимания!
"Но в том-то вся и соль, – пытается объяснить нам, дуракам, Ленин, – что это "нечто в роде парламента" не будет парламентом в смысле буржуазно-парламентарных учреждений. В том-то вся и соль, что это "нечто в роде парламента" не будет только "устанавливать распорядок и наблюдать за управлением бюрократического аппарата", как воображает Каутский (и Кудрявцев иже с ним. – А. Т.), мысль которого не выходит за рамки буржуазного парламентаризма. В социалистическом обществе "нечто в роде парламента" из рабочих депутатов будет, конечно, "устанавливать" распорядок и наблюдать за управлением" "аппарата", но аппарат-то этот не будет "бюрократическим". Рабочие, завоевав политическую власть, разобьют старый бюрократический аппарат, сломают его до основания, не оставят от него камня на камне, заменят его новым, состоящим из тех же самых рабочих и служащих, против превращения коих в бюрократов будут приняты тотчас меры, подробно разобранные Марксом и Энгельсом:
1) не только выборность, но и сменяемость в любое время;
2) плата не выше платы рабочего;
3) переход немедленный к тому, чтобы все исполняли функции контроля и надзора, чтобы все на время становились "бюрократами" и чтобы поэтому никто не мог стать "бюрократом"".
Но какой бы сложной для понимания вся революционность этой теории ни представлялась, лично мне, кажется, тут всё ясно – явственно, как день. Чётко, как палец.
6
Поэтому продолжу полемику с консультантом журнала "Коммунист" Ю. Кудрявцевым.
Так чем же отличается социалистическое самоуправление народа от государства в собственном смысле слова?
Кудрявцев "разъясняет":
"Новое государство и организовано по-новому – политическую основу нашего общества составляют Советы народных депутатов, избираемые населением, подотчётные ему. Избиратели имеют право отзыва не оправдавших доверия депутатов и т.д. Пролетарское, а затем и социалистическое общенародное государство имеет принципиально иной характер, чем буржуазное. Это и дало основание классикам говорить о "полугосударстве", "не государстве в собственном смысле слова". (Как вы помните, сущность буржуазного государства в том, что это "машина для подавления одного класса другим")".
Не удивляйтесь, читатель, но тут, по-моему, нет ни одного слова правды.
Разве не о том же самом буржуазном парламентаризме ведёт здесь речь Кудрявцев, сам того ни капельки не понимая? Не о тех ли депутатах, которые лишь "устанавливают распорядок и наблюдают за управлением бюрократического аппарата"?! И не наивно ли полагать, что, кроме этого "нового", ничего другого не требуется?! Что политической форме управления для того, чтобы являться полугосударством, достаточно в основе своей быть советской?! Как известно, меньшевистские Советы (до Октября 17-го года) зиждились на той же самой политической основе.
Далее. Да, избиратели у нас имеют право отзыва депутатов. Но депутаты сменяемы-то не в любое время!
Затем. Сказать "социалистическое общенародное государство имеет принципиально иной характер, чем буржуазное" – это равносильно тому, что ничего не сказать. Просто поколебать атмосферу звуками.
Прочитав "разъяснение" Кудрявцева сверху вниз и снизу вверх, я так и не узнал, чем же отличаются друг от друга, согласно нашему консультанту, эти две формы управления обществом. Это на практике декларация становится движущей силой (и то при условии верного отражения момента!), а в теории она может выступить в лучшем случае лишь в роли фразы.
Может, консультант имел в виду, что эта принципиальная разность характеров заключается в том, что у нас депутаты избираются населением и отчитываются перед ним? Так в любой стране Запада парламентарии находятся точно в таком же положении.
Может, дело тут в том, что у нас депутаты народные, а у них… – чёрт возьми, а какими они ещё могут быть? Из кого ещё можно выбрать своих представителей, как не из людей?!
Сущность буржуазного государства в том, что это "машина для подавления одного класса другим".
Да, и это неверно. Потому что это сущность не только буржуазного парламентаризма, не только государства в собственном смысле слова, но и полугосударства – той политической формы управления, которая только и нужна трудящимся.
А соль именно буржуазного государства состоит в том, что это машина для подавления большей части общества, трудящейся его части, его меньшей частью, т. е. паразитическим классом!
7
С такой теоретической беспомощностью и алогичностью, с таким непониманием нашими учёными проблемы государственности и перспектив её развития мириться нельзя.
Нужно внести ясность.
Каковы же отличительные черты того нового аппарата принуждения, которым трудящиеся, дабы завоевать своё господство, должны заменить государство?
Вот характерные черты полугосударства, отмеченные Марксом и Энгельсом, изучившим опыт Парижской Коммуны, и изложенные Лениным в "Государстве и революции":
""Коммуна не была уже государством в собственном смысле слова" – вот важнейшее, теоретически, утверждение Энгельса".
"Здесь наблюдается как раз один из случаев "превращения количества в качество": демократия, проведённая с такой наибольшей полнотой и последовательностью, с какой это вообще мыслимо, превращается из буржуазной демократии в пролетарскую, из государства (= особая сила для подавления определённого класса) в нечто такое, что уже не есть собственно государство.
Подавляющим органом является здесь уже большинство населения, а не меньшинство, как бывало всегда. А раз большинство народа само подавляет своих угнетателей, то "особой силы" для подавления уже не нужно! В этом смысле государство начинает отмирать. Вместо особых учреждений привилегированного меньшинства (привилегированное чиновничество, начальство постоянной армии), само большинство может непосредственно выполнять это, а чем более всенародным становится самое выполнение функций государственной власти, тем меньше становится надобности в этой власти".
"Энгельс подчёркивает ещё и ещё раз, что не только в монархии, но и в демократической республике государство остаётся государством, т. е. сохраняет свою основную отличительную черту: превращать должностных лиц, "слуг общества", органы его в господ над ним. "Против этого, неизбежного во всех существовавших до сих пор государствах, превращения государства и органов государства из слуг общества в господ над обществом Коммуна применила два безошибочных средства. Во-первых, она назначала на все должности, по управлению, по суду, по народному просвещению, лиц, выбранных всеобщим избирательным правом, и притом ввела право отозвать этих выборных в любое время по решению их избирателей. А во-вторых, она платила всем должностным лицам, как высшим, так и низшим, лишь такую плату, которую получали другие рабочие". Энгельс подходит здесь к той интересной грани, где последовательная демократия, с одной стороны, превращается в социализм, а с другой стороны, где она требует социализма. Ибо для уничтожения государства необходимо превращение функций государственной службы в такие простые операции контроля и учёта, которые доступны, посильны громадному большинству населения, а затем и всему населению поголовно".
"Но централизм демократический Энгельс понимает отнюдь не в том бюрократическом смысле, в котором употребляют это понятие буржуазные и мелкобуржуазные идеологи. Централизм для Энгельса нисколько не исключает такого широкого местного самоуправления, которое, при добровольном отстаивании "коммунами" и областями единства государства, устраняет всякий бюрократизм и всякое "командование" сверху безусловно".
8
А чтобы это развёрнутое определение полугосударства как политической формы управления, формы, не перенесённой пока ещё из сферы теории в область нашего практического строительства социализма, чтобы эта научная характеристика стала понятной даже всякому шестилетнему ребёнку, для этого продемонстрирую, каким образом из государства появляется полугосударство – покажу простой арифметической выкладкой. Буржуазный парламентаризм = буржуазная демократия (власть меньшинства народа) + особая сила как орудие подавления (войска и чиновничество). Мы, трудящиеся, "округляем" или увеличиваем буржуазную демократию (проводим её с такой полнотой и последовательностью, с какой это вообще мыслимо!) до пролетарской (власть большинства народа), минусуем особую силу, и на место государства общество получает полугосударство – пролетарский демократизм.
Ещё раз: чем же отличается, в сущности, эта новая власть от нашей нынешней?
Отсутствием парламента, правительственной машины, постоянного войска, чиновничества, всех без исключения бюрократических аппаратов – это уже и дураку должно быть понятно.
А в чём корень превращения буржуазной демократии в пролетарскую? – Во введении выборности и сменяемости в любое время всех без исключения представителей общества посредством всеобщего избирательного права.
Всеобщее избирательное право отличается от индивидуального тем, что на предприятии, например, кладовщик не назначается директором, а выбирается коллективом, как и сам директор, как и все остальные прочие, как и самоё решение вопроса, какие должности следует учредить.
Ей-богу, говоря нижеследующие слова о Каутском, Ленин имел в виду Кудрявцева: "Каутский совершенно не продумал слов Маркса: "Коммуна была не парламентарной, а работающей корпорацией, в одно и то же время издающей законы и исполняющей их". Каутский совершенно не понял разницы между буржуазным парламентаризмом, соединяющим демократию (не для народа) с бюрократизмом (против народа), и пролетарским демократизмом, который сразу примет меры, чтобы в корне подрезать бюрократизм, и который в состоянии будет довести эти меры до конца, до полного уничтожения бюрократизма, до полного введения демократии для народа".
И как современно, как злободневно звучит сегодня следующее замечание Ленина: "Тут (речь идёт о Парижской Коммуне, реализовавшей полугосударство. – А. Т.) как раз всего нагляднее сказывается перелом – от демократии буржуазной к демократии пролетарской… И именно на этом, особенно наглядном – по вопросу о государстве, пожалуй, наиболее важном – пункте уроки Маркса наиболее забыты! В популярных комментариях – им же несть числа – об этом не говорят. "Принято" об этом умалчивать, точно о "наивности", отжившей своё время, – вроде того, как христиане, получив положение государственной религии, "забыли" о "наивностях" первоначального христианства с его демократически-революционным духом"!
Жаль, что у трудящейся части населения – даже у ведущих научных сотрудников исследовательских институтов – давным-давно отбит вкус к чтению сочинений Ленина!
9
Достижение качественно нового рубежа в области политики, социалистического самоуправления народа, – отмечалось на ХХVII съезде КПСС, – может произойти лишь в результате отказа от сложившихся стереотипов мышления и практики, на основе ясного понимания новых задач.
И здесь самая ответственная роль лежит на обществоведческой науке. А сможет ли она сама отказаться от предрассудков?
"В новой редакции Программы КПСС, – пишет мне Кудрявцев, – вопрос о социалистическом самоуправлении получил чёткое и ясное освещение".
Может, и не совсем чёткое, но ясное: "Партия заботится о том, чтобы в управлении обществом и государством последовательно проводились принципы социалистического самоуправления народа, то есть, чтобы управление не только осуществлялось в интересах трудящихся, но и закономерно, всё в большей степени становилось непосредственным делом самих трудящихся, не знающих над собой, по словам В. И. Ленина, никакой власти, кроме власти их собственного объединения"! Власти их собственного объединения!
Но ведь это лишь на словах. А на деле?!
10
Теперь – в отношении критики Кудрявцевым моего отклика на статью "Коммуниста".
"На с. 3 Вы пишите, – рассказывает мне сей господин, – что "гвоздь отмирания государства" заключается, в частности, в том, что "обязанности исполкомов и его управлений должны перейти к депутатам Советов". Иными словами, штатный аппарат Советов станет излишним. Но в следующем абзаце Вы говорите, что сущность процесса отмирания государства "лежит совсем в иной плоскости". Дело, конечно, не в логическом противоречии, а в существе вопроса. Думается, трудно представить себе, как на практике такие, например, функции отделов и управлений исполкомов, как борьба с преступностью или регулирование уличного движения, ремонт жилого фонда или строительство метро передавались бы депутатам-непрофессионалам, большую часть времени занятым по месту основной работы. Видимо, профессиональный аппарат, выполняющий специфические функции, требующие специальных знаний и подготовки, будет существовать весьма продолжительное время. И суть отмирания государства не в этом – вот здесь Вы правы".
Ну, во-первых, я пишу не гвоздь отмирания государства, а гвоздь "отмирающего государства" – это не одно и то же (отмирание есть процесс, а отмирающее государство – вещь, форма политического управления).
Во-вторых, тот факт, что обязанности исполкомов и их управлений должны перейти к депутатам Советов – это вовсе не в частности. Я потому и пишу "гвоздь", что считаю этот шаг на пути слома государственной машины главнейшим.
В-третьих, на самом деле я пишу так: "гвоздь отмирающего государства – в уничтожении разделения власти на законодательную и исполнительную". Это – положение Маркса. Я расшифровываю его применительно к условиям советской власти: в том, что обязанности исполкомов и их управлений должны перейти к депутатам Советов. Если подобное понимание суждения Маркса не правильно, Кудрявцев должен был дать правильное, объяснить, что означает сие уничтожение, раз уж оно должно быть осуществлено в обществе трудящихся.
Однако он это не сделал, и я не получил ничего противоположного своей точке зрения в этом плане. (Какое "искусство"! Это надо уметь – полемизировать, не выдавая своих взглядов!)
Он лишь признаётся, что ему трудно представить, как на практике депутаты осуществляли бы, например, борьбу с преступностью, регулирование уличного движения, ремонт жилого фонда или строительство метро.
Признание это не удивительно. Это и есть тот случай, о котором Энгельс сказал, что "люди привыкают с детства думать, будто дела и интересы, общие всему обществу, не могут быть иначе выполняемы и охраняемы, как прежним способом"!
Поразительно другое. Каким мизерным знанием нашей повседневной практики нужно обладать, чтобы представлять дело так, будто строительство метро осуществляет чиновничество отделов и управлений исполкомов! Не несметное количество "бумаг", не головотяпство, мешающее людям, рабочим и инженерам заниматься возведением объекта, а – само строительство! С ума сойти!
Что касается борьбы с преступниками, Маркс, рассматривая в "Гражданской войне…" основные черты народного самоуправления, вполне определённо говорит, что "постоянное войско", использовавшееся с этой целью во всех докоммунистических формациях, "должно быть заменено и в сельских округах народной милицией с самым непродолжительным сроком службы", то есть, иными словами, поочерёдной "вахтой" по поддержанию общественного порядка по месту своего жительства всех без исключения трудящихся.
Об этом же, как и об уничтожении бюрократического аппарата власти, говорится и у Ленина: пролетариат должен "разбить, сломать вдребезги, стереть с лица земли буржуазную, хотя бы и республикански-буржуазную, государственную машину, постоянную армию, полицию, чиновничество, заменить их более демократической, но всё ещё государственной машиной в виде вооружённых рабочих масс, переходящих к поголовному участию народа в милиции". Я не подчёркиваю соответствующих слов, они и так очевидны.
Добавлю только: как явствует из "Государства и революции" – чем всенароднее становилось бы выполнение функций современного Управления внутренних дел, тем меньше оставалось бы надобности в существовании этих функций (вследствие коллективности, всеобщности борьбы с преступниками их оставалось бы всё меньше и меньше. Да просто не стало бы самой возможности совершения преступления).
Имеется в данной теоретической работе Ленина и, так сказать, вариация на тему жилого фонда: "Сдача квартир, принадлежащих всему народу, отдельным семьям за плату предполагает и взимание этой платы, и известный контроль, и ту или иную нормировку распределения квартир. Всё это требует известной формы государства, но вовсе не требует особого военного и бюрократического аппарата с особо привилегированным положением должностных лиц"!
Вовсе не требует государства в собственном смысле слова, достаточно и полугосударства.
И это сказано об обществе, устанавливающем демократию, учреждающем полугосударство (власть большинства народа) – сказано, что это общество обретает способность на практике вести борьбу с преступностью, регулировать уличное движение и т. д. без бюрократических исполкомов – это сказано не в бровь, а в глаз! Не так ли?
Мало ли что Кудрявцев не способен представить себе!
Не говоря уж о том, что смешно и пытаться соединять марксистское учение о коммунальной политической форме управления обществом с нашей сегодняшней практикой общественного воспроизводства – это две вещи несовместные, т. к. действующие сегодня производственные отношения (по сути, частнокапиталистические) или те, что действовали вчера, при КПСС (по сути, государственнокапиталистические), не служат и не могут служить экономической основой социалистического самоуправления народа.
И, в-четвёртых, наконец, Кудрявцев не замечает здесь и того, что, определяя вслед за Марксом и Лениным отсутствие разделения власти на законодательную и исполнительную как одну из основных черт отмирающего государства (полугосударства), я говорю уже не о таких депутатах, которые большую часть времени заняты по месту основной работы, а о тех, в которых превратились бы эти с уничтожением данного разделения – в посылаемых коллективом на вполне конкретную сессию с достаточно чёткой повесткой и задачей претворения этой повестки в жизнь. (На другую сессию с иными вопросами коллектив может направить и совершенно других людей.) Речь здесь я веду уже о депутатах, посылаемых коллективами с отрывом от основной работы для того, чтобы у них была возможность выполнить "от" и "до" вполне конкретное поручение. При этом всякий коллектив может отозвать своего представителя в любое время.
Здесь теория, как говорит Ленин, приближается к той грани, где последовательная демократия, с одной стороны, превращается в социализм, а с другой, требует социализма.
11
Какого же социализма? То есть чего именно требует демократия в своём развитии? Чтобы ответить на этот вопрос, вернёмся к оговорке о том, что самоуправление трудового народа возможно лишь на основе совершенно иных, нежели нынешние, производственных отношений.
На каких же? Какими должны быть производственные отношения, чтобы служить экономической основой социалистического самоуправления народа? Что такое социализм не с политической, а с экономической точки зрения?
Оценим заодно, опять же, и ту лепту, которую только и смогли внести в решение данного научного вопроса наши придворные темнилы эпохи "совершенствования социализма".
Вот статья академика Т. Заславской "Человеческий фактор развития экономики и социальная справедливость"("Коммунист", 1986, № 13). Автор в качестве главного в назревших преобразованиях выделяет два вопроса – проблему согласования личных интересов работников с коллективными, коллективных с общественными и вопрос о социалистической справедливости.
"Ставя каждую категорию работников в определённые организационно-экономические условия, он (хозяйственный механизм, под которым Заславская подразумевает, как это принято было в те времена среди патентованных учёных, производственные отношения. – А.Т.) формирует тем самым её экономические интересы (например, коллективные формы организации и стимулирования труда заинтересовывают людей в получении максимума продукции при возможно меньших затратах)". И всё! Весь человеческий фактор развития экономики! Весь до копейки! Ничего больше вы не найдёте в данной статье на тему отношений людей в процессе производства, их роли в развитии экономики. (Как, впрочем, и во многих других статьях того времени.)
В какие именно организационно-экономические условия нужно поставить категории работников, чтобы их экономические интересы не противоречили друг другу, чтобы, попросту говоря, добиться единства "общего и индивидуального интереса" (Ф. Энгельс)? Как сделать, чтобы коллективные формы организации и стимулирования труда превратились в основу общественного производства – ведь коллективизмом-то и отличается социализм!
Об этом – ни слова. Как будто научного социализма как вполне конкретного течения в обществоведении просто не существует. Как будто не имеется теоретических трудов учёных, показывающих и доказывающих, как человечество планеты Земля придёт к социализму. Как будто нет и никогда не было звёзд первой величины данного учения – Маркса, Энгельса и Ленина.
Пробел этот необходимо заполнить.
Здесь не обойтись без нового взгляда на проблему сочетания централизма и самостоятельности предприятий – на проблему социалистической собственности .
Необходимо признать, что сложившееся представление о том, будто общенациональные интересы способен выразить лишь народнохозяйственный план, вырабатываемый центральными (верховными) органами планирования и управления, будто государственная собственность на вещественные условия производства по характеру более общественна, чем коллективная, – необходимо признать, что эти представления уже устарели, отстали от жизни. Как устарел и сам административный метод хозяйствования, несоответствие которого новому уровню развития производительных сил убедительно показывает и Т. Заславская, и все прочие публикации на общественно-экономические темы.
В чём же может и должен заключаться выход за рамки привычных, но уже отживших, принципов применительно к изменению производственных отношений? Каково теперь уже должно быть содержание организационно-экономических условий нового способа производства?
Прежде всего, на мой взгляд, оно должно отличаться – ещё раз возьмёмся за этот гуж – иным подходом к осуществлению единого хозяйственного плана страны. Место ныне устанавливаемых предприятиям фондов потребления должны занять отчисления от валового дохода предприятий – взносы на нужды общества взятого в целом. Другая часть валового дохода должна оставаться у коллектива предприятия для самостоятельного использования как на развитие своего производства, так и на удовлетворение коллективных и индивидуальных потребностей.
Такой подход явил бы нам, наконец, коллективную форму смычки производителя со средствами производства, коллективную заинтересованность не только в эффективности производства, к чему и ищет дорогу Заславская, но и вообще в содержательности жизни каждого человека!
Предположим, что третья часть валового дохода отчисляется на развитие общества как единой целостной системы, а две трети остаётся в распоряжении коллектива, его создавшего.
Предположим, что пропорция соотношения этих долей постоянна.
Что будет происходить в данном случае?
Заботясь о росте собственного коллективного и личного благосостояния – своих двух третьих, трудовой коллектив будет заботиться – автоматически – и об увеличении своего взноса на нужды нации. В той мере, в какой будет расти благосостояние коллектива, будет расти и взнос на нужды общества. Ну, о какой эффективности ещё мечтать?!
Сегодня коллектив даст чистой продукции, скажем, на сто единиц, семьдесят – на нужды своего производства и потребления, тридцать – на нужды общества. Завтра, допустим, – на двести, сто сорок – себе, шестьдесят – обществу. И так далее. Более того: если не будет необходимости в росте объёмов какого-то конкретного производства, то не нужно будет и это увеличение – разве нормальным людям к лицу заниматься мартышкиным трудом?! Лучше заняться производством совершенно иного товара.
Коллективное хозяйство – это, прежде всего, а точнее говоря, главным образом, форма связи непосредственного производителя со средствами производства.
Особенностью этой связи является то, что, во-первых, трудовой коллектив живёт, ведёт все дела свои на средства не из чужого и не из общего, а из своего кармана – на свой собственный доход. Во-вторых, очерёдность и объём производственных затрат определяет сам коллектив, исходя из соображений целесообразности в данной конкретной ситуации, в данном конкретном хозяйстве. И, в-третьих, оплата труда формируется в виде части вновь созданной стоимости (валового дохода) также самим коллективом и зависит, следовательно, от результатов хозяйствования коллектива, а не от того, что кто-то даёт ему сколько-то на эту оплату.
Вот где действительное согласование личных интересов с коллективными и коллективных с общественными! Единство частей, составляющих целое. Вот где появляется постоянная заинтересованность людей (людей! а не человеческого фактора) в повышении эффективности своего труда и производства. Вот где человек и трудовой коллектив превращаются в хозяина, которого так не хватает пока что ещё нашему обществу! Вот где достигается настоящее преимущество социализма – работа на себя, – о котором говорил ещё Ленин! Вот что такое социализм!
12
Могут сказать, что это действительно получилась бы какая-то коллективная собственность...
Отчего же мы так боимся этого понятия – "коллективная собственность"?
Маркс, например, совсем не чурался этих слов. В "Критике Готской программы" он прямо говорит, что в обществе, которое сменит капиталистическое, "вещественные условия производства" "будут составлять коллективную собственность самих рабочих".
"Но ведь это анархо-синдикализм! – Слышится мне вопль того или иного номенклатурщика. – Этот уклон Ленин навеки заклеймил на Х съезде партии как мелкобуржуазный!"
Да, заклеймённый и недопустимый анархо-синдикализм. Но – с какой точки зрения? С точки зрения человека, который умеет только заучивать слова. Который способен лишь выполнять команды.
Если мы откроем "Доклад и заключительное слово на Х съезде РКП(б) о единстве партии и анархо-синдикалистском уклоне", то увидим, что Ленин предал анафеме платформу "рабочей оппозиции" вовсе не на веки вечные, а (я цитирую) "примерно на десять лет" – на тот "срок, в течение которого можно было бы так наладить крупную промышленность, чтобы она создала фонд для подчинения себе сельского хозяйства"!
А почему необходимо было тогда, в 1921 году, это подчинение?
Потому что восемьдесят процентов населения России составляли в то время крестьяне-единоличники.
Давно уже у нас и крупная промышленность налажена, и в сельском хозяйстве труд и производство стали экономически обобществлёнными в результате коллективизации и потому не требующими подчинения городу, а всё ещё находятся теоретики, размахивающие пугалом анархо-синдикализма.
13
Ещё академик Т. Заславская говорит, что решению задачи согласования интересов в нашем обществе служит и социальная политика партии, целью которой является согласование интересов "общественных групп" – классов, городского и сельского населения, представителей физического и умственного труда, профессионально-квалификационных и должностных (даже должностных!) групп работников.
Не сближение классов, не уничтожение противоположности между городом и деревней, умственным и физическим трудом, а всего лишь согласование интересов, сглаживание противоречий. "Ведь группы, – говорится в статье, – занимающие разное положение, как правило, имеют разные интересы, согласование которых друг с другом, а также с интересами общества и является целью политики".
Извините. Но ведь это цель не социалистической политики, а капиталистической!
Преследование подобной цели может привести не к решению задачи "совершенствования социализма", а только к видимости её решения. Реализация данной цели в социальной политике может привести только к продолжению существования социальной неоднородности.
А к этому ли стремится само развитие нашей жизни?
Сближение классов – это не согласование различных интересов, а преодоление разности положения. Разности в общественно-экономическом положении людей. Сближение классов суть уничтожение их, превращение всех людей в таких трудящихся, которые могли бы жить лишь за счёт собственного производительного труда.
Эпитет "производительный" я даю для того, чтобы отметить в сознании читателя – это труд, доставляющий общественно-полезные продукты, предметы потребления. С уничтожением капиталистического способа производства, на место "старого разделения труда", писал Энгельс, "должна вступить такая организация производства, где никто не мог бы сваливать на других свою долю участия в производительном труде, этом естественном условии человеческого существования". Никто не мог бы! – Вот в чём всё дело. Вот в чём гвоздь сближения классов.
Добавлю ещё, что наше традиционно-советское учение о классах, стержнем которого является выделение двух основных – "рабочего" и "колхозного крестьянства" – с перспективой их слияния, уже давно отстало от жизни.
Классы, по Ленину, – большие группы людей, различающиеся местом (или ролью) в исторически конкретном способе производства.
А так ли уж сильно отличается место нашего рабочего класса в нашем способе производства от места, занимаемого в нём колхозным крестьянством? Ясно, как день: если и отличается, то вовсе не так сильно, как от места, занимаемого большой группой людей, именуемой государственными служащими и бюрократией.
Также и представление о преодолении различий между умственным и физическим трудом тоже уже не соответствует действительности.
Считается, что основное различие здесь в степени умственного напряжения: дескать, у носителей ручного труда она не так велика, как у представителей творческого; считается, что научно-технический прогресс сам собою приведёт к уничтожению противоположности умственного и физического труда, к преодолению существенных различий между ними – труд всех рабочих постепенно превратится в инженерный.
Неправильно здесь само предположение, будто слово "умственный" означает "творческий". Правильно понимать под ним контроль, умственный контроль над процессом физического труда. Противоречие тут между физическим трудом как исполнительным и умственным как законодательным. Именно так и ставил этот вопрос Карл Маркс: "Пока процесс труда является чисто индивидуальным, один и тот же работник объединяет все те функции, которые впоследствии разделяются. При индивидуальном присвоении предметов природы для своих жизненных целей работник сам себя контролирует. Впоследствии его контролируют. Отдельный человек не может воздействовать на природу, не приводя в движение своих собственных мускулов под контролем своего собственного мозга. Как в самой природе голова и руки принадлежат одному и тому же организму, так и в процессе труда соединяются умственный и физический труд". Впоследствии, как явствует из контекста, – это тогда, когда результат труда уже оказывается "общим продуктом совокупного работника", а форма его производства по-прежнему остаётся капиталистической.
Почему, к примеру, многие наши граждане сегодня потянулись к дачному садоводству и огородничеству? Какую красоту зачастую наводят на своих шести сотках! Каких результатов добиваются в данном виде совершенно обособленного, индивидуального производства!
Потому что в них заговорила кровь предков, как пишут современные идеалисты? Потому что в них проснулось "мужицкое чувство": все корни – в земле? А с чего бы это?!
Просто, чем дальше, тем больше (в силу развития производительных сил) в общественном секторе производства обостряется противоречие между этими двумя функциями труда – физической и умственной, – и, следовательно, потребность в соединении исполнительных функций с контролирующими, потребность в самостоятельном труде у людей возрастает. И раз эта потребность не удовлетворяется в крупном коллективном производстве, где люди являются, как известно, лишь наёмными исполнителями, им ничего не остаётся, как обращаться к сугубо индивидуальному виду деятельности.
14
Теперь о второй проблеме, выделенной Т. Заславской. О проблеме социальной справедливости.
"Для эффективного функционирования человеческого фактора в производстве, – говорится в рассматриваемой статье, – наиболее важен социально-экономический аспект социалистической справедливости, основным содержанием которого служит последовательное осуществление принципа "От каждого – по способностям, каждому – по труду"".
Однако следующие затем рассуждения автора дают нам такую трактовку вопроса, которая отличается явной философской ничтожностью, очень слабым постижением данного принципа социализма и условий его осуществления.
Заславская выделяет тут "три главных условия", необходимых "для того, чтобы каждый взрослый член общества мог трудиться в полную меру своих способностей".
Не могу согласиться ни с одним из них. Все три на поверку оказываются совершенно бессодержательными, пустопорожними, а, попросту говоря, болтовнёй, тщетно пытающейся придать себе видимость науки.
Скажу несколько слов о каждом из них отдельно.
1. "сближение "стартовых" возможностей для развития способностей людей, принадлежащих к разным общественным группам".
Но ведь социализм исключает принадлежность людей к разным общественным группам, так как тут всякий превращается в непосредственного производителя общественного продукта и, следовательно, с точки зрения общественно-экономического положения обладает одинаковыми со всеми "стартовыми" возможностями для развития своих способностей.
2. "распределение рабочих мест в общественном производстве в зависимости от личного трудового потенциала и деловых качеств людей".
Кто это может распределять рабочие места, определяя личные трудовые потенциалы людей? Что за сверхчеловек? Господь бог?
Кто в состоянии оценить способности индивида – выяснить, к примеру, сколько часов он может выдержать у станка без ущерба для своего здоровья, сколько часов именно сегодня, именно сейчас, именно в данном своём конкретном состоянии – сколько вообще ему нужно стоять у него? Компьютер?
Здесь человек уж сам должен соображать, исходя из своего практического опыта, из своих жизненных планов и устремлений – может быть, при помощи компьютера, но сам.
В выделении Заславской данного условия свою роль сыграло, по-видимому, традиционное представление социалистического производства только как сверху могущего быть упорядоченным. Представление, которое уже, как хорошо всем известно, разрушила сама жизнь. Представление, которое, как выяснилось, за социализм ошибочно принимает совсем иной способ производства – государственный капитализм.
3. "наличие у всех категорий работников общественного производства возможности трудиться в полную силу".
С этим условием ещё можно было бы согласиться, если бы первая половина принципа – "от каждого – по способностям" не подразумевала сама собою наличия возможности трудиться в полную силу. В противном же случае, однако, не могло бы быть и речи о реализации способностей – работа в полсилы есть работа в половину способностей.
Так что всё дело здесь состоит в том, в чём заключается содержание самой этой возможности. В отсутствии у рабочих вынужденных простоев, сменяющихся штурмовщиной, как утверждает Заславская?
Но ведь простои и штурмовщина – это следствие нынешних производственных отношений, нынешнего государственно-капиталистического способа производства, планирования сверху.
Следовательно, возможность трудиться по способностям может основываться лишь на принципиально иных производственных отношениях, характеризующихся уже не государственной, а коллективной собственностью на средства производства и планированием производства не сверху, а снизу.
15
"Последовательное распределение по труду предполагает, на мой взгляд, – пишет Т. Заславская, – пять главных условий: примерное соответствие уровня заработной платы разных категорий работников количеству и качеству их труда, а также относительной стоимости жизни в тех или иных районах страны;
искоренение всех незаконных доходов и социально справедливый уровень доходов в индивидуальном секторе производства;
единство потребительского рынка страны, то есть одинаковую доступность всех видов товаров всем группам трудящихся, равную покупательную силу рубля, кем бы он ни был заработан, а также примерное соответствие цен на потребительские товары их общественной стоимости (за исключением сознательного использования отклонения цен от стоимости для решения социальных задач);
социально справедливое распределение между государством и населением затрат на содержание детей, престарелых и инвалидов;
социально обоснованное соотношение между платным и бесплатным распределением потребительских благ".
Пройдусь по этим пяти главным условиям тем же самым способом.
1. Во-первых, почему – заработная плата? В собственном смысле слова заработная плата является ничем иным, как стоимостью средств существования наёмного трудящегося – отношением чисто капиталистического способа производства.
В социалистическом – на место этого отношения заступает результат труда, вновь созданная трудящимся стоимость. Ещё Н.Г. Чернышевский писал, что при отсутствии наёмных отношений не может быть и понятия об отделении рабочего от продукта, что и само понятие вознаграждения за труд сюда не подходит, поскольку предполагает существование постороннего лица (или инстанции), присваивающего продукт и выделяющего производителю лишь часть его. "Тут нужно, чтобы каждый работник имел побуждение к добросовестному труду не в постороннем надзоре, который уже не может уследить за ним, – разъяснял свою точку зрения Чернышевский, – а в собственном своём расчёте; тут уже нужно, чтобы вознаграждение за труд заключалось в самом продукте труда, а не в какой-нибудь плате, потому что никакая плата не будет тут достаточно вознаграждать за добросовестный труд, а различать добросовестный труд от недобросовестного становится всё менее и менее возможным кому бы то ни было, кроме самого трудящегося".
Касаемо же нашей нынешней "социалистической заработной платы", которую мы получаем сегодня, живя вовсе не при социализме, а при государственном капитализме, формирующейся как часть национального дохода в условиях перераспределения доходов предприятий и отраслей сверху и поступающей трудящимся как средняя величина, то неужели не понятно, что реализация социалистических производственных отношений как раз и привела бы к уничтожению всей этой уравниловки, которая сегодня откладывает столь негативный след на всю нашу жизнь, – к осуществлению принципа "каждому – по труду".
Во-вторых.
О том, что разных категорий работников при социализме не будет, я уже говорил.
Что касается примерного соответствия уровня доходов количеству и качеству труда, то почему именно примерное? Потому что есть нужды, общие всему обществу, на удовлетворение которых из продукта труда каждого трудящегося будет вычитаться определённая доля? Тогда, тем более, не понятно, почему именно примерное соответствие уровня доходов, так как эта доля всегда будет конкретно определённой – величиной, как уже говорилось, постоянной.
2. Искоренение всех незаконных доходов никак не может быть условием осуществления принципа "каждому – по труду", так как, наоборот, только реализация данного принципа может как раз искоренить незаконные доходы. Пока живой труд не свободен и именно потому, что он не свободен, принимаются в обществе законы, по которым он отвечает перед теми, от кого зависит. А раз существуют эти законы, наёмный труд неизбежно нарушает их, проявляя в этом нарушении своё, чем далее, тем более развивающееся стремление к независимости.
Касаемо социально справедливого уровня доходов для ответа вполне подойдут иронические слова Маркса из замечаний к программе Германской рабочей партии, в которой также (ещё во второй половине ХIХ века!) была сделана попытка формулировки данной справедливости: "Что такое "справедливое" распределение? – вопрошает Маркс. – Разве буржуа не утверждают, что современное распределение "справедливо"? И разве оно не является в самом деле единственно "справедливым" распределением на базе современного способа производства? Разве экономические отношения регулируются правовыми понятиями, а не наоборот, не возникают ли правовые отношения из экономических?"
3. Уже закрывая глаза на теоретическую неточность выражений, лишь повторю риторический вопрос Маркса: разве экономические отношения регулируются правовыми понятиями, а не наоборот?
4. Данное условие осуществления распределения по труду имеет совсем странный вид с точки зрения марксизма уже потому, что с введением социалистического общественного строя государство упраздняется – стало быть, оно никак не может взять на себя долю затрат на содержание кого бы то ни было.
5. Тут уже ничего не скажу, так как под социально обоснованным соотношением можно подразумевать такое количество различных вещей, что разговор о них слишком бы затянулся.
Сами видите, читатель: нет никакой возможности серьёзно заниматься выделенными Т. Заславской условиями, так как предположения, из которых она исходит или неверны, или туманны, или теоретически запутаны. Впечатление такое, что воззрения нашего автора уходят своими корнями глубоко в почву нашего сегодняшнего бытия и потому отличаются такими ненадёжными (разрушаемыми самой жизнью) постулатами, будто, будет ли человек прилагать все свои силы и способности зависит вовсе не от того, на себя или не на себя он работает, а от постороннего поощрения. Будто трудящиеся ни при каких общественно-организационных условиях не смогут прожить без указки сверху, будто – при всём при том! – труд давно уже стал свободным.
Впечатление таково, что результат труда академика Заславской не является вкладом в необходимые революционные перемены нашего общества, так как преследует цель совершенствования не производственных отношений в целом, а лишь частички их – распределительных.
Кажется, что данный доктор философских наук (марксистско-ленинских!) и понятия не имеет о том, что писал Маркс. О таком, например: "Всякое распределение предметов потребления есть всегда лишь следствие распределения самих условий производства. Распределение же последних выражает характер самого способа производства. Например, капиталистический способ производства покоится на том, что вещественные условия производства в форме собственности на капитал и собственности на землю находятся в руках нерабочих, в то время как масса обладает только личным условием производства – рабочей силой. Раз элементы производства распределены таким образом, то отсюда само собой вытекает и современное распределение предметов потребления. Если же вещественные условия производства будут составлять коллективную собственность самих рабочих, то в результате получится также и распределение предметов потребления, отличное от современного"!
Или о таком: "Материалистическое понимание истории исходит из того положения, что производство, а вслед за производством обмен его продуктов, составляет основу всякого общественного строя; что в каждом выступающем в истории обществе распределение продуктов, а вместе с ним и разделение общества на классы или сословия, определяется тем, что и как производится, и как эти продукты производства обмениваются".
16
Так что, естественно, содержание социалистической справедливости следовало бы определить сначала в сфере непосредственного процесса производства и обмена, а уж потом отыскалось бы оно само и в сфере распределения между членами общества предметов потребления.
Именно так и поступил Маркс, когда перед ним встала проблема социалистической справедливости. За сто с лишним лет до Заславской.
Он сначала отметил, что социалистическая справедливость может заключаться лишь в освобождении труда от ига капитала, в уничтожении разности общественно-экономического положения членов общества, в том, что никто не мог бы сваливать на других свою долю производительного труда, – то есть в такой экономической организации, которая основывается лишь на коллективном владении средствами производства и на коллективном регулировании производственного процесса. В такой экономической организации, которая только и может предоставить каждому возможность трудиться по способностям.
А уж потом перечисляет условия распределения по труду, которые сами собой вытекают из нового способа производства: из совокупного общественного продукта надо вычесть "во-первых, то, что требуется для возмещения потреблённых средств производства. Во-вторых, добавочную часть для расширения производства. В-третьих, резервный или страховой фонд для страхования от несчастных случаев, стихийных бедствий и так далее. Эти вычеты... – экономическая необходимость, и их размеры должны быть определены на основе наличных средств и сил, отчасти на основе теории вероятности, но они никоим образом не поддаются вычислению на основе справедливости. Остаётся другая часть совокупного продукта, – продолжает Маркс, – предназначенная служить в качестве предметов потребления. Прежде чем дело дойдёт до индивидуального дележа этой оставшейся части, из неё вновь вычитаются: во-первых, общие, не относящиеся непосредственно к производству издержки управления. Эта доля сразу же весьма значительно сократится по сравнению с тем, какова она в современном обществе, и будет всё более уменьшаться по мере развития нового общества. Во-вторых, то, что предназначается для совместного удовлетворения потребностей, как то: школы, учреждения здравоохранения и так далее. Эта доля сразу же значительно возрастёт по сравнению с тем, какова она в современном обществе, и будет всё более возрастать по мере развития нового общества. В-третьих, фонды для нетрудоспособных и пр., короче – то, что теперь относится к так называемому официальному призрению бедных. Лишь теперь мы подходим к той части предметов потребления, которая делится между индивидуальными производителями коллектива. В обществе, основанном на началах коллективизма, на общем владении средствами производства, производители не обменивают своих продуктов; столь же мало труд, затраченный на производство продуктов, проявляется здесь как стоимость этих продуктов, как некое присущее им вещественное свойство, потому что теперь, в противоположность капиталистическому обществу, индивидуальный труд уже не окольным путём, а непосредственно существует как составная часть совокупного труда. Каждый отдельный производитель получает обратно от общества за всеми вычетами ровно столько, сколько сам даёт ему. То, что он дал обществу, составляет его индивидуальный трудовой пай. Например, общественный рабочий день представляет собой сумму индивидуальных рабочих часов; индивидуальное рабочее время каждого отдельного производителя – это доставленная им часть общественного рабочего дня, его доля в нём. Он получает от общества квитанцию в том, что им доставлено такое-то количества труда (за вычетом его труда в пользу общественных фондов), и по этой квитанции он получает из общественных запасов такое количество предметов потребления, на которое затрачено столько же труда. То же самое количество труда, которое он дал обществу в одной форме, он получает обратно в другой форме".
1986