Смерть Stарика Эмари

               
   В этот вечер в баре у Джо как обычно было полно народу. Бар у него был не такой уж и большой, но к вечеру, желающих пропустить стаканчик - другой прохладного виски, перекинуться хотя бы парой слов или просто молча посидеть и послушать других, всегда находилось в избытке. Тем более что нам было не до жеманности и сантиментов, и любой из нас всегда с радостью готов был сесть на самый краешек скамьи, что бы освободить немного места вошедшему, такому же как и все мы - вечному охотнику за своей навсегда убежавшей удачей...
   В этот вечер всё было как обычно: кто-то спорил, кто-то из новичков строил планы на будущее, а кто-то предавался воспоминаниям, понимая, что никакого будущего у него уже нет, ни у него, ни большинства остальных. Но с каждым новым опустошённым стаканом голоса становились всё громче и всё веселее, словно невидимый и никому неизвестный бог золотистого виски, изгонял из наших сердец бога вечной зимы и его закадычных друзей - бога чёрной тоски и безумного бога извечной печали... Но к сожалению, в этот вечер, впрочем, так же как и в большинство других, эта гнусная шайка опять оказалась сильнее...
   ...Когда двери бара распахнулись и в проёме, вместе со стаей кружащих снежинок показался капитан Фэрроу, никто не удивился. На то он и полицейский, что б хотя бы иногда присматривать, пусть даже за очень добропорядочными гражданами. Но когда он, законченный трезвенник, молча прошёл к стойке и едва слышно, не глядя на старого Джо произнёс, -  Налей-ка мне виски, старина. И парням всем налей, да побольше... - то в тот же миг, вокруг установилась такая тишина, что звук льющегося виски показался мне самым громким из всего, что я когда-либо слышал.
   Понимая что случилось что-то действительно серьёзное, мы молча потянулись за стаканами и так и застыли в ожидании, пытаясь угадать, что же он нам сейчас сообщит - что через пару минут земля сорвётся и улетит к чёрту на рога, или что второе пришествие откладывается на неопределённое время из-за непогоды.
   Ждать нам пришлось совсем недолго, всего каких ни будь десять, или двадцать минут, пока Фэрроу хмурясь разглядывал свой наполненный до краёв стакан. А потом, видимо собравшись с духом, он развернулся к нам лицом, медленно обвёл всех нас затуманенным взглядом и тихо, почти шёпотом произнёс,
   - Простите меня парни, но у меня для вас всего одна новость и она плохая, очень плохая... Пару часов назад старый Эмари отдал богу душу... - и тут же, почти одним махом опорожнил свой стакан.
   Мы стояли как громом поражённые и не знали что думать. Вряд ли это была шутка, Фэрроу их никогда не понимал и всегда не любил. Но если всё это не розыгрыш, то что...
   С первого дня, с самой первой минуты, едва только на этом снегу появился отпечаток моего ботинка, я уже знал что в этих краях есть только одна болезнь - язва, и зовут её, Эмари...
   Он был самым мерзким, самым бессердечным типом из всех кого я знал, или о ком только слышал. С его имени всегда начинался очередной рассказ о какой-нибудь гадости, и им же обычно заканчивалась долгая череда ругательств или проклятий. Говорят, что там где тонко, там и рвётся. Так вот, там где рвалось, всегда первым оказывался старик Эмари... Едва только у кого-нибудь начинались трудности, с едой ли, со снаряжением, или просто с деньгами, как тут же, словно злой дух, из-под снега появлялся Эмари и договориться с ним можно было только на его условиях, а условия его были словно удавка на шее. И с каждым днём петля эта затягивалась всё туже и туже, до тех пор пока ты попросту не задыхался.
   Наши собаки, даже среди короткого лета, нежась на солнце и бездельем нагуливая себе бока перед зимой, ели в десятки раз лучше, чем ел старый Эмари, даже по особым праздникам. Мы считали деньги долларами, а он центами, мы мерили золотой песок унциями, а он крупинками. Мы, даже самой голодной зимой, считали хлеб кусочками, а он, даже в изобильи считал его по крошкам. Стоило кому-нибудь проиграться в карты, так не успевал он бросить их на стол, как тут же появлялся Эмари и предлагал ему деньги в долг. Да только проценты были такими, что у многих даже язык не поворачивался назвать ту сумму, которую они будут должны ему уже к завтрашнему утру... Эх, да что тут говорить, много чего такого наделал в своей жизни покойный старик. И хотя я ни разу не попался к нему на крючок, я знал, я был абсолютно уверен, что если есть на свете бог жадности, то он по сравнению с Эмари просто транжира и мот...
   Из забытья всех нас вывел хриплый голос Энди “Шулера”, который больше всех и натерпелся от “услужливости” Эмари. Парень он был весёлый, даже через чур. И погулять любил, и выпить, и в карты поиграть, но к сожалению, делать всё это хорошо и с толком он так и не научился.
   - Послушай Фэрроу. За выпивку, тебе конечно спасибо, но только ты по моему малость чего-то перепутал. Это же не плохая, а самая лучшая новость которую  слышал я за всю свою жизнь. Уж не думаешь ли ты, что мы тут будем рыдать и убиваться из-за смерти этого кровопийцы. Туда ему и дорога. Правильно я говорю, или нет…?
   - Правильно... Правильно... Надо отметить сегодня это радостное событие... - раздалось в ответ и Энди с улыбкой посмотрел на Фэрроу.            
   - Но может мы что не так поняли, а, капитан? Может ты говорил о каком-то другом Эмари которого мы не имеем чести знать, и который был истинным джентльменом и настоящим другом хотя бы двум, трём неизвестным нам гражданам?
   - Нет, господа, мы с вами говорим об одном и том же человеке. О том, кого я всю его жизнь знал слишком плохо и так же плохо, так же непозволительно плохо смел о нём думать.
   - Да брось ты, капитан. Сдаётся мне, что попросту водишь нас за нос...
   - Точно, Фэрроу. Брось ты дурачиться и расскажи нам по правде, что же чёрт возьми произошло, - нехотя проворчал Стен-Молчун.
   - Что произошло... - Фэрроу немного помолчал. - Знаете парни, я ведь был наслышан о финансовых подвигах старика Эмари, впрочем, как и любой из вас. Он всегда был моей головной болью и я очень боялся, что рано или поздно, кто-нибудь из вас отправит его на небеса. Не из желания поживиться, а так, со злости. Я частенько предупреждал его, что когда-нибудь всё это очень плохо кончится, а он только усмехался и глядя мне в глаза, повторял - Зря стараешься капитан, зря. Ведь ты пытаешься напугать людьми того, кто уже очень давно перестал бояться даже бога...
   Так вот сегодня, где-то после полудня, пошёл я к старику, гляжу, а его и нет больше с нами. Умер старик, с утра уж преставился бедолага... Он умер тихо, спокойно, без мук, без страданий, без боли. Умер в одно мгновенье. Видать выбрался он покурить, устроился на крыльце, да так и отдал богу душу. Его старая, закопчённая трубка вывалилась из рук и лежала на нижней ступеньке, а по старым, изношенным брюкам рассыпались крошки самого дешёвого табака. Но для того что бы убедиться в том, что всё произошло именно так, кликнул я проходивших мимо Майки Сондерса и его дружка, Беспалого Боба, и мы втроём за пару часов перевернули всё вверх дном в лачуге у Эмари и не нашли... не нашли ничего...  Ни единого доллара, ни одной крупицы золотого песка... Ничего... Вот тогда то я и засомневался. Не в том, что кто-то приложил руку к смерти старика, а в том, что я был первым, кто об этом узнал. Отправив огорошенных Майки с Бобом восвояси, решил я покопаться в сундучке у старика, где ещё в самом начале наших поисков заприметил кучу каких то бумаг. И я нашёл, нашёл то что искал. Я нашёл ответы на все свои вопросы, но клянусь Господом и его священным писанием, мне от этого стало только хуже...
   - Что ж ты там нашёл, Фэрроу. Никак долговые расписки губернаторов всех штатов и самого президента в придачу... сохрани его Господь от чумы да от проказы - подшутил кто-то позади меня. Но никто из нас даже не улыбнулся, ибо было в голосе Фэрроу что-то такое, что не позволило нам этого сделать. А он в это время вытащил из своей походной сумки кучу каких то бумажек и прищурившись посмотрел на Энди.
   - Ты знаешь Энди, в этой чёртовой дыре, ты сегодня единственный человек которому я по настоящему завидую.
   - Капитан, - улыбнулся Энди, - неужто старый кровосос завещал мне все те деньги, которые у меня же и выманил.
   Фэрроу приблизился к Энди почти лицом к лицу и прошептал,
   - Нет, парень, он завещал тебе нечто гораздо большее, своё прощение. А попутно он  ещё забронировал тебе лучшее место в раю. Почти рядом с самим господом богом, где-то под крылом у архангела Гавриила.
   - Ну ты и скажешь иногда капитан. Неужто этот старый сквалыга и до архангелов
добрался? Ай да Эмари... Ну уж им то он наверное под честное слово занимал, или и от них тоже расписки имеются?
   - Нет, Энди, не имеются. Только честное слово. Здесь вообще нет ни единой расписки. Видимо он уничтожал их сразу же, как только вы возвращали ему долги. А может быть даже и до того... Старый Эмари не хранил у себя свидетельства вашего падения.
   - А что же тогда он хранил...
   - Я расскажу тебе Энди, не волнуйся. Непременно расскажу. А пока, джентльмены, я хотел бы задать вам пару вопросов. Скажите мне друзья, кто-нибудь из вас, кто не терял головы от выпивки да развлечений, кто честь по чести, большую часть из заработанных денег отправлял домой, жёнам да детишкам, кто терпел и терпит эту проклятую жизнь вдали от родных и близких, посреди вечного холода и снега только затем, что бы когда-нибудь оседлать свою удачу, вернуться домой победителем, и дать своим деткам всё то, о чём сам никогда не посмел и мечтать, кто-нибудь, хотя бы хоть раз попадался на удочку Эмари? Молчите? Ну так я вам скажу. Никто... А попадались только такие, как ты Энди, кто только и думает о том, как бы выпить послаще, да погулять повеселее. Не хмурься, Энди, не надо. Ты лучше ответь мне, почему тебе приходилось просить деньги у Эмари, ведь ты знал, что он в очередной раз сдерёт с тебя семь шкур, да ещё и с мясом? Да потому, что рано или поздно, каждый из присутствующих здесь, отказывал тебе в очередном займе. Ведь все прекрасно понимали, что деньги нужны тебе не для дела, а так, в очередной раз погулять да напиться. И со всеми вами, должниками старого Эмари происходило то же самое. Все вы попадали к нему, как в лапы к дьяволу, но только после того как от вас отворачивались и люди, и боги. В этом, именно в этом была его правда, его месть, его боль, страшная боль всей его жизни, которая его и убила...
   Все мы звали его стариком, ведь он и выглядел как старик, хотя на самом деле ему только-только минуло пятьдесят... И никакой он был ни Эмари... Его звали Гуд, Стенли Гуд. Вот она вся его жизнь, на этих бумажках. Из года в год, изо дня в день. Почти тридцать лет самой проклятой жизни, тридцать лет ежедневной боли... И изменить уже нельзя ничего, к сожалению... Поздно... Слишком поздно... Вот оно, начало этого кошмара - Фэрроу взял из стопки верхний лист и прочёл,
                “Дорогой, любимый мой Стенли.
Прости, что я не писала тебе почти две недели. Просто на меня столько всего навалилось, всё никак руки не доходили. То дочурка наша приболела, то со мной творилось что-то неладное, всю ночь пролежу без сна, а стоит заснуть, как тут же и просыпаюсь. Оглянусь вокруг, а перед глазами моими туман, да искорки плывут в том тумане, медленно так, и оседают куда-то во тьму. Наверное я просто устала без тебя. Одна, днём и ночью одна, не с кем даже словом перемолвиться. Малышка то наша ещё не говорит, только улыбается и лопочет о чём-то сама с собой, храни её Господь и Пресвятая Дева. Да, Стенли, я-то, прости господи, чуть о самом главном не забыла. Наша Лизи уже встала на ножки, представляешь. Я её кроватку передвинула поближе к комоду, на котором наши с тобой фотографии. И вот, сегодня с утра грею я воду что бы искупать нашу девочку и слышу, что-то она вдруг с утра разговорилась, да безумолку, а голосочек у неё уж до того нежный да ласковый. Вошла я в комнату потихоньку, гляжу, а доченька наша стоит в кроватке, держится за край и смотрит на твой портрет, да рассказывает тебе что-то, да улыбается и ручки к тебе тянет. Вот так вот. Стенли, любимый, приехал бы ты, а? Ну их эти деньги. Может и без них как-нибудь, выберемся, а. А то ведь дочь так и растёт без тебя, да и я уже вся истомилась. Тяжело мне одной, милый, ох как тяжело. Я знаю, любимый, я знаю, что и тебе там не сладко, знаю, что тебе ещё тяжелее чем мне. Знаю, что не ради собственной радости забрался ты так далеко от дома, знаю, всё я знаю дорогой, всё... Просто что-то я... Прости меня родной, всё у нас будет хорошо, ведь правда? Обязательно будет. Люблю тебя, люблю больше жизни. Твоя, надеюсь... нет, уверенна, горячо любимая тобою жена...”
   - А вот ещё одно письмо. Но из него я прочту только самое главное
   “... Приезжай, мой любимый, возвращайся как можно скорее. Помнишь я как-то писала тебе про туман перед глазами, про искорки. Так вот, не решалась я как-то тебе говорить, но всё это время у меня нещадно болит голова. Каждый день, каждую минуту. Словно огонь изнутри. А временами, перед глазами у меня всё как поплывёт, да так, что я и на ногах устоять не могу. Я теперь и малышку нашу на руки брать боюсь, а ну как грохнусь я, да её ни за что, ни про что покалечу. На той неделе не выдержала я, да и сходила к доктору. Рассказала ему всё как есть, а он давай мне в глаза заглядывать, да, прости господи, в рот, вроде как я ему кобыла племенная. А потом тычет он мне пальцами в голову да в шею, расспрашивает про боль, а сам всё хмурится, да хмурится. В общем, надавал он мне каких то порошков, да наказал, что б из родни кто к нему заглянул. А кто заглянет то? Ты ведь знаешь милый, у нас с тобой родни только мы сами и есть, ты, да я, да наша с тобою дочурка. А порошки эти я не пью, а то пару раз попила, боль вроде как прошла, да только я потом целый день как во хмелю проходила. А на утро боль вернулась, да только без этих порошков мне уже и солнце не солнце, и небо не небо, и жизнь вроде как и не жизнь. Так что обойдусь я как-нибудь без них. Хотя и тяжело... больно...
   - А вот три расписки Стенли Гуда старику Эмари.
   Фэрроу развернул три аккуратно сложенных листка.
   - И на каждой последующей, сумма в несколько раз больше чем на предыдущей... Пару раз слышал я эту историю от разных людей, только ведь случилось всё это давно, когда нашего городка и в помине не было. И разве мог я подумать, что наш старый Эмари и есть тот самый бедолага Гуд... После того, как получил он это письмо, понял видимо, что дела у его жены и в правду не ахти, ну и засобирался в дорогу. А перед этим, ведь золотого песку у него было совсем немного, хотя и трудился он как вол, от зари до зари, не везло ему, просто навезло, выпил он вечерком пару виски, да решил рискнуть в карты. Но только вместо прибавки, спустил он весь свой небольшой капитал подчистую, да ещё и должен остался. И был у них там некий старик, Эмари, который ссужал деньгами всяких бедолаг, да под такие проценты, что даже черти в аду со стыда глаза от него воротили. Ну и что было делать этому несчастному Стели Гуду - и долг нужно отдавать, и домой к жене надо бы торопиться. А ведь за пару часов не намоешь песку столько, сколько проиграл за ночь. Ну он и подался сам в лапы к этому Эмари. Так мол и так, выхода у меня никакого. Одна говорит надежда, что во второй раз повезёт, должно повезти. Дай говорит мне денег до утра, а я отыграюсь, я обязательно отыграюсь. Ну тот и дал. На своих обычных условиях. И то же самое повторилось и на второй день, и на третий. Парень этот, говорили, вроде как обезумел. Сам лез в пасть к тигру всё глубже и глубже... А хотя, что ему оставалось делать...
   Опять пошёл он к Эмари, просил его умолял, в ногах валялся, дай мне, говорит, два, три месяца. Разреши съездить к жене, вот, почитай её письма. Я вернусь, я очень быстро вернусь, только вот разузнаю, что с ней, с бедняжкой приключилось.
Но Эмари ни в какую, даже не притронулся к письмам. Пока со мной не рассчитаешься, о доме и не думай. Ну а Стенли взял, да и сбежал. Без запаса еды, без смены белья. Просто взял своё старое, дешёвое ружьё, за которое ему не давали ни цента, немного патронов, прыгнул посреди дня в чужую упряжку, да и сбежал. Никто и пальцем не пошевелил что бы его остановить, но Эмари, как только узнал об этом, сразу поднял на ноги всю конную и пешую полицию, предъявил им для пущей важности долговые расписки и тут для Гуда всё началось, да сразу же и закончилось. Поймали его на третьи сутки. Собак он загнал, шёл пешком, без снегоступов. Голодный, в каком то смертельном бреду, не то что бы шёл, а уже почти что полз и всё повторял - Лизи, Кэрол... Кэрол, Лизи...
   Его арестовали, и пока суть да дело, то да сё, в общем выкарабкался он из этой ямы только тогда, когда жизнь его была сломана окончательно. Кэрол к тому времени уже померла, упокой Господи её светлую душу... Ну а поскольку родных у них никого, малышку Лизи отдали в приют для сирот. Он искал её больше года, но так и не нашёл. Тут даже есть письмо от директора одного из приютов...
                “Уважаемый мистер Гуд.
    Сэр, проверив все имеющиеся у нас документы, я вынужден сообщить вам, что не имею возможности сообщить вам в точности, где может находиться ваша дочь, Элизабет Гуд. Потому как приют в который она была определена, к сожалению сгорел. А во время пожара, что вполне естественно, воспитатели были заняты спасением детей, а не документов удостоверяющих их личность. Единственное за что я ручаюсь, так это то, что дети, все дети были спасены и никак не пострадали. А поскольку приютов в нашем городе всего два, то многие из детей были спешно перевезены в соседние города, туда, где им был бы обеспечен надлежащий уход. На этом, к моему искреннему сожалению, всякие следы вашей маленькой дочери теряются совершенно и я бессилен помочь вам хотя бы чем-нибудь. Но если это утешит вас хотя бы в какой то мере, уверяю вас, что дочь ваша непременно жива и здорова. Да хранит господь вас и вашу маленькую дочь. И помните, я непременно разыщу вас в том случае, если мне удастся разузнать о ней хоть что-нибудь.
                С искренним почтением, Баннистер Хаксли,
                директор-распорядитель первого сиротского дома.
   - Вот после всех этих бесплодных поисков он и вернулся сюда - продолжал Фэрроу - Но только Стенли Гуд, его сердце и душа, остались там, рядом с могилой его жены, в городе, где в одном из сиротских домов подрастала его дочь, маленькая Лизи, которую он так никогда и не увидел. А сюда, в снега и холод, вернулось лишь тело, такое же холодное как и всё вокруг, тело старика Эмари...
   - Энди - капитан вновь остановил свой взгляд на “Шулере” - Помнишь, когда я сюда только вошёл, то сказал, что Эмари купил тебе место в раю. Это чистая правда парень, как есть правда. Ведь ты один перетаскал старику денег больше, чем все остальные вместе взятые. И как ты думаешь, куда же он их девал?
   - А я почём знаю - Энди опустил глаза, не в силах смотреть на Фэрроу.
   - Вот, вот они все твои деньги, твои, и всех остальных. - Фэрроу почти что кричал, а глаза его подёрнулись влажною дымкой и сверкали, горели как будто бы чёрные звёзды. - И все деньги самого старика тоже здесь, ведь он никогда не сидел сложа руки, хотя и мог себе это позволить. Вот, - Фэрроу тряс перед нашими покрасневшими глазами, толстой пачкой бумаг. - Вот они все ваши деньги, до последнего цента. Знаете что это такое... Это уведомления отправителю, о том что чек его доставлен по назначению.  Все деньги, и свои, и ваши, те что вытаскивал он из ваших карманов, даже не из карманов, а из глоток, ведь вы бы их всё равно пропили бы да прогуляли. Все эти деньги, день за днём, год за годом отправлял он по разным сиротским домам, оставляя себе ровно столько, что бы не помереть с голоду...
   Фэрроу отвернулся, но я успел заметить что глаза его наполнились слезами...
Большинство из нас догадалось о местонахождении денег старика Эмари сразу, как только Фэрроу начал потрясать этой кипой бумаг, но разве могли мы поверить, что именно это и скажет он вслух. И когда капитан всё же сказал это, то все мы словно окаменели.
   - Так вот Энди, выходит что ты, сам того не подозревая и только благодаря своему лютому врагу, наконец то совершил в своей жизни что-то не только правильное, но и праведное. Так что ты теперь каждый день молиться за него должен... Вот так вот... Вот так... 
   Трудно, невозможно описать тишину окружившую нас. Дыхание наше замерло и стояли мы без движенья, оглушённые, раздавленные этой правдой о боли. Мы, почти два десятка сильных, крепких мужиков, что не боялись ни бога, ни чёрта, стояли уставившись в пол, пытаясь спрятать друг от друга глаза, покрасневшие, полные слёз и тоски... Но разве могли мы спрятаться от себя, от своей совести, от своей памяти, от своего тягостного, запоздалого раскаянья...
   И вдруг, какая то крамольная мысль стала пробиваться ко мне сквозь эту, почти церковную тишину. И едва ль через пару минут я вцепился в неё и вспомнил...
   - Послушай, Фэрроу. А помнишь, пару лет назад что-то там приключилось у старика Эмари с малышом Нортом? Ты ещё всё ходил, да ругался, мол ещё одна душа попалась в лапы дьяволу.
   - Да, да Фэрроу. Было такое, - зашевелились вокруг.
   - Вот она, вот она расплата, чума на мою голову. Я уж думал что никто из вас об этом не вспомнит. Да, чёрт вас всех подери, было, было такое... Всё в этом мире уже когда-нибудь было и всё повторяется множество, множество раз. До тех пор, пока кто-нибудь не разорвёт это круг и не закончит самую грустную, самую тягостную историю правильно, по-человечески, по-людски, так, как угодно Богу... Я не буду оправдываться, парни. Я просто напомню вам, как всё это было. Если кто из вас подзабыл, то всё это произошло когда за Рогатым Хребтом, у ручья Одинокой Собаки, золотые самородки, словно дождевые черви стали сами вылезать из-под земли. Именно в то утро, когда Красный Ворон принёс вам это радостное известие и вы, всей толпою рванули бегом к своему блестящему, жёлтому счастью, малыш Норт и получил письмецо от своей ненаглядной. Оказалось что их единственный сынишка здорово заболел. В лёгких у него завелась какая-то гнусная подлость и стала себе процветать за счёт его слабенького здоровья. Ну, значит, осмотрели его эти чёртовы жабы в золоченых пенсне и говорят его молоденькой мамаше, мол, сударыня, надо вам готовиться прослушать церковный колокол в связи с расставанием навсегда. Вроде как, осталось вашему дорогому сыночку только разок пошалить, так вы его даже наказать не успеете. В общем, всякая такая ерунда, и что вы ещё так молоды, у вас ещё всё впереди, а здесь уже слишком поздно что-либо делать... Ослы головозадые... Но к счастью, не на ту они напали. Жёнушка нашего Норта кинулась туда, сюда и добрые люди ей объяснили, что надо ей как можно быстрее увозить сынишку из вечной сырости местных болот и разбить свой лагерь там, где круглый год светит яркое солнце. Туда, где воздух прозрачен и чист, так же как и небо над головой, а при слове снег, телята боязливо прячутся под хвостами своих красно-бурых мамаш, а местные жители смотрят на тебя как на дурака, тщетно пытаясь понять, о чём это ты им тут толкуешь. В общем, молодая мамаша тут же снялась с якоря, продала дом вместе со всеми пожитками и на следующий же день, отправилась со своим сыночком в эти самые солнечные края. А малышу Норту отбила срочную депешу с точным указанием широты и долготы того городка, где в скорости и собиралась обосноваться… И вот, где-то около полудня, иду я по улице, а вокруг ни одной живой души, ведь вы все с самого утра побежали собирать золотишко. Прошелся я уже почти до конца нашего воскресного выгула, как вдруг вижу, с холма, от хижины старика Эмари спускается малыш Норт со своей нехитрой поклажей,  - рюкзак за спиной, да пара сумок в руках. Я думаю, на всё, раз Малыш ходил к Эмари, значит жди беды. Дождался я его и говорю, мол, послушай сынок, что у тебя за дела с эти чёртовым злодеем? А он мне, да бросьте вы капитан, никакой он не злодей, во всяком случае не больше нас с вами. Потом показывает мне письмо и говорит что должен срочно покинуть наше славное, добропорядочное общество. А сам хмурый такой, словно и не он это вовсе. Ну вот, развернулся он и пошёл, и даже не оглянулся ни разу. А я стою и думаю, ну всё, пропал, пропал парень...
   А сегодня получаю я от него письмо, что у него мол всё в порядке. Паренька своего они слава богу отстояли. Не сразу конечно и с большим трудом, но спасли... Вот так вот. И теперь он здоровее и крепче всех своих дружков, с которыми от зари до зари носятся они средь высокой травы, словно стадо вольных, не знавших узды жеребцов. А ещё он написал, что выехал к нам в тот же день, когда отправил письмо и не один, а вместе со всей своей семьёй. Правда ненадолго, на неделю или может быть на две. Работы говорит, сейчас немного, молодняк мы сбыли, а за хозяйством присмотрят их гости. Они там приютили у себя семью таких же бедолаг, какими были сами всего несколько лет назад. Только кроме больной малышки нет у них больше ничего, ни денег, ни пожитков. Они ходили по дворам надеясь получить какую-нибудь работу, да всё без толку. А наш малыш Норт, как узнал про их беду, так тут же и поселил их в своём доме... В этом он весь, наш малыш. Приютил у себя незнакомцев, ни за работу, не из выгоды, а просто так, взял и впустил к себе в дом, мол пока не обживутся да не встанут на ноги. А под конец, он написал, что уже не первый год пишет письма старику Эмари и пытается уговорить того перебраться к нему в дом, пожить себе в тишине и покое на всём готовом, и хотя бы на старости лет погреться под тёплым, никогда не остывающим солнцем Аризоны. Но у меня, говорит, ничего не получается и на этот раз, я очень рассчитываю на вашу помощь. И хотя мистер Эмари запретил мне рассказывать правду, я хочу что б вы знали, всем самым дорогим в своей жизни я обязан именно ему, старику Эмари... Там же в сундучке у Эмари я нашёл письмо от славной жёнушки малыша Норта, храни Господь её и её сыночка. Она благодарила старика и хвалила его на чём свет стоит, называла его ангелом, которого бог прислал на землю затем, чтобы он спас её сыночка от безвременной кончины. И теперь, - писала она, каждый вечер перед сном я молюсь о вас и благодарю бога за то, что он создал нам на счастье вашу, самую добрую, самую светлую душу на земле. А каждое утро, едва взглянув на солнце, вижу я в небесах ваше лицо, хотя мы с вами ни разу и не встречались, и кажется мне что это не солнце, а ваша доброта дарует нам это тепло, эту жизнь и эту непреходящую, вечную радость бытия...
   И только прочитав её письмо до конца, я понял, я понял всё...
У малыша Норта были кое-какие деньжата, но как всегда, не так уж и много. А попросить ему было просто не у кого, ведь все вы, с самого раннего утра убежали за дальний хребет. Да и мог ли он просить у вас денег, нет, ведь все вы, большую часть года сидите тут по горло в снегу совсем не от избытка наличности. И почти у каждого из вас тоже есть и жёны, и дети. Только, слава богу, здоровые… В общем, малыш Норт, этот бедный большой ребёнок, пошёл туда, где, как он был уверен были эти самые деньги, много денег. И именно в тот день, после недолгого разговора, старик Эмари и открыл малышу тайну всей своей жизни, заставив того поклясться, что никто из нас её никогда не узнает. Он открылся, он рассказал малышу всю свою жизнь, он показал ему корешки переводов за все эти, почти тридцать лет. И сделал он это вынуждено, ибо как ни хотел он помочь малышу, но в этот день у него не было, просто не было этих проклятых денег, ведь всего пару дней назад он в очередной раз отправил все собранные деньги детишкам.
  Но ты не отчаивайся сынок, - сказал он малышу. - Ты первый, кто за долгие годы увидел во мне человека, хотя я и скрываю это от всех, стараюсь скрывать. Ты первый, кто пришёл попросить у меня деньги на благое дело и я помогу тебе, я тебя обязательно выручу. Ты не думай ни о чём, собирайся и поспеши к своей славной жёнушке, к своему сынишке. Завтра к вечеру, истекает срок у одного из моих должников и клянусь тебе своей загубленной жизнью, что все эти деньги я тотчас отправлю на выручку славной миссис Норт, самой преданной и храброй женщине на свете. Ты только оставь мне адресок вашей новой пристани и ступай, ступай себе с богом... Ты ещё не успеешь туда добраться, а этими деньгами уже вовсю будет командовать твоя славная старушка...
   И сколько малыш Норт не пытался всучить старику хоть какую-нибудь расписку, тот всё отказывался, говоря - Нет, сынок. Не пристало тебе обижать старика Эмари. Никогда не возьму я с тебя никакой расписки, потому как друзьям я привык верить на слово. А расписки я беру только с врагов, с тех, кто спит и видит меня глубоко под землёй, под свеженасыпанным холмиком… И он сдержал своё слово, он помог малышу и помог ему не раз и не два...
   А вот, что написал старику Норт-младший. Послушайте, послушайте вы все, заснеженные бродяги. И хотя в этих детских каракулях трудно отличить одну букву от другой, вы всё-таки послушайте правду о старике Эмари, ибо эту правду вам скажет ребёнок. А ребёнка нельзя обмануть, ибо он видит, он чувствует всё своим трепетным, крохотным сердцем. И если эта правда не заставит всех вас зарыдать, значит блеск золота уже навсегда ослепил ваши души, а вечная стужа засыпала снегом не только эту промёрзлую землю, но и ваши, быть может, когда-то горевшие солнцем сердца...
             “ Здравствуй мой дорогой, мой любимый дедушка Эмари.
Вчера, когда мы получили твою посылку, папа сначала вытащил оттуда письмо от тебя и сказал, что ты снова отказался к нам приехать, и я даже расплакался от обиды, ведь я так тебя люблю и так хочу тебя поскорее увидеть. Мама тоже очень огорчилась и сказала что будет молиться о том, что б хотя бы когда-нибудь бог привёл твою дорогу к нашему крыльцу, и тогда в наших краях будет сразу два солнца, одно на небе, а другое прямо у нас дома. А потом, когда папа достал твой подарок, я чуть не лопнул от радости. Такой дорогой игрушки нет ни у кого в округе наверное на целую сотню миль, а может даже и больше. Даже толстяк Симпсон никогда и не мечтал о такой чудесной железной дороге, а ведь у его отца знаешь сколько лошадей, целые табуны и все какие то чистоуродные, или что-то там такое. Спасибо, огромное тебе спасибо, мой дорогой дедушка Эмари. Вчера у меня был самый лучший день в жизни. И не потому что это был день моего рожденья, не потому, что я получил самый чудный на свете подарок, а потому, что у меня есть ты, мой самый лучший дедушка на свете, потому что ты, я знаю, ты меня очень, очень любишь.
   Потом папа собрал железную дорогу, а я быстренько сбегал за своими друзьями и все мы, и папа, и мама, целый вечер, как заколдованные смотрели как маленькие паровозики бегают друг за другом по рельсам. А потом, папа сказал маме, дорогая, представь себе, что в одном из таких паровозиков мы втроем отправимся к нашему дорогому старику, а? А что делать, если он отказывается ехать к нам, значит надо нам самим за ним отправляться. Точно. Приехать к нему, связать его по рукам и ногам, и привезти сюда, пусть даже насильно. Ведь он так много для нас сделал. И малыш наш жив благодаря нашему старику, и всё что у нас есть, и дом, и земля, всё это по большей части заслуга нашего дорогого Эмари. Что скажешь милая? А мама прижалась к папе и говорит, конечно дорогой, я сама об этом думала, да всё не решалась тебе об этом сказать. Без мистера Эмари в нашем доме всегда будет не хватать чего-то самого главного, и при всех поцеловала папу в щёку, а потом вдруг расплакалась и выбежала из комнаты. Вот такие дела у нас тут творятся, а ты дедуль всё не едешь и не едешь. Но теперь всё, папа пообещал, так что скоро можешь ждать нас в гости. Я уж и сам жду не дождусь когда же это наконец случится... Ну, вот вроде и все новости. Очень тебя люблю дедушка и крепко-крепко целую тысячу, нет, две тысячи раз.
                Твой внучок, маленький Кристофер Норт.
   - Господь милосердный, - Фэрроу смахнул с глаз очередную слезу, - смилуйся над моей грешной душой, помоги, помоги мне понять, что, что я могу сказать этому славному мальчугану…? А что я скажу Норту, как я объясню всё его жене? Не знаю, не пойму... А старик то наш, бедный наш старик ждал их, ждал как подтверждение того, что все его старые грехи отпущены, и ни кем-нибудь, а самим богом. В лачуге у него чистота, порядок, а в углу, на свежесрезанной ветке, накрытый пожелтевшими газетами, висит новенький костюм с белой рубахой а под ним новые башмаки. Правда, всё это такое же дешёвое, как и всё остальное, чем обходился он всю свою грустную, ужасно одинокую жизнь...
   Надо ли говорить, что никто из нас уже не сдерживал и не пытался скрыть своих слёз. Они просто лились, они просто катились по нашим сожжённым, высушенным морозами щекам, катились как звёзды по небу и падали под ноги, в пыль...
   Едва сдерживая себя от того, чтоб не разрыдаться в голос, я подошёл к стойке и прошептал - Джо, налей-ка нам всем выпить. Но не успел я договорить, как тяжёлая рука Энди “Шулера” легла мне на плечо.
   - Осади-ка коня, старина. Сегодня за выпивку плачу только я. Мне кажется что я заслужил это право всей своей проклятой, бесполезно растраченной жизнью.
   И достав из кармана мешочек с золотом, положил его на стойку.
   - Напои, напои сегодня всех, Джо... Да так, что бы...
И схватив первый же наполненный стакан, глядя куда то в пустоту, срывающимся голосом произнёс.
   - За мистера Стенли... К чёрту... За Эмари, за нашего старика Эмари. За божьего ангела, который покинул нас всех. За ангела, что отлетел навсегда...
   И одним махом опустошив свой стакан, выбежал он неизвестно куда...
   А Фэрроу всё сидел опустив голову на грудь, и всё шептал про себя, - Господи... что же я им скажу... что же я им скажу... Господи...
   С того дня прошло уже много, очень много лет и все мы, все, кто засиделся у Джо до утра, пили в последний раз. Больше никто из нас даже и не притрагивался к бутылке. Во всяком случае там, среди снега и льда. А я и теперь не пью. Не могу. Да и незачем мне оно вовсе, ибо жизнь моя настолько прекрасна, а счастье моё столь безгранично, что мне просто незачем мешать его с чем-то ещё...
   Я уже и забыл как выглядит снег, я уже и забыл, что такое морозы и холод. Ибо у нас в Аризоне, при слове снег, телята прячутся под хвосты... ну и так далее. Да, да... Всё так и есть. Решив, что денег у меня уже достаточно, для того что бы обзавестись своим хозяйством где-нибудь в более подходящем для этого месте, я уехал из вечных снегов. А поскольку мы с малышом Нортом не забывали иной раз черкануть друг-другу пару строчек, он, узнав о моём решении, уговорил меня заехать к нему погостить, хотя бы на недельку, другую. Ну, я и приехал к нему, и остался в этих краях навсегда. Теперь мы с Нортом соседи. Я построил свой дом прямо рядом с забором Норта и естественно, не без его помощи. Правда, на следующий же день, после того как я перебрался к себе, просыпаюсь с утра, гляжу в окно, а забора то между нами и нет. И на всей этой огромной куче досок сидит малыш Норт, курит старую трубку, что досталась ему от мистера Эмари и улыбается своей открытой, белозубой улыбкой. А если честно, то остался я в Аризоне не только потому, что тут живёт такой прекрасный человек, как малыш Норт, не только потому, что и миссис Норт, и двое их замечательных парней были ко мне чрезвычайно добры, и не только потому, что мне пришлось по вкусу здешнее солнце и пьянящий аромат лугов и полей, а ещё и потому, что в первый же день, я, к своему бесконечному удовольствию был представлен подруге миссис Норт, очаровательной мисс Аделаиде Бредшоу. Ну, а дальше, всё произошло как-то само собой... А когда на день рожденья Кристофера, малыш Норт разложил на столе железную дорогу и мы стали вспоминать нашего славного старика Эмари, и я увидел, как из очаровательных, нежно-голубых, словно небо, глаз Аделаиды скатились и упали на пол две крохотных слезинки, я понял что уже никогда, никуда отсюда не уеду. Во всяком случае без неё, без моей чудной, прекрасной Делы...
   Теперь у меня есть всё, о чём я даже и не мечтал, ковыряясь в холодной, скованной льдами земле. Теперь, я один из самых счастливых на земле отцов семейства, а второй такой же счастливец, вон он, стоит у себя на крыльце и машет мне рукой. И как оказалось, для того что бы стать им, ненужно искать золото, нужно искать свою любовь. Нужно обрести свою любовь и всю жизнь носить её в себе, у самого сердца. Нужно быть ласковым мужем, заботливым отцом и преданным другом, и всё. В этом и есть весь секрет моего необъятного, бесконечного счастья...
   Через год после нашей свадьбы, Дела подарила мне прелестную, крохотную дочурку и немного подумав, мы с Делой назвали её Каролиной. А ещё через пару лет, когда у нас родилась вторая дочь, мы уже и не думали, мы уже знали, что это будет Элизабэт, Лизи...
   Как говорил капитан Фэрроу, - всё в этом мире уже когда ни будь было... Ну да, так он и есть. Стэнли, младший сын малыша Норта, прямо глаз не сводит с нашей Кэрол, дай бог им счастья и вечной любви... Всё повторяется, всё, с той только разницей, что никогда, покуда жив я, покуда жив Норт, никогда Стэнли Норт, подобно Стэнли Гуду не уедет к вечным снегам, ни за деньгами, ни за чем бы то ни было ещё...
   Всё, всё в этой жизни повторяется... И вот уже я становлюсь подобным старику Эмари, ибо засыпая, крепко-накрепко прижимаю я к себе свою ненаглядную, любимую Делу и уже сквозь сон шепчу имена двух своих белокурых, голубоглазых ангелов - Кэрол, Лизи... Лизи, Кэрол... Всё, всё повторяется, всё...