Мавина спит и видит сон. Знает она, что это сон, сомнений нет. Она в своей детской комнате на втором этаже, такой приятной и уютной. Днём через зелёные занавеси пробивается свет, и кажется, будто она в лесу. Но она не ребёнок. Не помещается она на детской кровати, приходится сесть и ножки свесить.
В коридоре кто-то есть. Точно кто-то есть, хоть и звуки шагов не слышно.
- Катрина? Ты это?
Тишина. В детстве у Мавина была служанка. Прислуживала ей, готовила для челяди. Между делом приставала к конюхам, егерям, и псарям и те её брюхатили и не один раз. Как шутил отец, жила полной жизнью.
Вот кто-то дотронулся до дверной ручки с другой стороны, а в комнате стало холодно. Будто не топят дом, и окно распахнуто студёной зимней ночью.
- Катрина?!
В ответ ничего. Тишина. И только холодом веет от двери, тяжелым замогильным холодом. И вот дверь открывается, и в лицо морозный порыв. Смесь мороза, тухлого запаха тины. Дверь закрылась, и в комнате есть кто-то ещё, хоть даже и дыхания не слышно.
Перед Мавиной красивая женщина в саване. Есть болезненная бледность на её прекрасном лице. И смотрит она на Мавину тяжёлым взглядом, тяжёлым, но не осуждающим.
- Кто вы?!
- Не надо тебе то знать. Пока.
- Что значит, пока?
- Не надо.
Всё портят глаза. Будто ледышку обточили и вставили в глазницы, не просто глаза усопшего, а замёрзшего мертвенным холодом.
- Что надо вам?!
- Убери…
- Что убрать?!
- Убери!...
Призрачная фигура тяжело закашлялась. Нет у неё платка, поднесла ко рту уголок савана. Как закончила кашлять, так вся ткань в крови.
- Что убрать?!
- Убери…всё…
Призрак снова тяжко закашлялся. Совсем тяжко, согнулась даже. Но тут распахнулось окно, и её словно ветром прибрало. Холод только могильный остался, да запах тухлый. Только сейчас Мавина поняла, что то был не сон. Её детская обратилась комнатой в доме служки, ковра не стало, вместо него скрипучие полы. И холодно, в самом деле, дом ведь никто не топил.
***
На дворе Тарс упражняется с топором, даже с топориком. Его топорик, такого в доме нет.
- Доброго утра!
- Вам также…
- Решили с меня пример взять?
- Почти…
Может он и «бешеный пёс», но топориком машет ладно, и не устаёт. Топорик вроде небольшой, но тяжелый, со всего замаху таким и череп раскроить несложно.
- Почему почти?
- Не для тепла…Тело должно…двигаться…
- Понятно.
Нет, таким топором не то что череп раскроить, голову можно снести с плеч. Но вот он запыхался, тяжело дышит паром в морозное утро.
- Можно топор ваш посмотреть?
- Извольте.
Тарс отдал топорик Мавине а сам присел на колоду, где дрова колют. Красное у него лицо, но не в тягость ему подобное. А топорик интересный. Работа мастера – красивое изогнутое топорище без единого заусенца, вытравленное в смоле. И сам топор с интересным узором из вороненой стали. Тоже дорогое оружие, только другое, как раз по Северным привычкам.
- Откуда такой?
- Подарок.
- Подарок?
- Да, подарок. Был у меня другой, грубый и неудобный. А этот кузнец мне сделал, от варваров он сбежал. Сына я его уберёг, так и разошлись мы.
- Тогда извините. Графиня мне привиделась. Говорит «убери».
- Почему графиня?
Тарс отдышался и повернулся, в самом деле, некрасиво разговаривать спиной к лицу.
- Почему именно графиня?
- Редкая красавица благородного вида, чахоточная. Кто ещё то может быть?
- Не знаю. Пока не знаю. Не зря же мы с бумажками возимся…вы возитесь, оговорился. В чём была та…привидевшаяся?
- В саване белого шёлка.
- Значит благородная, но точно не графиня. Наверняка есть летопись, что ведут в обители, но граф не позволил бы хоронить усопшую супругу в одном саване. Он ведь обет выполнил, да ещё какой. Посему можно и что-то поверх савана надеть, и церковь тому не воспротивится. Мне тоже привиделось.
- Правда?! Кто?
- Это неважно. Дело не в том, кто, а зачем. Вам было сказано, «убери», мне другое – «земля больше не может ждать».
- Поведаете?
- Поведаю.
Тарс смачно сплюнул, то были не лучшие воспоминания.
***
Он на огромной долине, под сенью горы. Осень, поздняя осень, и всё вокруг серое или чёрное. Пожары бесновались ещё летом, выжгли леса, подлесок, траву. Пожары выжгли, а варвары изрубили всех прятавшихся среди деревьев. Вокруг чёрное да серое. Осенняя грязь под мрачными тучами, сгоревший частокол, дома, мельница. Горелая трава, обрубки деревьев. И даже двое конных из войска эрла тоже серые под тучами и осенним дождём. Под горой замок, там и эрл с дружиной, а эти…на выпасе. Что получат, тому и рады. Вот они уже совсем рядом. На каждом кольчуга, шлем с наносником. Щит ещё с белым змеем, сбоку.
- По велению эрла Ромейна мы взимаем плату за проход по его владениям. И ты заплатишь. Серебром. А ну капюшон вон!
- Ну как, всё ещё хотите плату?!
Кони попятились от взгляда преисподней, воины схватились за секиры. Нет никакого веленья, просто «кормятся» они от всех путников. И кабы не было огня в Тарсе, то зарубили бы и его тоже. Игра у них поганая, и жечь нужно их прямо сейчас, покуда подмога не пришла. Он жёг, помнит, как это было.
Но не было другого, не входила стрела каждому в сердце, и не пробивала кольчугу навылет. Всадники повалились оземь замертво, кони ускакали с пустыми сёдлами. За конными мальчик, был, или появился. Хорошо, тепло одет, и лук у него в руках. Но это не тот лук, которым можно сразить воина в доспехах, и уж тем более двух сразу. Только что зайца подстрелись, или утку.
Взгляд у мальчика бездонный, как озеро в горах, просто не детский.
- Что смотришь? Не ты, а я это сделал. И помни – земля больше не может ждать.
- Земля больше не может ждать?
- Верно. И не смотри на меня так…дырявый.
Убежал дитёнок, да так быстро, как и не все молодые бегают. И нечего на него смотреть. Не ребёнок это, никогда родители, спасшиеся от секир не позволят сыну гулять днём да одному. «Земля больше не может ждать»…
***
Обед. Опять чечевичная похлёбка, и запеченная утка. Не готовит служка так, в таверны ходит и заказывает, тут подогревает слегка. Нужно подогреть, если в городе зимняя погода.
- И давно то было? Двое всадников, которых вы пожгли.
- Перед прошлой зимой. Коней тоже пришлось жечь, чтобы раньше времени не заподозрили неладное. И мясо потом было.
Мавина спокойно слушает такие вещи, и ест похлёбку, как ни в чем не бывало. Представила себе эту жареную конину, но «магиня» уже обтрепалась об жизнь. Не так как «дырявый», но от таких штук её не выворачивает.
Служка приволок ещё кипу бумаг. Вывалил всё на другой стол, где сухо и чисто. Тарс уже не смотрит на бумаги, а Мавина смотрит на него.
- Господа хорошие, что делать будете?
- Вниз пора идти. Двери заперты?
- Двери в новую усыпальницу заперты на ключ. Двери в старую усыпальницу, что ниже, заколочены наглухо и опечатаны.
- Графиня не в новой усыпальнице, небось.
- Вы правы. Граф не позволил сжечь почившую жену, её захоронили на имперский манер. В каменном…как его…
- Саркофаге.
- Да, такое слово не запомнишь, не наше слово.
Тарс потыкал ложкой уже в пустую тарелку, повернулся к Мавине.
- Не графиня. То, что привиделась, эта была не графиня.
- Откуда знаете?
- Книжку читал. В горных обителях бывают призанятнейшие книжки, которым там вроде, и быть не надобно. Не помню, что за книжка, когда читал. Не бойтесь, чернецам-затворникам не было от меня ничего. Умеем мы понять друг друга. Готовьтесь. Если надо, точильный камень дам, моя секира наточена. Позже дам пару эликсиров.
- Откуда у вас…эликсиры?!
- Знаю, как готовить. Не только это – знал знахарку, научила она меня их готовить. Рассказывала про основу и все составляющие.
- По доброй воле рассказала?
Мавина забылась. Невозможно принудить страхом человека так, чтобы поведал о своём искусстве другому. Для неё Тарс всё ещё «бешеный пёс», и это затмевает разум.
- Да, уж представьте себе. Мы были как…два изгоя, вне лона Церкви. Жили вместе, на окраине деревни. Жили вместе во всех смыслах, больше объяснять не надобно?