Когда-то очень давно я отдыхал в Поленово и познакомился с интересным человеком. С молодой дамой, которая сидела на лавочке и что-то читала. Я поинтересовался что. Оказался Арчибальд Кронин «Юпитер смеётся». Судьбе было угодно свести меня с этим человеком, ведь я эту пьесу прочитал накануне поездки в дом отдыха. Так, что было с чего начать разговор. В тот же день через несколько часов, которые мы провели в разговорах на природе, она уехала, и я её больше никогда не видел. Когда прощались она сказала, что, если будет желание, то напишите мне на Главпочтамт до востребования и назвала своё имя.
Более пятидесяти лет мы с ней по обоюдному желанию переписывались таким образом. Под действием жизненных факторов наша переписка то усмиряла свой пыл, то разгоралась с новой силой. В письмах разговаривали о многом: о жизни, поэзии и о читательском недопонимании. Именно она сравнила мою поэтическую судьбу с судьбой Анненского. Не манеру и стиль, а именно судьбу, хотя я никогда и нигде не печатался. Помню, приводила как пример строчку Корнилова, посвящённую Анненскому: «Средь поэтов добывший равенства, но читателя не добывший.» Считала это несправедливым. Поэтическое владение языком она называла «стройной организацией звуков». Весьма убедительно доказывала, что поэт боится «кому-нибудь подражая, утопить свой голос в чужих звуках». Она писала, «чтобы постичь поэзию как жизнь прежде всего нужна работа над собой. Но мало кто способен на подобное усилие».
Признаюсь, что именно эта дама оказала большое влияние на моё отношение к поэзии. Но я всегда относился с лёгкой иронией к её оценке моих литературных способностей. Не так давно её не стало. Я не знаю кем она работала, была ли у неё семья. Поначалу переписки все мои вопросы личного, частного характера она игнорировала. А потом я уже сам понимал их бестактность. Производила она впечатление тех редчайших людей, проживающих жизнь в некой духовной аскезе. Одиночество, если оно самобытно и талантливо никогда не предаст своего уединения. Я для него в этой истории послужил некой отдушиной, помогающей в неприемлемых условиях оставаться самим собой.
А теперь я попробую рассказать самое главное об этом человеке. Я наберусь сил и процитирую несколько строчек из её последнего и как потом оказалось прощального письма. «Ты был самым красивым и нежным, таким и остался. Я не шучу. Знаю, что тебе всегда было и будет очень трудно. Не представляю тебя похожим на других: будничным, пустым, без света, без любви. И кажется, что не было этих лет. Я всё ещё в мае 63-го!» При чтении всегда наворачиваются слёзы. За что мне такой подарок и испытание спрашиваю я, задумываясь о судьбе и самобытности этой личности, о поэзии и великой сути человеческой. И не я здесь первопричина, а её способность «затащить» и меня на свою духовную высоту.
Философы всех времён пытались обозначить истину жизни. Я не философ. Однако на мой нефилософский взгляд истина заключена в сосуществовании добра и зла как ощущение счастья и горя, взаимодействие которых есть разность потенциалов, движущая материей бытия, составляя её психологическую сущность. А такие её составляющие как наука и искусство есть только прикладные факторы проявления жизни. Вот стихотворение написанное и отосланное ей в первые годы нашей переписки.
В осеннем переходе замер лес.
Чарует лета бабьего затишье!
И вновь фантазии созревшей срез
Роняет мне свои четверостишья.
В движенье мысли легкое круженье
Воздушных струй и лабиринтов снов.
Работой, истощив воображенье,
Я вижу образ, сотканный из слов.
Сквозь детские уста с надеждой и мечтой
Как в храм вхожу я в таинство предтечи,
Переполняясь зримой красотой
Лепечущей души наивной речью.
Грядущего земное повторенье.
Приметы времени во все природа вносит.
Метаморфозы вечной откровенье
Перстом духовным осеняет Осень!
Пусть непривычно пониманье пусть
стихов моих. Как колокол незваный,
который радость чувств, навеянную грусть
душе воздаст тем смыслом первозданным.
Поэзия началом всех начал дана,
льёт свет на мир благословенья синий.
Не просто рифмой призвана она,
предугадать ту судьбоносность линий.
Премудрая старость открыла моему сознанию весьма драматичную картину устройства мира. И, что самое страшное, в пылу нарастающей неуютности, наше нежелание знать правду о себе. Научный материализм, вбитый в наше сознание, никак не желает понять то таинственное, названное им трансцендентным, которое гораздо выше откровения доступного лишь за счёт прямого переживания. Не думаю, что кто-то сегодня в смятении ищет достойный ответ на жизненные устремления человечества, не имеющие никакой перспективы. Все только приспосабливаются. Очень важно божественное ощущать не с религиозной точки зрения, а как понимание смысла жизни через богоприсутствие, не ведущее к разладу внутри себя. И самое главное. Надо воспринимать живущего рядом с вами человека как субъекта, ненавязчиво формирующего ваш духовный мир и платить ему тем же.