У нас тут как-то конкурс красоты проводить решили. В ногу со временем, мол, надо идти. Мол, народу сейчас край как необходимы хлеб и зрелища. Иначе, мол, нам не продержаться до полной победы развитого капитализма. Мол, хлеба пока, слава Богу, хватает. Правда, не всегда первой свежести. Но хватает. А вот со зрелищами, извиняемся, у нас полный конфуз образовался. С тех пор, как отменили демонстрации да заезжих артистов перестали в глубинку посылать. Ну, футбол с хоккеем или там выборы депутатов – это не в счёт: не все же туда ходят.
Вот и решили у нас, в нашей организации провести этот самый конкурс. Вызывает меня Пал Васильич, наш шеф, и говорит таким начальственным голосом:
- Ты, Коля (меня, извиняюсь, Колей зовут), у нас самый молодой – тебе, как говорится, и карты в руки. Будешь у нас членом жюри. Красоту, Коля будешь оценивать.
- Чью, - спрашиваю, - красоту?
- Чью-чью. Женскую, конечно, - говорит Пал Васильич. Не мою же…
- А как, - говорю, - её оценивать? Я, - говорю, - не совсем её представляю… в чем она, извиняюсь, красота?
- Ну, ты, Коля даёшь! – захохотал Пал Васильич, - дурика из себя строишь? Не знаешь что красиво, а что нет?
- Я вроде бы знаю, - говорю, - но не уверен…
- А ты, - потёр платком свою сопревшую лысину Пал Васильич, - давай-ка изложи свою точку зрения на знание, как говорится, обстоятельств этого дела. А я послушаю и сделаю вывод.
- Что излагать, - говорю я, - красиво – оно и есть красиво, а некрасиво…
- И есть некрасиво? Оригинально для начала…
- Красиво бывает лицо, - продолжаю я неуверенно, - а особенно глаза…
- Так, - одобрительно мотнул головой Пал Васильич.
- Конечно, кроме глаз, на лице много чего другого. Ну, нос, например, губы…
- Давай, давай, - заулыбался одобрительно Пал Васильич.
- Лицо бывает не очень красиво, а присмотришься – вроде ничего…
- Ну, дальше…
- Кроме лица, бывают ноги…
- Во! С этого момента поподробнее.
- Кроме, ног, бывают руки,- немного подумав, продолжил я.
- Стоп, стоп. Давай-ка на ногах остановимся.
- А что ноги?
- Вот и я спрашиваю: что ноги?
- Ноги, как ноги, - говорю, - Они и в Африке – ноги: с коленками, пальцами…
- Какие пальцы? Какая Африка? – поморщился Пал Васильич, - ты же не санитар из морга, понимаешь… ты мужик, который на уровне интуиции должен разбираться в женской красоте… в ногах, Коля, как говорится, и есть весь смысл женщины.
- Не понял, - оторопело прервал я шефа, - в ногах?
- Да, Коля, в ногах. Это главное. Ну, и, конечно, само собой – в талии и бюсте.
- В бюсте, - говорю, - извиняюсь, я понимаю. А вот почему в ногах?
- Этого, Коля, словами не объяснишь. Это, как хорошую музыку, надо сердцем чувствовать.
- Я, конечно, не специалист, - говорю, - но не понимаю, чем они, то есть ноги, отличаются друг от друга? И прошу прощения, - уже немного осмелев, продолжаю я, - но они же все похожи друг на друга… как две капли воды. По толщине, разве что не всегда схожи.
- Коля…- страдальчески сморщился Пал Васильич, - при чём здесь толщина? Форма, Коля, изящество, строгая стройность.
- Ладно, - согласился я, - с ногами как-нибудь разберёмся. Мне бы с бюстами, дело прошлое, промашку не сделать.
- В смысле? – уставился на меня выпученными глазами Пал Васильич.
- В смысле – чем их измерять?
- То есть?
- Ну, размер их как определять, - говорю, - линейкой или штангелем?
- Да ты что городишь? Какие ещё обмеры? Всё надо оценивать на глаз, визуально.
- На глаз могу ошибиться…
- Оценивать надо в общих чертах. Размеры, пропорции и всё прочее… ничего мерить не надо – и так всё видно. Красота – она выше замеров и обмеров.
- Ну, тогда я не знаю, - говорю, - я тогда представления не имею на что ориентироваться.
- Неужели ты, Коля, никогда не влюблялся, - откинулся устало на спинку кресла Пал Васильич.
- Влюблялся. А как же, - похвастался я, - и не один раз.
- Ну, и за что ты любил их, своих возлюбленных? Что тебе в них нравилось, как в женщинах?
- Честно, как на духу?
- Конечно, честно – мы же с тобой одни.
- Если честно, - говорю, - то в первый раз я влюбился в повариху нашей столовой.
- В Любашу? - заёрзал в кресле Пал Васильич, - знойная девушка…
- Нет, в Антонину…
- Вкусно готовила?
- Не всегда. Мясо у нее малость жестковато получалось, а пельмени почему-то всегда разваривались…
- Но любил-то её за что?
- За что? – переспросил я, а сам соображаю: а действительно, за что? И не могу, знаете ли, вспомнить ничего путевого. – Не припомню, - говорю, - извините… но, кажется, что любил… было дело, - а сам кроме, борщей да фрикаделек ничего вспомнить не могу.
- Ну, хорошо, - успокоил меня Пал Васильич, - а вторую свою любовь помнишь? Или лучше, последнюю.
- И вторую помню, и последнюю, - обрадовался я.
- Ну, а их за что любил?
- Их-то? Каждую за разное…
- Ну, например?
- Например, за глаза.
- Вот видишь, - снова встрепенулся Пал Васильич, - значит, и глаза определяют женскую красоту, не говоря уже о другом прочем…
- А об этом я вообще ничего не говорил, - испугался я.
- О чём? – не понял Пал Васильич.
- О другом прочем.
- И не надо о нём говорить, на него смотреть надо и любоваться. Главное оценить по достоинству.
- Вобщем, - говорю я шефу, - с вами все ясно… два дня отгула… и молоко.
- Молоко? – раскрыл рот Пал Васильич.
- Да, - говорю твёрдо, - молоко. Спецжиры, то есть. За вредность.
- А при чём тут вредность?
- А при том, - говорю, - что женщины, дело прошлое, это народ особенный: им или всем, ёлки зелёные, давай первое место или никому не давай никакого. Поедом потом съедят.
- Понял тебя, Коля… а ты не такой простой, каким кажешься. В женской психологии разбираешься не хуже некоторых других, - Пал Васильич радостно запотирал руки.
- А что? – загордился я, - у женщин хоть и своя психология, но их, - говорю, - понять можно. И, в конце концов, - говорю, - они ведь тоже люди, как и мы. С небольшой, извиняюсь, разницей.