Освобождение Бухары
Первая встреча с М. В. Фрунзе
боях под Воронежем я командовал сводной бригадой 8-й армии Южного фронта, был ранен и попал в госпиталь. А когда выздоровел, меня направили в Самару, в штаб Туркестанского фронта. Это было в декабре 1919 года.
Принял меня инспектор кавалерии штаба фронта Юрий Наумович Пальмгрем, в прошлом полковник старой армии. Как только стала создаваться красная конница, Пальмгрем добровольно перешел на сторону Советской власти и до конца своих дней неутомимо работал по формированию и обучению кавалерийских частей.
Пальмгрем заинтересовался моей прежней службой. И когда я сказал, что свой боевой путь красного командира начал в 4-й кавалерийской дивизии, он спросил:
— А полковника Киселева вы знаете?
Киселев был старшим офицером дивизии, в которой я служил. Мне было известно, что он перешел на сторону революции, но я не знал, где он находится. Оказалось, что Киселев служит в штабе фронта в качестве помощника инспектора кавалерии. Пальмгрем тут же пригласил его, и беседа продолжалась уже втроем.
4-я кавалерийская дивизия заслуживает того, чтобы сказать о ней несколько слов. Октябрьская революция застала дивизию на станции Верро, под Псковом, куда ее отвели на отдых с якобштатского плацдарма, где она в течение 18 месяцев удерживала оборону, ведя непрерывные бои с немцами. Личный состав дивизии, за исключением большинства офицеров, которые под разными предлогами покинули свои полки, перешел на сторону революции. Начальником дивизии солдаты избрали вахмистра Г. В. Жукова. Унтер-офицером дивизионной пулеметной команды был тогда С. К. Тимошенко, ныне Маршал Советского Союза.
В ноябре 1917 года в дивизию приехал комиссар Северного фронта Б. П. Позерн. Он сообщил, что генерал Каледин поднял на Дону контрреволюционное восстание. Начдив Жуков собрал представителей революционных солдатских комитетов. Было принято единодушное решение выступить на подавление восстания, и дивизия погрузилась в эшелоны и отправилась на защиту Советской власти.
8 января 1918 года кавалерийские полки дивизии совместно с латышскими революционными частями, отрядами Сиверса и Саблина освободили Ростов. Позже дивизия была отозвана в Москву и реорганизована в 1-ю Московскую кавалерийскую дивизию. Меня назначили командиром 1-го Московского кавалерийского полка.
Пальмгрем расспрашивал меня о боях, в которых мне довелось участвовать. Я рассказал о действиях 12-й стрелковой дивизии, которой был придан мой полк, об отступлении к Воронежу, о тяжелых арьергардных боях, которые приходилось нам вести. Пальмгрем внимательно слушал, интересовался, как использовалась конница на Южном фронте и как было организовано управление кавалерийскими соединениями.
— Ну что ж, вы вполне можете командовать кавалерийской бригадой, — сказал он в заключение и посмотрел на Киселева.
— Вполне, — согласился тот.
Я понял, что наша беседа была для меня своеобразным экзаменом. Ознакомив меня с оперативными сводками, Пальмгрем сказал.
— Через час вас примет командующий фронтом Михаил Васильевич Фрунзе. Будьте готовы к беседе с ним.
Никаких дел у меня в штабе не было, и я решил побродить по городу. Улицы и дома Самары еще сохраняли следы недавних боев с белыми — поврежденные снарядами крыши, обитая пулями штукатурка. Волга уже покрылась льдом, и суда стояли в затоне. Я шел и думал о предстоящей встрече с командующим. До при-бытия в Самару я не знал Фрунзе и ничего не слышал о нем.
О командире можно судить по тому, как выглядит его штаб. В штабе Туркестанского фронта, несмотря на то что он был создан недавно, чувствовался образцовый порядок. Честно говоря, это поразило меня, не очень избалованного четкостью штабной службы. По оперативным сводкам я догадывался, что на фронте назревают важные события и что сидеть без дела не придется.
В назначенное время я был у Пальмгрема. Он повел меня к командующему.
М. В. Фрунзе сидел за столом и что-то писал. Когда мы вошли, он поднялся из-за стола и посмотрел на меня умными, проницательными глазами. После обмена приветствиями Фрунзе сел и Пальмгрем стал докладывать обо мне. А Михаил Васильевич слушал и поглядывал на меня. Все в нем было естественно и просто, располагало к откровенности, и в то же время от него исходила какая-то особенная внутренняя сила, не позволявшая ни на секунду забыть, что перед тобой командующий фронтом.
Никаких дел у меня в штабе не было, и я решил побродить по городу. Улицы и дома Самары еще сохраняли следы недавних боев с белыми — поврежденные снарядами крыши, обитая пулями штукатурка. Волга уже покрылась льдом, и суда стояли в затоне. Я шел и думал о предстоящей встрече с командующим. До при-бытия в Самару я не знал Фрунзе и ничего не слышал о нем.
О командире можно судить по тому, как выглядит его штаб. В штабе Туркестанского фронта, несмотря на то что он был создан недавно, чувствовался образцовый порядок. Честно говоря, это поразило меня, не очень избалованного четкостью штабной службы. По оперативным сводкам я догадывался, что на фронте назревают важные события и что сидеть без дела не придется.
В назначенное время я был у Пальмгрема. Он повел меня к командующему.
М. В. Фрунзе сидел за столом и что-то писал. Когда мы вошли, он поднялся из-за стола и посмотрел на меня умными, проницательными глазами. После обмена приветствиями Фрунзе сел и Пальмгрем стал докладывать обо мне. А Михаил Васильевич слушал и поглядывал на меня. Все в нем было естественно и просто, располагало к откровенности, и в то же время от него исходила какая-то особенная внутренняя сила, не позволявшая ни на секунду забыть, что перед тобой командующий фронтом.
М. В. Фрунзе был полководцем ленинской школы. В нем счастливо сочетался талант военачальника с качествами крупного государственного деятеля, беско-нечно преданного интересам пролетариата, идеям марксизма-ленинизма.
Выслушав Пальмгрема, Фрунзе предложил нам сесть.
— Где вы жили до войны? — спросил он.
— В Средней Азии.
— А точнее?
— В Ашхабаде.
Под усами у Фрунзе промелькнула довольная улыбка, и я понял, что мой ответ чем-то ему понравился.
— Может быть, вы и какой-нибудь местный язык знаете?
Я ответил, что владею узбекским и туркменским языками.
— Замечательно! — воскликнул Фрунзе и тут же заговорил со мной по-киргизски.
Правда, между киргизским и узбекским языками есть некоторая разница, но мы понимали друг друга.
Фрунзе превосходно знал обычаи среднеазиатских народов и условия, в которых предстояло действовать войскам фронта.
— Наша задача — разъяснять трудовым массам Средней Азии, что царизм одинаково враждебен как русскому рабочему классу, так и трудящимся массам Туркестана. Русский красноармеец должен на деле доказать, что он друг и товарищ узбекского дехканина и туркмена пастуха в их национально-освободительной борьбе, — говорил Фрунзе.
Выйдя из-за стола, Михаил Васильевич подошел к карте и коротко рассказал о положении на фронте.
Пока Фрунзе говорил, в моей памяти всплывали картины недавнего прошлого Туркестана.
…Колонизаторская политика царизма, наследником и преемником которой стало Временное буржуазное правительство, была ненавистна народам Средней Азии. Эта политика не только разоряла дехкан присоединенной к России во второй половине XIX века части Туркестана, но и способствовала сохранению феодализма и деспотической власти в Бухарском и Хивинском ханствах.
Весть о победе пролетариата в центре России быстро облетела всю Среднюю Азию.
14 ноября 1917 года трудящиеся Ташкента подняли под руководством большевиков восстание, арестовали представителей местного буржуазного правительства, возглавляемого генералом Кравченко, — и провозгласили Советскую власть…
В апреле 1918 года VI Всетуркестанский съезд Советов объявил Туркестанский край Автономной Советской Социалистической Республикой.
С первых дней своего существования единственная в Средней Азии Советская республика подверглась яростным атакам контрреволюции. Обстановка осложнялась тем, что на протяжении 1918–1919 годов Советский Туркестан был — отрезан от РСФСР армиями Колчака. Советская власть сохранилась лишь в городах, где была большая рабочая прослойка. Сформированные из рабочих и революционно настроенных семиреченских казаков, а также из преданных Советской власти и наиболее сознательных дехкан войска молодой республики, находясь в полном окружении, вели бои с английскими интервентами, белогвардейскими генералами и местными басмачами.
В июле 1919 года для освобождения Советского Туркестана был создан Туркестанский фронт. Разгромив южную армию Колчака и уральских белоказаков, войска фронта соединились с революционными частями Туркестана. Дорога на Ташкент была открыта.
На всех направлениях Туркестанского фронта шли ожесточенные бои: на закаспийском — против англичан и белогвардейцев; на хивинском и ферганском — против басмачей; на семиреченском — против банд атаманов Анненкова и Дутова, генералов Бакича и Щербакова. А в «нейтральной» Бухаре эмир Сеид-Алим-хан вынашивал бредовые планы захвата Советского Туркестана и сосредоточивал свою армию на советско-бухарской границе.
Обстановка осложнялась тем, что войска, действовавшие на внутренних направлениях и в течение длительного времени оторванные от регулярных частей Красной Армии, были плохо вооружены и организованы. М. В. Фрунзе решил перебросить штаб Туркестанского фронта в Ташкент и реорганизовать войсковую систему Советского Туркестана по принципу регулярной армии.
Я был назначен командиром 1-й бригады 1-й Туркестанской кавалерийской дивизии. Собственно, самой бригады еще не — было, формировался только штаб.
Прощаясь, Фрунзе крепко пожал мне руку и сказал:
— Начинайте сколачивать штаб. Порядок и дисциплина зависят от организованности и работоспособности штаба. Желаю вам успеха.