(из сборника «Братья Кривомазовы»)
Взгляд аспиранта Ивана Егорова стал просветлённо-загадочным, будто командир ССО видел что-то такое, что дано было видеть только ему, и чем он не мог не поделиться с остальным человечеством, от которого это сакральное знание было скрыто. Обычно таким его взгляд становился, когда командир студенческого строительного отряда произносил какую-нибудь вдохновляющую бойцов стройотряда на трудовые подвиги речь, ну, или просто хотел соврать. Не знай они, что он простой аспирант из их университета и по совместительству командир ССО, в такие моменты они могли бы принять его за пророка.
Егоров стоял перед рассевшимися на бетонных панелях бойцами стройотряда, сжав в руке несколько листков голубоватой бумаги, исписанных с обеих сторон его крупным почерком. Рядом с ним, заложив руки за спину стояла комиссар отряда Люсьена Бормотун. Вид у неё был просто торжественно-сосредоточенный, поскольку так вдохновенно врать, как командир отряда, она не умела, хотя ей и было положено по должности. Поэтому она просто делала вид, что свято верит во всё, что положено.
– Ребята, работа нашего стройотряда подходит к концу. Пришло время подвести итоги нашей с вами работы. В течение двух месяцев бойцами нашего стройотряда забетонировано… – Егоров кинул беглый взгляд на свои записи и продолжил, – 1830 погонных метров дорожек в хозяйственно-бытовой зоне пансионата и 2400 погонных метров в административно-прогулочной, что составило 98 целых и три десятых процента от запланированного объёма, но небольшое недовыполнение плана в данном случае произошло не по нашей с вами вине, а из-за срыва поставок бетона смежниками в самую последнюю неделю. Также оказалось, что мы с вами не смогли перевыполнить план по бетонированию фундамента бомбоубежища на запланированные нашими повышенными соцобязательствами два целых и семь десятых процента, а смогли только на два целых и три десятых. Произошло это, опять-таки не по нашей вине, а по объективным причинам, так как выяснилось, что фактический объём бомбоубежища получился на пол кубометра меньше расчётного из-за того, что при взятии обязательств не была учтена проходящая по полу труба. В то же время, нами вырыто ручным способом более трёх тысяч погонных метров траншей, что на полкилометра больше первоначального плана, в которые нами уложено триста метров водопроводных труб и двенадцать тысяч погонных метров силового кабеля…
– Как это: двенадцать тысяч метров кабеля смогло уложиться в три тысячи метров траншеи? – ехидно спросил кто-то, сидящий в задних рядах.
– Сразу видно, кто из вас работал на заливке бетона, а кто на укладке кабеля, – ответил командир, энергично размахивая своими листочками, – товарищ бетонщик не понимает, что мы укладывали по три кабеля в каждую вырытую нами траншею, а кроме того, оставшиеся погонные метры были уложены в траншеи, вырытые экскаватором и стройбатом ещё до нас.
– Два солдата из стройбата заменяют экскаватор! – кто-то с задних рядов ехидно перебил командира, вставив популярную прибаутку.
Командир ещё энергичнее взмахнул своими листочками, и тут внезапный порыв ветра вырвал их из его рук и унёс в сторону кучи битого кирпича. Егоров было рванулся за листочками, но ветер переменился, и мини-смерчи понесли обрывки отчётного доклада в сторону свежевырытого котлована будущей прачечной. Иван махнул на них рукой и, встав в позу американского сержанта, читающего нотации новобранцам, то есть, широко расставив ноги и заложив руки за спину, продолжал:
– Короче, ручную разгрузку кирпича и прочих стройматериалов, мы с вами выполнили, распил пиломатериалов тоже. Однако, при распиле был допущен повышенный процент брака. К сожалению, из-за непредвиденных погодных катаклизмов в виде ветра, который унёс мой итоговый отчёт, я не могу назвать вам точных цифр освоенных объёмов по всем видам работ…
– Иван, не надо нам твоих точных цифр и объёмов! Зачем нам вся эта туфта, ты нам про зарплату расскажи. Заплатят нам премию сколько обещали или нет? – спросил рыжий Митька.
– А вот совсем это не туфта! Это результаты напряжённой работы нашего трудового коллектива. Между выполнением плана и размером нашей с вами премии существует пусть непрямая, но непосредственная зависимость. Так что, без учёта процента выполнения плана, нечего говорить и о премии, – сказала Бормотун.
– Ну, вот пусть о главном и скажет, чётко и ясно, а то какие-то погонные кубометры да проценты. Пусть про рубли скажет.
– Хорошо, перейдём к главному. Если коротко, то наш стройотряд успешно освоил установленный план практически по всем направлениям и даже перевыполнил его на девять десятых процента. Однако, мы с вами допустили недоперевыполнение взятых нами на себя повышенных социалистических обязательств, также на целых ноль целых и одну десятую процента, – сказал командир, – поэтому зарплату за выполненный объём работ нам выплатят в полном объёме, а вот премии за выполнение повышенных соцобязательств мы не получим.
Послышался гул возмущения.
– Как же так получается?! План мы перевыполнили, а премии за перевыполнение не получим?
– Вот именно, мы же недоперевыполнили свои повышенные соцобязательства, – объяснила Бормотун, – как сказал командир, на целых ноль целых и одну десятую, прошу прощения за тватологию.
– Вот, не послушали меня! Я же говорил, нечего было выё… – Толик осёкся, подбирая подходящее выражение, а, подобрав, продолжил, – выёживаться и замахиваться на рекорды, надо было брать реалистичные соцобязательства на перевыполнение на две десятых процента. Зря не послушали меня! У меня, между прочим, отец мастером производственного участка на заводе работает, они там всегда берут обязательства перевыполнить ровно на две десятых процента. Две десятых, потому что одна десятая смотрится не солидно, а две десятых – вполне взвешенно и, так сказать, на пределе возможного. Берут две десятых, перевыполняют на три десятых, и все довольны: и дирекция завода, и министерство, и райком, ну и само собой рабочие, ИТР и служащие. В результате они получают прогрессивку и переходящий Красный вымпел. А мы с вами сдуру замахнулись аж на целый процент перевыполнения, и вот теперь из-за одной десятой страдаем.
– Очевидно, Анатолий, твой отец – человек более опытный, а нам откуда было знать, – несколько извиняющимся тоном сказал командир.
– Анатолий забывает, что у нас здесь не завод, а ударный студенческий строительный отряд. Нам не пристало брать на себя заниженные соцобязательства, особенно, с учётом текущего политического момента, – безапелляционно провозгласила Бормотун.
– А что за момент такой особенный? – спросил Толик, – у тебя каждый день обязательно какой-то особый политический момент: то происки империализма, то дети в Африке голодают. А причём тут наша одна десятая процента?
– Чушь какая-то! Работали ударно, сколько раз сверхурочно оставались, дискотеки пропускали, а в результате – прощай прогрессивка. Лучше бы я на КАМАЗ поехал или в совхоз имени Калинина свинарники строить, – с досадой произнёс какой-то парень из второй бригады.
– Товарищи, что есть, то есть. Результаты у нас, если вдуматься, не такие уж плохие, ненамного меньше свинарников. Даже без повышенной премии нашему отряду будет начислено более двадцати трёх тысяч рублей, то есть, в среднем по двести два рубля пятнадцать копеек на одного бойца, а это, согласитесь, не так уж и мало. Это, если вдуматься, практически в пять раз больше обычной стипендии, и почти в четыре раза больше повышенной.
– Ты, Иван, что-то плохо считаешь. Стипендию ведь каждый месяц платят, значит за два месяца это будет не сорок, а целых восемьдесят рублей.
– Ну хорошо, пусть будет не в пять раз больше, а в два с половиной раза. Тоже неплохо.
– Ну, и когда нам заплатят наши двести два рубля?
– Заплатят нам не прямо сейчас, а на второй неделе сентября. Придётся подождать, пока строительное управление переведёт средства в университет, пока наша бухгалтерия сделает начисление, удержит подоходный и налог на бездетность. Вот только, необходимо учесть, что на руки мы с вами получим не по двести два рубля, а несколько меньше.
– Это почему ещё? Из-за налогов, что ли?
– Не только. Считайте сами. Срок работы стройотряда шестьдесят дней. Все эти шестьдесят дней вы питались, а еда стоит денег. В среднем питание нам обошлось по 1 руб. 37 коп. в день на нос. Точнее, на рот.
– Чего так дорого? Мы же не в ресторане питались? Когда мы с Олей готовили, у нас семьдесят три копейки в день на человека уходило, – сказала Галя Кравец.
– В том-то и дело, что вы с Олей готовили только первые десять дней, а потом все от вашей готовки стали носы воротить, и требовать, нормального питания, – сказал командир отряда.
– Ишь вы какие! Носы воротить! А вы бы сами попробовали на семьдесят три копейки в день приготовить завтрак, обед из трёх блюд и ужин из двух, – возмутилась Галя.
– А какие продукты нам закупили! Июль месяц, а у нас картошка прошлогодняя, почти вся проросшая. А лук? Наполовину гнилой! – поддержала её Оля Лукина.
– Подумаешь, у меня мать из таких же продуктов на всю семью готовит, – сказал Олег Губёшкин.
– Сравнил! У вас семья четыре человека. А нам на девяносто с лишним ртов готовить приходилось.
– Тем более, на большом количестве легче сэкономить. Водички добавил, размешал пожиже и готово.
– То-то, ты потом нос от этой жижи воротил! – фыркнула Оля.
– Ребята, успокойтесь. Девочки, Галя с Олей очень старались, делали что могли, тем более, что они не профессиональные поварихи. Мы должны им спасибо сказать за их работу. А на 73 копейки в день действительно не разгуляешься, – стала урезонивать ребят Люсьена.
– А я, когда в больнице лежал с гепатитом, нас там на 72 две копейки в день кормили. И это ещё считалось улучшенным диетическим питанием, – вставил Мишка Кустарёв.
– То-то и оно, что диетическое. Диета номер пять. Вам там ни жирного, ни сладкого, ни жареного нельзя было. Вспомни, сколько ты кило потерял, пока десять дней в больнице лежал?
– Восемь с половиной. Так это болезнь такая.
– Ребята, мы отвлеклись. Вернёмся к нашим расчётам. Наши стряпухи за десять дней израсходовали 708 руб. 59 коп., то есть, в расчёте на одного бойца семь рублей тридцать копеек. После этого, нас с вами возили в рабочую столовую в Горки-10, там мы за пять дней проели ещё 5 руб. 30 коп. на бойца. Скажите «спасибо», что штаб строительства предоставил нам бесплатные автобусы. Дальше Люсьена договорилась с Совминовским Домом отдыха «Лесные дали». Не забыли?
– Такое разве забудешь? У них там даже вермишель не фабричная, а сами делают. Я такой тонкой вермишели в жизни не ел!
– А плюшки на ужин!
– А компот из персиков!
– Вот то-то и оно, что из персиков. Нас с вами три недели кормили усиленным питанием из расчёта 1 рубль 94 копейки в день. Практически, как всех отдыхающих дома отдыха, если не считать вечернего кефира. Но кефира вы, само собой, не пьёте, предпочитаете плодовоягодные напитки.
– Конечно, в кефире не тот градус, – Кустарёв ехидно перебил командира. Но Ивана не так просто было сбить, и он продолжил:
– Только не стоит забывать, что отдыхающим в санатории сотрудникам аппарата Совета Министров РСФСР путёвки оплачивает их профсоюз. Так что, если бы мы не три недели, а, скажем, дольше питались бы в этом Доме отдыха, то ещё бы и должны остались. Поэтому, когда с другого объекта на нашу стройку перевели тётю Дашу, то есть, Дарью Семёновну, и ещё посудомойку, забыл, как её зовут, и специально для нас открыли столовую прямо на объекте, то мы с вами стали проедать всего по 1 руб. 06 коп. в день. Таким образом, за всё время пребывания в стройотряде среднестатистический боец нашего ССО проел в среднем 1 руб. 37 коп. о чём я уже говорил. Скажите спасибо, что все продукты для праздничного шашлыка на День Строителя были нам предоставлены бесплатно, то есть, за счёт стройуправления.
– Выходит, мы проели почти всё, что заработали? – спросила Кравец.
– Да нет, конечно, не всё. Но следует учесть, что стройуправление удержало с нас за причиненный ему материальный ущерб, а именно, за порчу электрощита, виброреек, поломанные раскладушки, выбитые стёкла, разбитый унитаз и тому подобное. Тем не менее, благодаря тому, что проживание было нам предоставлено стройуправлением совершенно безвозмездно, у нас с вами осталось 6700 рублей на зарплату, правда это цифра не окончательная, а до вычета налогов, – сказал Егоров, – так что теперь самое время перейти к главному, а именно, к распределению заработанного между бригадами. Слово предоставляется комиссару отряда.
Люсьена вышла вперёд, развернула голубой листочек и начала своё длинное выступление, сопровождавшееся каким-то неясным шумом и отдельными репликами, которые, впрочем, сложно было разобрать. Студентам-гуманитариям не просто было понять высшую математику и правила социалистической научной организации труда, а именно об этом и говорила Бормотун.
– Напоминаю, что в самом начале работы нашего стройотряда мы договорились, что все заработанные стройотрядом деньги за вычетом причинённого стройуправлению материального ущерба и затрат на питание, спортинвентарь и канцелярские принадлежности, должны быть распределены между бойцами стройотряда в соответствии с результатами социалистического соревнования между бригадами, а также, так называемыми коэффициентами трудового участия. Напоминаю, что согласно протокола нашего организационного собрания были утверждены правила и формулы расчёта коэффициентов бригадных и индивидуальных начислений. Кто успел позабыть про эти правила и формулы, можете перечитать приложение к протоколу оргсобрания, там всё подробно изложено. Копии приложения я распечатала на машинке и передала каждому из восьми бригадиров.
– Люсьена, хорош про собрания и протоколы! – послышались выкрики с мест, – голова кругом идёт от твоих коэффициентов! Давай конкретно, кому сколько!
Люсьена, как ни в чём не бывало продолжила:
– Напомню вам основные моменты. Первое. Руководству отряда, а именно: командиру, комиссару и мастеру будет начислена средняя зарплата, умноженная на коэффициент два. Второе. Оставшаяся сумма распределяется между бригадами. Бригаде, занявшей в соцсоревновании первое место, начисляется коэффициент 3; бригаде, занявшей второе место – коэффициент 2; за третье место – коэффициент 1,5; за места с четвёртого по шестое – коэффициент 1; а бригадам, занявшим два последних места, будет начислено с коэффициентом 0,5. Третье. Суммы, выделенные на бригаду, распределяются собранием каждой бригады между её бойцами в соответствие с коэффициентами их трудового участия. Или, если бригада решит, она может доверить распределение зарплат своему бригадиру, и тот распределит всё по своему усмотрению. Всё ясно? Вопросы есть?
– А если бригадир возьмёт и все деньги себе распределит? – спросил Кустарёв.
– Руководство отряда будет проверять и утверждать протоколы собраний бригад, чтобы не допустить перегибов и злоупотреблений. При необходимости, попросим бригадиров мотивировано обосновать свои решения. А если кому-нибудь из бойцов покажется, что бригадир злоупотребил доверием, скажите мне или командиру отряда, будем разбираться. Или, если не полагаетесь на порядочность вашего бригадира, распределяйте премии решением общего собрания бригады, – ответила Бормотун, – ещё вопросы?
– У меня вопрос. Выходит, если моя бригада попала в число двух худших, и, если собрание бригады решит, что я плохо работал, я могу вообще ничего не получить за то что целых два месяца горбатился, так что ли? – спросил Абдуллаев.
– Нет, не так. Напоминаю, что была установлена минимальная выплата в размере 15 рублей, это сделано специально, чтобы хватило на проезд к месту жительства. То есть, по крайней мере, 15 рублей гарантировано каждому. А распределению подлежит только то, что сверх этих пятнадцати рублей.
– Гуляй, Рустик, ни в чём себе не отказывай, – выкрикнул Кустарёв. Все засмеялись.
– Точно, хватит как раз на шесть бутылок красненького и плавленый сырок, – подсчитал в уме сам Абдуллаев.
– Ребята, 15 рублей – это минимум, на случай, если бригада решит, что кто-то сачковал, пока другие вкалывали. Но мне кажется, что таких у нас быть не должно. А если человек работал не хуже других, то даже в отстающей бригаде он получит не меньше 35 рубликов, – разъяснил Егоров, – Люсьена, давай уже, оглашай результаты соцсоревнования между бригадами.
– Даю. Первое место заняла бригада номер пять. Похлопаем! Им выделяется сумма с коэффициентом 3. Второе место заняла бригада номер один, у них коэффициент два. Третье место – бригада номер семь, коэффициент полтора. Два последних места заняли бригады номер два и восемь, коэффициент ноль пять. Остальные бригады – коэффициент единица, – объявила Люсьена, – а если у кого-то из бригадиров есть вопросы по определению мест, прошу обращаться к мастеру. Новиков вам всё объяснит в деталях.
Мастер Алексей Новиков вышел вперёд и потряс перед собравшимися листочком, испещренным какими-то цифрами. Но никто не задал ему вопросов.
– Всё ясно? – спросил командир, – нужно повторить? Листок с распределением мест я вывешу на доску объявлений, а все вопросы, почему бригада заняла то или иное место задавайте Леше Новикову. А теперь, всем предлагается собраться побригадно и распределить выделенные каждой бригаде суммы между членами бригады.
– Иван, ну ты даёшь! У в твоей речи слово «бригада» встречается по три раза в одном предложении, – сделала командиру замечание Галя Кравец.
– Подумаешь! У нас тут не экзамен по литературе, а, можно сказать, момент истины. Жизненно важная делёжка заработанного, – шикнул на Галю сидевшей с ней рядом Кустарёв.
Егоров продолжил:
– Желательно уложиться за час, потому что скоро ужин, а нам нужно успеть сразу после ужина составить сводную ведомость. Бригады номер один и два остаются в столовой, бригада три собирается у фонтана, бригада четыре – в штабном вагоне, бригады пять и шесть, на волейбольной площадке, на левой и на правой сторонах соответственно, а бригада семь – на площадке для сушки белья.
– Слыхал? – сказала Галя Кравец Мишке Кустарёву, – теперь у него вообще семь «бригад» в одном предложении.
– Тем не менее, прогресс налицо, – ответил ей Мишка, – сказал он о семи бригадах, а слово «бригада» употребил только пять раз.
– Уймитесь вы, филологи! Пусть командир скажет, почему он о восьмой бригаде ничего не сказал? – спросил Лёха, чья койка в бараке стояла справа от койки Кривомазова. Он как раз был из восьмой бригады.
– А чего вам там делить? С вашими пятнадцатью рублями на нос вам одна дорога – в «казино»! – съехидничал Пашка Пудель, – как рассчитал Рустам, выйдет по шесть бутылок красненького и сырок «Дружба». Или, если предпочитаете, «Волна».
Все, включая Рустама и даже самого Лёху, дружно рассмеялись. «Вот почему всегда так?» – возник у Николая вопрос – «Когда шутит Пудель или Кустарёв, над их дурацкими шутками все смеются, а над моими – никогда».
– Номер восемь собирается у сторожки, – сказала Люсьена.
– По местам, ребята, время пошло, – поторопил командир и пошёл вешать листок с итогами соцсоревнования на Доску приказов и объявлений.
Ему легко было говорить. Командиру, комиссару и мастеру их двести процентов премии уже гарантированы, им и переживать не о чем. А вот остальные бойцы стройотряда, поднимаясь со своих мест в столовой, ощущали некоторое беспокойство. Кто-то предвкушал, на что потратит свою зарплату, кто-то, как Рустам Абдулаев, беспокоился, что товарищи сочтут его бездельником, и ему достанется только пятнадцать рублей. Кто-то прокручивал в уме путанное выступление комиссара и пытался разобраться, что делать с этими самыми коэффициентами: умножать на них или, наоборот, делить. И хотя командир и советовал поторопиться, многие для начала потянулись к курилке, не столько для того, чтобы там что-то обсудить, столько, чтобы как-то настроиться на обсуждение.
«Прима» у Николая кончилась ещё утром, и он в очередной раз стрельнул у Пашки «Дымок». Пашка хотел было посоветовать ему курить свои, но раздумал жлобиться и протянул полупустую пачку. В гудящей толпе курильщиков они с Колькой, в отличие от товарищей, ни о чём не говорили, а только сосредоточенно втягивали в себя дым и выпускали его изо рта тонкой струйкой.
– Ну, что, Пудель, пойдём что-ли? – спросил Николай, докурив.
– Пойдём, Колян, а то некурящие коллеги без нас всё поделят, – усмехнулся Пашка Ермаков.
Они побрели к фонтану, точнее к тому месту, где по плану строительства должны были соорудить фонтан, а пока там был только засыпанный гравием круг, из которого торчали ржавые трубы и арматурины. Бригада номер три почти в полном составе сидела по периметру этого сооружения на обшарпанных и давно списанных из столовой стульях и длинных деревянных ящиках. Ермаков, опередив Кривомазова, примостился рядом с Толиком, а для Коли осталось одно единственное свободное место – на том самом ящике, на котором уже сидели сёстры Белкины.
– Присаживайся, мы не кусаемся, – Люда, пододвинулась к сестре, освобождая ему треть ящика.
Николай молча сел на самый краешек, стараясь даже случайно не прикасаться к девушке, и уставился в центр круга, специально, чтобы не смотреть в сторону близняшек. Они тоже не смотрели в его сторону, словно его не только не было рядом, но и вообще не существовало на белом свете. Но всё же, Коле показалось, что на их лицах промелькнула какая-то пренебрежительная ухмылка, и пренебрежение это наверняка было адресовано именно ему.
«Неужели мы так и будем ухмыляться и отворачиваться друг от друга все оставшиеся три года обучения?» – промелькнул у Николая вопрос – «а куда деваться? Не переводиться же теперь в другой университет! Хорошо хоть, после стройотряда мы будем реже попадаться на глаза друг другу, ведь у нас разные факультеты. А через какое-то время, глядишь, всё как-нибудь само собой позабудется».
– Ну, где же Серёга? – возмутился отсутствием бригадира и вынужденной проволочкой Егор Николаев, – быстренько бы всё распределили, да и разошлись. Было бы чего распределять! Наверняка после всех вычетов нам одни слёзы остались. А меня люди ждут…
– По моим прикидкам, поскольку у нашей бригады коэффициент единица, в среднем на нос должно получиться что-то около пятидесяти рублей или вроде того, – сказал Миша Кац.
– Это как же ты так посчитал? – спросила Оксана, – чего так мало, мы же тут целых два месяца вкалывали по десять часов с одним выходным!
– Так Иван же с Люсьеной всё подробно объяснили, – пожал плечами Миша, – соцобязательства мы недоперевыполнили, примерно по 115 рубчиков прожрали, спортинвентарь и канцтовары, предположим рубля три на нос, потом ещё ущерб стройуправлению – не меньше червонца. В число первых трёх мест наша бригада не попала, значит повышенный коэффициент нам не светит. Вот в сухом остатке и получается что-то около пятидесяти, плюс-минус рубль или полтора. А вон и Серёга бежит, сейчас он нам точную цифру озвучит.
Действительно, от столовой стремительным шагом шёл бригадир. В руках он держал папку с завязками. Он осмотрелся в поисках свободного места, но так и не нашёл, куда ему сесть. Впрочем, это его не особо расстроило. Оставаясь в вертикальном положении перед сидящими, ему проще было ощущать себя настоящим начальником, пусть и не самого крупного ранга.
Он ещё раз оглядел собравшихся. Кажется, все взгляды были устремлены на него в настороженном ожидании.
– В общем, так, – Серёга развязал папку и достал из неё верхний листок, – как вы уже слышали, наша бригада заняла четвёртое место, на несколько баллов опередив шестую и четвёртую. И чтоб вы знали, нам с вами, к нашему большому сожалению, совсем чуть-чуть не хватило до призового третьего места, которое присудили седьмой бригаде, опередившей нас всего лишь на жалких два балла. Обидно, ведь показатели по выработке у нас выше, чем у седьмой, а баллы мы с вами потеряли из-за случаев травматизма, а также из-за порчи электрощита и виброрейки. Если бы не это, мы могли бы получить в полтора раза больше. Но тут уж ничего не поделаешь. Что есть, то есть.
– Ну, говори уже, сколько там накапало? – поторопил бригадира Егор, – меня люди ждут.
– Короче говоря, на всю бригаду нам с вами выделено ровно 600 рублей, – сказал Серёга и сделал паузу, наверное, для того, чтобы все смогли представить себе эту цифру в виде двух пачек зелёных трехрублёвок, перетянутых бумажной ленточкой с синим оттиском банковского штампа.
– Ну, что я вам говорил! Шестьсот на двенадцать – получается ровно по пятьдесят рублей на нос, – торжествующе произнёс Кац, гордый своими математическими способностями.
– Не совсем так. Эти 600 рублей нам с вами необходимо распределить в соответствие с коэффициентами трудового участия, – заметил бригадир.
– А чего там мудрить с коэффициентами! Давайте поставим всем коэффициент единица и поделим всё поровну, и дело с концом, – предложил Егор, – и считать просто: каждому по одной большой зелёненькой или по две фиолетовых или по пять красненьких, и даже калькулятор не нужен.
– Погоди, так нельзя, – сказала Софико, – забыл что-ли, что Серёге, как бригадиру, положен коэффициент полтора.
– Значит, поскольку нас в бригаде одиннадцать рядовых бойцов с коэффициентом единица и один бригадир с коэффициентом полтора, то делить нужно не на двенадцать, а на двенадцать с половиной, – сказал Миша Кац.
– Блин, я так и знал, что с вами быстро не освободишься, – сказал Егор, – тут всё-таки электронная счётно-вычислительная машина нужна или хотя бы логарифмическая линейка, если кто-то ещё помнит, как на ней делить.
– А у меня есть карманный калькулятор, он четыре арифметических действия делает и ещё квадратный корень извлекает и синус берёт. Отец из Японии привёз, – сказал Сашка Дудин, – только он не здесь, а дома.
– А у меня мама главным бухгалтером работает, так она на счётах не только складывать, но умножать умеет и делить, хотя у неё в бухгалтерии есть ЭВМ «Электроника», – сказала Татьяна Варшавская.
– Никаких логарифмических линеек и арифмометров не нужно, – успокоил собравшихся Миша Кац, – шестьсот делить на двенадцать с половиной будет ровно 48 рублей 00 копеек. Значит, всем бойцам по 48, а бригадиру – 72.
– А у него не треснет? – возмутился Сашка Дудин, – Я считаю, так делить неправильно!
– Это почему же? – спросил Николай.
– Потому что, видите ли, особые заслуги бригадира мы признаём, а в чём, собственно, они, эти заслуги заключаются, если наша бригада даже в тройку призёров не попала? И потом, выходит, что больше ни у кого, кроме бригадира, особых заслуг не было? Так что ли? Все же по-разному работали, кто-то надрывался, кто-то сачковал да перекуривал, так что давайте каждому по отдельности считать, как следует, чтобы не было уравниловки.
– Как-то это не по-нашему, Саня, не по-советски. Не по-комсомольски, – возмутилась Оксана.
– Очень даже по-комсомольски. Знаешь, основной принцип социализма: от каждого по способностям, каждому по труду. Как потопал, так и полопал. Кто больше и лучше работал, тот и получить должен больше, а не один только бригадир. Для этого и придумали бригадный подряд и КТУ, – возразил Сашка.
– Вот блин! Ну, ты даёшь! Было бы чего делить! После вычетов одни слезы остались, так нет, мы сейчас будем их делить на принципах социалистической политэкономии и по законам высшей математики, – начал кипятиться Егор, – так мы не только до ужина, но и до утра здесь просидим, а меня люди ждут.
– Подождут твои люди. Ты, Егор, не кипишуй. Дело серьёзное. Всё-таки, мы целых два месяца работали, старались, нужно, и оплату распределить по справедливости, – сказал бригадир, – у меня тут есть записи, кто сколько часов отработал, кто сверхурочно, у кого выработка выше… я тут подготовил расчёты…
Он начал перебирать какие-то листочке в своей папочке.
– Ну-ка, подвинься, – попросил он Пашку, сидящего на опрокинутой на бок бочке, и, уже сидя, продолжил рыться в своих записях, – сейчас найду, у меня тут всё записано, кто сколько…
– И как ты её смог подсчитать, эту самую выработку? Один из нас опалубку делал, другой бетон таскал носилками, третий вибрировал, четвёртый за продуктами ездил. Как всё это учесть? Может быть, ты ещё предложишь, что бы Мишка в уме интеграл взял? – съехидничал Егор, – Мишка, ты можешь в уме интеграл взять, или хотя бы производную?
– Ну, ты скажешь, интеграл, – фыркнул Кац.
– Ну, да, согласен, сложно всё это. Но Сашка прав, хорошо бы всё-таки как-то посчитать коэффициент трудового участия, чтоб всё по справедливости, – Серёга почесал затылок, – ребята, может есть у кого-то предложения, как нам это проще сделать?
– А чего тут мудрить! Давайте так, – Толик встал со своего трехного стула и продолжил говорить, загибая пальцы:
– Бригадиру, как и говорили, 72 рубля. Оставшиеся 528 рублей поделим между остальными с учётом КТУ. У нас в бригаде, если не считать бригадира, который своё уже, можно считать, получил, остаётся ещё шесть парней и пять девчонок. Парням предлагаю установить коэффициент 1, а девчатам – коэффициент 0,7. Сумма всех коэффициентов получится девять с половиной. Мишка, ты у нас Лобачевский, правильно я посчитал?
Мишка Кац кивнул.
Толик, вновь обращаясь к Мишке, спросил:
– Ну, и сколько тогда выйдет на нос?
Мишка посчитал на клочке бумажки и сказал:
– Получается, всем парням, кроме, разумеется, бригадира, по 55 рублей 57 копеек, а девушкам по 38 рублей 89 копеек и ещё 13 копеек останется.
– Класс! На оставшиеся 13 копеек можно купить в сельпо сто грамм подушечек без обёртки и поделить поровну! – усмехнулся Пашка.
Егор и Сашка заржали, но их смех прервал отборный трёхэтажный мат, почти не уступающий по набору идиом лексикону прораба Петра Ефимыча Козлова в моменты его наивысшего возбуждения.
Никто никогда ещё слышал подобных слов от Оксаны. У Николая даже челюсть отвисла от неожиданности, да и не только у него, но и у других парней. Сёстры Белкины густо покраснели, а Танька Варшавская уткнула взгляд в землю и сделала вид, будто она не здесь, но где-то в другом мест. А огромные чёрные глаза Софико Лазишвили стали ещё больше. Лицо и шея Оксаны покрылись большими красными пятнами, она вскочила со своего ящика и, казалось, не будь между ней и Толиком пучков торчащей из земли ржавой арматуры, она разорвала бы его, как Тузик грелку.
– Это что же выходит! – гневно возмутилась Оксана и вновь грязно выругалась, – вы нас что, совсем за людей не считаете? Почем это вдруг у девушек коэффициент ниже? Мы что, меньше вас работали? Мы, что ли, сверхурочно не выходили? Или от общественных нагрузок после работы отлынивали?
– Ты, Ксюха, не кипятись! Сама знаешь, нельзя женскую работу на стройке равнять с мужской. У нас работа тяжёлая, ответственная, а вы, нежные создания, на подхвате, подай, принеси, – Толик, никак не ожидавший гневной отповеди от обычно тихой Оксаны, старался говорить спокойно и примирительно, чтобы и она успокоилась.
– Это у нас работа не тяжёлая? Вы только и делаете, что на карачках как бобики с молоточком ползаете, гвоздики в опалубку забиваете, а нам, нежным созданиям, приходится полными лопатами бетона ворочать, – не унималась Оксана.
– Полные, неполные, но больше семи кило вам, женщинам, по любому, поднимать не приходится, по технике безопасности не положено, это для вас предел такой. А для нас, мужиков, предел установлен в пять раз больше. То-то же! А ещё у нас виброрейка или отбойный молоток. Вы разве с этими инструментами работаете? Нет, вам видите ли нельзя по физиологическим соображениям. Так что, извини, Ксюша, выходит, что мужская работа тяжелее, поэтому и КТУ у нас должен быть выше.
– А почему ты нам именно ноль семь коэффициент решил установил, – вскочила со своего места Софико. Как всегда, когда она была слишком возбуждена, это выдавал её кавказский акцент:
– Почему, например, не ноль девять или хотя бы не ноль восемь? Как ты измерил?
– Как, как… Примерно, – ответил Толик, – как говорится, строго на глаз.
– А мы не согласны! – Люда повернулась к сестре за поддержкой, – Люба, скажи! Разве мы меньше работали?
– Да мы, может, даже больше некоторых парней сделали! – поддержала сестру Люба, – я против таких коэффициентов, так и запишите в вашем протоколе!
– Хорошо! Раз уж речь пошла о протоколе, тогда давайте проголосуем? – предложил Серёга, – кто за то, чтобы считать КТУ, как сказал Толик, то есть, парням по единице, а девчатам по ноль семь?
– Ещё чего! Голосовать они собрались! Вас … – тут Оксана опять употребила слово, которое могло относиться исключительно к представителям мужского пола, причём не самым лучшим, – вас тут семеро, а нас всего пятеро. Ежу ясно, как вы проголосуете. Вы нас вообще без штанов оставите.
– А вам штаны ни к чему, у вас юбки есть, – сострил Мишка, но инстинкт самосохранения вовремя подсказал ему сделать это так тихо, что его шутку никто не расслышал, а то бы ему досталось от сидевшей неподалёку Оксаны, и не только на словах, можно не сомневаться.
– Ничего не ясно, – вступил в спор Пашка, – я считаю, что нужно коэффициент ставить не по принципу мальчик ты или девочка, а индивидуально. У нас ведь, кроме отработанного времени, других измерений производительности нету. И кто определит, что сложнее: траншею в плотном грунте рыть или застывший бетон ломом отбивать? Меня вон два раза в санаторий за обедами отправляли, тоже, небось, скажите, лёгкая работа. Так вот, скажу я вам, я чем в кузове «каблучка» целый час сидеть, скрючившись в три погибели, лучше бы этот час на виброрейке отработал. Но раз послали за обедом, значит, так надо, выбирать не приходится. Так что, предлагаю определять коэффициенты исключительно по отработанному времени, не взирая на вид работы и мужской или женский пол.
– Ну, хоть один нормальный мужик нашёлся, а не ...! – Оксана снова употребила нелитературное выражение, обозначающее часть тела, имеющуюся у парней и отсутствующую у девушек, и села на место.
– Раз предлагаете по отработанному времени считать, то всё равно получится, что у девчат коэффициент участия будет меньше, – продолжал гнуть свою линию Толик.
– Это почему же? – искренне удивляясь, спросила Таня Варшавская.
– А потому, Танечка, что вас, девушек, каждый месяц то на день-два, а то и на все три, фельдшерица от работы освобождала, или на лёгкую работу переводила, – сказал Толик, –а парни-то каждый день вкалывали.
– Так это же по уважительной причине! Нам в такие дни нельзя на тяжёлой работе, – Татьяна удивлённо развела руками, – Объясните ему, девочки, если он такой тупой и не понимает. Объясни ему ты, Ксюша, у тебя лучше получится, ты у нас правильные слова знаешь.
– Да что ты ему объяснять! Он, наверное, до сих пор считает, что его в капусте нашли или аист принёс, а не мама родила! Папа ему, наверное, ещё не рассказывал, как это у бабочек бывает, – съязвила Люда, и девчата поддержали её колкость нервным смехом.
– Коля, ну хоть ты объясни этому дебилу? – Люба неожиданно для Николая повернулась в его сторону и пристально посмотрела ему в глаза. В краешках её глаз Коля заметил слёзы от несправедливой обиды.
– Толян, парни, так не честно, неправильно, – сказал Николай, – если по чесноку, девчата старались, не меньше нас вкалывали, никто не отлынивал. А им ведь тяжелей нашего приходилось.
Парни, все кроме Толика, покивали головами, соглашаясь с Колиными словами.
Но Толик не унимался.
– У девчат и так всякие льготы, – сказал он, – с них, например, за бездетность не вычитают, как с нас.
– Между прочим, я хоть и женщина, а с меня тоже за бездетность должны удерживать, – заметила Софико. Она была самой старшей в третьей бригаде и единственной, кто был замужем.
– Вот, видите, опять неравенство, причём на законодательном уровне, – не унимался Толик, – с мужчины за бездетность выдирают, невзирая, женатый он или холостой, а с женщины – только, если она замужем.
– Так нам же детей рожать. А ты женись, да заведи ребёночка, тогда и с тебя вычитать не будут, – посоветовала ему Татьяна.
– Да кто за него, за такого женоненавистника пойдёт? – задала риторический вопрос Оксана, вызвав у девчат хмыканье.
– Зря ты так, Ксюха. Разве я к женщинам плохо отношусь? Разве я кому-то из вас хоть раз нагрубил? Да я, если хотите знать, всегда женщинам место в автобусе уступаю и не только старым или беременным, – попытался оправдаться Толик, – просто я хочу сказать, что женщины – существа нежные, к грубой строительной работе неприспособленные, поэтому от них меньше практической пользы для строительства. Значит, и заработок у них должен быть ниже. Вон, на столбе объявление висит. Почитайте, какие профессии на стройке требуются и кому сколько платят. Если профессия чисто мужская, то зарплата выше, а если чисто женская, то и зарплаты меньше. Так что не я это всё придумал, а правительство.
– Зря вы эту байду завели про бездетность, – сказал Егор, – я слышал, этот налог берут только с тех, кто больше 70 рублей заработал. Если мне не верите, пусть Танька у своей матери спросит, она у неё главбухом работает. Так что нам, с нашими крохами не о чем волноваться. Зря только время теряем, а меня люди ждут. Девушка, между прочим.
– А вот и не зря. Нам ведь сначала всю зарплату начислят, а уж потом из неё вычитать станут за еду и прочее. Так что и налоги с полной суммы удержат, можешь не сомневаться, – возразил Мишка, – государство своего не упустит.
– Ребята, девчата, хватит вам! Сколько по закону положено, столько и удержат. Это от нас не зависит. Давайте уже как-то решать то, что зависит от нас, – вновь поторопил собравшихся Егор, то и дело бросающий взгляд на свои часы «Ракета».
– Ну уж нет. Раз уж вы, парни, завели такой разговор… Давайте тогда станем скрупулёзно считать, как предлагают Толик и Пашка, только тогда чур вспомним, сколько рабочих часов наши героические парни пропустили якобы по болезни, – предложила Софико, – ты сам, Толик, после Дня строителя почти полдня головой страдал, с кровати встать не мог. Егор в конце июля к зубному в Москву на целый день ездил, а ведь мог бы народным способом, быстренько к двери больной зуб привязать и вырвать, а потом сразу за работу. А помните, Сергей яблок зелёных наелся и тоже целый рабочий день пропустил по причине желудочного расстройства, а ведь он бригадир, с повышенным коэффициентом. Я уж не говорю о Коляне, который сам себе по башке топором тюкнул. Он вообще два дня не работал, в Москву ездил, а вернулся уже после работы, к самым танцам.
– Вот-вот. А ещё из-за его травмы и из-за Пуделева несчастного случая на производстве у всей нашей бригады баллы сняли, – вставила Оксана, – выходит, это именно из-за парней мы не смогли занять третье место! Ну, и от кого бригаде больше пользы, от парней или от девушек?
– Вот давайте за это у Кривомазова и у Ермакова коэффициенты урежем наполовину, – предложила Люда и сначала покосилась в Колькину сторону, а потом посмотрела на сестру, ожидая от неё одобрения.
Люба в ответ только злобно зыркнула на неё, но ничего не сказала.
– Снимайте, если так считаете, я не возражаю. Мне теперь уже всё равно, – расстроено произнёс Николай, – я рассчитывал в стройотряде на фирменные джинсы «Левис» или «Супер Райфл» заработать, а с этими вычетами и коэффициентами участия-неучастия, мне лишь на индийские «Милтонс» хватит. Простите меня, ребята, что я вас всех подвёл со своим топором. Если считаете нужным, можете всю мою долю перераспределить между собой, это будет справедливо. Все 48 рублей, в том числе, и эти самые пятнадцать рублей, что на дорогу. Я же в Москве живу, мне на дорогу много не нужно. На электричке зайцем проеду, а пятачок на метро у меня найдётся. Это, конечно, не компенсирует те самые 300 рублей на бригаду, но хоть что-то, хотя бы по четыре рубля с копейками на каждого.
– Ладно тебе, ты же, в первую очередь, сам пострадал, ещё неизвестно, как эта травма на твоих мозгах в будущем скажется, – сказала Люба.
Коля посмотрел на неё, пытаясь понять, какой смысл она вкладывает в свои слова. Издевается она над ним или, наоборот, от души сочувствует. Но Люба отвернулась в сторону, и её лица Николаю не было видно.
Потом Люба вдруг встала и обратилась ко всей бригаде:
– Что мы, ребята, как бандюки какие-то на сходке! Два месяца мы с вами жили дружно, как одна семья, вместе работали в жару и под ливнем, вместе отдыхали, из одного котелка ели, одну бурду из трёхлитровой банки пили, всё делали вместе, а теперь из-за рублей этих несчастных перегрызлись, как пауки в банке. Да разве они того стоят?!
– Я тоже так же считаю, как Люба, – поддержала сестру Люда, – мы все, конечно, ехали сюда немного подзаработать, но ведь не только за этим. Кому деньги позарез были нужны, те на КАМАЗ поехали, там, говорят, некоторые по 300 рублей смогли заработать, только они там без выходных-проходных пахали и света белого не видели. А мы вот тут, в самом распрекрасном месте Подмосковья, перегрызлись из-за копеек… Ну, заплатят нам чуть больше или чуть меньше, какая разница? Денег этих всё равно через неделю уже ни у кого не останется, а что с нами будет? Сможем мы друг друга уважать после таких разборок? Как мы потом друг другу в глаза смотреть будем? А самих себя уважать мы сможем? Стыдно же!
Она села рядом с Любой, и сёстры обнялись. Все замолчали и с минуту просидели молча.
– Это называется момент истины. Каждый своё истинное лицо показал, и жадность свою, и самомнение раздутое, и пренебрежительное отношение к товарищам. Два месяца мы бок о бок жили, а только теперь поняли, кто что из себя представляет, – встав со своего места, сказала Татьяна.
Когда она села, Серёга протянул ей носовой платок. Потом он встал и обратился к своей бригаде:
– Действительно, ребята, как-то нехорошо выходит. Казалось бы, что нам делить? Мы же друзья. Из-за чего нам сориться? Давайте уже решим как-нибудь, что б никому не обидно, и пойдёт на ужин.
– Вот-вот. Давайте хоть за что-нибудь проголосуем и пойдём, а то меня девушка ждёт, – вновь заторопился куда-то Егор.
– Да ты уже успокойся, Егор! Можешь расслабиться. Никто тебя уже не ждёт, – сказал Пашка, – ты ведь к Тамарке рвёшься, разве нет? Так вот, я только что наблюдал со своего места, как Тамарка твоя в белом «Адидасе» покинула хозяйственно-бытовую зону через дыру в заборе.
– Блин! Не дождалась! А с кем? – с нескрываемой досадой спросил Егор.
– С кем, с кем… С каким-то парнем, естественно. Кажется, из первой бригады. С моего места не разглядишь. Да и какая тебе разница, с кем? – ответил Пашка, и все, кроме Егора, рассмеялись, даже Людка. А потом рассмеялся и сам Егор.
– Вот что, ребята, – бригадир Серёга потёр рыжую щетину на неделю небритом подбородке и придал своему лицу серьёзное выражение, – как мы с вами уже успели убедиться, все эти КТУ и прочая научная организация труда нам не подходят. Это всё для технарей, а мы с вами гуманитарии. И, пока мы тут с вами все окончательно не переругались, я, как старший и по должности и по возрасту, предлагаю вот что.
Все притихли, а Серёга продолжал:
– Я вот что предлагаю. Предоставьте мне право, как бригадиру, одному самолично решать, кому сколько заплатить. Бормотунша говорила, что по уставу можно, чтобы бригадир сам решал, если конечно, вы мне ещё доверяете. Это я не из эгоизма предлагаю и не из своекорыстных соображений, можете не сомневаться. Просто, только это избавит вас от взаимных упрёков – прямо сейчас, и от мук собственной совести – в будущем. Вся ответственность за возможную несправедливость ляжет на меня, а вы можете потом ругать меня какими вам угодно словами, хоть теми, которые нам недавно выдала Ксюша в своей пламенной речи. Если честно, никогда таких слов не слышал, хотя и в армии отслужил, и побывал в нескольких этнологических экспедициях. Короче говоря, я готов взвалить на себя это бремя, раз уж вы выбрали меня бригадиром. Согласны? Тогда поднимите руки…
– Какое самопожертвование! – проворчал себе под нос Мишка Кац, но так тихо, что его опять никто не услышал. И хорошо, а то бы ему точно досталось.
По периметру будущего фонтана медленно, одна за другой, поднялось одиннадцать рук. Затем к ним присоединилась ещё одна рука, Серёгина.
Серёга кивнул, встал, достал из папки несколько листочков, исписанных формулами и разорвал их, сначала пополам, потом ещё раз пополам.
– Короче, я вот как решил. Всё просто и эффективно! Нас в бригаде двенадцать человек, и всю премию, все 600 рублей мы разделим следующим образом: каждый из нас, включая, в том числе, и меня, получит по 45 рублей, итого это будет 540. А на оставшиеся 60 рублей мы с вами, ребята, все вместе дружно сходим в коктейль-бар «Аист». Постоим там, как говорится, на одной ножке, выпьем по паре коктейлей «Привет» или «Шампань-Коблер» и, таким образом, ударно отметим успешное завершение нашей работы. Думаю, это поможет нам забыть те гадости, что мы тут друг другу наговорили. Согласны?
– Мудрое решение! И справедливое! Я за! – сказал Пашка и поднял руку.
Остальные последовали его примеру и, кажется, почувствовали облегчение. Потом все встали со своих мест.
– Вот сразу бы так! – проворчал Егор, – а то пока мы тут бабки делили, Тамарка сорвалась.
– Чудные вы, парни! Далась вам всем эта Тамарка, – фыркнула Оксана, – и что в ней такого особенного?
– В том то и дело, что далась, – сказала Таня, и все девчата рассмеялись, даже Люда, которая до сих пор вздрагивала, когда кто-нибудь при ней упоминал ненавистное имя второй дочери третьего секретаря.
Бойцы третьей бригады неспешно поплелись в столовую, где их ждал последний стройотрядовский ужин.
Николай вместе с Пашкой Пуделем плелись позади остальных. Пашка вдруг остановился и протянул Коле пачку «Дымка».
– Да уж, – сказал Николай, закуривая, – кто бы подумал, что так получится. Прямо-таки драма, достойная пера Гёте. Король Лир, не меньше!
– И не говори, старик. Выходит, мы только зря друг на дружку всякого дерьма вылили, да и сами нахлебались, а в итоге остались при своих. Серёга, конечно, молодец, правильно придумал. Но если по чесноку, нужно было сразу всё дружно пропить, без всякой делёжки. Я даже думаю, не 60 рублей, а все 600. Просто, дружно и весело. И, опять же, всем бы хватило, каждый бы выпил, сколько душе угодно. Вот и вышла бы полная социальная справедливость, совсем, как положено при коммунизме: каждому по потребностям.
– Ну, не скажи, насчёт справедливости, – Николай щелчком отшвырнул коротенький окурок и усмехнулся, – девчата, скажем, при всём желании столько не выпьют, а вам с Толиком, сколько не налей, всё мало.
– Ну, ты, Колян, не прибедняйся! В чём-чём, а в этом деле ты нам не уступишь!