Вечные. По образу и подобию часть 14
Приложение N 23:
ИЗ ЗАКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ
Письмо М. Литвинова Н. Ежову
(Литвинов М. М. - Баллах Макс - в 1930-1939 гг, нарком иностранных дел СССР. Ежов Н. Н. - в 1935 году председатель КПК при ЦК ВКП (б) и одновременно секретарь ЦК ВКП (б). Письмо датировано 9 сентября 1935 г., отправлено из Женевы.)
Многоуважаемый Николай Иванович!
Я вынужден писать Вам о своей охране. Я свыше 10-ти лет езжу подряд ежегодно за границу как по служебным делам, так и для лечения, но до последнего года всегда обходился без всякой охраны. Много раз ГПУ предупреждало о якобы готовящихся на меня покушениях, но все это оказывалось вымыслом. Информаторы НКВД, зная о моих частых поездках за границу, сочиняют информацию, которая, вероятно, хорошо оплачивается, не заботясь о правдивости своих сообщений. Были случаи, когда они сообщали фамилии лиц, якобы готовившихся совершать покушения и даже с какими паспортами они должны были приезжать в Женеву, но при проверке таких лиц никогда в Женеве не оказывалось. Надо Вам знать, что нынешний глава Женевского правительства - левый социал-демократ - вполне наш человек, который, не полагаясь на свою позицию, своими путями проверяет наши сообщения о мнимых террористах, и результат всегда получается отрицательный. Во всяком случае, до сих пор ни малейших признаков слежки за мною за границей не наблюдалось. Как Вы сами знаете, я и в прошлом году был в Мариенбаде, затем в Меране, а затем в Женеве без всякой охраны и ничего не случилось, несмотря на грозные предостережения НКВД.
Считая, однако, возможность покушения теоретически допустимой, в особенности когда я засиживаюсь подолгу в одном городе, как, например, на курорте или в Женеве, я с прошлой зимы дал согласие на сопровождение меня двумя сотрудниками НКВД, при условии, однако, производства охраны согласно моим собственным указаниям. Вы должны согласиться, что, при моем опыте и знании заграницы, я лучше Ягоды и его сотрудников понимаю, где и когда следует "охранять". Я ездил таким образом несколько раз с этими сотрудниками и никаких недоразумений у меня с ними не было.
К сожалению, в данное время Ягода, очевидно, основываясь на явно ложной информации, дал инструкцию своим сотрудникам не считаться с моими указаниями и навязывать мне свои формы охраны, которые не только раздражают меня, но явно дискредитируют меня, а зачастую привлекают ко мне ненужное внимание и раскрывают мое инкогнито. Тов. Суриц мог бы рассказать Вам, как некоторые иностранцы узнали меня в Мариенбаде благодаря нелепому поведению сотрудников НКВД.
Усвоенная теперь сотрудниками НКВД форма охраны меня не только раздражает, но и в чрезвычайной степени угнетает, делая меня иногда совершенно неработоспособным. Там, где нужно, я не возражаю против охраны, хотя за мною по Женеве ходят иногда четверо швейцарских агентов и двое наших. Необходимо, однако, время от времени уединиться, погулять совершенно свободно, не чувствовать за собою топота шагов, - только тогда я могу обдумать какую-нибудь проблему или необходимое выступление. Иначе я делаюсь совершенно неработоспособным, раздражительным и т. п. Кроме этого, возможны скандалы на виду у полиции и иностранцев.
Ввиду изложенного, я Вас убедительно прошу провести следующее постановление: "Предложить НКВД дать инструкцию его агентам за границей осуществлять охрану Л., считаясь с его собственными указаниями и распоряжениями, не навязывая ему охраны там, где он это признает абсолютно, на все 100%, ненужной и вредной".
С приветом М. Литвинов.
P. S. Я уже не говорю о том, что надуманные в Москве меры охраны требуют огромных валютных расходов, абсолютно ненужных.
М. Л.
(Архив Президента Российской Федерации. Ф. 57, от. I, д. 18, лл. 99-100. Подлинник)
Рассказывает генерал-лейтенант Л. Шебаршин
(Шебаршин Леонид Владимирович - последний начальник советской внешней разведки. После провала ГКЧП в августе 1991 года исполнял обязанности председателя КГБ СССР.)
В один из февральских дней 1982 года на военном аэродроме Кабула приземлился ничем не примечательный пассажирский самолет Аэрофлота, прибывший специальным рейсом из Москвы. Аэродром полностью контролировался советскими военными, афганская сторона в известность о грузах или пассажирах не ставилась, так что прибытие самолета не привлекло ничьего внимания. Осведомители оппозиции могли только зафиксировать его посадку.
Небольшая группа встречающих быстро разместила прибывших по машинам. Впереди автомобиль с опознавательными знаками афганской дорожной полиции, но с советским экипажем, несколько машин с советской же вооруженной охраной - и кавалькада понеслась по заснеженным кабульским улицам в направлении Дар-аль-Амана к посольству СССР. У самых посольских ворот машины резко повернули влево и, проехав несколько сотен метров, остановились около двухэтажного особняка.
Особняк арендовался представительством КГБ в Кабуле и предназначался для проведения конфиденциальных встреч с высокопоставленными лицами и размещения важных гостей из Москвы. В уютном, хорошо обставленном и чисто убранном доме, укрытом от посторонних глаз глухим забором, на два дня поселился прибывший в Кабул член Политбюро ЦК КПСС, председатель КГБ СССР Юрий Владимирович Андропов.
Все, что делала советская сторона в Афганистане, окутывалось завесой секретности. Визит Андропова был сверхсекретным, о нем знал только самый узкий круг советского руководства.
Андропов провел интенсивные беседы с некоторыми руководителями советских учреждений в Кабуле, с Б. Кармалем и Наджибуллой. В результате была сформулирована стратегическая задача советско-афганской стороны - в 1982 году покончить в основном с банддвижением на территории Афганистана. Упор при этом делался на военную силу...
... Андропов покидал Кабул во время жестокой снежной бури. Тяжелые военные снегоочистители не успевали сгонять снег со взлетной полосы, видимость приближалась к нулевой, ни один летчик не рискнул бы взлетать в горах в такую погоду. Но председателя КГБ уже ничто не могло удержать в Кабуле. Он выполнил здесь свою миссию, в Москве ждали неотложные дела. Андропов был человеком решительным и нетерпеливым, летчики - людьми мужественными, дисциплинированными и умелыми. По приказу председателя самолет взлетел и взял курс на Москву.
Для Юрия Владимировича короткий визит в Кабул имел неожиданные и неприятные последствия. Редкому посетителю афганской столицы удавалось покинуть ее хотя бы без желудочного заболевания. Андропову не повезло - он заболел оспой. Видимо, врачи не сразу поняли, с каким заболеванием они имеют дело. По рассказам, состояние больного быстро становилось безнадежным. Каким-то чудом жизнь Андропова была спасена, но предстояло ему прожить меньше двух лет.
Из донесения агента ленинградского управления КГБ
(Приводится в книге Олега Калугина "Прощай, Лубянка! ". Калугин Олег Данилович - бывший генерал-майор КГБ. Прославился в конце восьмидесятых годов обличением нравов своего ведомства. Живет в США.)
Среди персонала 1-го Медицинского института, связанного с Четвертым Главным управлением при Минздраве СССР, циркулируют разговоры о загадочности смерти Генерального секретаря ЦК КПСС Андропова.
По мнению ряда специалистов в ГУ (Главном управлении), есть люди, которые на ранней стадии болезни Андропова умышленно вели неправильный курс лечения, что впоследствии привело к его кончине. На более поздней стадии ведущие специалисты страны были бессильны что-либо сделать...
Люди, залечившие Андропова, связаны с группировкой некоторой части партийных аппаратчиков в Москве, которым пришлись не по вкусу позитивные изменения и реформы, начатые Андроповым, в частности намерение отменить "кремлевский паек", призывы к личной скромности партийных работников, обращение к ленинским идеалам коммуниста.
Т)дин бывший ответственный сотрудник Госплана СССР подтвердил изложенное выше и добавил, что Андропова убрали. Мне трудно было оценить достоверность информации...
Приложение N 24:
ИЗ ОТКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ
Рассказывает экс-секретарь ЦК КПСС Н. Мухитдинов
(Мухитдинов Нуриддин Акрамович - в 1957-1961 гг, секретарь ЦК КПСС. На XXII съезде КПСС в 1961 году он, Фурцева и ее муж Фирюбин не были избраны членами ЦК. По версии Мухитдинова - за то, что появились на заключительное заседание съезда. С 1987 года на пенсии. Живет в Ташкенте.)
Последний раз я был в своем кабинете, в здании ЦК на Старой площади в восемь часов утра 31 октября 1961 года, то есть в день закрытия XXII съезда. После этого не заходил туда и никому из секретарей и работников ЦК партии не звонил.
Третьего ноября к концу дня ко мне приехал работник общего отдела, занимавшийся документами и другими делами Президиума ЦК. Сказал, что ему поручено привезти ключи от моего кабинета и сейфа в ЦК, а также имевшиеся у меня на руках документы Президиума и Секретариата. Отдал. Это был воспитанный, культурный человек, с ним у меня были добрые отношения. Он-то и сообщил мне доверительно в тот день, что Суслов, Козлов и Рашидов подготовили и передали Хрущеву проект постановления о выводе меня и Фурцевой опросным путем из состава членов ЦК КПСС.
Четвертого марта 1962 года мне позвонили на работу (Мухитдинов приступил к исполнению обязанностей заместителя председателя Центросоюза. - Н. З.) из общего отдела ЦК и сообщили:
- Завтра в девять часов прибыть в Кремль на заседание Президиума ЦК.
Конечно, не сказали - по телефону не положено, - по какому вопросу.
Наутро у подъезда Свердловского зала меня встретил подполковник:
- Товарищ Мухитдинов, я провожу вас.
Не задавая вопросов, прошел с ним, вдвоем поднялись на лифте, вошли в приемную Президиума. Там уже сидели несколько человек. Дежурный секретарь зашел в зал и, выйдя, пригласил:
- Входите.
Вошел. Все члены, кандидаты в члены Президиума, секретари в сборе, председательствует Хрущев. В конце длинного стола стоит Фурцева и, рыдая, говорит что-то. Я сел с краю, в углу. От Фурцевой требовали объяснений, почему не явилась на заключительное заседание съезда. От волнения и слез она еле говорила, и ей предложили сесть. Вызвали и ее мужа Фирюбина, заместителя министра иностранных дел, избранного на этом съезде кандидатом в члены ЦК. Оказалось, он тоже не присутствовал на заключительном заседании съезда.
Никита Сергеевич крепко ругал его. Напомнив прежние ошибки, он сказал:
- Как партийный работник в прошлом, как муж, вы должны были проявить волю, ум, - не только самому явиться на съезд, но и предотвратить позорные действия жены.
Он извинялся, выражал раскаяние. Никита Сергеевич дал знак мне. Подошел, остановился у края длинного стола.
- А вы почему не пришли?
В ответ произнес одно слово:
- Заболел.
При общем молчании он продолжил:
- Мы вас так высоко подняли, создали условия, прислушивались к вашим предложениям, высказываниям. У нас были на вас большие надежды. Как вы могли так поступить?!
Я не сказал ни слова. Видимо, мое молчание подействовало на него раздражающе, он даже побагровел. Никто из присутствовавших не произнес ни слова. Никита Сергеевич завершил обсуждение словами:
- Давайте проинформируем Пленум о их поведении.
Так закончилось обсуждение. Фурцева, Фирюбин и я вышли из кабинета. В приемной нам сказали, что в десять часов открывается Пленум. До десяти оставалось несколько минут.
Открывая Пленум, Никита Сергеевич сказал, что на обсуждение вносится один вопрос: "Современный этап коммунистического строительства и задачи партии по улучшению руководства сельским хозяйством". Участники Пленума согласились с этим. Далее он предложил:
- Прежде чем мы приступим к обсуждению, хочу проинформировать вас о поведении некоторых членов ЦК, которые не явились на заключительное заседание XXII съезда партии, тем самым не выполнили свой партийный долг как делегаты и члены ЦК. Вот товарищ Фурцева... - говорил он резко. - Она пользовалась большим уважением, возглавляла столичную парторганизацию, входила в состав Президиума и Секретариата ЦК, в последнее время являлась министром культуры Союза. Но после организационного Пленума проявила безволие только из-за того, что не избрана членом Президиума, нанесла себе телесные повреждения. На Президиуме ее резко критиковали. Она признала свои ошибки, обещала сделать выводы.
Недостойно повел себя Фирюбин. Несмотря на его ошибки в прошлом, утвердили заместителем министра иностранных дел, на съезде избрали кандидатом в члены ЦК. Вы знаете, он муж Фурцевой. Тоже не явился на заседание съезда, хотя никаких веских причин у него к этому не было. Он был обязан не только явиться сам, но и воздействовать на жену. Не знаю, сможет ли он попартийному оценить свой поступок, сделать нужные выводы.
Не пришел на заключительное заседание и товарищ Мухитдинов. Вы знаете, мы его выдвинули, пригласили из Узбекистана в центр, поручали крупные, ответственные дела, оказывали полное доверие, всяческую поддержку. К нему серьезных замечаний или претензий нет. Но руководители Узбекистана неоднократно сообщали нам о том, что он вмешивается в дела республики, дает свои установки, что создает им трудности в работе.
Кроме того, он сам не раз ставил вопрос, в силу своих разногласий с некоторыми членами Президиума, о переводе из ЦК на другую работу. В связи с этим и не был избран в новый состав Президиума и Секретариата ЦК. Очевидно, решил свою обиду на это показать неявкой на заседание съезда.
Мы обсудили на Президиуме его поступок, прямо все высказали. Думаем, понял. Он молодой, образованный, энергичный, принципиальный работник. Надеемся, извлечет уроки, сделает выводы на будущее из того, что говорилось на Президиуме и в личных беседах. Думаю, что Мухитдинов приобретет соответствующую служебную форму как член ЦК КПСС.
Далее Никита Сергеевич спросил, надо ли обсуждать этот вопрос. Из зала ответили:
- Нет.
- Видимо, нет нужды принимать решение? - обратился Хрущев к залу.
- Нет, - ответил зал.
- Тогда, - сказал он, - приступим к рассмотрению повестки дня.
Хрущев подошел к трибуне и сделал большой обстоятельный доклад.
Запомнился мне один характерный момент. Когда я вошел в зал, то увидел несколько свободных мест, но никто не пригласил сесть рядом, не среагировал на мое появление, опальный ведь. Я прошел в конец зала и сел. А когда наступил перерыв, многие стали подходить, здороваться, поздравлять. Таков финал моего восхождения на кремлевский Олимп и преодоления опасного спуска...