Как уже неоднократно отмечалось историками и краеведами, Лужский край в XVII столетии сыграл важную роль в военно-политической жизни Российского государства. Так было и в годы Смоленской войны 1632 – 1634 годов, когда Россия попыталась вернуть захваченный в годы Смуты поляками Смоленск и окружающие его земли.
В Европе в это время бушевала Тридцатилетняя война. Польша входила в коалицию католических государств во главе с Габсбургами. В этой ситуации естественным союзником России стала ярая противница Габсбургов — протестантская Швеция, с которой незадолго до этого – в 1617 году, Московское царство заключило крайне невыгодный для себя Столбовский мир, лишившись ряда исконных русских городов на Северо-Западе и окончательно потеряв выход к берегам Финского залива. Напомним, что русско-шведская граница прошла по среднему течению реки Луги и таким образом, современная территория Лужского района стала приграничной зоной вплоть до походов Петра Великого на Нарву.
Вступление в войну России устраняло для шведов, сражавшихся в это время в Германии, угрозу войны на два фронта. Заключению более прочного союза между странами помешала смерть шведского короля Густава II Адольфа и поэтому Россия вступила в войну в одиночестве.
В июне 1632 года, не дожидаясь нескольких месяцев до окончания срока действия Деулинского перемирия, русское правительство решило начать войну с Польшей. 20 июня 1632 года состоялся Земский собор, на котором и была объявлена война. Боевые действия вооруженные силы московского царя Михаила Романова начали в период реформ, когда началось ее преобразование на европейский манер. Для этого помимо привычных стрелецких полков и поместной дворянской конницы стали создавать пехотные и кавалерийские полки «нового» или как их еще называли «иноземного» строя. Для этой цели по царскому указу в европейских странах вербовались опытные офицеры, а также закупалось в значительном количестве необходимое вооружение и снаряжение. Один из эпизодов этой военной затеи непосредственно связан с Лужским краем.
Как известно, в XVII столетии одними из главных транзитных пунктов на Лужском водном пути и сухопутной дороге из Нарвы в Новгород являлись Тесовская государева пристань на Оредеже и пристань Онежицы. Именно с Тесовской пристанью оказалась тесно связана эпопея 1633 года по закупке доспехов для новых полков. Многочисленные документы об этих событиях отложились в фонде «Проубежные дела», хранящемся в архиве Санкт-Петербургского Института истории.
Дело обстояло следующим образом. В Иноземном приказе (Министерстве Иностранных дел XVII века) голштинский дворянин Балтазар Демушерон договорился с боярином И.К.Черкасским и дьяком Григорием Нечаевым о «привозе в наше государство лат тысячу с шапками и рукавицами железными». Поставку доспехов планировалось осуществить в село Тесово в апреле или мае 1633 года для дальнейшей транспортировки в Новгород и оттуда уже в Москву.
Из-за задержек и различных проволочек приемщик военного товара «немчин» Рудольф Меер, выехав из Новгорода 18 мая, добрался до Нарвы почти две недели. Наконец, 8 июня Меер водным путем по Луге доставил 1000 комплектов лат в российские владения. Привезли их «государьские ладейщики», но не до Онежиц и далее на Мшагу, а к Тесову, по причине мелководья. В своей отписке новгородским воеводам голова тесовской заставы писал: «а латы, государь, в бочках, а бочки грузные (т.е. тяжелые – авт.), сею дорогою к Новугороду тех бочек не провезть».
Вопрос о дальнейшей транспортировке лат из Тесова повис в воздухе. Уполномоченный по приемке Фирс Давыдов получил предписание от воевод найти и нанять суда, но в итоге доложил, что «я заехал на пристани у бобыля Симанки Алексеева лодью большую да три лодки малых. Те судна под латы не годны». Не удалось ему и договориться и с судовладельцами – подданными шведской короны – «ямские (т.е. из Ямгорода – совр. Кингисеппа) мужики ямские суда не дают». Как тут не вспомнить эпопею стольника Бестужева в этом же 1633 году под наем плавсредств для посольства стольника Пушкина в Швецию. Одновременно с решением транспортной проблемы в Тесово была организована приемка снаряжения, для которой по специальному указу сюда прибыл уже упоминаемый Фирс Давыдов и опытный кавалерист-наемник «рейтарского полку квартермистр» Андрей Фамендин. С собой они привезли «рекламный образец» лат и шлема «за печатью боярина Черкасского, что прислал голстенский князь». Помимо этого – еще пуд пороха и пули, так как им было велено из пистолетов «стрелять по тем латам полным зарядом с пульками. Которые латы не устоят – те латы велели переменить добрыми, а худые латы однолично не имать». Правда, по ужасно скверной дороге из Новгорода в Тесово у приемщиков «выронились коробья и рассыпались пульки, данные для стрельбы» и им снова пришлось просить свинца.
27 июня Давыдов и Фамендин доложили воеводам о результате стрельб и о приеме у Рудольфа Меера доспехов, прошедших испытания. В результате «комиссия» приняла 883 комплекта лат, столько же железных «шапок с наносниками» и 807 «ошейников латных». «Рукавиц железных» почему-то в «привозе» не оказалось. «Достальных лат не взяли, которые не устояли и плохи и недомерки».
Приняв латы и решив вопрос о найме судов, 23 июня приемщики перевезли военный груз по воде из Тесова к Онежицкой пристани. Здесь, в Онежицах, со всей округи на тридцать верст было собрано 235 подвод «с телеги под запасы и для усталых лошадей и для того, которого телега испортится». Под охраной стрельцов латы повезли сухопутной дорогой на Мшагу и далее через Новгород на Москву.
Таким образом, в Тесово был получен весьма важный для России, воевавшей с Польшей, стратегический груз, которым можно было снарядить практически целый полк «нового строя». Тем не менее, несмотря на эти усилия, Смоленская война закончилась не в нашу пользу, хотя латы «тесовской приемки» послужили верой и правдой русскому воинству не одно десятилетие XVII века, богатого на различные войны и внутренние конфликты.
На рисунке: Солдаты русских полков «нового строя».