ЧастьII.
ГлаваI. Хороша страна Америка.
Где жить, чем заниматься в незнакомой стране, Денис Голотвин не решил, о чём честно признался в миграционном центре. Артур надавал ему множество советов перед отъездом в Америку, да как тут можно сделать единственно правильный выбор, когда наслышан о жизни новой страны проживания только из вражеских уст? Его неделю мучили расспросами в маленьком прибрежном городке, сверяли документы, требовали отчёт в его учёных изысканиях. А что простой таможенник может понять о высоких материях? Пришлось отправлять научные статьи на сверку в профильные институты.
Наконец решение о статусе переселенца из России было определено, и Голотвину приставили девушку Аннету для ознакомления с правилами проживания и поведения в США. Перспективного учёного решено было провезти по стране, дабы он мог сам определиться, где ему больше всего хотелось осесть и к какому институту приобщить свои знания и порывы.
Американская демократия пришлась Голотвину по душе. Такого гостеприимства от российских властей ему получать не приходилось. Проезжая по бескрайним прериям, он в сердцах воскликнул:
- Хороша страна Америка!
- А Россия? – подстегнула Аннета разгоревшегося спутника, хорошо зная о взрывном русском характере. Денис зажал за зубами своё «лучше всех», не желая выдавать иностранке свои ностальгические чувства, не успевшие пробудиться; улыбнулся ей только, поощряя обоюдный восторг с открывающихся видов бескрайних прерий.
- Как у нас на Кубани, - сравнил Денис Америку с Россией. Повсюду в мире найдётся местечко, напоминающее путешественнику о доме.
- Чего ещё вы хотели бы у нас посмотреть, - спросила Аннета, заметив проснувшийся у Дениса интерес к путешествиям. – Наша ознакомительная поездка распланирована, но ваши желания вполне исполнимы.
- Всю жизнь мечтал пообщаться с индейцами, - признался Денис в своём детском увлечении героями Джеймса Купера.
- Заедем в гости, - пообещала Аннета. – Резервация апачей встретится у нас по пути. Или же вас интересуют другие, конкретные племена?
- Да нет…, - замялся Денис, скрывая неосведомлённость. – Пусть будут апачи. Надеюсь, они не станут привязывать нас к позорному столбу?
Анета улыбнулась шутке Дениса: «Обязательно привяжут и топоры на нас заточат».
Индейцы показались Голотвину радушными и к столбу не привязывали. Нормальные люди, как и все живущие в цивилизованной стране и, если бы они не называли себя «апачи», их невозможно было отличить от многонационального простого люда, населяющего США. Кому их разгадать, кто есть кто, пока они не представятся: я китаец, кореец, зулус или малаец. Американцы все. Всё, как и у нас в России, где все россияне.
Индейцы стали узнаваемы, когда представились Денису в национальных одеждах, скопированных с кинематографа. Артисты – что сказать.
Экскурсовод Кваху рассказывал о славном вожде Джеронимо, подарившему апачам новую жизнь; позорил родственных Навахо за их жестокие начала, будто апачи сами не были таковыми в былые времена. Вперемежку с историей племени звучали сказания – осовремененные, с англоязычными героями. Сказки меняются со временем в угоду слушателю, но всегда остаются интересными, сдобренные национальным колоритом.
Квахо, не прерывая повествования, открыл навесной шкаф и достал оттуда початую бутылку виски, предложил гостям выпить с ним. Гости предусмотрительно отказались от горючего угощения, и хозяин налил себе одному. Выпил стопку молчком, с укоризной поглядывая на трезвенников: белые – что с них взять?
Выказывать гостям пренебрежение не принято, и Квахо с подъёмом продолжил свой рассказ о легендарных апачах. Индейские сказки тем временем скрасились поднебесными звуками сампоньо (флейта), музыканты, разукрашенные перьями, задорно подплясывали в такт бонго (барабан).
Музыка Дениса не захватила. Он отметил, что музыканты играют вовсе не для него, а завистливо смотрят на бутылку, неосмотрительно оставленную на столе их вождём. Все алкоголики схожи, оттого апачи показались Денису отражением земляков из далёкой России. Звериный оскал Бахуса отмечен застывшей маской на заражённых проказой «зелёного змея».
«Новая жизнь», подаренная индейцам в резервациях, основана не на свободе самовыражения, как о том заявляют англичане, восхваляя своё человеколюбие. Споили англичане коренное население Америки, чем и подчинили грозных воинов, опустив их человеческие отличия до звериного уровня; разрушили способность размышлять, растворили в спиртовых растворах все духовные начала индейцев. И геройский Джеронимо принял цивилизованную Европу, не поменяв своих дикарских взглядов, а погнавшись за иллюзиями опьянения.
Говорят, мулаты переносят спиртное гораздо хуже, чем белые. Самые выносливые в распитии – русские. Голотвин никогда не соглашался с тем утверждением, не раз наблюдая пожёванные лица русских алкоголиков, потерявших способность мыслить и чувствовать.
В мире нашлось множество способов изменять характеристики жизни, самый действенный – биохимия. Для продолжения жизни природе понадобилось создать множество ядовитых соединений, чтобы избранным легко доставалось что поесть; а жертвы их, объевшиеся гнилостными ягодами, теряли инстинкты выживания, попадали в призрачный мир, поддавшись чарам галлюциногенов.
Звуковая волна так же способна навредить человеческой сущности, превратив призванный к спасению страх изменять сущность до полного подчинения.
Люди издревле научились использовать природные инструменты воздействия, бесстрашно экспериментируя ими на себе самих. Лекарства всегда оставят свой след, сколь не будет рад больной за своё излечение ими. Любое не традиционное воздействие на организм приносит хоть малый, но вред. Лучше жить здоровым, чем лечиться. И как прожить в здравии в этом болезнетворном мире? Только с надеждой на свой иммунитет, который владельцу ничего обещать не обязан.
Во врачевании люди научились воротиться от смерти, чем излечить душу, пока непонятно. Душа ранима и в миг рассыплется на части лишь только её потревожь, испачкай хоть чем. Неуловимая душа – есть ли она? А иначе, отчего же меж людей наблюдаются связи притяжения и отторжения? Откуда в нас разгораются столь не просчитываемые феерии чувств? И чем их можно править? Не химикатами – это точно. Химия любую душу прожжёт, и свидетельств сиих внутренних пожаров множество.
Если есть свет души - биоволны, так должно быть где-то и явление, способное воздействовать на них и править. Не нейтрино ли несёт нам эти волны? Что разжигает любовь, вдохновенье, возвышенность?
Не о том задумался Голотвин в гостях у апачей. Ему бы проникнутся их гостеприимством, к индейским традициям прикоснуться. А так – сам злобными мыслями обвешался и не понял ничего. Хорошо, что шамана в племени не оказалось, и не узнал никто о его неприязненном отношении.
А апачи пели действительно хорошо. Песня, зовущая в небо, к полёту.
Глава II. Филадельфия.
Аннет провезла Дениса поперёк всей Америки, их познавательная экскурсия заканчивалась в Филадельфии, в городе Сан Франциско – главном движителе экономики величайшей в мире страны. Сан Франциско – город-прародитель американской культуры и искусства, город хиппи и свободной молодости, ищущей свою, не рождённую доселе жизнь, несостоятельную в большинстве своей надуманной ипостаси.
Всякий этнос притягивает к себе неподражаемыми нравами и самобытной культурой. Филадельфия к тому же наполнена историей и знаменитым временем золотоискателей, сдобренным притягательным вкусом романтики. Так и хочется окунуться в прошлые века, узнать об освоении Америки англичанами как можно больше: индейцы – хранители и бесстрашные ковбои, готовые жизни положить за блеск вожделенного металла.
Аннет знакомила Дениса с городом с холма Хилл парка, откуда открывается удивительный вид на Сан Франциско. Этот парк впитал в себя эпоху хиппи и рока, и воздух здесь насытился неимоверными свободами: вдыхай и – лети!
А люди тут, как и везде люди – ничем не отличаются от русских. Или наоборот? Гуляют, отдыхают и одеваются традиционно – женщины в юбках, мужчины в штанах. Не все. Женщина в брюках тоже похожа на женщину. А вот мужчина в юбке – нонсенс, да ещё накрашенный! Что взять с них – со скандинавов? У них свобода, дуркуй чем ум залепят. А всё одно интересно, в России такого не встретить – существо промеж мужчины и женщины.
Глядя на людей непонятного пола, Голотвин всё больше убеждался в правильности решения посвятить себя становлению человеческой сути. Чем отличается человек от животного давно уже было признано и прописано в заветах. Дело осталось за малым – насадить эти законы жития в людях, и духовенство различных концессий тысячелетиями тщатся привить человечеству непонятную духовность и своё видение мира…, пока безуспешно.
К священнослужителям тем временем присоединились учёные врачеватели, силились излечить больного химией: не только тело его, но и душу. Попытки их оказались малоуспешными, хрупка душа, и с грубого внешнего воздействия та непознанная живая составляющая рушится нещадно, а то и просто отмирает. Душевнобольные неизлечимы, и агрессия их после назначений эскулапов чаще переходит в депрессию, а никак не в ожидаемую жизнестойкость.
Самое действенное средство в очищении души – слово, лучшего люди пока не нашли. Слово может быть пустым и не заденет слуха адресата. Вылетит оно и растворится средь множества звучаний жизнеобильного мира. На то, чтобы услышано было слово, понадобится наполнить его смыслами, скрасить эмоциями и интонацией, зарядить энергией души.
Не признаёт наука наличие души в человеке, свечения ауры в нём. Все действия наши руководствуются приказам сверху, с головы, и передаются электрическими импульсами. Нет никакой души, и биополя никакого нет! Что не поддаётся изучению и наблюдению, не стоит внимания занятого текущими познаниями учёного, потраченного им времени на призрачные, недоказуемые идеи.
Глупо спорить с учёными, да действительность говорит об обратном: люди могут понимать друг друга без излишних слов и соприкосновений – единением душ.
Задумавшийся Голотвин и не заметил, как Аннет провела его к пляжу. На песке повсюду лежали голые тела, нисколько не смущаясь ходящих меж них загорающих в традиционных купальных костюмах. Обнажёнка нисколько не смущала Дениса, разве что вызвала в нём небольшую брезгливость. Женщина на пляже не возбуждает так, как на подиуме, потому что не хочет понравиться; она занята собой в это время, греется, ждёт макияжа от солнца, потому их помятые тела распластались на песке до полного безобразия.
Океан привлекал внимание несравнимо с женскими прелестями. Денис устроился на свободном лежаке в ожидании своей провожатой, которой было необходимо переодеться в пляжной кабинке, и уставился на волны, не дающие оторваться взгляду.
Тихий Океан велик, величие его ощутимо даже с берега. Шумит океан, неся в волнах неоспоримую правду жизни, и даже крикливые чайки не в силах оспорить его вздохи – размеренные и спокойные, уверенные в своей правоте. Океан прав всегда, такого величия и великолепия как у него на всей Земле не сыщется.
- Мистер Денис, - отвлёк Голотвина от созерцания девичий голосок. – Ты так предупредителен, занял для меня лежанку рядышком.
Ничего Денис не занимал, если честно. Вокруг него по какой-то счастливой случайности были свободны три лежака, но признаваться в непредусмотрительности ему не хотелось. Он улыбнулся Аннет и не смог отвести взгляда от её точёной фигурки, даже океан не в силах был овладеть его вниманием, отвлечь от женской красоты. Если женщина хочет понравиться, никакая другая сила не способна затмить её привлекательных позывов. А ещё говорят, что биополя не существует.
Аннет растянулась в удовольствие под ласковым солнцем, и желания Дениса прикоснуться к женским прелестям обуяли его непреодолимой силой. Ну почему до сей поры ему не удалось найти единственную? За четверть века перевалило мечтателю непознанных явлений, а главного в жизни он так и не достиг, не обеспокоился за продолжение своего рода.
«Надо бы как-то сблизиться с нею, - размечтался неопытный ловелас. – Давно мне пора семьёй обзаводиться, а я всё не тем озабочен. Что говорить, что делать к этому? То ли сразу на бой за ласку рвать»?
- Наша с тобой экскурсия заканчивается, - заявила тем временем Аннет. – Один день у нас с тобой остался – завтрашний. Что бы ты сам хотел ещё увидеть? С чем я не успела тебя познакомить в нашей Америке?
- Заканчивается…, жаль, - погрустнел Голотвин. – А я так привык к тебе, что трудно будет расставаться. Так может, продолжим наше знакомство? Будем встречаться?
- Извини, но это вряд ли, - остудила Аннет распылившегося Дениса. – Я по работе постоянно в разъездах. Твоё же будущее учёного закрыто от простых смертных. Скорее всего тебя направят в какую секретную лабораторию. Хотя…, мир тесен (успокоила погрустневшего Дениса). Я всегда буду рада тебе при встрече.
«Любовь не всегда случается с первого предложения, - решил про себя Голотвин. – Женщины любят проверить чувства, в себе разобраться. Любви добиваются. Прорвёмся».
- Так что мы будем делать завтра? – напомнила Аннет свой вопрос. – Или мне самой распланировать наш последний день? Я смогу сделать его интересным, чтоб запомнился. Я смогу, профессионал как-никак.
- Мне надо подумать, - засомневался Денис. – Пойду искупнусь и решу. Такие вопросы лучше всего решаются на свежую голову, а ничто не освежит лучше купания.
- Тут не купаются, а только загорают, - предостерегла Аннет. – В этом месте проходит холодное океаническое течение, и заплывать в него без необходимости довольно глупо. Кто хочет освежиться, для тех установлены душевые кабинки с подогретой водой. Вон они. Заходи и радуйся, коль такая необходимость в тебе созрела.
Денис только сейчас заметил, что в воду из отдыхающих отваживаются заходить единицы и то только по пояс. Стоят, плещутся и вздрагивают. Никто под волну не ныряет. «Эх вы! А ещё американцами называются – величайшая в мире нация».
Он вскочил со своего лежака, подпрыгнул в азарте с «гиканьем» и с разбега врезался в набежавшую волну: «Вот какие мы – русские»!
Заплыв длился недолго. Вода на побережье Филадельфии и впрямь оказалась холодной – для пловцов закалённых. Наш «морж» выскочил на сушу героем и задёргался, хвастая накачанной мышцей, разметая вкруг себя радугу из холодных брызг.
Никто из отдыхающих не взглянул на одиночного пловца, не восхитился его бесстрашием и статью. В Америке своих героев хватает, с ними свыклись. Дениса не расстроило безразличие окружающих, ему было достаточно самоутверждения для взлёта чувств. Он запрыгнул на свой лежак с довольным «уф!» и прикрыл глаза, утвердившись: «Эх, хорошо»!
- Так ты решил, что мы станем делать завтра? – Настояла Аннет на своём вопросе и улыбнулась Денискиному зазнайству.
- Конечно! Я же обещал мозги себе освежить. Мы своему слову верны. Пойдём играть в азартные игры, а то у нас в России казино запрещены. Есть в Сан Франциско казино?
«Пускай увидит какой я везучий, - решил про себя Голотвин. – В Америке особо ценятся баловни судьбы».
Глава III. Казино.
Игрой Голотвин переболел ещё в юности. Помнится, засиживались они с однокурсниками за картами все ночи напролёт, и ожидаемые экзамены не могли приглушить азарта игроков. Играли, пока масти в глазах не стыли, и порядок расположения карт в колоде в мозгу не оседал. В тот раз Денис заинтересовал партнёров невесть откуда влетевшей в него причудой:
- Спорим, я, не глядя, из колоды семёрку пик вытащу.
Уверенность в результативности немыслимой затеи захватила Дениса, и он нисколько не сомневался в посетившей его удаче. Друзья не верили, пошли на спор. А он вытащил. Как может такое случиться? Один раз в жизни бывает и такое.
С возрастом любовь к удаче в Денисе пропала, поменялась на холодный расчёт. И сейчас, в казино Сан Франциско, им руководил никак не азарт игрока, а разум учёного наблюдателя, изучающего игровые человеческие инстинкты. Взгляды игроков прожигали огнём неистовства столы и автоматы, возгласы с их уст вылетали бессмысленными, с одного только пыла игры, минуя мозг, задействованный на иллюзиях, а никак не на наблюдении и размышлениях. Дениса накалённая атмосфера зала не захватила, наблюдал он за людьми со стороны. Оказывается, и так можно: находиться внутри игрового накала и не поддаться заразе азарта, если обладаешь достаточным иммунитетом к неестественным проявлениям действительности.
Сторонних наблюдателей в казино не особо привечают, Денис почувствовал это по подозрительным взглядам охранников и поспешил подсесть за карточный стол. Крупье приветствовал нового игрока улыбкой и смешал колоду, хвастая профессиональной ловкостью картёжника.
Денис предугадал своё участие в игре как новичка, потому не особо огорчился по поводу первого проигрыша. Во второй игре ему пришла сильная карта, но больших ставок он всё же не сделал, предчувствуя подвох, проиграл с наносным огорчением пару раз, изобразив из себя азартного игрока.
В третью раздачу Денис решил сыграть по-настоящему, видя желание портье раззадорить новичка случайным выигрышем и кинуть его в будущем по полной, когда он окончательно потеряет рассудок, повязанный узами Фортуны. Он поменял карту, поднял немного ставку и – выиграл.
Дальнейшие действия портье Голотвин предсказывать не брался, потому поднялся из-за стола с благодарностями за интересную игру. Портье выразил огорчение по поводу утери хорошего игрока и пригласил его сыграть ещё, когда желание появится.
- Ты почему из-за стола поднялся? – спросила Дениса Аннет. – Такой фарт тебе пошёл. Выиграл бы и расплатился за наш с тобою круиз.
- Нет желания, - признался Денис. – Не игрок я. Что выиграл, то и хорошо. Проигрыш настроения не прибавит, а пока я в победителях, таковым себя и ощущаю.
- А ты умеешь держать свои чувства в руках, - одобрила Аннет.
Голотвин возгордился: «да, я такой». Стало быть, есть у него шансы на обладание Аннет.
- Постой, - тут же растерялся, осмыслив всё, сказанное Аннет. – Это ты сейчас как сказала: «Расплатился за круиз»? Это как получается? Я что, буду должен оплатить своё знакомство с Америкой? И во что мне обойдётся всё это удовольствие?
Аннет озвучила сумму, и Голотвин ужаснулся – ввек ему не расплатиться! Таких денег он не зарабатывал за всю свою трудовую деятельность в России.
- Да не расстраивайся ты так, - успокоила его Аннет. – Этот кредит тебе может быть даден на всю твою оставшуюся жизнь, и проценты кредитования у нас приемлемые. Многие американцы живут в долг и не бедствуют. Такая политика жизни у нас сложилась: чем больше ты сможешь кредитов набрать и банкротом не представится, тем более ты уважаем. К тому же у тебя ожидаются высокие доходы, несколько институтов заинтересовались твоей особой, и тебе вскоре придётся делать выбор места работы. Другому какому американцу о том только мечтать приходится.
Голотвина передёрнуло с такой новости. Никогда он не брал кредитов и не одалживался, жил на те доходы, которые имел, и принимал финансовую помощь только от отца и то с некоторой стеснительностью. Отец, есть отец… Родителям мы всю жизнь остаёмся должны только за то, что на свет появились. Должны Родине, что есть она у нас. Долг перед Родиной свят, но никак подобная святость не встанет перед банкирами.
И вообще – почему не спросили у него, желает ли Голотвин брать кредиты? Перетерпел бы он свою жажду к путешествиям, сам бы как ни будь позже проехался по местам зовущим, когда на ноги сумел бы встать, должным капиталом обзавестись.
Всякая новая страна определяет свои правила проживания для граждан, в чём-то приемлемые, а порой непонятные и несправедливые для иностранца. Придётся Голотвину перестраивать свои русские человеческие достоинства коль пожелал он в американца перековаться.
- Так если у меня есть выбор…, - настроился Денис на должный лад и обратился к Аннет с предложением. – Желаю я с тобой не расставаться. Ты в каком штате проживаешь? Есть у вас там институты по моему профилю?
- Я очень признательна за твоё внимание ко мне, Дэн. Только вот… Не выйдет у тебя ничего с твоего пожелания. Сегодня нам придётся распрощаться, и я передаю опеку над тобой профессору Мичиганского университета Томасу Мору. Я же сама скоро домой отъезжаю. Меня муж встретит, он уже на подъезде к Сан Франциско. Извини, Дэн, не смогу тебя с ним познакомить. Не в моих правилах знакомить семью с моими клиентами по эскорту.
Заявление Аннет крайне расстроило Дениса. Женщина, к которой он так привязался, даже не ответила, где она живёт. Умом он понимал, что занята она и не может отвечать взаимностью на его чувства, но разум не помогал очистить смятения души.
Голотвина одного не оставили, Аннет передала своего подопечного из рук в руки. После представления, оставшись без женского обаяния, новый куратор посмеивался над ней:
- «Профессор». И какой из меня профессор? Женщины вечно всё перепутают. Я занимаюсь кадрами, а не научными изысканиями. Мне больше военное звание подойдёт, нежели научное, да и того мы не имеем. Зовут меня просто – Томас, а фамилию Мор мне сослуживцы приклеили, замечая моё сходство с великим философом. Думать и разбираться в людях мне по должности положено, потому на псевдоним, избранный не мною, я не обижаюсь. Ох уж эти женщины! Всё их преувеличивать тянет.
Шутливый тон Томаса нисколько не правил расстроенных чувств Голотвина, и на вопрос куратора какое место Америки ему больше всего подходит для проживания и работы, Денис сгоряча ответил: «Гавайи». Хоть куда бы он сейчас поехал, только бы подальше от этих людей, которые понять его не желают и близости от них не ощущается.
- Гавайи? – переспросил Томас. – Странное пожелание. Что ж, Гавайи, так Гавайи. Наш филиал там есть и специалистов твоего уровня не хватает. Выбор твой услышан, а пока едем в Анн-Арбор. Это в Мичигане. Проверить тебя надо, а то уедешь к «чертям на куличики» (похвастал знанием русских фразеологизмов) и натворишь там без присмотра несуразиц, тайгу с медведями в тропиках разведёшь.
Глава IV. Гавайи.
Больше месяца мучили Голотвина проверками на лояльность и уровень знаний. Ни в какой Мичиганский университет Томас его не привёз, оставил где-то на окраине Ан-Арбора, столицы штата. Не сказать, что бытовые условия ему не обеспечили, Денис в России довольствовался и худшим. Кормили. Следили за режимом, и более восьми часов работа над ним не велась.
Самым неприятным для него собеседованием была тематика о России. Заставляли вспоминать всё плохое, что случилось с ним в жизни, начиная с юношеского возраста. Плохого о родине-мачехе в голове Голотвина осело немало, только вот, нет ничего хуже, чем прочувствовать себя предателем. Денис понимал, к чему кураторам понадобилось чернить Россию с его уст, и постепенно свыкся со своей участью. О его негативных высказываниях на родине не узнают, имя его в дальнейшем будет засекречено, как и его научные изыскания. Не видать ему Нобелевской премии и с этим можно смириться. Главное – мечта его жизни о способах воздействия на психику микроволнами будет исполнена.
В конце испытательного срока он подписал кучу документов и выехал на вожделенные Гавайи. Прислушались к его пожеланиям, вняли. А говорят, что американцы больно уж самонадеянны.
Голотвин оказался там, куда тянуло его последнее время, время переосмысления человеческих ценностей – подальше от людей, на закрытом острове Ниихау. На Ниихау базируется навигационная станция Военно-морского флота США. Там, где расположена секретная база, для небольшой группы учёных всегда найдётся место, и американцы параллельно организовали здесь биолабораторию, которую мировое сообщество, прознав, воспримет крайне негативно: лабораторию по исцелению душ человеческих.
Этот остров как никакой другой подходит для уединения, и закрыли его от алчущей цивилизации никак не «акулы капитализма», а люди достойные, потомки знаменитой семьи Синклер. Случается и такое в европейской истории, которая строилась на порабощении и истреблении «нецивилизованных» народов.
В 1915 году внук отважной Элизабет Синклер, Обри Робинсон, принял решение прекратить общение с внешним миром, чтобы сохранить местные обычаи и оградить аборигенов от тлетворного влияния цивилизации. Ниихау стал единственным островом архипелага, где сохранился традиционный образ жизни и основным языком остался гавайский. Американская военная база стала залогом сохранности заповедной культуры.
Сношения сотрудников базы с местным населением случались, но не часто. Тяжело человеку подолгу находиться взаперти, потому учёным иногда дозволяли посещать местные праздники в посёлке и представляться радиотехниками. Знакомство с инородной культурой всегда предстанет интересным занятием, и душа с новых впечатлений отдохнёт от однообразия.
Голотвина с базы не выпускали, и он год просидел под запретом, словно узник какой. Русский он, а для американца русские враги и шпионы, за ними глаз да глаз нужен. С тоски по свободе спасала работа, неуёмный интерес учёного.
В лаборатории трудились учёные различных квалификаций, и Голотвину представилась возможность пополнить свои знания в разных научных направлениях. Были тут биологи, отслеживающие общение и взаимодействие различных животных, уникальное развитие эндемиков на закрытой территории, сохранность которых на Ниихау гарантировалась заповедными законами.
Вильям слыл знатоком микроволновых излучений и имел допуск на глубоководную станцию, где фиксировали и изучали редкие пролёты нейтрино. Современные способы фиксации нейтральных энергий Дениса интересовали, но в данный момент он особо увлёкся психологией, с которой до того был знаком поверхностно.
Психолог Эльза была женщиной неприступной. Денис гнал от себя всяческие мысли о любви, но в глубине души понимал, что придётся ему в своё время подумать о потомстве и побороться за сердце избранницы. Эльза была красивой, статной женщиной спортивного сложения, только её отчуждённость от любви не оставляла мужскому контингенту ни единого шанса. Когда же Денис прознал, что каждые выходные Эльза спешит вылететь с острова к семье, вычеркнул из себя все симпатии к ней и оставил при себе один исследовательский интерес.
- Человеку дано закрываться от внушения извне, - просвещала Эльза недалёкого в психологии Дениса. – Мы можем открывать душу нараспашку навстречу доброму и светлому, а можем замкнуться, не желая поддаваться лукавым увещеваниям. Руководит человек исходящими и входящими биополями. Тут спора нет, и люди посвящённые вот уже многие века пользуются этим человеческим качеством – обманывают всех причастных, а зачастую в веру обращают.
- Биополя? – переспросил Голотвин. – Что такое есть – биополя? В науке такого понятия не существует.
- В науке многое чего не существует, - настояла на своём Эльза. – Наука требует доказательств, а фиксировать биополя приборами мы пока не научились. Жизнь – самый точный прибор, а многие учёные пока того не признают. Вот потому и числятся психологи в разряде неточных наук. Не просчитывается жизнь цифрой.
После бесед с Эльзой Голотвин пришёл к выводу, что не зафиксировать ему вожделенную волну жизни общепринятыми приборами. Никакой метал не воспримет чуждую ему потустороннюю энергию. Метал и камень – это малая частичка жизни, а на то, что б управлять силой разума и инстинктов, потребуется более сложные компоненты. Металлы ловят электромагнитную волну, большего им не дано, какой бы ценностью они не обладали.
- Не морочил бы ты голову своими задумками, Дэн – увещевал его микробиолог Кевин. – Давно замечено и проверено, как действуют на психику медикаментозные препараты. Звуковая волна особой частоты вгонит слушателя в ступор, другая – дрожью проберёт. Что за блажь в тебе засела? Переходи к нам. У нас всё просто и понятно, результат ожидаем и цель ясна.
- Есть они – биополя и непознанные волны, управляющие жизнью, - не соглашался с Кевином Денис. – Не зря люди придумали себе Бога. Сколько живёт человек, он неосознанно пользуется этим своим даром: общается, пытается привлечь к себе; и не одной только своей внешностью, поверь. На то даже слова были придуманы: духовность, обаяние, великодушие.
А как насаждается страх? Оскалом? Да ты хоть глаза закрой, а всё равно не перестанешь остерегаться невидимого врага, готового тебя убить. Даже если знаешь, что легко победишь его, всё равно убежишь. И что тебя толкает к тому позорному бегству? Опыт? Инстинкт? А не те ли грозные флюиды, что изрыгаются из алчущего мозга убийцы?
Спасибо, конечно, Кевин, за твоё предложение присоединиться к вам, но я предпочитаю продолжать свои изыскания. А вот от помощи вашей не откажусь и буду всемерно благодарен за содействие и консультации.
Не сказать, что заточение Голотвину было в тягость. К нему прислушивались, помогали. Только вот, когда он коротал свободное время, любуясь с верхней обзорной площадки бескрайним океаном, тянуло его за горизонты, туда, где нет границ, где есть свобода выбора друзей, где женщин больше, чем на острове. Ниихау не его дом. Это дома можно смириться с вынужденным одиночеством, зная, что оно когда-то закончится.
Для работы Голотвину доставляли всё, что требуется, не спрашивая, к чему ему вдруг понадобился тот или иной биоматериал – для опытов. Ему была доступна любая секретная информация из многочисленных американских биолабораторий, разбросанных по всему миру. В России такой доступности к информации Денису не приобрести.
Дерзай и работай, всё к тому есть. Нет нормальных дружеских отношений, отвлечённых душевных разговоров. Не умеют американцы дружить.
Так и потекли нескончаемые рабочие дни Голотвина – увлечённые и целеустремлённые. А мысли о неуместности его в этом мире Денис от себя гнал: «Всё хорошо. Поймаю я тебя, нейтрино мой неуловимый».
Глава V. Деревня Паува.
К концу заточения Голотвин потерял покой окончательно, не мог он больше внимать заоблачным мыслям от всезнающих учёных, нужно ему было простое человеческое слово о насущном, хоть немного. Дождался, наконец. Выпустили Дениса к простым людям после долгих наставлений: «Никакой ты не учёный – простой электрик. И не русский больше – скандинав».
Гостей с военной базы встречал в единственной здесь деревне Паува потомок знаменитой фамилии Синклер - Том Робинсон. Приветливый хозяин острова поведал дорогим гостям историю своей семьи. Тяжело им пришлось отстаивать независимость островитян от американского алчущего бизнеса, сохранять традиции местного населения. Канака маоли – называют себя полинезийцы, таковыми и остаются по сей день в отличии от другого коренного народонаселения Гавайев, испачкавшего свой неподражаемый колорит наркотиками и алкоголем. На Ниихау даже запрещённого табака не найти, и на американской базе все служащие – некурящие, примером со своих соседей-островитян, ведущих здоровый образ жизни.
-Полинезийцы свято хранят заветы о начале всех начал с земли, - рассказывал Том о местных традициях. - «Айна» - называют они живородящую землю. Семья для них незыблема, брак расторжению не подлежит. Святые узы Оханы (семья) не позволят отказаться от детей ни отцу, ни матери. Раз поклялся в верности и любви, береги своё слово.
Эти незыблемые заветы народу оставили предки, прибывшие на остров 600 лет назад. Первый рождённый здесь сын не выжил, умер в младенчестве и пустил корни в земле, для потомков. Второй ребёнок ужился и продолжил род, стал первым правителем островитян. Вакеа Папаханаумока Халоа – прозвали его звучным именем.
Том Робинсон рассказывал удивительные истории о жизни и традициях подопечных ему островитян, они же тем временем представлялись гостям красивым танцем – кула. Плавные, грациозные движения танцоров вполне были достойны балетной сцены, и одежды их были подобраны искусно, красовались гавайцы в растительных юбках из живых листьев и цветочных венков на головах. Принять их в таком виде за дикарей не представлялось никакой возможности.
Гостей угощали местными блюдами экзотических вкусов. Неизвестно, что там было намешано в тарелках: то ли овощи, то ли фарш из насекомых. Голотвину претило непонятное угощение. «Чем мать кормила и растила, на том и продолжится жизнь» - кулинарные его пристрастия, с которыми он не желал расставаться. Да коли угощают, грех отказываться. Попробуй не морщась и поблагодари. Не отравят и на том спасибо. Чужие нравы необходимо уважать, иначе никакого интереса они не возбудят, одно раздражение.
Прислуживала гостям прелестная японка, чему Денис немало удивился: каким это образом на запретном острове японцы объявились? Девушка Денису понравилась, тем не менее, и он поинтересовался её именем.
-Наоко, - представилась девушка и улыбнулась. Походка у ней была удивительной: семенила она на цыпочках, едва касаясь земли, будто не шла, а летела. Угадывалась в ней скромность и неподдельное уважение к высоким гостям – американцам. Гости девушку не замечали, а Голотвин взгляда не мог оторвать от неё.
Сотрудники военно-морской базы мало обращали внимания на выступления островитян, слабо прислушивались к познавательной лекции от хозяина острова. Наслышаны были все о том и теперь вели беседы между собой, попивая охлаждённый коктейль «Голубые Гавайи», и лишь Голотвин не усидел, подошёл к Робинсону, засыпал того глупыми вопросами, средь которых попался особо мучивший его:
-Откуда на запретном острове японцам взяться?
-Они жили здесь издавна, - ответил Том без признака недовольства на навязчивого вопрошайку. – Приплыли, прижились средь коренных полинезийцев. Гостеприимство в них корнями вросло, хотя без войн на Гавайах не обошлось. Так вот…
В годы 2-ой Мировой Войны Перл Харбор бомбили японцы. Наслышан о том инциденте? Японцы считали наш Ниихау необитаемым, потому предписывали своим пилотам в случае аварии приземляться здесь. Один японский самолёт последовал указаниям, сел на острове. Пилот выжил, и местная японская семья приютила земляка. Предательство скрыть не удалось, прознали скоро о вражеских настроениях инородцев и изгнали их с острова. Со временем простили и разрешили японцам возвратиться на места обжитые. Не особо их принимали на родине, только пережившей срам поражения и ядерную бомбардировку возмездия.
Гавайи – штат справедливости, - подытожил свой рассказ Робинсон. – Мы беспощадны к преступникам и предателям. Гуманны, тем не менее, и всегда дадим шанс на исправление тем, кто осознал свои провинности.
Разговор Дениса с Томом скрадывали звуки Укулеле (гитара) и звонкие голоса пританцовывающих певцов, разодетых в цветастые одёжки. Никого из посетителей не интересовали подробности островной истории в то время, когда для них танцевали прекрасные полинезийки.
А Денис всё поглядывал на снующую меж столов маленькую Наоко. Том приметил симпатию Дениса к девушке и улыбнулся ему тайком. Понравилась… Женщина скрасит хозяйское представление как ничто другое.
Изыскания Голотвина в поиске бесконтактного воздействия на психику человека привели его к пониманию искомой цели: необходимо обнаружить и изучить микроволны, воздействующие на нервные окончания живой материи. Эти живые приёмники, передающие в мозг окружающую энергетику, достаточно хорошо изучены, у самого Голотвина знаний об этих связях было явно недостаточно. Каким образом нейтральные для земной материи волны могут воздействовать на живую материю, ни один учёный не возьмётся объяснить. Это нечто из сферы божественных явлений: верить можно и нужно, изучать и прикасаться нельзя.
Пока же Голотвин с головой погрузился в изучение микробиологии, в чём ему всемерно помогал Кевин Мор.
-Самое чувствительное живое существо, которое я встретил на острове – Tekoulininae Soleм, брюхоногое членистоногое. Ракушка по-простому, - просвещал Кевин Голотвина. – Солем откликнется на любое воздействие, с ним и поработаем.
Чем раздразнить Солема, у экспериментаторов вопросов не возникало. Шлемом виртуальной реальности сегодня могут пользоваться даже дети. Признанные учёные с базы легко отрегулировали шлем на передачу электромагнитных импульсов мозга и даже смогли усилить их. Электромагнетизм, как инструмент бесконтактного воздействия, не особо устраивал Голотвина. Ему нужна была волна не от мира сего, неизведанные до сей поры силы, управляющие земной жизнью. Для первых экспериментов и этот способ сгодился. Все открытия начинаются с наблюдений за бесспорной действительностью: упало яблоко с дерева, значит земля притянула его к себе невидимой гравитацией.
Денис любую выдавшуюся ему свободную минуту спешил в Паува, где всегда мог увидеться с Наоко. Они подолгу гуляли по острову со скудной растительностью, грели ноги в мягком песке, слушали волны, разговаривали, всё больше сближаясь.
-Ты не хотела бы переехать в Японию, на родину? – спросил как-то Денис.
-Я была в Японии, на Кусю. Суетно там, и люди проходят мимо друг друга. Здесь люди ближе. Ниихау – моя родина, родина предков.
Влюблённые умолкли, задумавшиеся каждый о своём, грелись на тёплом песке, укрывшись солнечным светом, слушали волны. Море о многом может рассказать, оно большое и древнее. Повидало море много, о многом наслышано. Мудрое море не утаит свои тайны, внимай ему и удивляйся.
Денис ушёл от действительности, головой погрузился в свой микромир. Где она, та сила, что руководит поступками людей, толкает нас на глупости и великие свершения по одному своему усмотрению?
Внутриатомные, межатомные связи? Они изучены давно. И что вертится вокруг всего этого необъятного материального пространства, что руководит им, не дозволяя приступать незыблемые физические законы?
Вспомнилось ему детство, когда он похвастал перед дедом, что может видеть атомы и молекулы. Он прикрыл глаза и представил кружение электронов вокруг протонов. Лучи невиданных цветов волной скользили сквозь ритм этого танца, отвлекали красой непоседливые электроны, сбивали их с выверенного курса, уводили за собой от прародителя – протона.
Сквозь света и волн текли тонкие струйки – нематериальные, непонятные, не от мира сего. Возникали ниоткуда и исчезали с безпредельной скоростью – сверхсветовой; звучали струной, следили за порядком. Не вмешивались струны во взаимодействие материй. Не мешали цикличности движений и столкновений – до поры, лишь изредка какая разъярённая струна ударяла в протон и распыляла его до световых и энергетических волн. Ничего за собой не оставляла, только энергии свет и волну световую, сама же удалялась нетронутой – гордая, неподвластная ни предельной скорости, ни времени.
Необъяснимая сила нейтрино…
-Ты уснул, Дэн? – прервал его чудесные видения мягкий женский голосок. – Извини, что помешала твоим мыслям. Мне домой пора.
-Пошли, пошли родная. Как ты можешь мне чем-то помешать? Рядом с тобой мне всегда хорошо.
«Родная, - задумался Денис, провожая Наоко. – Как может родниться русское и японское? У англичан подобное случалось. Любил ли какой русский Японию всей душой, как женщину»?
Глава VI. У любви не бывает преград.
Отношения Дэна и Наоко одобрялись всеми: и местными, и «базовыми» - как военными, так и научным сотрудниками. Полинезийцы улыбались Дэну, когда он спрашивал их об отсутствующей Наоко, и всегда помогали найти её. Родители девушки тоже были не против объявившегося нежданно потенциального жениха с обещающим благополучием в семье.
Сотрудники базы подсмеивались над чувствами Дэна, но шутили беззлобно. В любви случается всякое, и гордый русский может запасть на простую девушку с дикого племени. Радовались за Дэна все, и только психолог Эльза была против случившейся любви.
В коллективах учёных не принято устанавливать жёсткое руководство. Учёный должен обладать достаточной свободой мышления, свободой в своих единоличных изысканиях. И всё же, какие-то объединяющие начала в коллективе быть должны. Раз объединились единомышленники, должны они следовать единой цели.
Никто с лаборатории Ниихау не знал, что Эльза является агентом ЦРУ, но все признавали в ней главенствующую роль и прислушивались к её указаниям.
-Вашей любви не может быть продолжения, - заявила Эльза Дэну. – Сам посуди: на базе ей появляться никак нельзя. Нет у ней допуска к государственным секретам и быть не может. И тебе жить в Паува никто не позволит, там не будет за тобой такого контроля, какой здесь возможен.
-Почему же Наоко нельзя обосноваться на базе? – попытался Голотвин отстоять своё право на любовь. – Она женщина работящая, может содержать нашу лабораторию в полной чистоте и порядке. Проверьте её. Я же проверку прошёл, поверили мне.
-Японцы – те же китайцы, - не согласилась Эльза с предложением Дэна. – Эти любой полиграф обманут. Что у них на уме, нам никогда не понять. Восток – дело тонкое.
Тяга к Наоко в Голотвине не проходила, каждую свободную минуту он бежал к ней. Снилась ему девушка с большими, нерусскими глазами.
-Здесь не место для свиданий, - корила его Эльза. – У учёного должна быть одна мысль в голове – об открытии тайны природы. И не дай бог ты поделишься этой тайной с кем бы то ни ьыло из посторонних! Ты вправе, конечно, уйти, поставить любовь выше призвания. Только помни об одном: США вложило в тебя слишком много, тебе ввек не рассчитаться за оказанное доверие. Будущее твоё видится нищенским. Спроси себя: нужен ли твоей Наоко муж, не способный обеспечить семью и завещавший ещё не рождённым детям одни долги?
Как бы не была строга Эльза, но была она женщиной, для которой любовь – чувство святое. Нашла она выход для своего сумасбродного подопечного, не могущего справиться с нахлынувшими на него чувствами:
-Я могу отправить тебя в «Точку Немо» с твоей неразлучной Наоко. Знаком ты с мёртвой зоной Тихого Океана? Будете там работать вдвоём, и ничто не помешает там вашей любви – не люди, ни животные. Нет там никого и ничего, одна наша база. Двое наших сотрудников, посланных туда, не вынесли одиночества, не справились. Могу послать им на замену вас.
На Ниихау ты, Дэн, накопил достаточно знаний для своих изысканий. Связь с нами там, на «Немо», у тебя будет. Если что понадобиться для продолжения твоих опытов, вышлем без задержки, всегда поможем. Решайся и – вперёд, к своей неземной любви!
Голотвин раздумывал недолго. Раз судьба определяет тебе посыл одиночества, не стоит от этого воротиться. Это время на раздумья, на определение перемен в жизни. К тому же, он там будет не один, с ним будет любовь – Наоко.
Денис вспомнил, как дед его когда-то определял судьбоносные происки: «Не бывает никакой судьбы, всё это выдумки. Жизнь свою мы строим сами, и наши поступки определяют наше будущее». Вспомнил Денис деда и уверился в правильности своих решений – так надо! «Перетерпим, переживём отшельниками годик, другой и вернёмся к людям».
С отъездом Голотвина не торопили. Ему необходимо было подготовится, освоить дайвинг между прочими суетными делами. Нырял спортивный Денис неплохо, надолго задерживал дыхание под водой, потому скоро прошёл курс ознакомления с аквалангом и, меньше чем через месяц, получил высокое звание «подводник».
Не обошлось без свадьбы. Гуляли весело. Молодые отъезжали в мировой круиз в поиске своего Рая, лучшего места для продолжения жизни. На Ниихау обещали наведываться, общаться с роднёй и земляками. Родину забывать нельзя, у человека должны быть корни, связывающие нас с землёй-прародительницей.
Глава VII. Приёмка-сдача.
Надводная станция «Немо» на Полюсе Недоступности не требует для обслуживания большого штата сотрудников, тут достаточно одного смотрителя, как это бывало на старинном маяке, указующем курс кораблю светом горения сурепного масла. Одному человеку средь безжизненного пространства существовать тяжко, отшельников среди учёных людей днём с огнём не сыскать, потому на «Немо» дежурят по двое сотрудников. Помогает им увлечённость. Ищут учёные редкую в этих местах жизнь, изучают взаимодействие магнитных полей и материй; притираются друг к другу, ждут гостей и сменщиков.
Риски пребывания в этом забытом всеми краю небольшие, но есть. В эту безлюдную зону направляют отслужившие свой срок космические спутники. Падают раскалённые до красна железяки в океанскую бездну, взрывают волны шипящим на много вёрст паром. А какое космическое агентство даст стопроцентную гарантию, что их космический странник не заденет станцию с людьми? Не пришли ещё космологи к полной безопасности внеземных исследований, и космический туризм открыт ими крайне опрометчиво. Космос жесток к человеку и принимает нас пока с большим недоверием, сопряжённым со смертью. Зато сотрудники с «Немо» получали повышенный оклад.
Чету Брэйн (такое имя дали Голотвину – Дэн Брэйн) с военного эсминца посреди Тихого океана встречал катер, ведомый сотрудником «Немо» Томасом Воксом. Вокс выглядел приподнятым, болтал без умолку. Причина суматошного поведения Томаса была всем понятна: два месяца он не видел стольких людей, общался только с напарником – Вилли Колинзом.
Наговориться Томасу не дали. Матросы проводили Брэйнов и усадили их скоро на катер. У Томаса всё впереди, вахта его закончилась, и после сдачи дежурства у него будет много времени пообщаться с теми, с кем он мечтает встретиться.
Не смолкал возбуждённый Томас и по пути на станцию, рассказывал о своём пребывании на Полюсе Недоступности:
-Представляете, к нам кит приплывал. Как он здесь оказался? То ли заблудился. Крутанулся вокруг нас, постращал и дальше ушёл. Не забыл попрощаться, выпустил для нас струю фонтана, завыл на знакомство.
Томас провёл гостей на станцию и умолк тут же, скукожился весь как-то вдруг; провёл Брэйнов в капитанскую рубку и представил их Коллинзу. Вилли обернулся на вошедших и снова уставился в монитор, выдав напарнику явное недовольство:
-Какого чёрта ты их сюда притащил?! Веди по станции, знакомь с аппаратурой. Сдавай дежурство сам. Мне с ними знакомиться невдомёк.
Приёмка-сдача прошла без заминок, знакомить Дэна с электроникой не составило особого труда. Знаком он был с аппаратурой слежения: как за людьми, так и за миром – живым и материальным.
В бездну спускались на лифте, по глубоководному тоннелю. Глубина океана в этих местах превышает три километра. Плюс к тому тут бурится океанское дно, и бур на «Немо» врубился в земную кору уже на добрых триста метров. На такой большой глубине, под огромной массой океанской солёной воды, лишённой малой толики воздушных вкраплений, заявляли о себе самые малые участники строительства Вселенной – вездесущие нейтрино.
На запредельных глубинах тяжёлая вода выдавливает все воздушные пузыри, которыми так богат поверхностный океанический слой. Без живительного воздуха вездесущая жизнь в придонных слоях представлена редкими видами микробов, способных выживать в самых экстремальных природных условиях. В этой давящей тьме, не пропускающей солнечного света, появляется возможность отследить потоки нейтрино, которые проявляются «черенковским излучением», исходящим после столкновения с протоном водорода.
Редкие случаи фиксации нейтрино на морском дне несопоставимы с исследованиями в Антарктиде, где их фиксируют буквально еженедельно. Наблюдения за неземной энергией в любом случае приближает к пониманию оной, потому отказываться от дорогостоящей аппаратуры на «Немо» даже не предполагается. Следы космических пришельцев на Земле в любом месте ценны для науки, какими бы незаметными они не выглядели. К тому же в Тихом Океане кроме слежения за потоками нейтрино для учёных всегда найдутся тайны, и исследования непознанного не позволят им заскучать.
Дэн был рад допуску к приборам фиксации нейтринных излучений. Воочию соприкасаться с этим чудесным явлением ему ещё не приходилось, хотя теоретически он был подкован на зависть любому физику-микроволновщику.
Нейтрино стекаются к Земле со всех концов бескрайней Вселенной, как от нашего Солнца, так и от других звёзд – близких и далёких. Всякая вспышка имеет свою индивидуальную энергетику и направление, чем интересней изучать эти потоки – вестниками от далёких звёзд.
Сквозь человека ежесекундно пролетает миллиарды нейтрино, мы же не ощущаем их воздействия и не подозреваем о присутствии этой составляющей нашего мира. Просто необходимо в самое ближайшее время узнать об этом явлении как можно больше, и тогда мы поймём отчего наша жизнь настолько индивидуальна, и мы с трудом догадываемся о желаниях и устремлениях близкого нам человека. Поймём отчего мы с таким трудом движемся от злого к доброму, хотя пришли к пониманию возможного светлого будущего.
Отчего нам никак не удаётся избавиться от войн и разногласий? Земная жизнь изначально выстроена на злых умыслах. Всяк живчик по каким-то неведомым посылам обязан доказать своё право жить и до самой смерти доказывает себя перед другими - силой и приспособляемостью. Слабых природа лишает возможности существования без всякого сожаления.
Дэн скоро устал находиться на глубине и мысли его спутались. Как не старались строители благоустроить станцию и заполнить глубинную лабораторию воздухом, сравнимым с поверхностным, любому новичку понадобится время, чтобы привыкнуть к необычным для человека условиям. Бороться с гравитацией люди ещё не научились, а под землёй, как и под водой, она немногим меньше, нежели на поверхности.
Впрочем, и сам старожил станции, Томас, не особо приспособился к подводным условиям. Речь его стала сбивчивой, выглядел он угрюмо. Не отличалась восторженностью и Наоми. Странное было её поведение, она молчала, но не замыкалась, поглядывала на Томаса с непонятным сочувствием, будто помочь ему хотела. Да кто здесь мог кому-то помочь, если не Томас? Дэн даже на какое-то мгновение приревновал жену, но тут же улыбнулся своему глупому чувству.
-Пора наверх, - предложил Дэн, и все с радостью согласились с ним, поспешили к лифту.
На станции всё было предусмотрено для отдыха и восстановления, правда в ограниченных рамках. Реабилитационная комната для подводников была рассчитана на двоих, тут стояли две ванны, где сотрудники после погружений могли расслабить свои зажатые мышцы в тёплой воде с травяными настоями. Некоторые неудобства бытовых условий породили небольшие споры средь подводников: Томас предложил пропустить в ванную женщину, мужчинам же переждать очерёдность на массажных тренажёрах. Дэн не согласился с мнением знающего сотрудника:
-Пойдём с тобой вместе первыми. Ты мне всё покажешь. Нам, мужчинам, на восстановление много времени не понадобится. А после я с Наоко зайду, ей одной в новой обстановке сложно будет разобраться.
Томас согласился с Дэном на удивление скоро. Каким-то приниженным он выглядел, со всем согласным. Он не разделся полностью и залез в ванну в нижнем белье, «На мне высохнет», - ответил голому Дэну на его недоумённый вопрос.
-А где это ты синяков себе нацеплял? – поинтересовался Дэн, обратив внимание на повреждённое плечо Томаса.
-Да так, работа, - уклончиво ответил Томас.
-Поосторожнее надо быть в работе, - посочувствовал ему Дэн. – Не за письменным столом сидишь. Океан не обязан хранить человеческие жизни, как то земле завещано.
Дэн разомлел в ванне, выходить с благостного настроя не хотелось, да ему и без надобности. Наоми зашла сама, по зову беспрекословного Томаса, и Дэн с наслаждением наблюдал за оголяющейся женщиной из ванны, будто из райской купели. Японка раздевается перед мужчиной не так как русская – более стеснительно, и тем очаровательней.
-Ты мной тоже станешь командовать, как Вилли Томасом? – прервал грустный голосок Наоми блаженство Дэна.
-Как это, командовать? – не понял Дэн. – Я по станции старшим назначен, а потом я мужчина. Разве в Японии мужчина не главенствует перед женщиной?
-Нет, конечно, мужчина всегда прав. Не всегда… Ну, как командовать? Заставлять прибираться за тобой, склонять к тайным ласкам.
-Ты же сама любишь чистоту, зачем я тебя буду заставлять уборку затеивать? И разве любовь не подразумевает в себе объятия? Или ты меня разлюбила? Поверь, без твоего согласия я к тебе не прикоснусь.
-Я люблю тебя, Дэн, - заверила Наоми. – И прибираться за тобой я стану с удовольствием. А что ещё мне здесь делать? Ведь я не учёная. Буду уборщицей. А о моих расспросах забудь. Это я так…
-Постой, - понял вдруг Дэн всю мерзость догадок жены. – А с чего это ты взяла, что Вилли Томаса домогается?
-Это я так – подумала, - Наоми скрылась в зелёной воде с головой, чтобы прервать неудобный разговор, который сама же затеяла.
Брэйны зашли в командную рубку проститься со старой командой «Немо», которые по времени уже должны быть готовы к отплытию. Зашли и – оторопели оба.
Томас стоял на коленях перед Вилли, а тот схватил его за волос и тряс его головой, усмехаясь злобно и сотрясая кулаком пред носом униженного. Услышав входящих, палач сменил выражение лица на приветливое и оправдался перед ними:
-Хотел ценный металл напоследок свинтить. Хорошо, я заметил, не то бы вы тут без связи остались, как минимум.
Брэйны молча стояли в дверях не в силах переварить происходящего. Ну, какой ценный металл мог отвинтить Томас с аппаратуры? Поверить в это было невозможно.
Брэйны проводили старых хозяев «Немо» с хорошими пожеланиями. Впереди у них была интересная работа, научные изыскания и много времени, о котором они мечтали: время любви и одиночества, без помех от людей, которым всё знать хочется и вмешаться в чужие отношения.
А Дэна всё не покидала мысль о том, каким это образом Наоми так прозорливо разгадала взаимоотношения Вилли и Томаса. Женщине дано нечто большее, чем мужчине, они думают больше чувствами, нежели головой, приходят к правильным выводам интуитивно. Японцы чувствуют человеческую подноготную глубже, нежели русские. А всё оттого, что японцы хранят традиции. Русские накопления прошлого растеряли за постоянными переменами времён и государственных строев, переписыванием истории. У американцев тех накоплений вовсе не было. На полной свободе нравов американец живёт сам по себе и разучился понимать даже ближнего.
В былые времена людей объединяла религия, несущая в себе веру. Вера – это открытость души. Человеку дана способность открываться для окружающего его мира. Если мир этот ужасен и несёт в себе всяческие риски смерти, человек просто закрывается и уходит в себя.
Рано человечество начало отказываться от религий. Предки знали, что руководит нами нечто извне и следовали зову поднебесных сил, которые несли в себе объединяющие начала. Человек современный счёл мудрость пращуров за ересь, а догадки их о внешнем воздействии заменить нам стало нечем. Не пришли мы ещё к пониманию всего сущего, оттого сидит в нас зло звериное и никак мы от него избавиться не можем.
Глава VIII. Сомнительный результат.
Изыскания Голотвина-Брэйна заметно продвигались. Помогало ему в понимании сути исходящей живой энергетики одиночество. Никто ему не мешал глупыми советами и недоверчивыми взглядами, только помогали: высылали без всяких вопросов заказанную Дэном аппаратуру и биоматериал с любых, самых экзотических форм земной жизни. На удивление скоро на его вопросы находились ответы от узких специалистов, он легко получал по электронной почте статьи учёных различных специальностей, каким бы уровнем секретности не обладали новейшие их открытия.
Не мешали Дэну крики чаек и вой китов. Не было их здесь, как не было никого. Только море шумело и ветер вторил морю. Помогало море думать, и чистый фон ноосферы мысли в кучку собирал.
Про теорию Вернадского о ноосфере Брэйн вычитал только недавно. Недоказанная мечта великого учёного осела в Дэне высокими мыслями. Должна быть она, эта связующая сила жизни. Всё в мире взаимосвязано, и жизнь земная должна подчиняться высшим законам, управляющим цивилизацией. Не зря наши мудрые пращуры придумывали себе духов и богов, знали они о существовании неосязаемой высшей силы, воссоединяющей всё бытие земное.
Нейтринные потоки (или струны?) непременно должны участвовать в собрании мыслей и чувств. Какими бы неземными не казались (то ли с параллельных миров залетевшие?), не зря они спешили сквозь вечность в наш бренный мир. Просто люди ещё не научились различать их взаимосвязь с материей, надо найти её осязание чего бы это не стоило. Непременно надо найти, тогда и станет эта загадочная ноосфера подвластна людям.
Видение ноосферы запало в Дэне интуитивно, он просто поверил в него, и вера эта помогала ему в изысканиях. Работал же он с электромагнитными полями и импульсами, достаточно хорошо изученными и апробированными. Внешние силы в опытах он добавлял мысленно, фиксировать их было невозможно, не доросло ещё научное сообщество до полного понимания этих внеземных сфер.
Самый действенный сигнал в опытах Брэйна был страх. Улитки прятались в раковины с первого посланного Дэном импульса, а подопытная кошка съёживалась и крутила глазами, выискивая непонятную опасность.
Наоми была недовольна, когда Дэн экспериментировал над её любимицей. Жена не ругалась. Не принято у японок повышать голос на мужчину. Наоми просто брала мяукающую кошку на руки и молча выносила с лаборатории от мужа-истязателя.
Поиски Дэна не пропали даром, нашёл он нужный резонанс, и подопытная улитка его однажды выпустила рожки на выпущенный аппаратом сигнал радости. Такую удачу нельзя было не перепроверить, и он притащил в лабораторию кошку, пока Наоми была занята уборкой. После воздействия кошечка разомлела и заёрзала спинкой по половому коврику, будто по стриженной травке на солнечной полянке.
Наоми влетела в лабораторию, почуяв неладное, и с удивлением уставилась на свою подопечную:
-Ты что с ней сотворил? Опять экспериментируешь на кошке? Я же тебя просила.
-Ничего, - слукавил Дэн. – Погладил её просто. Она сама зашла.
Дэн пробовал воздействовать электротоком напрямую, результат выходил ужасающим: испытуемые червячки и улитки скручивались и сжимались от холодных объятий энергетики чувств. И это даже в лучшем случае: много испытуемого материала было потеряно в следствии экстремальных экспериментов. Всё, что ни делается – к лучшему. В ходе этих работ Брэйн пришёл к выводу (недоказуемому пока), что внешнее поле смягчает и настраивает исходящие биосигналы.
Эфемерные эксперименты Брэйна требовали доказательств. Лучшего основания, нежели оцифровка, для правомерности выводов среди учёных не было. Расчёты исходящих и входящих резонансных волн казались чрезвычайно сложными, и точных математических ответов для Дэна не виделось. Слишком много вводных собралось в этой неординарной задачке: переменные силы импульсов на заявленную эмоцию, качество исходящих и принимающих нервных окончаний – для каждой особи своё; потери при передаче, а иной раз и усиление сигнала по какой-то неведомой причине. И ещё, и ещё – с каждым экспериментом вопросов только прибавлялось, и оцифровывать их не виделось уже возможным, никакой компьютер не справиться с таким набором чисел, хотя доступ к самым мощным американским компьютерам для Брэйна предоставлялся.
Неожиданным помощником в математических расчётах для Дэна вышла Наоми. Оказалось, что на Ниихау Робинсоны организовали начальную школу, и Наоми там слыла хорошей ученицей, шла по математике одной из первых и неплохо владела компьютером. После насыщенного трудового дня по уборке помещений и готовки пищи трудолюбивая жёнушка с удовольствием присаживалась за письменный стол и отдыхала за нескончаемыми математическими расчётами, которые муж подсовывал ей без задержек. Решать задачки для Наоми было в радость, а мужнины похвалы только вдохновляли работящую женщину.
Пришло время, когда Брэйну понадобился настоящий, живой материал в его исследованиях, и он обратился к старому другу Кевину Мору за советом по этому поводу. Друзья сошлись на подопытном дельфине, и Дэн заказал для себя самого агрессивного – для перевоспитания.
Не все дельфины добрые, встречаются такие, что скопом на людей кидаются. Да и прирученные, любимые людьми, не чтят человеческие заповеди и убивают играючи, будь то рыбка бессловесная иль человек души возвышенной. Зверь, он и есть зверь - живёт по дикому закону, природой завещанному, агрессия заложена в нём изначально. Как и в людях, впрочем. Скоро и для Дэна нашёлся такой неисправимый, не желающий подчиняться - черноносый дельфин Итан.
Итана прислали без всяких заморочек – в клетке, спящего. Когда же Дэн выпустил дельфина в специально подготовленную для опытов огороженную акваторию и дал ему проспаться, Итон не замедлил показать свой норов: закружил по периметру акватории в поисках выхода, из воды выпрыгивал, озираясь злобно. Рыбку с рук не брал, хоть и голоден был. Когда же Дэн выпустил из ведра всю его дневную пайку, Итон согнал рыбу в стаю, живую ещё; рвал и метал свою добычу, выбрасывал разодранной на берег, изничтожил всю, сам не поевши. И поднялись ошмётки на поверхность, закачались в слабой волне мусорным разором. Уставший дельфин забился в угол после буйства и лишь изредка высовывал свой нос из воды, дышал недовольно пофыркивая.
Беспокоясь о чистоте эксперимента, Дэн выждал три дня, пока Интон обвыкнется в новом для него месте и начнёт есть. Освоился дельфин скоро и настойчиво требовал еды, которой наделяли его выше нормы. Агрессия – главный стимул к выживанию, и природа была права, когда наделяла любимчиков этим качеством: рви и метай, тогда и будут тебя бояться, и будешь сыт ты всегда.
Не понадобилось больше Итону охотиться, и он принял своё новое положение без разочарований. Требовать проще, нежели плыть в какие-то дали и рисковать ради какой-то там сытости. Нашёлся глупый человечек, который займётся добычей питания вместо него, пусть унижается, кормит и чтит. Итон главный, придётся только не ронять свою планку и вовремя показывать силу и стать, доказывать право на главенство.
А дельфин и вправду был красив и важен, плавно плавая и нарезая ровные круги по акватории, чем пленял чувствительную Наоми. Все женщины падки до красоты.
После воздействия электромагнитной волной, вычисленной до микронной точности, Итон впал ненадолго в кому, а вскоре поплыл потихоньку сам не зная куда, пока не уткнулся в ограждение акватории. Замешательство дельфина продолжалось недолго, уже через час он нырял и плавал по знакомой территории с приемлемой для дельфинов скоростью.
Итон стал послушным и начал выполнять команды, научился брать рыбу с руки, чем сильно радовал Наоми.
Брэйны почти каждый вечер провожали солнце на высоком берегу под навесом. В этой безжизненной океанической пустыне больше не на что было смотреть кроме как на изменчивое небо и звёзды. Волны кругом и неизменный шум прибоя… Отсутствие жизни в этом безбрежном океане доказывает догадки учёных, что зародилось всё земное шевеленье на побережье. Здесь нет слияния двух сред, и жизнь в этой размеренной однотонности неуместна.
-Я хочу поплавать с Итоном, - попросила Наоми, захваченная божественным солнечным сиянием, испускающем на Землю последнюю дневную святость.
-Я первый, - ответил Дэн. Наоми прижалась к мужу, очарованная мужской заботой о ней. Дэн выдал свой наказ неосознанно, думы его были совершенно о другом. Выдал и не заметил, как он оказался прав. Мужчины всегда правы перед беззащитной женщиной. Почти всегда…
Работы Дэна дали первый результат, небольшой и неправильный. Да, исчезла в Итоне агрессия, но вместе с ней потерял дельфин самостоятельность. О потере индивидуальности можно было только догадываться, охотиться Итону здесь было не на кого, а охота лучше всего подтвердила бы его предполагаемую нежизнеспособность.
Работать и работать ещё придётся Дэну над качеством инструмента исцеления душ. Душа – не камня кусок, который дано нам тесать до полного совершенства. Душу так легко не очистить от скверны. Душа – субстанция для понимания недоступная и оцифровке не подлежит. Освещается душа светом другой души.
Дэн посмотрел на прильнувшую к нему Наоми и обнял её рукой и всеми нахлынувшими чувствами. Хорошая ему досталась жёнушка. Добрая…, и верная. Всё понимает.
-Поплаваем ещё, Наоми. Втроём поплаваем. Кошки, они ведь плавать не любят, а то бы вчетвером заплыли, – улыбнулся.
И Наоми усмехнулась ему в ответ. Кошачья любовница, зверей защитница. С такой женой можно нести добро людям.
Глава IX. Настройщик чувств.
За полгода дежурства на станции «Немо» Дэн Брэйн четыре раза зафиксировал вспышки нейтрино. Точнее назвать этот эффект разложением протона водорода, торпедируемого нейтрино. Протон взорвался, сохранилось ли нейтрино – вот в чём вопрос.
Три проявленных нейтрино были определены как «солнечные», местные. Эти залёты с нашего светила учёными наблюдаются чаще всего. Посланцы с других звёзд людям открываются реже. Брэйну повезло, посетила его искорка с созвездия Волосы Вероники, и эту удачу высоко оценили его американские кураторы. Любое пойманное нейтрино несёт в себе частичку информации о непознанном космосе, потому десятки лабораторий процветают по всему миру и никогда не будут разрушены безумным управителем за ненадобностью, как то уже не раз встречалось по перемене времён.
Сбылась детская Денискина мечта, «увидел» он нейтрино, но должной радости с того факта Дэн не ощущал, занимало его мысли другое – психология, в которой он был не особо сведущ, и часто связывался по этому поводу с Эльзой, которая не отказывала в помощи по воспитанию дельфина Итона.
Тоска, радость, злость, любовь – на разных языках по-разному звучат эти излияния чувств, но у всех народностей эти понятия осмыслены, как и названия животного, дерева, камня. Неужто чувства тоже материальны? И откуда это всё берётся, как просчитать коэффициент всплеска чувств? Любовь не бывает большей и меньшей, не от мира сего эта самая любовь. И всё же мир тот потусторонний должен хоть чем-то считаться, иначе его не познать. Одними ощущениями к открытию не прийти, наука требует доказательств и подсчётов.
Итон стал послушным, и Дэн выпускал его в открытый океан. Не найдя корма, дельфин рано или поздно обязательно возвратиться в отмеренный ему загон, где его всегда покормят. Этот метод приручения Дэн применял на Итоне по необходимости, он консультировался с дрессировщиками с единственной целью – не применять дрессуру на Итоне, менять его характер излучением.
Пожелание Наоми подержаться за плавник опасного дельфина Дэн выполнил. Итон принимал женщину не особо приветливо, больше тяготел к хозяину, но радость от общения с людьми за ним наблюдалась. Показушные дельфиньи прыжки вполне возможно отличить от наполненных радостью, всё как у людей просматривается в хозяевах моря, и душа в них безусловно теплится.
Тоску по безлюдью Дэн из себя изгнал легко. Помогла ему в этом любовь и целеустремлённость в деле всей его жизни – привить людям признанные человеческие качества и изгнать звериные, непотребные. Помогал изобретённый им же самим прибор – нейронный амплитудный осциллограф магнитной индукции, «Наоми» - в сокращении. Назвал так своё детище, чем порадовал свою работящую жёнушку. Сама же Наоми, будучи рождённая на острове, и вовсе была лишена страданий по внешнему миру.
Не брала тоска Дэна. Пустынный океан не тот, что безводная пустыня на раскалённом песке, который жизни враг. Вода – основа жизни, и пусть подводный мир не принимает человека, он интересен, тем не менее. Как не заряжены многие сухопутные виды водобоязнью, всех тянет к воде, оттуда мы вышли, вода – колыбель земной жизни.
Дэн плавал в свободное время пока хватало воздуха в баллонах акваланга. Наоми от него не отставала (или наоборот?). Островитянка, она родилась на берегу и первое омовение её прошло в солёных водах океана. В воде она чувствовала себя ничем не хуже, чем на суше.
-Русалочка ты моя, - подшучивал над женою Дэн.
-Наши женщины могут находиться под водой более пяти минут, - улыбалась мужу Наоми. – Жемчуг со дна добываем мы, мужчины больше рыбу удят и нырять не любят. Я тоже ныряла за жемчугом, но до лучших наших пловчих мне далеко.
Сказочный подводный мир колдует солнечным лучом, сочиняет музыку из света блик. Деревья тоже умеют играть на лучах Солнца, но им далеко до композитора Океана. Игра листвой узнаваема и привычна, подводная соната света превращается в сказку.
Поплавать втроём друзьям не удавалось. Кто-то из Брэйнов должен был находиться в лодке, пока Итон учил второго скоростному подводному плаванию. Наблюдатель скучал и завидовал пловцам, но без должного соблюдения техники безопасности в суровом океане не выжить. Когда супругам хотелось отдаться ласкам волн без лишних глаз, Итона закрывали в затоне, заглаживая вину перед свободолюбивым дельфином лишней порцией рыбы.
В тот день вахту в лодке стоял Дэн. Наоми занырнула в морскую сказку под присмотром Итона. Пригревшись под экваториальным солнцем, Дэн отвлёкся от порученного ему надзора и отдался высоким мыслям, не увидел он первого прыжка жены, показавшейся из волны. Посторонний всплеск от падения в воду заставил Дэна осмотреться, и он увидел, как Наоми повисла на носу дельфина и взлетела над волнами метра на три. Это было не похоже на представление, Итон явно проявлял агрессию.
Дэн быстро подплыл к страшному действу и ужаснулся, увидев, как дельфин толкает носом безвольное тело жены - словно мячиком играется. Дэн закричал на проказливого дельфина и ткнул его веслом. Дельфин отстал от живой игрушки и уставился на хозяина преданным взглядом: «Вот я каков – силён»! Наоми пошла ко дну…
Брэйн оказал Наоми первую помощь, достаточно квалифицированную, чем отсрочил её смерть. Наоми получила множество травм от разъярённого дельфина: смещение позвонков, растяжение и вывихи. Благо, наличие современного акваланга не дало ей захлебнуться, и свободное дыхание помогло ей пересилить смертельную боль. Её эвакуировали по первому тревожному звонку, и Дэн остался на «Немо» коротать свою вахту в одиночестве.
Недолго вспоминал Дэн, как вытаскивал Наоми из бездны, а дельфин-убийца помогал ему спасать жену. Как так получилось, что Итон так скоро пересилил свою злость? Удивительно. Поведение его ещё предстоит осмыслить.
Пока же Дэн не мог понять себя: по всем человеческим меркам ему сейчас престало страдать о покалеченной жене, он же побеспокоился о ней немного и с головой погрузился в работу. Нет, не по-человечески отзывается его душа, и жалость приходится выдавливать в приказном порядке из мозга.
Дэн Брэйн проанализировал поведение Итона, просчитав исходящие из него биоволны. Получалось, что агрессия его проснулась на стремлении к лидерству. Дельфин прочувствовал, что Наоми делит с ним привязанность к хозяину, вожаку, и решил доказать силой своё право ближайшего фаворита. Проснулась в звере звериная жилка, не исчезла, обожжённая лучами «Наоми».
Аппарат Брэйна нуждался в доработке, действие его было временным. Кроме агрессии в испытуемом необходимо будет править ещё и другие черты характера. Сколько их намешано в живом организме, этих чёрточек – за раз не просчитать. Это на бумаге при должном внимании возможно охарактеризовать того или другого, просчитать индивидуум практически невозможно.
Работать и работать ещё предстоит Дэну над его детищем, чтоб исходили с него идеальные посылы к совершенству. И каким оно быть должно – это самое совершенство? Для всякого оно выглядит по-разному: кого притягивает, а кого отторгает.
А насколько сам-то Денис совершенен? Не обличённый чувством любви – самым высоким и необходимым для продолжения жизни. Да, ему хотелось быть рядом с Наоми, она ему нравилась. Так почему же он не найдёт в себе душевных сил пострадать за её боль? Любовь ли это или простая привязанность?
Работа для него оказалась выше любви. Совесть находилась, любви – маловато. Правильно ли это? Прежде чем править кого-то, не мешало бы в себя обратиться. С той истиной давно уже никто не спорит.
Трудно быть Богом…