Семейная ссора

 
  - Чёрт бы побрал твои манеры, Алексей Лобанов, - бросила Авдотья ему в лицо, точно плевок. – Я годами создавала то общественное положение, которое мы здесь занимаем, и я не стану молча смотреть, как ты его разрушаешь. Когда ты поселился здесь, то понимал ведь, что нельзя будет жить пещерным злыднем.
  - Должен же я выражать свои симпатии и антипатии, - назидательно сказал Лобанов.
  - Антипатии можно скрывать, а не ляпать по-ребячьи, что и когда вздумается, если не хочешь, чтобы общество сторонилось тебя, как прокажённого. То, что все нас приглашают, не с неба свалилось, а создано было нами.
  То, что у Авдотьи столько подруг и друзей было создано мной. А понравится тебе субботние вечера проводить на шоу у Деевой? А понравится тебе все воскресенья торчать в загородном доме, сгребая гнилые листья в саду? А понравится тебе, если твоя дочь будет вечерами сидеть в тоске одна у окна и тупо смотреть в мобильник и смотреть Тик Ток? А знаешь ли ты…
  И тут Лобанов сделал рукой движение, не столь уж, в конце концов, необъяснимое, ибо от слов Авдотьи вырастала между ними такая мертвящая глухая стена, что он задохнулся и показал звериный оскал ей в лицо. Она пошатнулась, но секундой позже словно успокоилась, повернувшись к нему задом, пошла наверх, в спальню. Когда через несколько минут Лобанов вошёл туда, Авдотья укладывала чемодан.
  - Авдотья, прости меня, - хрипло он выдавил из себя.
  - Это уже не имеет значения, - ответила она. Присев на корточки у раскрытого чемодана, она плакала.
  - Да ты куда собралась?
  - Не знаю. По расписанию в семнадцать с Белорусского вокзала есть поезд на Минск.
  - Никуда не поедешь.
  - Оставаться здесь я не могу. Чтобы защититься с меня просят то, что у меня нет, ибо я честный человек.
  - Я прошу прощения за инцидент с госпожой Лавровой и за…
  - Не в госпоже Лавровой дело.
  - А в чём же?
  - Ты меня используешь.
  - Нет, ты не права.
  - Нет, ты меня любишь.
  - Я люблю тебя, Авдотья, и я хочу, чтобы у нас было как раньше, чтобы была нежность и веселье, и тайна, но в гостинице так много видеокамер.
  - Ты боишься своей жены?
  - нет, Авдотья, нет.
  - Ты и сам не знаешь глубины твоей привязанности к семье. Она, видимо, подсознательная. Ты не понимаешь, как жесток ко мне.
  - Жесток?
  - Этими жестокостями твоё подсознание выражает свою ненависть ко мне.
  - Какими жесткостями?
  - Я терпела их не жалуясь.
  - Ты не осознаёшь, что делаешь.
  - Назови же их, - почти яростно попросил Алексей.
  - Твоя одежда, - негодующе ответила Авдотья.
  - То есть?
  - То и есть, что твоя манера разбрасывать всюду свою одежду выражает подсознательную ненависть ко мне.
  - Не понимаю.
  - Грязные носки, грязные пижамы, и грязное бельё, и грязные рубашки! – Она встала, выгнув свою прекрасную спинку, приблизила к нему лицо; глаза её сверкали, голос звенел от волнения. – Я говорю о том, что ты так и не приучился ничего вешать, класть на место. Так всё и оставляешь на полу, чтобы унизить меня своим грязным присутствием. Ты это нарочно! Она упала на постель и закатилась в истерике.
  - Авдотья, милая! – сказал он, но, чуть только коснулся её плеча, она вскочила.
  - Оставь меня. Я должна уехать. – она прошла мимо него к шкафу, вынула оттуда ещё платье. – Я не беру ничего из подаренного тобой. Оставляю жемчуг и норковый жакет.
  - Ох, Авдотья!
  Она стояла, нагнувшись к чемодану, - такая беспомощная в своём самообмане и неведении, что его замутило от жалости. Она не знает, как пресна станет её жизнь без него. Не знает, как томителен бывает рабочий день для женщины. Не знает, что её знакомства почти все связаны с положением его жены и дамы – и оборвутся тут же. Не знает, как ездить, жить в гостиницах, не смыслить в денежных делах.
  - Авдотья, никуда я тебя не пущу! Ты просто не понимаешь, что стала от меня зависима.
  Она вскинула театрально голову и, закрыв лицо руками, переспросила:
  - Это я-то от тебя зависима? Я не ослышалась? А кто говорит тебе, когда вставать и когда ложиться? Кто готовит тебе, Лобанов, кто убирает за тобой, принимает и угощает твоих друзей? Если бы не я, ты ходил бы в засаленном галстуке и в изъеденном молью костюме. Без меня ты был один как перст и будешь один как перст. Надеюсь, ты не ударишься без меня в загул, Лобанов. И не попадёшь ни в какую беду. А случится большая беда – тогда позовёшь меня.
  - Родная моя, не уезжай! – вскрикнул Лобанов. – Не уезжай, любимая! – Он обнял её страстно и нежно приник губами к её носику.
  - Что ж, придётся, видно, мне остаться и заботиться о тебе ещё какое-то время, - ласково произнесла она.