1.
Сильнее, чем сиамца Гошу, никого не любила. Да и кого любить? Папашка вел себя неадекватно в родовой арбатской квартире. Какие-то цыганские оркестры и таборы прихлебал. Осетровая икра ведрами. ****овитые стаи топ-моделек. И это при живой-то матери, Зинаиде Ефимовне! Не только страна у нас на нефтяной игле, а и некоторые семьи, особенно папы.
Ассоль потребовала снять себе отдельную квартиру. Ей 18, жить должна соло.
— Не вопрос! — сказал отец, отставной адмирал. — Выбирай — Жуковка? Рублёвка?
— Подальше от развратных элит. Ближе к корневому народу.
— Какому народу? — Зинаида Ефимовна, тяжко дыша, постригала на левой ноге ноготь.
— Я его плоть и кровь.
Никита Ильич схватился за несуществующий капитанский кортик, по пьяни он иногда его надевал. Потом взял себя в руки, пробормотал:
— Поезжай тогда в Перово. В квартиру деда. Живи с глубинным народом.
— Кота возьму с собой.
— Гошу не тронь! — матушка до крови неловко остригла ноготь на мизинце.
— Как же я вас ненавижу! — сжала кулачки Ассоль, ушла собирать вещички.
Следует пояснить кто такой Гоша. Это котяра двухлетка. Ассоль подобрала его на помойке, стоял, бедолага, уткнувшись башкой в ржавый бак.
Родичи взбунтовались, мол, всё перессыт. Потом смирились. Мало того! В Арбатской квартире создался даже некий культ Гоши. Кушал он исключительно форель из серебряной миски. Ассоль же, увлекаясь фотографией, снимала сиамца в фас и профиль, а фотки в рамках под стеклом — на стену. Зинаида же Ефимовна называла Гошу своим приемным сыном. Никита Ильич строгал котофею краковскую колбасу булатным кортиком.
— И фотки Гошкины заберешь? — со слезой в голосе вопросила мама.
— Там же хрущевка! Кубатура убогая. Куда я их дену?
— Прощай милый кот! — зарыдала Зинаида Ефимовна. — Прощай навсегда!
— Мама, окстись! Чего нас-то хоронишь?
— Все мы смертны… — настаивала на своем матушка. — Я ведь уже все детали обговорила со скульптором-монументалистом, Василием Кряквиным. Заказала Гоше надгробие из магаданского малахита.
— Он еще нас переживет. Сиамцы живут тридцать лет.
2.
И стала Ассоль обитать с Гошей в Перово. Квартирка ветхая, затхлая. Из-под отстающих обоев выглядывала газета «Правда» 1962 года с постановления ЦК КПСС.
Девушка готовилась поступать во ВГИК, на операторский факультет. Читала Станиславского, Эйзенштейна, Михаила Чехова. Бегала по Москве, щелкала фотиком. Раз в неделю приезжала к родителям. В пластмассовой коробке с прорезями привозила им Гошу. Сиамец на солдатских харчах отощал, глазища хищно посверкивали.
— Эх, голытьба, отбились от стада… — вздыхала Зинаида Ефимовна.
— Мальчик-то завелся? — зорко щурился на дочь папа.
— Какой еще мальчик?! — чуть не подавилась костью кефали Ассоль.
— Цыпка моя! — взревел Никита Ильич. — Зачем лукавить?! Тебе 18. Организму надобен оздоровляющий секс.
— Ты чего несешь?! — взрывалась мама. — Не экстраполируй на дочь свою похоть.
Ассоль подавилась-таки костью.
Зинаида Ефимовна хлопала ее по спине, с чечеточной скоростью выговаривая благоверному:
— Старый сатир! Воздыхатель нимфеток! Я о твоих загулах могу написать донос в полицию. Тебя укатают в Магадан. К корабельным соснам. До гробовой самой доски!
— Заслуженного адмирала? Раненого в Севастополе? Да моим лихим загулам завидует пол-Москвы.
Ассоль опрометью (прихватив немного дензнаков) спешила из дома. И как она только жила в этом вертепе?
Родителей, как и страну, увы, не выбирают.
— Никто меня не любит! — Ассоль упала в Перово на дряхлую кушетку.
Котяра подошел к ней, сочувственно замурлыкал.
Ассоль прижала лицо к его кофейной шкурке:
— Только ты у меня и есть, родной Гошка…
Сиамец вывернулся из рук, грянул об пол, комнату залило цветное сияние.
Девушка протерла глаза.
3.
— Что такое?! — прошептала Ассоль. — Откуда вы взялись?
Молодой человек шаркнул ножкой.
— Я — ваш кот. Гоша! Только в другой ипостаси.
— Не призрак?
— Ни-ни!
— Я ту-ту? Крыша в пути?
— Вы в норме.
— Объяснитесь!
Голос у очеловеченного Гоши оказался обволакивающим, теплым. Слушать его было приятно. Нежные мурашки по коже.
Из разъяснений она поняла существенное. Когда-то она спасла котенка у мусорного бака, теперь же ему пришло время отдавать долги.
— Можно на «ты»? — улыбнулся Гоша.— Отлично! Ты, девочка моя, находишься в жутком конфликте с пращурами.
— Они, поверь мне, со странностями.
— А кавалеры?
— Что кавалеры?
— Одного ты отоварила по башке стальной сковородкой. Другого саданула коленкой в пах. Ты до смерти опасаешься семейной жизни. Отсюда и оголтелый садизм.
— Пропала я… — вскрикнула Ассоль.
— Ни-ни! — отставной кот потер лапы. — Излечение твое уже началось. Теперь угости меня колбаской из субпродуктов и жирным молочком.
— Ты меня вылечишь? — барышня шагнула к холодильнику «Саратов».
— Вне всяких сомнений. Последние годы, слушай внимательно, ты живешь, балансируя на лезвии бритвы.
— И что же делать?!
— С бритвы спрыгнуть.
4.
В полночь Гоша опять-таки обернулся котом, свернувшись в ногах Ассоль, задал храповицкого. Утром предстал младым человеком в сером костюме, с впалой грудью и бархатным голосом.
— Скажи-ка, родная, как ты отлавливаешь своих ухажеров?
— Никого не отлавливаю. Идут косяком. Я держу себя в форме. По утрам гимнастика, сажусь на шпагат. Пью биокефир. Потом контрастный душ. Чтение русских классиков.
— М-да… Я сам тебе подберу кавалера. Приведу в дом.
— Ты же не сможешь быть соло на улице!
— Смогу. Твоя задача одна — достать мне сапоги.
— Красные?
— Почему красные? Что я гаер?! Черные. На молнии, с рифленой подошвой. Можно даже китайские, там сейчас намастырились.
— Погоди! А почему ты не наворожишь сапоги сам? У тебя же по утрам магическим образом появляется одежда.
— Вплоть до носков и трусов… — опустил очи Гоша.
— Что стоит тебе вместо этих рыжих мокасин обрести легкие сапожки?
— Этот прикид сам по себе появляется. Вне моей воли. Словом, достань сапоги.
— Ок! Хочешь посмотреть мои уличные фотки? Кажется, во мне просыпается незаурядный мастер.
Соприкоснувшись головами, друзья глядели в монитор.
Да, ракурсы у Ассоль выходили всё свежей и энергичней. Кругозор ее жизненных ощущений стремительно расширялся. Осознание происходящего все глубже и глубже.
— Завтра — сапоги и в путь! — одобрительно зевнул Гоша.
5.
После исхода дочки бытование обитателей Арбатской квартиры радикально изменилась.
Зинаида Ефимовна прекратила чревоугодничать, сбросила кг 20.
Никита Ильич уже не надевал златой кортик, а цеплял красный пластмассовый, для смирения гордыни.
Как-то кот Гоша, в облике хомо сапиенса, заглянул к пращурам, представился ухажером Ассоль, студентом ВГИКа. Мол, хочет сойтись поближе с грядущими родственниками.
Папа и мама разузнали о финансовой состоятельности паренька, удовлетворенно хмыкнули.
Худощавый хлопчик отрекомендовался долларовым миллионером, мол, он хозяин сети магазинов сантехники он-лайн.
Кот покинул чертоги, весело отщелкивая ладными сапожками из Шанхая.
Что же делать?
Подогнать Ассоль парней, один краше другого.
Так она отоварит их кастрюлей или же сковородкой.
Вечером вернулся к своей наперснице слегка сокрушенным.
— Хреновый я кот в сапогах. Кот недоделанный!
— Похлебай, лапа, молочка… — усмехнулась Ассоль.
В дверь раздался звонок.
На пороге стоял высокий брюнет в кожаном пальто. Карие его глаза извергали синие молнии.
— Позвольте представиться. Скульптор-монументалист, Василий Кряквин.
— По какому делу? — нахмурился Гоша.
— Да вы проходите, — всплеснула руками Ассоль. — Я о вас слышала от родителей.
— Благодарствую. Явился с вашего кота взять мерку.
— Какого еще кота? Он что — покойник! — ощетинился Гоша.
— Пока еще нет… — зодчий щелкнул зажигалкой с павлиньим глазом. — Я закурю?
— Ведь уже курите! — чихнула Ассоль.
— Так вот… Зинаида Ефимовна заказала сделать коту надгробие. Все мы, как ни крути, бродим под богом. Сегодня ты ручками-ножками дергаешь, а завтра – гудбай… Сыграл я ящик. Я набросал эскизы. Гляньте!
— Что ж… Очень неплохо… — Гоша перебрал графические манускрипты.
— Дерзайте! — Ассоль отмахнула от лица едкий дым.
— Для окончательного художественного решения я должен увидеть кота.
— Как-нибудь в другой раз. Он нынче совершает вечерний променад.
6.
Скульптор ретировался.
Ассоль до хруста позвонков потянулась:
— Пора баинькать.
Часы захрипели, выскочила деревянная кукушка.
И что вы думаете?
Гоша так и остался в обличье человека.
Дальше события развивались в ритме престо. Быстро, как можно быстро, еще быстрее.
Героическая аннексия Крыма, народная война в Донецке-Луганске, санкции, спад экономики РФ, черный вторник, поиск пятой колонны среди приближенных к трону.
Но это все мелочи!
Главное — Гоша и Ассоль поженились. Оба поступили во ВГИК. В одной семье — режиссер (отставной кот) с оператором (барышня).
Григорий всё читал сказки Шарля Перро, усмехался в усы:
— Дикая сказка в моем случае сработала по касательной.
— Ку-ку! — выскочила из своего часового дупла хрипатая кукушка.
Ассоль помертвела. Вдруг ее суженый сызнова обернется котом? Опять ей балансировать на лезвии бритвы? Лупить по башкам сковородкой своих кавалеров?
Нет, милостив бог!
В дверь позвонили.
На пороге Никита Ильич и Зинаида Ефимовна. Из-за плеча выглядывает скульптор Василий Кряквин.
— А мы к вам на огонёк! — смеется тесть.
— С тортом «Прага»! — хохочет теща.
— Золотой кортик хочу презентовать зятьку… — протягивает грозное оружие Никита Ильич.
— Где же ваш котяра? — зыркает во все стороны ваятель Василий Васильевич.
— Исчез! — посуровел Гоша. И пояснил. — На весенних ****ках.
— Чувствуете в воздухе запах апреля?! — озорно засмеялась Ассоль. — Кошачья фиеста.
— Часовые любви! — голосом Окуджавы запел папа, отставной адмирал, симпатичный и очень простой человек.
*** «Убить внутреннюю обезьяну» (изд. МГУ, Москва), 2018, «Наша Канада» (Торонто), 2015