Здесь рос когда-то яблоневый сад...
Василий Толстоус
***
Здесь рос когда-то яблоневый сад
и речка Белая внизу бежала.
Садовник Ваня, кряжист и усат,
источник ссадин и ребячьих жалоб,
нас, вороватых, пыльных пацанов
с улыбкой угощал июньским мёдом,
говаривал: «И я давным-давно
был вожаком ребячьего налёта.
Вы ешьте, ешьте. Яблоки в меду…
Они – здоровья детского основа.
Вот только в настоящую беду
не попадайте. Ну же, дайте слово».
Он был хороший. Каждый слово дал.
И как не дать? – и ели до отвала.
А в чём та настоящая беда,
ватага голоштанная не знала.
Не знала, что не все придут сюда,
что сада нет, и речка – по колено,
а холмик и облезшая звезда
в плену у неуступчивости тлена.
Теперь лишь солнце, с вечностью на «ты»,
заметит (ну, не может не заметить!),
что мы сдержали клятву доброты
тому, кто не напрасно жил на свете.
СТАРЫЙ САД.
Трудно поверить, представить, что около 60 лет назад здесь кипела жизнь. Буйно цвёл сад, гудели трудяги пчёлы, в соседнем овраге журчал прозрачный, ключевой воды ручей. В недалёком поле призывно кричали журавли. По соседнему деревянному мосту, казавшийся нам, пацанятам, огромным, тарахтели коваными колёсами гружёные телеги. Несказанно удивлял редко проезжавший грузовик в облаках пыли.
В красивом, свеже выкрашенном домике, утопающем в зарослях сирени, в окружении ухоженного сада, подпирающих небо стройных осин и раскидистых ветел проживали дед Сергей и баба Марфа.
Ребятишки всего посёлка здесь всегда были желанными гостями, их всегда чем – то угощали – яблоками, малиной, смородиной, вишней. Как большой праздник ждали мы, когда дед Сергей, невысокого роста. сутулый, с аккуратно подстриженной круглой седой бородкой старик, первому встречному мальчишке сообщал:» Сегодня качаем мёд! Приходите крутить медогонку!».
В минуту оповещалась вся ребятня, быстро сбегались к дому. Дед Сергей перво – наперво вручал каждому по огромному куску сотового мёда. Янтарный мёд играл золотом на летнем солнце. Стекал капельками по немытым мальчишским рукам. Это было незабываемое пиршество! Это были счастливые минуты!
В другое время очередной гонец оповещал своих друзей:» Баба Марфа сегодня варит варенье!».
И мы один по одному, как бы случайно оказывались на мосту, игра не игра, зорко наблюдаем за действиями бабы Марфы. Во дворе разложен костёр, на кирпичах стоит над жарким пламенем большой, переливающий солнечными бликами, медный таз. С нетерпением ждём момента, когда баба Марфа крикнет:» Ребята, пенки!».Воробьиной стаей слетаемся, вручается большая тарелка с горячей пеной варенья и несколько ложек. Начинается наше блаженство – в редком доме тогда варили варенье.
Строго соблюдается черёд, никого нельзя обделить, обидеть. Бежим к ручью в овраге и до ломоты зубов пьём прозрачную, ключевую воду…
Как неузнаваемо всё изменилось. Грусть наводит брошенный, заросший, покинутый людьми былой сад. Теперь и садом его трудно назвать. Яблони старые, корявые. Никто не обрезает засохшие сучья, многие от старости и злых осенних ветров поломались, так и лежат склонённые до земли. Буйно наступает американский клён, он всё подавил, заполонил.
С трудом пробираюсь между яблонь, через заросли бурьяна, крапивы, чертополоха. Под ногами хрустят с оранжевыми боками яблоки. Урожай богатый в этом году, никому не нужен.
Ищу и не нахожу знакомую с детства яблоню, её называли «мама», посажена она была в память первой умершей жены деда Сергея от переживаний и горя военного лихолетья.
Нет яблони, погибла.
Ещё можно заметить огромную яму, здесь когда-то был омшаник, в нём зимовали пчёлы…
Всё изменилось. На всём следы запустения и забвения. Нет и признаков моста. От времени и без хозяйских рук разрушился домик, исчезла крыша, обрушился потолок, сгнили рамы.
Когда-то в этом доме длинными зимними вечерами мы укладывались на полу и с замиранием сердца слушали батарейный радиоприёмник « Родина». Зелёный огонёк приветливо светил каждому из нас. Здесь впервые услышал передачи « Маяк». Это был первый и единственный радиоприёмник в посёлке…
Гостеприимные были старики. Чувствовали мальчишки их доброе отношение.
Давно нет деда Сергея и бабы Марфы. Они так и не дождались старшего сына, пропавшего без вести на фронте. Возвратился второй сын, после плена несколько лет работавшего на шахтах Сталиногорска.
С большим трудом построил он красивый, просторный, на высоком фундаменте дом, с большим, трёхсветным залом. Рассчитывал, хватит места для семей трёх подраставших сыновей…
Никому не нужен дом, как не нужен и заброшенный сад. Всё стареет, ветшает, разваливается и растаскивается.
Покинутых домов в посёлке наберётся больше десятка…
На днях спросил себя:» Что же я всё «путешествую» с Дмитрием Крыловым в его « Непутёвых заметках»? И отправился по соседним сёлам посмотреть, как живёт не экранная деревня.
Невесело живёт.
Некогда большое село Семёновка, около трёх километров от моего родного посёлка. Помню его с детства, помню его многочисленное население, помню весёлой стайкой шли школьники, как мне казалось, в огромную и красивую кирпичную школу.
Приходилось бывать здесь на маслобойке…
Пришло сюда электричество, асфальт, « Жигули», пришёл долгожданный газ – да всё это сильно опоздало. Тянется газовая труба от одного живого дома к другому через тройку, пяток брошенных, забытых, разорённых, через брошенные сады, огороды, буйно поросшие бурьяном.
Ещё крепится Большая Ржакса- ожила церковь, чувствуется есть хозяин на селе, но тоже нет былого многолюдья.
Сказочно красивое село Перевоз – всё есть: в изобилии земли, красивая река Ворона, чудный сосновый лес – прямо Швейцария.
И здесь пустые дома…
Спрашиваю себя: и что так не везёт в России деревне? Какие только реформы не пережила она, кто только не брался улучшить её жизнь со времён Столыпина. Да так никто и не смог организовать жизнь, чтобы крестьянин достойно мог жить на зарплату. Только начинала становиться деревня на ноги, как очередная « национальная» идея, состряпанная без участия крестьянина, подрубала её корни.
Ещё в давние времена появились целые полчища «утеклецов», бежавших от помещика – самодура в Донские степи, в Запорожскую Сечь, в ватаги Разина и Пугачёва. Так до сих пор уходит население, самое активное, трудоспособное от земли, от тяжкой и скудной жизни.
Веками крестьянина спасал, выручал «отхожий» промысел. Завершив работу на земле, по первой зимней пороше брал крестьянин топор, пилу и шёл в город за деньгой…
Наверное, только в России существовала «деревенская литература». Редкий писатель, политик не жалел хлебороба. Кто только не возмущался его горькой долей!
Глеба Успенского когда то сравнивали с Львом Толстым, печатали его все журналы России. И теперь увлекательно читаются его « Нравы Растеряевой улицы». Описывает он близкие края, крестьянскую долю наших по меркам истории не таких уж далёких предков. Сочувствует, переживает, восхищается крестьянином и одновременно упрекает его за тугодумство, неповоротливость, косность, невосприимчивость всего нового…
За нешироким болотом чудные луга с богатой травой. Заготовленное сено можно взять только зимой. Когда болото замерзает. Но тогда цена падает на сено и труд крестьянина, заготовителя сена, бедно стоит, бросает крестьянин луга…
Появился в селе немец, в земельном банке взял кредит, нанял крестьян, построил дамбу, заготовил сено, вывез, продал в ближайшем городе, добрался со своим сеном до Петербурга, получил прибыль, приобрёл машины – косилки, построил красивый дом…
« Что же вы не берёте кредит!»- спрашивает писатель крестьян.
« Почему вы так не можете организовать свой труд?».
« Да, попробуй, свяжись с банком!» - отвечают крестьяне.
И делает вывод Успенский :» Плохо живём потому, что мы не немцы!». Может быть и верно!
Так и государство должно учитывать, что мы не немцы.
А я всё думаю, размышляю:» ЧТО и КТО должен сделать, чтобы мой посёлок ожил? Кто теперь будет ремонтировать асфальтную дорогу? Кто заново восстановит водопровод?».
Многое нужно делать вновь. Кто будет делать? Государство в стороне. Фермер сам еле выживает. Былой совхоз по-прежнему еле-еле сводит концы с концами, не платит зарплату, с трудом пытается встать с колен. Местная власть безмерно слаба и нищая.
Нельзя держать деревню в таком состоянии, как теперь.
Цены на уваровском базаре на картошку, морковь, капусту,молоко и мясо выше, чем в Тамбове, сам интересовался.
И в то же время в Канино старушки ждут, вглядываются в дорогу – не едет ли скупщик картофеля. Но ни скупщик, ни государство не спешат, а самим им до недалёкого базара не добраться…
В Уварово строят новый крытый рынок. Давно пора!
Размышляю – построят рынок, сдадут его в аренду или кто либо приватизирует, появится хозяин, а хозяину нужна прибыль любым способом и заломит он цену за услуги, и оккупируют его алчные перекупщики мяса. А мой знакомый старикан из Шибряя, старушка со своей морковкой на детской коляске по – прежнему будут около ворот. На земле, в пыли, без удобств. Не будет их хозяин приветствовать…
Нет у меня проекта и ответа на жгучий вопрос самому себе: что же надо сделать и кому, чтобы снова ожил огромный и красивый дом. Чтобы засветились яркими люстрами его окна, чтобы из распахнутых окон летом звучала музыка, раздавались детские голоса. Чтоб ожил старый сад, чтобы кто-то обрезал старые сучья, посадил молодые яблони, распахал огород… Чтоб собрали с земли яблоки, чтобы в новом крытом рынке были уваровские яблоки, а не аргентинские или турецкие, чтобы павлодарский животновод смог продать выращенное на подворье мясо сам без обманщика…
Опасно не любить земледельца. Чревато плохими последствиями строить государственную политику в расчёте на заморские продукты.
« Сельское хозяйство – чёрная дыра!»…»дешевле хлеб купить за границей…»,» Америка нам поможет!».
Только вчера кричали творцы рыночной экономики. Они вдруг осознали, что заморские продукты – удавка на шее государства и народа, удавку всегда могут затянуть, удушить. Не опоздали ли бить тревогу? Не затягивают ли удавку?
Около половины сельхозпродуктов – заморские. Это оскорбительно, унизительно и опасно для аграрной России.
А крестьянин предупреждал, напоминал старую русскую пословицу:» На чужой каравай рот не разевай!».
Рот разинули, а попадает в него мало что.
Не научил нас печальный мировой опыт; чужие продукты требуют и плясать под чужую политическую музыку…
Сколько веков и лет ждёт крестьянин доброй жизни, но едет она в век космических скоростей на какой – то невыносимо медленной улитке. И едет ли?.
Дальше село уже не может вымирать. Оно безвозвратно умрёт. А хлебороб будет доживать свои стариковские годы не в родной холупе, а в доме престарелых. Да и какие они престарелые, нередко спившиеся…
Что – то срочно надо делать1
Может быть,. пока государство раздумывает, нам, простым смертным, возродить сады. Вернуться на дачи, на землю?
Может быть. пора уже считать возрождение деревни важнейшей государственной задачей? Может быть, пора уже жить своим умом. Пора отбросить высокомерие асфальтных мудрецов и осознать. Что самый сильный экономист – земледелец. Он не лишён здравомыслия и не обременён политическими шорами.
Государство со всей своей челядью может усидеть не на газовой трубе, а на матушке – земле – безотказной кормилице. Живёт же много веков пословица:» Один с сошкой, семеро с ложкой!».
Теперь их значительно больше. Всех кормил крестьянин и кормит, а его ещё и упрекают…
Сад ждёт, крепится, верит, что вспомнит о нём человек и вернутся к нему люди.
Сад в России всегда был символом жизни, благополучия и нравственного здоровья общества. Больное общество не растит и не бережёт сады, у него другие интересы и заботы.
В России не могут не зацвести сады! Настоящего хлебороба земля держит крепко.
Октябрь 2007 года.