Глава 8 Первый военный год

Николай Башмаков 2
Глава 8. Первый  военный год в Георгиевске

Утром двадцать второго июня   Мария Кречетова пошла, как обычно, на рынок. На площади перед  рынком народ   останавливался и слушал радио, по которому сообщали какую-то важную новость. Остановилась и она, чтобы послушать, что вещает прикреплённая   на столбе чёрная тарелка.   Сообщение было из ряда вон выходящее: Германия без объявления войны  вероломно напала на Советский Союз. Все были встревожены, но никто   и предположить не мог, насколько большая беда постигла страну. Понимали, что война – это опасно и плохо, но в душах людей жил оптимизм, навеянный пропагандой: Красная Армия сильна и в кратчайшее время разобьёт врага на его же территории. Мария, не заходя на рынок, вернулась домой и сообщила семье о  начале войны.
Дети, и Валя в их числе, встретили это известие  спокойно. Они не понимали, что ждёт их впереди. Зато  глава семьи  Георгий Кречетов заметно изменился в лице и тихо произнёс:
- Плохая новость… Всем будет тяжело и  в тылу, и на фронте!
Почти сразу  жизнь начала меняться.  Уже двадцать шестого июня арматурный завод перешёл на выпуск военной продукции. Стали делать корпуса гранат и детали миномётов. Следом   и другие заводы города  начали работать на оборонный заказ. 
 Был объявлен первый призыв. Георгий подходил по возрасту,  ему было сорок восемь лет.  В числе первых он  получил повестку,  но не прошёл медкомиссию. Врачи  полностью забраковали его  и из-за плохого состояния здоровья совсем сняли с воинского учёта. Георгий по-прежнему работал охранником на мельнице, но распорядок его работы поменялся. Мельнице увеличили  план, хотя количество рабочих из-за мобилизации  значительно сократилось. Охранникам уменьшили время отдыха между сменами, их стали часто   привлекать  на работы в качестве подсобных рабочих.
Начались ночные походы в очередь за хлебом и керосином, эта обязанность в семье Кречетовых почти  целиком легла на плечи старшей дочери Вали.  Мария же  ежедневно ходила на рынок: ей периодически удавалось там купить недорого что-нибудь  из продуктов. В очередях и на рынке Кречетовы  узнавали основные новости, которые не передавало официальное радио.  Личные радиоприёмники  по законам военного времени держать запрещалось, и основным поставщиком неофициальных известий стал  "беспроволочный телеграф".
Война изменила само восприятие жизни, превратила её в постоянное ожидание новостей. А новости пока были одна хуже  другой. Тяжело было слушать, как повсеместно отступала  Красная Армия  до  Харькова, Ленинграда, Москвы…  Только в Заполярье, несмотря на значительное превосходство в силах, враг так и не смог захватить ни Мурманск, ни Кандалакшу, ни полуостров Рыбачий… В знакомых Кречетовым по прежней жизни  районах велись ожесточённые бои. Там воевали два брата Марии Кречетовой, ещё один сражался  под  Ленинградом.  Но удовлетворение от того, что Заполярье героически сражалось, для Кречетовых, а особенно для Марии, было сильно омрачено. Все трое братьев Марии  погибли уже в первые месяцы войны.   Мария старалась скрывать   от детей своё горе,  плакала  тайком,  но обмануть ей удавалось только  младших. Валя видела и понимала, как тяжело маме. Ей и самой было очень жаль своих дядюшек. Особенно дядю Валентина, у которого однажды она прожила почти всё лето. В её памяти он остался весёлым, никогда не унывающим и очень добрым. 
Много появилось в городе беженцев из районов, где шли боевые действия. Некоторые из них добирались до родных и знакомых пешком и на попутном транспорте.
Однажды, к Кречетовым во двор зашла молодая женщина с грудным  ребёнком на руках.   За подол её юбки держался  мальчик лет четырёх. Женщина сказала, что зовут её Людмила.  Она – жена офицера-пограничника, добирается с детьми до города Грозного, где живут родители мужа, и попросила чем-нибудь накормить её детей.
Мария пригласила беженцев в дом, усадила женщину с ребятишками  за стол,   покормила их кашей и напоила чаем.  Людмила рассказала свою  нехитрую историю:
- В  ту  ночь, когда началась война,   в дом, где мы жили, прибежал солдат. Он сообщил, что немцы перешли границу и муж приказал мне  срочно уезжать.  Фашисты  не щадят пограничников, не жалеют и   их жён и детей.  Я быстро собрала детей и на попутке добралась до ближайшего города. С той поры мы уже второй месяц в пути…
Мария видела, насколько исхудали и изголодались беженцы, но сама Людмила, в отличие от её сынишки, ела отстранённо и как-то безразлично,  словно по принуждению. Было видно, что женщина находится в стрессовом состоянии.  Чтобы поддержать разговор, Мария поинтересовалась:
- О муже вам что-нибудь известно?
 Молодая женщина изменилась в лице: она сама постоянно мучилась от  неведения:
- Жив  муж или убит,  не знаю. Наверно, убит. Одно знаю: немцы – это исчадие ада! В  первые дни войны в дороге я насмотрелась такого, что хватит на всю жизнь…
Мария тихо спросила:
- Значит,  пропаганда не обманывает, они действительно зверствуют?
Людмилу этот вопрос сразу преобразил. Она заговорила энергично с гневом и болью:
- Да какая пропаганда! То, что мы видели и пережили, убеждает лучше всякой пропаганды. Немцы ведут себя, как хорьки, забравшиеся в курятник.
Они опьянели от крови  и не успокоятся,  пока всех кур не передушат!   Вы бы видели, как бомбили и расстреливали немецкие самолёты колонны беженцев!  Как прорвавшиеся танки  давили   повозки и машины мирных жителей! А  за машинами с красным крестом, которые везут раненых, их самолёты устраивают настоящую  охоту! Фашисты хуже самых страшных зверей – вот и вся пропаганда!
Мария перепугалась. Людмила так разволновалась, что невольно  могла испугать дочерей, сидевших в сторонке и тихо слушавших их разговор.  Она поспешила  перевести разговор:
-  Что будете делать дальше?
- От Харькова ехали на поезде,  денег хватило только до Тихорецка. От Тихорецка добираемся где на попутных, где пешком. Пойдём так до Грозного…
Валя  слушала Людмилу и сопереживала.  Смотрела, как жадно и торопливо ест кашу изголодавшийся четырёхлетний парнишка, и у неё слезы наворачивались  на глаза: очень жалко было ей  измученного, измождённого мальчика, который, судя по всему,   навсегда уже потерял своего отца.
Беженцы поели, и Людмила засобиралась в дорогу. Она поблагодарила хозяев и попросила прощения за то, что расстроила их своим печальным рассказом. Мария дала им на дорогу   немного хлеба, несколько пелёнок для малыша, и они ушли. Общее горе сближает людей и делает их человечнее.
Несмотря на войну, в сентябре, как обычно, ученики пошли в школу. Школа  потеряла часть учителей: физрук Артём Маркович, историк Вил Николаевич, математик Иван Степанович  были мобилизованы в армию, учительница немецкого языка вместе с другими этническими немцами по распоряжению властей была отправлена на восток, подальше от линии боевых действий. Первые недели из-за нехватки учителей  школа работала  с большим напряжением и в две смены, но к середине осени штат школы  пополнился за счёт эвакуированных и  занятия пошли в обычном  режиме. Беженцев было много. Из одного только Ленинграда в Георгиевск прибыло  почти две тысячи эвакуированных.
Осень и зима в Георгиевске, как и во всей огромной стране, прошли безрадостно. Казалось, мир погрузился в вечные сумерки, стал серым и бесцветным, и  жизнь превратилась в постоянное ожидание. Люди ждали хороших, обнадёживающих новостей и добрых перемен на фронте,  а преобладали вести худые. Враг оккупировал всю западную часть страны.  То в один дом, то в другой приходили похоронки.   Мелькнуло светлым пятном, поселило надежду известие о наступлении Красной Армии под Москвой, в ходе которого была   разгромлена центральная   группировка немцев. Но с приходом весны наступление остановилось, фронт стабилизировался. Немцы были ещё  очень сильны, а у Красной Армии сил для наступления пока  не хватало.
До Георгиевска, в начальный период войны находившегося в глубоком тылу, фронт  докатился только  через год. Весной сорок второго советское командование спланировало три наступательные операции: в Крыму, под Харьковом и под Ленинградом - и все они закончились неудачей. А вот летнее наступление фашистов оказалось успешным.  Немцы уже не могли, как в сорок первом, наступать на всех фронтах одновременно и летом сорок второго сосредоточили свои танковые  тараны  на юге.   Нападающий  всегда имеет преимущество: у него сто дорог, а обороняющийся вынужден гадать, по какой из них  враг пойдёт.  Гитлер на этот раз поставил   войскам цель не столько политическую,  сколько экономическую: для продолжения войны Германии позарез  требовались нефтяные районы. Свои и румынские месторождения при огромном  количестве моторов,  непрерывно пожиравших топливо, быстро иссякли.
Войска вермахта двумя группами "А" и "Б" ударили на Сталинград и на Кавказ. Оборона на обоих направлениях была прорвана, войска Красной Армии  с боями отходили назад. Двадцать третьего июля немцы  захватили Ростов-на-Дону: ворота на Кавказ были открыты.
Кавказ активно готовился к обороне. Бои  шли ещё на подступах к  Ростову,  а население городов и посёлков Ставрополья  уже было мобилизовано на возведение оборонительных  сооружений. Тысячи гражданских людей    выполняли  тяжелейшую работу, вручную отрывали траншеи, окопы, противотанковые рвы, эскарпы и контрэскарпы. Контролировали работу военные, им предстояло на этих рубежах  держать оборону. Активно участвовали в этой работе и жители Георгиевска, в том числе - и ученики старших классов.
 Валю с её одноклассниками  из Георгиевска привезли под какую-то Орловку, где они должны были выкопать  эскарп.  В склоне, обращённом в сторону врага, нужно было отрыть отвесную стену высотой два метра двадцать сантиметров, которую танки врага не могли преодолевать самостоятельно. Контролировал работу военный инженер, пожилой мужчина с пышными усами в звании капитана.
Парни копали глинисто-каменистый грунт, нагружали носилки, а девчата относили грунт,  куда было указано. Спали в овчарнях, на одной длинной наре,  покрытой соломой. Овец на многие месяцы угнали подальше в горы.  Парни и девушки  спали в разных овчарнях, но работали сообща одной бригадой. Выспаться и восстановить силы толком не успевали. Чуть рассветёт – подъём, лёгкий завтрак в виде каши и пустого чая и на работу. Кормили централизованно. Для этого была организована кухня. В обед давали перловый суп с солёной бараниной и кусок хлеба. Вечером – снова каша. В последующий период жизни Вале много раз приходилось сильно уставать, но такой усталости, как при отрывке  эскарпа,  она никогда не испытывала. Гораздо лучше  нагрузки переносила   Галя: подруга физически  была покрепче.
Однажды вечером Галя, часто  с ностальгией вспоминавшая их работу в садах и виноградниках на Украине, попыталась  растормошить Валю:
- Валь, а помнишь, как мы в Василёвке вечерами после работы пели? Может, споём?  Песня же строить и жить помогает!
 Валя, у которой руки и ноги дрожали от усталости, не поддержала подругу:
- Нас девчонки побьют! Видишь, некоторые, добравшись до нар,  заснули не раздеваясь. Дай им отдохнуть и мне! Я сейчас готова спать прямо стоя…
 Монотонная, физически тяжёлая работа с утра и до позднего вечера, после  которой рука не могла держать за ужином ложку, сильно изматывала, но ребята понимали её необходимость! Хотя   трудились они,  словно каторжники в рудниках, и не было у них никакой материальной заинтересованности, эскарп, который  рыли, постепенно удлинялся.  Необходимость  работы  определяло выражение "надо успеть", которое постоянно повторял руководивший фортификационными работами капитан.  "Надо успеть" - это сделать как можно скорее, потому что  фронт в очередной раз был прорван и  под Орловку начали прибывать воинские подразделения, которые занимали здесь оборону.
Где-то недалеко от них вместе с рабочими, собранными с  заводов и предприятий, работал отец. Валя сильно жалела его. Отцу было гораздо тяжелее, его силы подтачивала серьёзная болезнь, которую у него обнаружили.  Георгий работал  на износ: ослабленный болезнью  организм после трудового дня восстанавливаться уже не успевал, но он, выбиваясь из сил,  работал… Ему нужно было кормить семью. Рабочим, мобилизованным на возведение оборонительных сооружений, по месту работы  сохранялся заработок.
За два дня до окончания работ  ребята остро почувствовали приближение фронта и увидели первый немецкий самолёт. Военный инженер  первым заметил  самолёт с крестами на фюзеляже,  выскочивший из-за горы, словно  чёрт из табакерки… Капитан громко скомандовал:
- Воздух! Всем лечь и не шевелиться!
Ребята и девушки попадали на землю, кто где работал, и замерли. Капитан  их периодически инструктировал и напоминал, как нужно действовать при налёте немецкой авиации. Немецкий истребитель прошёлся над местом работ, пилот дал для острастки  длинную очередь из пулемёта, заложил вираж,  вернулся, и    из самолёта, будто  искусственные снежинки из хлопушки, посыпались листовки…  После этого истребитель так же внезапно, как и появился, улетел. Убедившись в том, что самолёт   не возвратился,  капитан снова зычно скомандовал:
- Отбой! Все листовки собрать и принести мне на сожжение!
Ребята и девушки были рады тому, что никто не пострадал  да ещё и возник незапланированный  перерыв в работе, и кинулись собирать листки. Капитан внимательно следил за ними и, когда один из парней уткнулся в листовку,  громко, чтоб все его слышали, приказал:
- А вот читать вражескую брехню запрещаю!  Эта немецкая  фальшивка годится только на растопку!
Несмотря на запрет, Валя, пока собирала и несла листки, заглянула в текст, написанный крупным шрифтом. Галя же, вопреки своему любопытству, добросовестно выполнила приказ капитана, кинула  листки в разведённый  костёр, после чего подбежала к Вале и тихонько начала  её допытывать:
- Валь, что немцы пишут, ты  успела прочитать?
Валя удивлённо  посмотрела на подругу:
- Ты чего? Кто хотел, все прочитали.
Галя замялась:
- Я близко к капитану была, он бы сразу заметил…
Валя удивилась ещё больше. Хитрит подруга, хочет быть вне подозрения, а любопытство-то всё равно гложет. Ответила коротко:
- Призывают народы Кавказа  перейти на их сторону. Пишут, что чеченцы уже расправились с большевиками. Обещают всем райскую жизнь! Капитан правильно сказал: брехня всё это!
Фронт  приближался. Ребят сняли с оборонительных работ   и привезли обратно в Георгиевск. Валя снова жила с семьёй, но  страх  перед войной с каждым днём усиливался.  Начались регулярные бомбёжки города, и семье  иногда приходилось  прятаться в заменявшую им бомбоубежище траншею, предусмотрительно вырытую  во дворе.  Хотя бомбили главным образом станцию, но бережёного, как известно, бог бережёт.
Станция в Георгиевске была узловой. Она не только пропускала эшелоны, идущие с фронта и на фронт, но и формировала их. Десятки эшелонов, ждущих своей очереди, – лакомый кусок для немецкой авиации. Ещё шли бои за Ростов, а станцию уже регулярно  бомбили.
Люфтваффе работали по строго разработанному плану и  с невиданной пунктуальностью выполняли этот план. Утром  прилетал самолёт-разведчик, который все называли  "рамой", делал облёт и фотографировал. Через полтора часа появлялись бомбардировщики и бомбили. И  так каждый день. Заводы и другие объекты немецкая авиация не трогала.    Рассчитывали на успех операции и надеялись, что  скоро все эти предприятия начнут работать на "великий" рейх.
 Ходить на станцию посторонним было категорически запрещено, но однажды Вале удалось своими глазами наблюдать бомбёжку. Молодость есть молодость. Девчонки после оборонительных  работ отдохнули, восстановились, и энергия молодости потребовала выхода. Кому из подружек пришла в голову идея выращивать червячков тутового шелкопряда, сказать трудно, но  Валя,  Галя и ещё одна их одноклассница Зоя  этой идеей загорелись. Для претворения идеи в жизнь нужно было заготовить для прожорливых червячков достаточно корма. Девчонки  решились ослушаться взрослых  и пошли  через станцию  туда, где рядом с окраиной города росли мощные раскидистые деревья белой шелковицы, нежные и сочные листья которой  червячки шелкопряда особенно любят.
Преодолевая  железнодорожные пути, девчонки услышали, как громко ругались на станции какие-то люди. Шёл спор о том,  какой состав  отправлять первым: эшелон с ранеными или состав с животными ростовского зоопарка.  Рама уже улетела,  все ждали налёта и торопились с отправкой.  Если состав уйдёт со станции, у него меньше шансов попасть под бомбёжку. Человек, говоривший высоким дискантом, судя по всему, был врач:
- Да поймите вы, у меня полный состав раненых! На свете нет ничего важнее человеческих жизней! Если эшелон разбомбят, погибнут сотни бойцов, которых мы обязаны вылечить!
Его оппонент, мужчина маленького роста,  в массивных очках, не хотел уступать и доказывал свою правоту:
- А у меня полный состав животных из ростовского зоопарка! В том числе редких и исчезающих  зверей. Они   сидят в клетках голодные и без  воды, а при налёте  могут не просто погибнуть, а разбежаться по городу. Ловить их вы будете?!
Чем закончилась перепалка, девчонки не слышали.  Благополучно миновав  станцию, они перешли железнодорожные пути и ушли туда, где росли шелковицы. Собирая листья,   гадали: успеют  отправить эти эшелоны со станции или они попадут под налёт.    Бомбёжка станции началась как по расписанию.  Издали и  со стороны  всё выглядело безобидно и  даже интересно.  Девушки   будто  спектакль смотрели с необычными эффектами.  Как  зачарованные, следили они  за немецкими самолётами. Юнкерсы  один за другим срывались в пике и с оглушительным воем устремлялись к земле.   Из  них, словно горох  из прохудившегося мешка,  сыпались  маленькие чёрные бомбочки.  Бомбочки  безобидными чёрными точками летели  навстречу  земле, но при встрече с ней  преображались, оглушительно, словно тысячи петард,    взрывались, до небес поднимая тучи осколков, пыли,  дыма, и превращая землю в кромешный ад.
После того, как самолёты улетели и установилась тишина, подружки  с полными мешками листьев  для шелкопряда потащились обратно тем же маршрутом.  Перебираясь через пути, порадовались:  оба эшелона, за которые  переживали, успели отправить до бомбёжки. Но при подходе к зданию вокзала  застыли, как вкопанные. Станция походила на огромный кишащий муравейник, который только что  разворотил медведь.    Немецкие лётчики   отбомбились точно по путям и  эшелонам, оставив в неприкосновенности здание вокзала и привокзальные постройки. Весь подвижной состав,  что стоял на путях,  был исковеркан или  разрушен.   Из- под завалов слышались  стоны  и призывы о помощи. Санитары в белых халатах и добровольцы-дружинники  уносили в здание вокзала  раненых.   На платформе    в ряд лежали  мёртвые люди, которые и после смерти вынуждены были ждать, пока  спасут  всех, в ком ещё теплится жизнь, и дойдёт очередь до них.  Их  погрузят на транспорт и  повезут  в последний путь к месту захоронения. Мертвецы подействовали на девочек сильнее всего. Многие трупы были обезображены и  искалечены до неузнаваемости. И всюду кровь и кровь…
Параллельно с санитарами работали бригады железнодорожников. Одни разгребали завалы,  расчищали  пути и сразу восстанавливали повреждённые участки. Другие   ремонтировали годные к эксплуатации  вагоны, теплушки и платформы. Всё  нужно было  сделать быстро. На подходе к городу и с той, и с другой стороны копятся эшелоны, которые нужно  через   станцию пропустить. Ведь назавтра, а возможно уже сегодня вечером, всё повторится. И так изо дня в день: одни рушат и убивают,  другие спасают, лечат, восстанавливают…
Пора было бежать домой, но подружки, будто приклеенные клеем мухи, не могли тронуться с места и, как завороженные, смотрели  на происходящее.  Они впервые  начали серьёзно осознавать, что несёт с собою война. Повседневный героизм и мужество  железнодорожников и людей в белых халатах  не шли ни в какое сравнение с тяжелейшими земляными работами, в которых им довелось участвовать.    Там не было  жертв, не было убитых, раненых и покалеченных, была лишь тяжёлая работа.
Из оцепенения их вывел какой-то начальник в помятой красной фуражке. Девчонки с  мешками попались ему  на глаза, и он осипшим   голосом, который,  видимо,  сорвал, отдавая распоряжения,   грозно окликнул их:
- Кто такие?! Что несёте в мешках?
Девчонки вздрогнули от неожиданности, а Галя, самая шустрая из их компании, принялась объяснять:
- Мы разводим шелкопряда, ходили в рощу за листьями, идём домой, а тут такое!..
Начальник с трудом уловил, о чём идёт речь, а когда понял, побагровел от натуги, намереваясь закричать, но вовремя понял, что его  голос не осилит уже высокие ноты,  ругнулся и прохрипел категорично и грозно:
- Какие, мать вашу, шелкопряды?!  Вы что…  не понимаете, что тут творится, а ну марш домой!   Увижу здесь ещё раз, арестую и запру в комнате для задержанных!..
Перепуганные девчонки торопливо засеменили к вокзальной площади, волоча на себе мешки с листьями, но начальник в красной фуражке снова грозно окликнул их:
- А ну стой!
Подружки покорно остановились. Угрозы начальнику показалось мало,  он принялся их стыдить:
- Война идёт, а вы бестолковым делом занялись! Вы хоть знаете, что для производства одного килограмма шёлкового сырья  вам надо вырастить шесть тысяч личинок и  скормить им тонну листьев. Найдите себе более серьёзное занятие!  Госпиталю вон помогите:  медсестёр для ухода за ранеными не хватает.
Начальник  знал, что говорил.  Пришлось подружкам расстаться с гусеницами, плетущими шёлковую нить.  Раненых и в самом деле прибывало в город  всё больше и военных, и гражданских. Городских  больниц уже не хватало, и  их новую школу переоборудовали под госпиталь. Учеников старших классов привлекли для работ в госпитале.  Нашлась работа и для Валиной компании. Девчонки  стирали, кипятили и гладили бинты, которых  катастрофически не хватало.
Но для Вали эта волонтёрская работа продолжалась до очередного воздушного налёта, оказавшегося для немцев неудачным.  Самолёты как обычно заходили на бомбёжку станции, и в этот момент появились четыре советских истребителя. Ведущий "Юнкерс"  был сбит и, оставляя за собой густой шлейф дыма, с воем пошёл к земле. Остальные сбросили бомбы на город, куда попало, и повернули назад. Несколько бомб разорвалось прямо возле школы, одна даже частично повредила главное здание. Валя не пострадала, но отец сильно испугался за свою любимицу и, не раздумывая, отослал её на работы в подсобное хозяйство мельницы. За городом вероятность попадания под бомбежку была меньше.
В  подсобном хозяйстве мельницы Валя  работала  каждое лето, за исключением последнего предвоенного. У заведующей хозяйством Софьи Львовны серьёзная, ответственная и надёжная девочка  пользовалась особым авторитетом, женщина полностью доверяла ей. Ребята и девчата были все знакомые. В их  молодёжной бригаде  появился лишь один новичок.  Паренёк из семьи беженцев из Харьковской области – Паша Семёнов. Паша был одногодком  Вали, но учился  в другой школе.  Отец его воевал, а мать на новом месте устроилась работать на   мельницу. Сероглазый светловолосый  паренёк,  среднего роста,  стеснительный и малоразговорчивый, никакими особыми качествами не выделялся,  был  исполнительным и трудолюбивым, потому в  коллектив вписался сразу.  Валю  с первого же дня знакомства Паша выделил  и смотрел на неё  по-особому. Было заметно, что девушка ему очень понравилась, но из-за природной стеснительности паренёк пытался тщательно маскировать свои чувства.
В подсобном хозяйстве было тихо, лишь изредка, когда бомбили станцию, со стороны города слышались глухие разрывы.  Ребята работали спокойно: приближение фронта здесь почти не  ощущалось. Их никто не беспокоил, потому что войска и беженцы двигались по шоссе, вдали от этих мест, но всё же одна группа к ним  забрела…
В этот день бригада хорошо поработала: собрали все зрелые арбузы и зарыли их в скирду соломы. Так они лучше сохраняются,  и оттуда можно вывезти их в любое время. Только собрались обедать, как увидели толпу людей в чёрных комбинезонах, медленно бредущую в  сторону  хозяйства. Шли они с той стороны, где  негромко, но уже вполне отчётливо с утра гремела канонада. Когда незнакомцы подошли ближе, стало видно, что это  совсем молодые ребята,  которых вёл, словно Черномор своих витязей, коренастый усатый человек  лет сорока пяти, одним своим видом внушавший доверие и  уважение.  Вот только витязи его до того были уставшие  и измотанные, что вызывали у окружающих скорее жалость, чем  гордость и восхищение. Как оказалось, это  мастер  фабрично-заводского училища из Ростова выводил  своих учеников в тыл. Едва они   подошли, мастер негромко  скомандовал:
- Привал, всем отдыхать!
  Худые, измождённые подростки, словно снопы от сильного порыва ветра, попадали на разбросанную возле скирды  солому, некоторые  тут же  уснули.
 Мастера звали Иваном Тимофеевичем, он тоже сильно устал, но даже не присел. После знакомства  вкратце рассказал Софье Львовне и окружившим его девчонкам и ребятам из бригады   историю их вынужденного длительного похода:
 - Эти ребята –  будущие заводские специалисты, золотой фонд страны.  Я должен  доставить их на Урал, куда эвакуирован наш завод. Мы с ними до последнего момента грузили станки и оборудование, но немцы внезапно прорвались, и  пришлось убегать прямо из-под огня. Многие из ребят погибли, некоторые были ранены.  Из  пятидесяти человек в строю осталось двадцать девять… Уходим вместе с отступающей армией,  последние два дня не спали, всё время шли, чтобы оторваться от наседающих немцев.  Нормально не ели уже неделю. Если можете, помогите хоть чем-то…
Софья Львовна, у которой вид исхудавших мальчишек вызвал материнскую жалость, сразу же распорядилась:
- Поможем обязательно! Ну-ка, девочки, быстро варите кашу, несите молоко, арбузы, чтобы накормить ребят! Ишь как умаялись, повалились и сразу заснули…
Иван Тимофеевич поблагодарил Софью Львовну и обратился ещё с одной  просьбой:
- Буду очень вам благодарен, если ребят накормите. Только пусть сначала   немного отдохнут. А мне, пока они спят, нужно срочно попасть в город. Попробую достать какой-нибудь транспорт.  Пешком нам от немецких танков не оторваться, а  оккупация – для ребят  гибель.
 Заведующая и тут согласилась без всяких уговоров. Так на неё подействовал вид измученных  ребят, совсем ещё  мальчишек.
- Берите мою повозку. Валентина, садись за извозчика,  отвезёшь мастера в город, и в любом случае  возвращайся вместе с ним обратно. Смотри: будь осторожна в дороге!
Внезапно в разговор вмешался скромно молчавший Паша:
- Софья  Львовна, можно я с Валей поеду? Она же девушка, в дороге опасно одной.
Заведующая с удивлением посмотрела на разговорившегося новичка, из которого обычно слова надо было вытягивать клещами:
- В качестве охранника что ли напрашиваешься? Ну, поезжай… Только смотрите у меня, лошадь с повозкой кому-нибудь по доброте душевной не отдайте!
Валя  ничего не сказала, но в душе была благодарна и Паше, и Софье Львовне. Возвращаться обратно  из города, охваченного паникой, будет не так страшно.
Втроём они поехали в город. В  Георгиевске действительно царила суматоха.  Все, у кого была возможность, из города уезжали. Кто эвакуировался  в тыл, кто уходил в горы. Кому бежать было некуда, те сидели по домам и гадали: сдадут наши войска город или не сдадут. Иван Тимофеевич поехал сначала в горисполком, потом  в горком, но везде получил отказ. Городское и партийное  начальство тоже разрывалось:  задач по эвакуации было много, а транспорта мало. В горкоме его отправили на станцию, там было сосредоточено много машин для перевозки раненых, и шанс выпросить автомобиль для ребят был больше.
Но до начальника станции Иван Тимофеевич  добрался не сразу. Решить вопрос помог   случай. Едва они подъехали к  вокзалу, как недалеко от заправки увидели машину, доверху  забитую домашним скарбом.  В кабине сидела дама в роскошной шляпе. В кузове на диване, стоявшем рядом с комодом и шкафом, сидел солидный упитанный  мужчина.  Машина  была забита  ящиками, мешками и домашней утварью.
Иван Тимофеевич велел ребятам подождать  его на вокзальной площади, а сам направился к шофёру, который бродил возле машины в ожидании   очереди на заправку. Вале стало любопытно, что задумал Иван Тимофеевич, она на правах старшей оставила с повозкой Пашу, а сама тихонько пошла вслед за мастером.
Мастер начал издалека и задал водителю вопрос как лицо совсем постороннее:
- Слышь, браток, что за важную шишку ты везёшь? Людям не на чем  в эвакуацию выехать, а этот шкаф свой спасает?
Шофёр оказался своим человеком, он с презрением посмотрел на сидевшего в кузове важняка и тихо ответил:
- Какой-то важный начальник из Невинномысска. Себя и своё барахло спасает. Мне самому противна эта рожа, но приказали…
- Как думаешь, если поговорить с ним, отдаст он машину? У меня три десятка подростков с ростовского завода не на чем  в тыл отправить.
Шофёр хмыкнул и скептически процедил сквозь зубы:
- Вряд ли у тебя что-то получится…  Поговорить, конечно, можешь, но машину этот куркуль  точно не уступит. 
Важный начальник, едва Иван Тимофеевич заговорил с ним, принялся на повышенных тонах защищать свою персону.  Заявил, что он лицо, облечённое властью, и ему ни в коем случае нельзя попадать в лапы к захватчикам. Что Советская  власть выделила ему автомобиль для эвакуации, и никто не имеет право отнимать   у него эту машину…
Уставший и раздражённый мастер, хотя и понимал, что ни к чему это не приведёт, не сдержался и    вступил с чиновником  в перепалку. Он попытался вразумить  начальника и внушить тому, что нажитое имущество  можно бросить и нажить потом новое, а вот три десятка подростков, если их не эвакуировать, погибнут. Что эти ребята –  будущие высококлассные  специалисты, золотой фонд республики. Что важнее, чем жизнь людей, на свете ничего нет.   Его слова отскакивали от важной персоны, как  горох от стенки, зато они возымели действие на рабочих, ремонтировавших железнодорожные пути. Бригада железнодорожников бросила работу и с интересом наблюдала за словесной баталией, пока в дело не вмешался недовольный непредвиденной остановкой работы бригадир. Он подошёл к Ивану Тимофеевичу и строго потребовал:
- Ну-ка, покажи свою бумагу!
Мастер протянул ему  заводское предписание с печатью, в котором было написано, что он является сопровождающим группы учеников в количестве пятидесяти человек, которым предписано убыть в город Нижний  Тагил, куда эвакуировался завод.
Железнодорожник внимательно прочитал предписание и уже не так строго спросил:
- Ну и где этот золотой фонд республики? Где твои ребята?
Иван Тимофеевич, у которого затеплилась надежда, торопливо проговорил:
-Ребята за городом, отдыхают сейчас… Два дня шли от наседающих немцев днём и ночью!
Бригадир путейцев  сомневался и раздумывал: верить на слово этому усатому или не верить. Кто его знает, может, авантюрист какой?  И тут  на помощь Ивану Тимофеевичу пришла Валя, до сих пор тихонько стоявшая в сторонке и ловившая каждое слово:
- Дяденька-железнодорожник, эти ребята у нас в подсобном хозяйстве мельницы! Они так устали и измучились, что попадали и сразу уснули! Некоторые из них в бинтах, их немцы ранили …
Сумбурная, но искренняя речь девочки лучше всяких документов   убедила бригадира, он принял решение и кивнул своим рабочим:
- Ну-ка,  мужики, поможем заводскому мастеру!
Злые и измученные бомбёжками рабочие, симпатии которых были явно не на стороне важного начальника,  открыли задний борт, залезли в кузов и вынесли большого начальника вместе с диваном. Затем аккуратно выгрузили все вещи, рядом с ними усадили супругу.  Начальник сопротивлялся и громко кричал о том, что все, кто допустил произвол, будут расстреляны по законам военного времени  без суда и следствия. В ответ ремонтники его припугнули:  если он будет так громко кричать, то  его обязательно услышат немцы и прилетят на бомбёжку, и он может погибнуть при налёте немецкой авиации вместе с женой и дорогими его сердцу вещами.
 Иван Тимофеевич поблагодарил Валю с Пашей и велел им возвращаться в подсобное хозяйство.  Сам же с шофёром и бригадиром путейцев пошёл к начальнику станции оформлять документы на машину.
Валя с Пашей благополучно вернулись обратно. Пока мастер добывал машину, его ученики немного передохнули, сытно поели и сразу повеселели. Некоторые даже пытались шутить и заигрывать с девчонками.   Симпатичный кареглазый паренёк, которого друзья называли Толей, всё время пытался заговаривать  с Валей, отчего сразу надулся и помрачнел  Паша Семёнов. А Валя вела себя со всеми доброжелательно. В её глазах все эти ребята, которые  видели войну, выглядели героями. Точно так же отнеслись к заводским ребятам, своим сверстникам, и  остальные члены бригады. Ребята из Георгиевска жалели ростовских ребят, на долю которых выпало столько мучений и  горя, и вместе с тем завидовали им.
Наконец подъехал на машине мастер, и пришла пора расставаться. На прощание ещё раз     ребят покормили.  В кузов набросали соломы, на которую они  плотненько уселись. Тесновато, но поместились все. Куда только можно было, загрузили арбузы, початки кукурузы и еду, которую ребята не успели съесть. Машина, натужно урча, уехала, и девчонки долго  махали ей вслед. Вале было радостно за ребят: с таким боевым мастером они обязательно доберутся до места назначения. И вместе с тем, грустно от расставания и очень тревожно на душе. Она видела сегодня, как люди бегут из города. Вот и эти её ровесники следом за  заводом уехали  на далёкий  неведомый Урал… Неужели всё так плохо и немцы займут весь Кавказ? И  что ждёт их, тех, кто здесь остаётся?..