Хизер МакХью. О чём он думал

Борис Зарубинский
Предполагалось, что мы будем работать в Италии,
и преисполненные чувства к самим себе (нашего ощущения
того, что мы поэты из Америки),
мы отправились из Рима в Фано, встретились с мэром,
обсудили пару вопросов.
Итальянские литераторы, казалось, были сбиты с толку
языком Америки: они спросили нас, что означает
"безалкогольный напиток?"
и загадочное "дешёвое свидание".
(никакое объяснение не уменьшило загадочности
этих выражений),

Среди итальянских писателей мы могли бы признать
наших коллег:
академиков, апологетов, высокомерных, влюбчивых,
наглых и бойких.
И был один администратор (консерватор)
в строгом сером костюме, который, как хороший
экскурсовод, размеренным шагом и непринуждённом тоном 
рассказывал
о достопримечательностях и историях, мимо которых нас
вёз нанятый фургон.
Из всех он был самым политичным и наименее поэтичным,
так казалось.
В наши последние несколько дней в Риме я нашёл книгу
стихов, написанную этим невзрачным человеком:
она лежала в номере пансиона (номере, который он
рекомендовал), где её, должно быть оставил посетитель
из Германии (их был целый автобус),
которому он её надписал и датировал месяцем раньше.
Я тоже не умел читать по итальянски, поэтому убрал книгу
обратно в тёмный шкаф.

Мы, последние американцы, должны были уехать завтра.
Для нашего прощального вечера наш хозяин выбрал
семейный ресторан и там мы
сидели и болтали,  сидели и жевали, пока не поняли,
что это наш самый большой шанс проявить поэтичность,
оставить свой след.

И один из нас спросил: "Что такое поэзия?
Это фрукты и овощи на Кампо ли Фиори или тамошняя
статуя?"

Но поскольку я был самым бойким, то я выпалил
"Правда и в том, и в другом!"
Но это было легко. Это было легче всего сказать.
То, что последовало за этим, научило меня кое-чему
о трудностях,  потому что наш недооценненный ведущий
внезапно заговорил с нарастающей страстью:

"Статуя изображает Джордано Бруно, принесенного
для сожжения
на городской площади из-за его преступления против власти,
то есть Церкви.
Его преступлением была вера в то, что Вселенная
не вращается вокруг человека: Бог - это
не неподвижная точка или
центральное правительство, а скорее изливается волнами
через всё сущее: все сущее движется.
"Если Бог - это не сама душа, то он душа Души мира".
Такова была его ересь.

В тот день, когда его привели умирать, они боялись,
что он может подстрекнуть толпу(этот человек славился
своим красноречием)
И поэтому его похитители надели ему на лицо
железную маску,в которой он не мог говорить.

Вот так они его и сожгли.
Вот так он и умер, не сказав ни слова, у всех на глазах.

И поэзия -
(мы все уже отложили вилки, чтобы послушать
человека в сером), он тихо продолжал,
поэзия - это то, о чем он думал,
но не сказал.