Последний замысел Хэа. Глава 7. Белая россыпь

ГЛАВА 7. БЕЛАЯ РОССЫПЬ

  Два начала ведут этот мир - объединения и распада. Борьба этих начал дает то многообразие, которое мы наблюдаем.
   Чем яростней эта борьба, тем более устойчив мир. Любая сила может принять либо одну, либо другую сторону и должна придерживаться выбранного пути. Должна быть последовательна.
   Это не есть соперничество добра со злом. То, что нам видится как добро, другое начало воспринимает наоборот.
   Исторически сложилось так, что для того, чтобы выжить в долине вулканов, нам предстояло принять сторону объединения, то есть начать движение к более коллективной организации в ущерб индивидуального.
   Когда-то еще несовершенные колониальные организмы, мы превратились в единое многоклеточное существо. Каждая клетка этого существа, каждая ячейка общества стремится внести свой вклад в общее развитие. Мы не чувствуем боли, когда нам плохо, но мы испытываем страдание, если не можем помочь нашему общему развитию. У каждого из нас свои задачи, каждый выполняет свою нужную для организма функцию. Мы счастливы, так как стараемся реализовать её как можно лучше, и у нас это получается.
   Наше общество выжило и углубило своё объединение. Оно интергировало окружающий мир в свою собственную структуру. Это общество будет и дальше бороться и стремиться расширить влияние.
   Развернуться и двигаться в обратную сторону мы не можем. Нам необходимо защищать выбранный путь - путь Государства.

                Выдержка из учебника Единых


   - По ночам же никого не забирают, - у узника задвигалась вся левая половина лица. Крик несчастного, которого уводили охранники, становился всё тише, пока не затих, - или у них не хватает людей?
   - Не знаю, Певец. Нас забирать проще, чем вылавливать на равнине.
   Ветер сидел на полу их вонючей холодной камеры и с тупым безразличием наблюдал очередного пещерного монстра, который вцепился в прутья.
   Сколько лет он сидел в этом душном стеснённом вольере (иначе не назовёшь), но к вони и холоду не привык. К монстрам - пожалуйста, те постоянно кружили там, за решеткой и всё время пытались пролезть. Глупые твари. Допустим, там, кошка, собака, да даже какой-нибудь пыхчик давно бы уже прекратили. А эти - нет. Эти на ошибках не учатся. Ладно, Тварный с ними, с этими монстрами, они почти что домашние…
   В углу, на уровне глаз, были прорезаны чёрточки. Проснутся - прочертят, проведут очередные унылые сутки, снова прочертят. Главное - не забыть, иначе совсем потеряешься.
   Да и потом, как догадаться, что там снаружи - сезон, межсезонье? День или ночь? Они и пещеры не видят, не то что предгорий.
   - Тревожно, - сказал Певец, присаживаясь к сокамернику, - что-то сейчас намечается, я это чувствую.
   -  Может, свобода? Уйдем из этого мира, а там - какие решётки? Хотели же говорить с Богом, вот, может, и поговорили.
   - Как это у нас получается?
   - Что? 
   - Да вон, у других, - Певец показал на соседние клетки, - давно уже перегрызлись. А мы - душа в душу.
   Ветер склонил голову набок:
   - Не знаю, Певец. Возможно, всё дело в тебе. Это ты такой славный. Я то раньше ни с кем особо не уживался.
   “Раньше”. Какое сладкое слово.
   Ветер закрыл глаза…

   - Там их много. Полсотни, не меньше. И все какие-то маленькие, - Рыжик смотрел на камеру, которую спустил по верёвке.
   - Значит, рядом гнездо, - Ветер нахмурился.
   - И что это значит? Мы подобрались к их логову? - Телец облизал свои губы. Самый весёлый из этой компании, и самый позитивный - так говорили горожане. Ведущий тройки охотников, живой легенды города Надежды, - их можно бросить - и жарить, жарить... - он сделал движение, как будто схватил сковородку, и начал подбрасывать. Получилось смешно.
   - Живьём, чтоб пищали, - добавил Рыжик. И рассмеялся.
   - А хоть бы и так. Равнинники бросают же рыбу на сковородку. Живую. А это ведь рыбка. Она симпатишная.
   - Не пробовал, - Ветер проверил верёвку и высунул голову, - края слишком острые, как бы не перетёрло.
   - Да не успеет, - успокоил ведущий.
   - Жидкости хватит? - Рыжик покосился на ранец.
   - Хватит, я зарядил перед тем как отправились.
   - Так вот почему он тяжелый, - замыкающий усмехнулся. Рыжая копна волос, рыжие брови, рыжие усы, рыжая борода - он казался воплощением древнего бога, которому поклонялись до Катастрофы (так горожане называли перемещение Острова). Был такой, назывался Огнебород. Бог дерзких и смелых. Таких, как они.
    - Я бы не рисковал. Ладно бы один, без груза. Но втроем, с ранцем, - Ветер покачал головой. Впрочем, Ветер такой, он всегда недоволен - не одним, так другим. Но в походе цены ему не было - лучший следопыт, скалолаз, жилистый и выносливый. И если Телец был сердцем команды, можно сказать, заводилой, Рыжик - душой, то Ветер - руками и ногами одновременно. Впрочем, забери любого - команды не станет. Не будет тройки. Самая отчаянной тройки самого безнадежного города.
   Ветер тряхнул головой. В городе Надежды никто уже не надеется на Возвращение. Только неисправимые романтики, вроде Фиалки. Встреча с Создателем. Это же надо придумать.
   - Первым полезу я, - сказал Рыжик, - я их увидел.
   - Дорогой, - ответил Телец, - здесь я ведущий. Парень женился, - он повернулся к Ветру и прижал руки к сердцу, - был Рыжик, стал Рыжик за Белкой. Кажется, Белочка неплохо его тренирует.
   - Первым полезу я, - сказал Ветер, - и точка.
   - Но...
   Мужчина махнул рукой, отсекая любые споры. Впрочем, все знали, что так и нужно. Подъём опасный, и лучше поменяться местами. По скалам центровой лазил как обезьяна - было такое мифическое животное из старых легенд.
   Ведущий вздохнул и повернулся к Рыжику:
   - Иногда мне кажется, что мы не нужны.
   - Угу, - согласился тот, поправляя заплечный ремень, - группа поддержки. Справится и без нас.
   - Хватит болтать, - Ветер надел зацепы, - готовы?
   Телец улыбнулся:
   - Волнительно.
   - А то, - ранец на спине замыкающего сидел как влитой, и это почему то добавляло ему схожести с Огнебородом, - редко бывает такая удача.
   - Значит, на сковородке?
   - С лучком и с морковкой.
   - Маленькие то они повкуснее, - облизнулся ведущий.
   Команда полезла.
   Ветер вбивал в скалу крючья, и по ним, как по лестнице, забирались другие. Всё выше и выше.
   Центровому они доверяли, наверное больше, чем даже себе.
   Но не верёвке. Веревка оказалась бракованной, пара из нитей порваны. Важнейшая часть снаряжения - что ж они так, надо было проверить.
   Ветер забил новый крюк и стал подниматься. Осталось немного. Совсем немного. Верёвка выдержала, слава Создателю. Или Обиженному, как говорят на равнине.
    Равнине…
    Ассиметричные у них отношения. В городе знают всё о равнинниках, точнее, считают, что знают. В театрах крутят множество фильмов, но что там правда, что вымысел - сказать сложно. Правда, равнинники о горожанах не знают, совсем, не знают даже, что те существуют.
   Ветер слегка подтянулся и перелез через край.
   В нише смердело. Зловонный воздух отбивал всякое желание двигаться дальше. Мужчина смотрел вглубь.
   И морщился.
   Черные копошащиеся тела, похожие на гусеницы гигантских бабочек.
   Здесь у них логово, гнездо, детский сад, ясли. Да что бы то ни было. Если есть эти мелкие, где-то должны быть и крупные. Пещерные монстры.
   - Я никогда... - начал Ветер, но тут же осёкся.
   Треск, тихий и страшный одновременно. И крик.
   Он согнулся над пропастью.
   Верёвка рвалась на глазах.
   "Быстрее, быстрее!" - хотел закричать центровой.
   Но было поздно.
   Правой рукой Ветер схватил за запястье ведущего, а левой нащупал выступ, за который держался, думая только одно - лишь бы тот выдержал.
   Мужчина услышал Рыжика, и тут же вскрикнул Телец, чувствуя, как парень схватил его ногу.
   - Держитесь, - процедил Ветер, сквозь зубы, сквозь боль.
   Жилы на руке натянулись, вены превратились в синие трубки, а связки, казалось, что лопнут.
   Но он тянул.
   Медленно, по чуть-чуть вытягивая команду. Свою команду. Тех, с кем проводил последние годы, тех, с кем делился последним. И он знал, что не отпустит. Погибнет сам, но НЕ ОТПУСТИТ.
   И тут он увидел.
   Увидел то, чего не забудет.
   То, что ему будет сниться, долгие, долгие годы.
   Телец оттянул правую ногу, и с силой ударил по Рыжику. По рукам, что вцепились в левую.
   Тот закричал.
   И этот крик, который становился всё глуше, и звук, которым закончилось, центровой уже не забудет.
   - Зачем, зачем... - шептал он губами, когда ведущий взобрался, - ведь я бы вас вытащил. Обоих.
   Телец молчал.
   Тогда, на краю обрыва, в гадком вонючем логове самых отвратительных созданий, Ветер потерял двух своих близких. Двух лучших друзей.
   Теперь, сидя в клетке, он возвращался к событиям.
   Из-за которых здесь оказался.
   И Ветер знал человека, который сломал ему жизнь.

    
   - Проходите, заступник ждет, - служник кивнул на дверь, еле заметную в конце тёмного, неосвещенного коридора. Согласно традиции, закрепленной двухсотлетним существованием гильдии стражей, Заговорённый посмотрел в сторону гор. Точнее, в ту сторону, где, как он полагал, они находились. На стене висела подсказка, но воин туда не смотрел - в мыслях было другое. Как в мыслях всякого воина, запертого за сотни километров от дома, в далёком Прихолмье, не знающего, что будет дальше, и не имеющего возможности что-то решать.
   Служник крякнул. Значит, смотрел не туда.
   Ну и ладно. И пусть.
   Заговоренный коснулся ручки, и дверь сдвинулась в сторону. Бесшумно, как лодка, скользящая по воде.
   "Всё смазано, всё подогнано" - подумал мужчина. Тут удивляться нечему. В святая святых самой влиятельной гильдии и не могло быть иначе. Ровно и аккуратно. Ровнее, чем в междуреченском храме.
   Заступник сидел за длинным столом, сделанном из редкой и прочной породы - дерева шептунов, или шептуньи. Тёмная, отполированная до металлического блеска древесина словно подчеркивала  прочность и нерушимость того фундамента, на котором держится гильдия.
   Заступник кивнул:
   - Садитесь, Заговорённый. Извините, но встать не могу, нога живет своей жизнью, - он вдохнул и сразу же выдохнул, словно желая с дыханием выпустить боль.
   Воин сел.
   - Итак, - фиолетовый свет острокрылки добавлял рельефному, будто бы вырезанному из камня лицу некую траурность, неподвижность, и мужчина подумал, что вот оно, прошлое, уходит и отмирает. Но тут же себя одёрнул. Каким бы закостенелым не казалось правление стражей, они единственные могут обеспечить порядок. Стражи и воины. Сутулый и Шестипалый.
   В раскрытые створки окна оказались вставлены стёкла, что было редкостью. Обычно в раме стояла решетка, а иногда это был просто проем, ну если вы не боялись, что кто-то залезет.
   Нет, на равнине, у самых холмов, где дуют ветра, стёкла, бывало, вставляли. Но чтобы в Лесу…
    - Итак, - повторил заступник, - у нас впереди разговор. Важный и содержательный.
    Заговорённый молчал.
    - Длиннолесье захватили безбожники. Этот, как его, - старик сморщил нос, - Длинноногий... Я знаю, он взял в заложники Вашу дочь.
   - Моя дочь не заложник, она сама так решила.
   - Ну... Возможно. Пускай. Хотя я бы хотел, чтобы Вы ошибались. Такой отец не мог воспитать безбожницу.
   - У разных людей разные представления и понятия. В том числе о Боге и чести.
   - Согласен. Но всё же из всех путей лишь один ведёт к истине. Так говорил Шестипалый.
   - Но этот путь можно пройти по-разному.
   Старик усмехнулся:
   - Идти то мы можем по-разному, но путь один… Я вижу, Вы читаете много спасительной литературы.
   - Стараюсь.
   - Особенно Сутулого.
   - Особенно.
   - Как Ваша книга? - продолжил Шестой, - я слышал, Вы пишите книгу?
   - Пишу. Но медленно.
   - Все лучшие творения рождаются медленно. Как там у классика? "Прекрасное всегда неторопливо".
   Воина передернуло.
   - Военное исскуство? - старик всем своим видом изображал заинтересованность.
   - Да. "Эффект неожиданности".
   - Вот как… - Шестой посмотрел в окно, - как отряд?
   - Ждут приказа.
   - Ваш сержант. Как его?
   - Картавый.
   - Нет, не этот. Я о том, что ушёл.
   - Острый.
   - Он присоединился к мятежникам?
   - Да.
   - Что Вы об этом думаете?
   Заговорённый напрягся.
   - Есть один человек, - ответил он резко, - человек без чести и совести. Один. Который совершил поджог своего Леса. Он и несёт ответственность.
   - Знаю. Наши мысли совпали. И оно, конечно же, хорошо. Поэтому я и хочу объявить Вам решение, - старик сделал паузу, - скоро день. Наступают последние в этой ночи пылающие...
   В комнату влетел острокрыл. Он уселся на стол, приподнял свои крылья и громко застрекотал. На боках обнажились кармашки. В этих кармашках сидело потомство, ещё очень маленькое, безлапое, оно выйдет оттуда как только наступит день, и какое-то время будет находиться в гнезде, которое острокрылы построят на дереве.
   - Тихий! - крикнул старик.
   Вошёл служник.
   - Выгони этого вон и закрой наконец окно.
   Молодой человек подошел к острокрылу и попробовал как-то к нему подступиться. Это оказалось непросто. Животное яростно зашипело и ударило лапой в лицо. Ямочки под ушами раздулись, крылья выгнулись вверх.
   Служник коснулся щеки, и полным ужаса взглядом посмотрел на ладонь.
   На пальцах осталась кровь.
   - Что за... - заступник нахмурился.
   Заговорённый поднялся, запрокинул назад свою голову и, подражая животному, застрекотал.
   Острокрыл сложил крылья и посмотрел, внимательно и спокойно.
   Мужчина сузил глаза.
   Животное то же.
   Старик с удивлением наблюдал, как маленький ангел послушно садится на локоть, обхватив его лапками, а потом, после взмаха рукой, улетает. В распахнутое окно.
   - Всего то делов, - сказал он спокойно, - Тихий, закрой.
   Служник закрыл обе створки и вышел.
   - Где Вы научились так стрекотать? - поинтересовался заступник, обнажая столь редкую в его возрасте и положении улыбку. Мальчишескую и, скорее всего, наигранную.
   - Мы приручали острокрылов, - ответил мужчина, - в основном для разведки. Когда были банды.
   - И как они вам... докладывали?
   - Они стрекотали столько раз, сколько нужно и описывали нужное количество кругов. А в целом, приручаются острокрылы не хуже, чем те же самые плащеносцы, ну, может, немного дольше.
   - Вот как? Ну что же... - заступник перебирал пальцами, - Вы тот человек, который может восстановить закон. Скоро начинаются  пылающие, последние в эту ночь. Придут подкрепления из Заводья и даже Приморья, Большого, - старик вздохнул, в этот раз облегчённо, - второй отряд собирается в Долине, там же будут и междуреченские. Вы назначаетесь командующим объединёнными силами. Оба отряда, после того, как они соберутся, переходят под Ваше командование. Как только начнётся день, нужно действовать.
   - Так вот почему мы ждали, - Заговорённый опустил свою голову.
   - Да, - заступник немного поморщился, - нам не нужна расправа. Нам нужно мягкое повиновение. Вы выросли в Длиннолесье, поэтому кровопролития не допустите. Вы читали Сутулого, Вы знаете тактику. Всё это, помноженное на авторитет Заговорённого, поможет вернуть закон.
   Мужчина молчал.
   Он сидел с опущенной головой и, казалось, был чем-то придавлен. "Быстрорукая, Острый, Она..." Непосильная ноша.
   Старик словно увидел его состояние.
   - Поймите, - он наклонился к столу и вцепился в него руками, - я не хочу кровопролития. Никто не хочет. Тем более Вы.
   Мужчина вздохнул.
   - Это всё? - спросил он устало.
   - Нет. Для Вас есть задание, - заступник понизил голос, - есть сведения, что мятежники связались с Девятым.
    Заговорённый нахмурился.
   - Если я правильно понял, - сказал он задумчиво, - герцог хочет использовать двудушных? В качестве воинов?
   Заступник кивнул.
   - Тогда это непросто. Двудушные устойчивы к боли, а их реакциям позавидуют стриклы.
   Шестой посмотрел как-то снизу. Взглядом просителя, который не смотрит - просит, уповая на чью-то волю. Это так не вязалось с обликом самого могущественного человека, что воин смутился. И опустил свою голову.
   - Поэтому Вы и нужны, - продолжил заступник, - Вы уже бывали в Девятом. И были, насколько я помню, долго. Вы знаете их обычаи, и Вы не боитесь.
   - Бояться там нечего, - Заговорённый понял, что хочет старик, и сердце забилось так, будто там, в груди сидел острокрыл и бился своими крыльями.
   - Искренность - это прекрасно, - заметил Шестой, - конечно, бояться там нечего. Но двудушные нарушили главный закон, данным Создателем. Да что там Создателем, главный закон природы.
   - Заступник, скажите, что нужно делать, - меньше всего на свете воин любил выслушивать нравоучения.
   - Я хочу, чтобы Вы поехали в Девятый, - старик выдержал паузу, - естественно, у Вас будет задание, так сказать, легенда. Вы поедите не с пустыми руками. Но настоящая Ваша задача пронюхать и разузнать.
   "Пронюхать". Заговоренный поморщился.
   - Я могу поговорить со старейшинами Девятого, - сказал он заступнику, - есть вероятность, что буду услышанным.
   Старик покачал головой.
   - Нет. Нет. Никакого риска. Прошу Вас, не надо. На карту поставлено многое.
   Заговорённый кивнул.
   - Ну что же, - спросил он, вставая, - тогда я пойду?
   - Идите.
   Командир поклонился и медленно вышел за дверь.
   Медленно и спокойно.
   Но душа рвалась, душа стонала, так, будто её разрывала маара.   

   Шесть селений сгорело в результате пожара, и шесть новых поселков было построено.
   Разногласия, обиды и недомолвки между общинами оказались забыты, и всё Длиннолесье помогало, так, как помогало бы своим односельчанам.
   Новые, чистые, ухоженные домики. Погорельцы были довольны.
   Погибли или разбежались животные, сгорели хозяйственные постройки. Но всё позади. Позади самое страшное.
   Длиннолесье проявило себя единой дружной общиной, и если враг, будь то стражи, а может, кто-то другой, хотел вызвать смуту, хаос или, хуже того, войну между селениями, он просчитался. Самый красивый и самый сказочный Лес (ведь сказки Длинного Леса знали повсюду) оказался сплочённым как никогда.
   И Быстрорукая это понимала. Она наконец обрела тот стержень, ту цель в жизни, к которой стремилась. Наказать виновных и восстановить справедливость. А кто её враг, она знала.
   - Герцогиня, - позвал чей-то голос, - ведь так Вас теперь величать?
   Девушка обернулась.
   - Синеокая?
   - Да, приходила общаться с озёрниками. 
   - По поводу...
   - Бледного.
   - А, этого...
   - Да.
   Повисло молчание.
   Вместе они составляли интересную парочку. Одна высокая, с красивыми, но волевыми чертами лица, вторая маленькая, хрупкая, и с виду как будто бы безобидная. Но только с виду. В селении Светлого хорошо знали Синеокую, дочь несменяемого старейшины, почти что герцога. Так что девушка тоже была в каком-то роде герцогиней.
   Кое-что связывало их обоих, кое-что мешало общаться, и это кое-что, точнее, кое-кто, был далеко. Возможно, на том же Посту, возможно, дальше. Он перемещался по равнине быстрей бегуна.
   - Ну что, не скучаешь по бывшему? - спросила Быстрорукая, желая прервать молчание. И закусила губу. Как всегда, она сказала что-то не то. И, как всегда, поняла, что что-то не то сказала. Нет, собеседник из неё никакой.
   Синеокая улыбнулась.
   - Я замужем, - сказала она, - у меня ребенок.
   - Ах, вот как, - Быстрорукая потупила взор, - я, как всегда, замечаю только то, что замечаю.
   - А я вижу то, что вижу. И говорю только то, что говорю.
   Девушки посмотрели друг другу в глаза.
   И рассмеялись.
   - Мутный не мой герой. Я это поняла, - сказала Быстрорукая.
   - И не мой. Он слишком скучный и не в меру задумчивый.
   - Наконец он нашел себе пару.
   - Как хорошо, что он её наконец-то нашел.
   - Как хорошо, что они вместе.
   - Как это здорово.
   Лёд тронулся, и девушки стали болтать. Синеокая оказалась не такой уж занудой, наоборот, беседовать было приятно, почти как с Косматым.
   - И что говорят озерники? - спросила герцогиня.
   Девушка пожала плечами:
   - Говорят, они это знали. У них везде свои уши - в Заводье, в Прихолмье. И даже, ты бы видела, как один из них говорил это "даже", -  она широко открыла глаза и медленно выговорила, - даже на холмах.
   - Сейчас это не секрет, - воительница усмехнулась, - все знают, что на холмах живут люди.
   - Сейчас уже многое не секрет. И Остров существует, и какие-то крылатые двуногие плащеносцы. Говорят, высоко в горах большой город.
   Быстрорукая замигала.
   - Что-то случилось, - сказала она, чтобы закрыть эту тему, - этой ночью что-то случилось.
   - В интересное время живем, - продолжила Синеокая. И опустилась на землю.
   Быстрорукая села рядом.
   - Да, - сказала она, - интересное.
   - Как твой отец?
   Воительница задумалась.
   - Я писала. Я рассказала, подробно, что же случилось. И Острый писал.
   - Не отвечает?
   - Не отвечает.
   - Ты думаешь, они его держат в заложниках? - спросила Синеокая после небольшого молчания.
   - Нет, не думаю, - герцогиня нахмурилась, - у Заговоренного сильный отряд, и он не сдаст командира.
   - Что же тогда? Неужели...
   - Вот именно. Если бы он только знал, кто виноват, это бы означало конец. Для всей этой шайки. Большой такой жирный конец, - Быстрорукая сжала кулак.
   - Для того и позвали, - ответила Синеокая, - чтобы они были рядом. В случае бунта.   
   - Ты правильно понимаешь. Мой отец очень любит закон. Если стражи сказали ждать - будет ждать. И все будут ждать, - девушка подняла свою голову. Прекрасная шея обнажилась, и, будь тут художник, то непременно бы взял карандаш, - но если бы он мне поверил. Я даже не знаю, дошло ли письмо.
   - Он ждёт. Возможно, есть несколько решений, и все неправильные.
   - Все? - удивилась воительница.
   - Ну, он так думает.
   Герцогиня кивнула.
   К ним направлялся высокий угловатый человек с очками на длинной горбатой переносице. Казалось, очки на ней только держатся, и никакие заушины не нужны. Человек был в хорошем расположении духа - это было заметно, даже издалека. Возможно, по походке. Когда он шёл, то как-то по особому размахивал руками. Медленно, но широко.
   Человек подошёл и поклонился.
   - Герцогиня. Целицка, - приветствовал он собеседниц, ввернув озёрное приветствие, которое применяли исключительно к целомудренным девушкам.
   Синеокая улыбнулась.
   - Вы, наверное, полуцаете удовольствие. Посёлок и правда великолепен, - озёрник чуть было не поздоровался с посёлком. Во всяком случае, он послал ему воздушный поцелуй.
   - Мы обсуждали дальнейшее, - ответила Синеокая, - и прошедшее тоже.
   - Как инцересно, - мужчина повёл бровями, и очки на носу уплыли куда-то вверх.
   - Не то слово, - Синеокая усмехнулась.
   - Продолжайце.
   Девушка пожала плечами.
   - Тогда, пожалуй, разрешице, я Вас украду? - обратился он к Быстрорукой, - там у нас небольшой совет, на котором присутствует герцог.
   - Разрешаю, - ответила та и повернулась к своей собеседнице, - не исчезай.
   Синеокая улыбнулась.
   Синий в перемешку с зеленым - самое лучшее сочетание для глаз. Именно под светом этих деревьев, плащеноски и бегуньи, старались строить посёлки.
   Не изменили традиции и сейчас.
   Герцог стоял в голубой рубахе с открытым воротом, светло-коричневые брюках и отполированные до блеска ботинках. В окружении трёх незнакомцев - старейшин Озерного Края, как объяснил провожатый. Стоял - и улыбался. Неунывающий, безбашенный. Он мог десятки раз кубарем свалиться вниз, угодить в тюрьму, к стражам, куда угодно. Но как-то выкручивался. Точнее, выкручивался не он - его выносили события, как сказал бы сам герцог - Его Мудрейшество Случай.
   - Герцогиня, - мужчина повернулся к избраннице, - есть разные новости. Хорошие и плохие. Как в анекдоте.
   - Рассказывай, - девушка не любила загадки.
   - Сегодня рассказчик не я. Прошу, - сказал герцог, и показал на небольшую беседку. Зеленое круглое строение только подчеркивало мягкий ласкающий свет росшей рядом бегуньи.
    - Итак, - начал большой седовласый мужчина, похожий на пророка Шестипалого. И все овернулись на голос, - моё имя Матёрый.
   "Ничего себе, - подумала левушка, - первосвященник Озёрного края, можно сказать, заступник".
   Это была очень знаковая фигура. Если прислали Матёрого, значит, озёрники не оставят. Значит, сделают всё, чтобы спасти Длиннолесье.
   - Я буду говорить кратко и только по делу, - продолжил старик, - здесь присутствуют первые лица всех трёх районов нашего края. Дюжий. Хромой. Выразительный, - каждый сидящий кивнул. Последним оказался мужчина, сопровождавший её в беседку.
   - Скоро должен прибыть еще один человек. Он опаздывает, - старик помолчал. "Надо же, а говорит без акцента" - подумала девушка. Не удивительно. Насколько ей было известно, Матёрый не был уроженцем Озёрного, даже больше - в юности он подался в Прихолмье, и какое то время служил у Его Святейшества. Но высокомерие и мелочность гильдии оказались несовместимы с идеалами, к которым стремился этот могучий человек. Матёрый ещё в молодости оброс легендами, а Озёрный край во время его первосвященства оказался чуть ли не столь же богатым, как Междуречье. Во всяком случае, торговля с озёрниками велась от Заводья до самого Девятого Леса, без какого либо посредничества.
   - Намечается великое противостояние. Стражи собирают под свои знамена всё свободное воинство. В Прихолмье стоит отряд Длиннолесья, скоро прибудут с Заводья, возможно, Приморья. Пока Большого, Малое трогать не будут - там своих собственных дел выше крыши. В Долине собирается вторая армия, к которой должно присоединиться Междуречье, - старик оглядел собравшихся. Своим проникающим взглядом, - и всё это двинется в Длиннолесье. Как только наступит день.
   Герцог присвистнул:
   - Умно;. Хотят выкурить нас из Леса и окружить на равнине.
   - Источник? - спросила Быстрорукая, и всретилась с Матёрым глазами. Со стороны казалось, что это два самых влиятельных человека в округе, и именно они определяют будущие события.
   - Надёжный, - ответил старик, - в Прихолмье есть человек, который недавно прошел инициацию в самом закрытом ордене. Этот человек вхож в гильдию стражей, и все его донесения до сих пор отличались надёжностью. Именно он предупредил о готовящемся пожаре. Но… было поздно, - первосвященник вздохнул, - стражи использовали воздушные шары, а их скорость сравнима со скоростью плащеносцев.
   Старик помолчал, потом добавил:
   - Это не всё, - он вновь посмотрел на девушку, - нам известно, кто будет командовать объединёнными силами.
   - И кто же? - сердце заколотилось так что, казалось, пробьет её ребра.
   Но она посмотрела в глаза.
   - Ваш отец, - ответил Матёрый, и выдержал паузу, дав возможность спокойно обдумать сказанное, - наша задача - сделать всё зависящее от нас, чтобы кровопролития не было. Но… мы должны быть готовы. К тому, что случится, к любым вариантам. Увы…
   В беседке молчали.
   - Да, это сложно, - продолжил старик, - да, Заговорённый - лучший воин со времен Сутулого, - он вновь оглядел собравшихся, - но более чем столетняя история Свободного края (так называли Озёрный последователи Просветлённого) доказывает, что проблема решаема. Тем более, если противостоять отцу будет его дочь.
   На Быстрорукой скрестились взгляды.
   - У нас слабые шансы, - ответила та, выпрямив спину ("Богиня" - подумал герцог), - остатки отряда Длиннолесья, воины Озёрного и... всё?
   Матерый улыбнулся:
   - Нет, не всё. В Долине много недовольных, в том числе среди воинов. Много недовольных в Приморье, особенно Малом. И ещё... - собравшиеся услышали звук. Именно так приближается прыгун, несущий на себе седока.
    Когда животное остановилось, со спины спрыгнул человек. Грациозно и ловко, словно танцующий стрикл.
   Лоб прибывшего был затянут материей.
   
   - Фиалка, - мужчина расставил толстые пальцы и с каким то недоумением (или сочувствием) посмотрел на вошедшую. Пожалуй, всё-таки недоумением, Телец никогда не сочувствовал.
   "Какой тусклый потерянный взгляд, - верно думает этот кабан, - высокомерная шлюха потеряла свою привлекательность".
   Любящая остановилась на пороге.
   - Я думаю, не стоит так убиваться, - капитан показал на кресло.
   Женщина села, но села на край. Она пришла сюда не болтать, а по делу.
   - Ну, останется всё, как и было, - капитан произнёс последнее слово так, как будто спросил. Он наполнил бокал и предложил рулевой, - будем жить так, как жили. Вроде неплохо.
   - Нет, не останется, - тихо ответила та, - мы уже не нужны. Хранители нас обманули, и они знают, что мы это знаем.
   - А продукты, которые мы выращиваем? - капитан попробовал пальцами воздух, - Они же любят наши продукты...
   - Какие продукты, Телец? - Любящая посмотрела на капитана, так, как будто сомневалась в его умственных способностях, - какие продукты? Ты думаешь, до нас они ничего не ели? Сотни лет они только и ждали, когда мы придём и угостим их морковкой?
   Мужчина замялся:
   - Но они же просят…
   - Просят... Представь, небеса погасли. Мы живем взаперти. И знаем, кто виноват, - женщина сверлила глаза капитана, надеясь найти хоть какое-то понимание, - скажи, им нужны недовольные? Скажи, они будут поддерживать все эти системы, благодаря которым мы тут живём?
   Мужчина повернулся к столу:
   - Фиалка. Ты мыслишь так далеко. А надо жить настоящим. Никто никого не трогает, всё как раньше. Ведь архивация не закончена?
   - Не закончена, - ответила женщина, и вздохнула, - скоро закончат. Тюльпан говорит, они отогнали назад все мутации, что были в истории человека и восстановили всех наших предков. Я плохо понимаю, что это значит, но звучит неприятно. Как приговор.
   Мужчина молчал.
   - Я думаю, они и готовились к этой дате - я имею в виду пробуждение. Теперь мы для них не нужны.
   - Ошибаешься, - Телец улыбнулся, чтобы хоть как-то вернуть настроение, - они попросили еще одного заключенного.
   - Когда?
   - Вот буквально сегодня.
   "Как радостно он говорит. Отдает на растерзание собственных граждан - и улыбается. Пускай заключенных, но всё же людей, своих, плоть от плоти". Рулевой стало плохо. Как они измельчали, в кого превратились, сидя в пещере. В кого превратятся, сидя здесь дальше.
   - Ну что же, - сказала она печально, - у нас есть время. Чтобы убраться отсюда.
   - Куда?? - удивился мужчина, - зачем?
   - Куда же еще? На равнину. Я думала, ты понимаешь.
   - Но мы же не вмешиваемся. Мы не мешаем, - Телец выпучил губы, теперь они казались еще более мясистыми, - хранители не просят нас уходить. Они продолжают забирать людей для своих...
   Он опустил свою голову.
   - Вот именно, капитан, - ответила Любящая, - хранители нас обманули. Сделка должна быть расторгнута. Иначе мы не народ, иначе мы изгои, которые кормятся из рук палачей. Мы платили высокую цену, отдавая частицу себя. Мы служили палачам, потому что они обещали награду. И обманули.
   Мужчина кивнул.
   Любящая понимала, насколько комфортно ему в этом городе, единственном в своем роде, укрытым от посторонних глаз. И уходить куда-то, где власти придет конец - этого капитан боялся.
  - Когда то ты был самым смелым, - напомнила женщина, - ведущим тройки охотников.
   Мужчина молчал.
   - Вспомни. Телец, Ветер, Рыжик…
   - Не надо, - он осушил свой бокал, - не надо, Фиалка.
   - Конечно, после того случая, когда Ветер бросил напарника... - рулевая давила на чувства, желая встряхнуть этого обрюзгшего, потерявшего свои лучшие качества человека, - как, кстати, поживает твой центровой?
   - Он в тюрьме, - прохрипел капитан.
   Женщина усмехнулась:
   - Я думала, он уже давно вышел по досрочному. Ведь ты то должен был постараться. Когда-то вы были друзьями.
   - Он мне не друг, - прорычал вдруг мужчина и вцепился в столешницу, - Ветер убил Рыжика.
   - Спокойно. Спокойно, - Любящая усмехнулась. Вероятно, она схватила капитана за яйца, - у нас у всех есть плохие воспоминания.
   - Надо уходить, - ответил тот, вероятно, боясь новой атаки, - я думаю, ты права.
   Рулевая поднялась, и, не сказав больше ни слова, вышла за дверь.
   А что ещё говорить? Всё понятно. Старый кабан у неё на крючке.
   Длинный пустой коридор светился ровным белесым светом. Светом безнадёжности.
   Женщина вспомнила, как часто бывала в хозяйственной части, на корме этого большого пещерного города. Ещё девочкой. С каким интересом смотрела на кроликов, сидящих в большом помещении, покрытым мягком соломой и освещённом таким же вот светом. Какими жирными и довольными казались ей эти создания, ничего не подозревающие о своей очень скорой судьбе.
   Так и они, в этой клетке, которую зовут кораблём.
   Да, хранители начнут свои эксперименты, скоро начнут. Но она слышала, от того же Тюльпана, страшные вещи. Он случайно узнал, что считается у хранителей самым изысканным блюдом, лакомством, которое подают только в торжественных случаях. И это отнюдь не монстры. 
   Надо уходить, и как можно скорее.
   Любящая потрогала потеряшку на поясе и улыбнулась. Пусть думают, что она подавлена, растерзана, потеряла смысл в жизни. Она то знает, что всё не так. Фиалка обрела свою цель, наконец обрела.
   И она начинает движение.
 
   Орден был единой сплочённой организацией. Со своим уставом, целями, с инструментами их достижения. Каждый сопричастный  занимался тем, что у него получалось лучше всего, и тем, что было необходимо Ордену. В границах Верхнего Леса царили гармония и порядок.
   Если кто-то по какой-то причине не справлялся, его изгоняли. Но - в крайнем случае. Надо было так накосячить, наломать таких дров, чтобы ты стал не просто обузой, а угрозой тому порядку, к которому Орден стремился. И если тебя изгоняли, ты подлежал устранению, быстрому и почти незаметному - Орден был тайной закрытой организацией.
   Каждый сопричастный владел своим артефактом, который оберегал, как самую важную и самую нужную вещь. Его вручали без лишних слов и особого   пафоса - всё это было не нужно.
    Потеряшка дарила чувство сопричастности чему-то большому, прекрасному, чему-то, с чем ты уже не расстанешься. Никогда. С ней ты спал, с ней обедал, и даже если купался, держал её рядом. Буквально в руках. Это чувство со временем крепло, становилось частью твоих ощущений, твоего восприятия жизни. Тебя обнимало плащом незримой защиты и покровительства. По ночам снились сны, в которых к тебе приходили высокие совершенные существа и рассказывали о мире, в котором исчезли страдания, в котором нет боли, правит любовь, и каждый выполняет своё, очень нужное дело. Он счастлив, и поэтому счастливы все. И наоборот. Единство в малом, единство во всём.
   В течении сотни лет Орден собирал артефакты, осколки чужой цивилизации, что были разбросаны по равнине. Назначение большинства так и осталось загадкой - в неумелых руках они превращались в ловушки. Что-то взрывалось, сводило с ума, что-то портило вещи. Но были и те, в которых смогли разобраться. Именно эти реликвии и стали основой Ордена.
   Свидетелей карты...
   Карта была еще одной потеряшкой, или подарком - так называли их в Ордене. Сделанная из непонятного материала, такого, из которого были созданы и другие, более мелкие артефакты. Но удивительно тонкого, тоньше, чем лист бумаги. И этот лист не рвался, не портился и даже слегка светился. В темноте. Вернее, светилось то, что было на нём нарисовано. Нарисовано очень мелко, так, что иногда приходилось брать лупу, чтобы увидеть детали. Но это того стоило. Кружочки, ромбики, линии. Какие-то надписи. Всё было выведено настолько старательно, что казалось, будто работал картограф, который стремился создать самую полную, самую достоверную карту, творение всей своей жизни.
    Карту.
    Да, это была карта. Огромная, в сложенном виде она помещалась под мышкой.
    И если её расправить, растянуть на столе закрытого, но высокого помещения и забраться под потолок, то ты увидишь летучую мышь. И не только. Нарисованное напомнит самый известный объект межсезонья, талисман гильдии проводников. Белую Россыпь.
    Картой никто не владел. Этот подарок был достоянием Ордена и главным украшением Зала Совета, самого большого и самого закрытого помещения Верхнего Леса. Именно там заседал Узкий Круг, главный совещательный орган, там проходили инициацию новые члены и именно в этом Зале принимались решения.
    Все остальные здания Верхнего Леса были построены в очень неброском, минималистическом стиле, похожем на домики общины искателей. Не удивительно - Орден считался продолжением общины, её самой закрытой частью, возможно, вершиной. Многие искатели стремились попасть в Верхний Лес - и те, что знали об Ордене, и те, что не знали, но верили в то, что что-то там существует.
   В Верхнем Лесу жили не все сопричастные. Кое-кто жил на равнине. Глаза и уши Ордена Свидетелей Карты. В каждом уголке мира людей, в каждой значимой гильдии. Они узнавали новости, собирали сведения, а потом отправляли сообщения, владея специальными, особыми потеряшками. Сообщения принимал сопричастный Узкого круга, в то время, пока он спал. Это было быстро, но не всегда надежно. Иногда за донесения принимали вполне обычные сновидения.
  Были на равнине и кандидаты, те, кто со временем стали бы частью Ордена.
   И вот один из них прошел инициацию и стал сопричастным.
   Невинный показал себя с самой лучшей стороны. Все его новости оказывались полезны, надёжны и своевременны. Откуда он получал свои сведения, знали не все, точнее, не знал никто. Каждый в отдельности думал, что знает другой, и весь Узкий Круг думал на Среднего. Средний же на подобные вопросы не отвечал, он просто тёр переносицу и напускал еще большей загадочности - пускай считают, что знает. Сам же он особо не интересовался. Невинный не раскрывает своих информаторов? Так кто же их раскрывает? Какая в том польза? 
    Еще будучи кандидатом, парень понял, что если бы он сплоховал и не заслужил доверия Круга, его бы убрали. Так было с каждым завалившим проверку.
   Есть, правда, Пытливый. Интересный молодой человек, его ещё Терпеливый курировал. Любознательный, умный. Но Терпеливый погиб, а парень ушёл, просто взял и ушёл с кандидатов. Хотели связаться, но он послал к шкодникам.
   Такое другим не прощали.
   Но тут началась заварушка, карты смешались, и о Пытливом забыли. Пускай. Пускай живёт на равнине. Как никак, но от Пытливого он видел только хорошее.
   - Невинный, - позвал чей-то голос. Парень как раз вырезал шестерёнку, важную деталь очередной чудо-машины, - пойди-ка сюда.
   Молодой человек удивился. В Ордене говорили достаточно официально.
   У скамейки стоял человек с лицом, похожим на созревший помидор.  Высокий и грузный, такой же, как он, но только более тучный. Глазки блестели, а губы ниточкой уходили вверх. Как на детском рисунке.
   - Мое имя Холёный, - мужчина пожал запястье, - мы встречались в Узком Кругу… Ты, вижу, натура изобретательная.
  Невинный молчал.
  - И не очень-то разговорчивая, - Холёный сказал это так, как будто молчание было скорее достоинством, -  ну что ж, мне сказали тебя проводить. Сегодня ты получишь подарок.
   Над ратушей пробили часы.
   - Ещё только пять, - сказал парень, - Не рановато?
   - Не рановато.
   - Сейчас... - Невинный не торопился. Он аккуратно сложил все детали, собрал инструменты и ушёл к себе в дом.
   Холёный присел на скамейку.
   Свет острокрылок приятно так убаюкивал. Приятно так… Голова его падала, падала. Пока не упала…
   - Пойдёмте, - услышал он голос.
   - Который? - Холёный взглянул на часы, - уже половина седьмого. Ну что же. Мы никуда не торопимся. Так?
   Невинный кивнул.
   - Но всё же пойдем.
   Подарки хранились в подвале большого квадратного здания.
   У входа стояла охрана, которую, то ли в насмешку, то ли на полном серьёзе называли дозорными. Конечно, нужды в этой охране не было. Представить, что, кто-то нарушил устав и взял себе дополнительную потеряшку? Чтобы потом, по ночам, плакать в подушку, сгорая от стыда перед высокими прекрасными существами? Такое было непредставимо.
   Поэтому охрана стояла без дела. И обычно зевала.
   - Добрых, - Холёный махнул толстыми пальцами.
   - Добрых, - ответили стражники.
   И расступились.
   Мужчина достал серебряный ключ, повешенный к поясу на цепочке, и начал медленно проворачивать в скважине.
   Один. Два. Три…
   Дверь заскрипела.
   - Идём, - произнёс  Холёный. На выдохе. Забирая фонарь, висящий у входа.
   Они спускались по лестнице, два грузных больших человека, по узкому и низкому проходу - Холёный, за ним Невинный, и приходилось сгибаться, чтобы не удариться о каменный потолок. Чем ниже они спускались, тем громче звучали шаги, и отдавались внутри подземелья.
   Внизу было холодно, и это была ещё одна странность. На равнине и на холмах с глубиной становилось теплее. Тепло земли согревало больше, чем солнце.
   Но это был вовсе не холод, скорее, прохлада, целительная, словно глоток свежего воздуха после тяжёлой работы.
   - Видал? - Холёный светил на стены. И улыбался.
   На каменных полках, во много рядов, лежало богатство Ордена, то, что в течении долгого времени собирали по всей равнине, искали в укромных местах, выменивали у жителей. Суммы, которые были потрачены, никто не считал, но суммы были не маленькие. Человек, найдя потеряшку, привыкал к ней настолько, что не хотел расставаться. Бывало, владелец казался уже сопричастным, настолько владение потеряшкой приближало его к тем законам, стандартам, которыми жили в Ордене - тогда его звали к себе. Но если он владелец отказывался, его устраняли.
   За каждой лежащей реликвий стояла история.
   - Выбирай, - прошептал мужчина, - но только не те, - он осветил дальний угол и перешёл на фальцет, - там лежит неизведанное. Значения этих подарков не знает никто.
   Невинный подошел к ближней полке и взял себе в руки небольшой квадратный предмет.
   - Беру этот, - сказал он спокойным бесстрастным голосом.
   - Ух ты, - Холёный надулся, - ух ты, и правда, прекраснейший выбор. Превосходнейший выбор, - он улыбнулся и по отечески тронул плечо, - как ею пользоваться, я расскажу. Но только не здесь. Пойдём.
    Казалось, что лестница не выдержит тяжёлую поступь двух тел, которые медленно, склонив свои головы, поднимались по ней. Впереди шёл Холёный, сзади Невинный.
   Дверь так же противно скрипнула, и член Узкого Круга, подождав неофита, осторожно её закрыл. Потом достал ключ и также медленно провернул его в скважине.
   - Прекрасно, - бормотал он при этом, - прекрасно… - Ну что, ребята, спасибо, - Холёный глядел на дозорных и улыбался. Спуститься в святая святых всегда было чем-то особенным, лучшим мгновением в жизни.
   - Во имя единства, - ответили те. Как всегда, в один голос.
   Мужчина ушёл, прижимая к себе Невинного, и рассказывая какие-то невероятные истории из прошлого, теперь уже общего Ордена.
   - Ты сопричастный, парень, ты сопричастный, - повторял он время от времени и хлопал того по плечу.

   Просыпаться всегда тяжело. Особенно, если ты знаешь, что проснешься не в мягкой постели, а на жёсткой циновке, и не в тёплом хорошо проветриваемом помещении, а в душной клетке, под матерные переругивания соседей.
   - Ветер, - Певец посмотрел на сокамерника и натянуто улыбнулся. Здесь всё было натянуто. Мысли, чувства, слова. Если отдаться своим ощущениям, перестать улыбаться, шутить - можно зареветь от отчаяния. И как тогда жить? Ведь жить то надо.
  - Ветер, Фиалка вернулась.
  - Фи... - мужчина наморщил лоб, - что за... А, рулевая.
   - Говорят, не получилось.
   - Кто говорит?
   - Новенький. Охрана с нами не разговаривает.
   Ветер нахмурился.
   Раньше охранники часто болтали с пленниками. Приносили посылки. Рассказывали новости.
   Но после известного случая, когда пострадало несколько камер, охранников поменяли. Кто-то передал хорошо запечатанный пакет с сильнодействующим ядом, от вдыхания которого выворачивало наружу.
   Странный был этот кто-то. Ему мало, что человек попал за решетку. Ему хотелось добить. И добил.
   - Фиалка? - мужчина задумался, - она всегда была немножко того. Верила, что сможет увидеть Создателя.
   - Так вроде увидела.
   - “Вроде…” Вот именно, вроде.
   - Эх, Ветер, - Певец опустил глаза и замотал своей головой. Заросший, взлохмаченный, грязный. Как все они в этом свинарнике, - представь, если бы получилось. Если бы это был он и он бы прислушался. Нас бы здесь не было.
   - Певец, - сокамерник усмехнулся, - есть такие слова - хочет и может. Хотел бы, не стал бы нас мучать. А мог бы, давно бы вернул.
   - Но кто-то ведь верил.
   - Фиалка и кучка совсем безнадёжных, которые потеряли всё. Вроде нас, - заключённый вздохнул.
   - Скоро завтрак, - Певец прислушался, - опять Темный с Чистиком сорятся. Их бы пересадили.
   - Охране плевать, - ответил мужчина, садясь за расшатанный почерневший от грязи стол. В углу его стопкой лежали книги, зачитанные до дыр, буквально. Полученные во времена, когда ещё передавали посылки. Рядом фигурки, вылепленные из  пластилина, который  давно засох, и игральные кости со стёртыми точками. Вот и все развлечения. Остальное - удел фантазии.
   И они придумывали игры. Загадывали слова, показывали фигуры, рассказывали истории.
   С той далекой жизнью связей у них не осталось. Во сне появлялась дочь, маленькая, но уже такая смышлённая. Она убегала с соседским мальчишкой, а потом возвращалась и рассказывала такие истории, от которых у мамы взлетали брови, а он улыбался и вспоминал своё детство. Сейчас она выросла. Но хоть бы увидеть, пусть мельком, однажды.
   Свиданий ему не давали. Даже с женой. Бывшей. Конечно же, бывшей. Кто будет ждать заключенного, который не выйдет. Теперь уже точно - не выйдет. И Ветер знал человека, который сломал его жизнь.
   Человека.
   Многое изменилось, прошлая жизнь рассыпалась, воспоминания стерлись, но одно не уходит. Рыжик, который кричит. Всё тише и тише. И звук удара о камни. Глухой и далёкий.
   - Кто-то идет? - Певец встал и прислушался.
   Сверху послышался стук.
   Так стучат сапоги о бетонный пол, который был потолком для их камеры. 
   Монстр, затаившийся напротив решетки, вытянул вверх свое длинное тело и слушал. Он давно не ел, и походил на огромного тощего червяка, готового прыгнуть вперёд.
   - Надеюсь, не к нам, - Ветер опёрся о стену.
   Шаги раздавались все ближе.
   Вот они прошли над головой.
   Певец с облегчением выдохнул.
   И вдруг... звук шагов оборвался.
   - Заключенный четыреста тридцать пятый.
   Ветер глядел на нашивку, пришитую к плечу сокамерника. "435".
   Певец задрожал.
   И стал оседать.
   - Приготовиться! - крикнул охранник.
   Над потолком что-то заскрежетало, послышался скрип несмазанных петель и крышка люка откинулась, открывая тот мир, который они потеряли.
   Свет, более яркий, чем в камере, хлынул, освещая пыльный и душный воздух, в котором сидело двое - один, крепкий и жилистый мужчина, стоял, тревожно озираясь по сторонам, второй, худой и костлявый, сидел, подтянув к себе ноги.
   - Поднимайся! - крикнул охранник и сбросил лестницу.
   - Нет... нет... нет, - сокамерник сжался.
   Охранники достали усмирители - длинные палки с шокерами на конце. И приготовились спускаться.
   И тут Ветер понял, что если он оставит товарища, с которым долгие годы делил самое последнее, если будет молчать, и смотреть, как того забирают, то потеряет всё. Перестанет быть человеком, а станет растением, вырванным с корнем. Смерть была гораздо желаннее, и он решил действовать.
    Не смотря на долгое прозябание в унылой атмосфере, где все движения были известны заранее и ничего не происходило, реакции остались прежними. Мужчина заметил, что лестницу поставили неправильно. Ушки не вошли в специально для того предусмотренные пазы, а просто уперлись в пол. Это была удача.
   - К стене, - прошипел он чуть слышно.
   Певец среагировал сразу. За годы, проведенные вместе, они научились доверять. Доверять и понимать друг друга мгновенно. Мужчина отпрянул назад и с широко открытыми глазами начал следить.
   Первый охранник спустился и стал озираться по сторонам. В камере было темнее, и требовались какие-то секунды, чтобы глаза попривыкли.
   Когда на лестницу ступил второй, Ветер начал движение.
   Он вцепился в перила и дёрнул их на себя.
   Первый охранник обернулся, с недоумением наблюдая, как его напарник валится на пол. Как мешок, набитый чем-то тяжелым.
    Закричать он не мог. Жилистая рука бывшего центрового как обруч сдавила шею и надавила на челюсть, зажав ему горло. Охранник хотел включить усмиритель, но тот исчез.
    Мужчина по инерции сжал свою руку, но тут же почувствовал боль. Как будто в грудь ударили молотом, резко и неожиданно.
   А когда очнулся и огляделся, то закричал. Он сидел в душной зловонной камере, а на его плече красовалась нашивка "435".

   Его поездка в Девятый. Та самая первая поездка.
   Тогда ещё не было Заговорённого  Стояла ночь, и Задорный, молодой воин, выполняющий тайное поручение гильдии стражей, сидел верхом на небольшом топтуне, которому ещё не исполнилось двух. Один, без сопровождающих.
   Справа раскинулось море, линией водных мерцалок - крошечных организмов, горящих то синим, то фиолетовым светом. Вода накатывала и отходила от берега. Шелест галек, о которые ударялись светящиеся волны, успокаивал, воздух, смешанный с брызгами, приятно щекотал ноздри, и задание не казалось таким уж опасным.
   "Девятый, девятый, девятый", - шептал сам себе Задорный, стараясь держаться берега. "Если ты чего-то боишься, называй это вслух. Пока не перестанешь бояться".
   Теперь за окном пылало, а он сидел в карете. Поручение было ещё более тайным, на душе совсем неспокойно. И нет, не от страха. Во всяком случае, не того самого страха, который он испытывал три дня тому назад.
   Воин ехал туда, где переродился, где стал другим.
   Сделала это она.
   Сделала и ушла.
   В карете было темно. Эта ночь, самая долгая и самая странная, подходила к концу. Люди надеялись, что ночь всё же закончится. Хотя теперь сложно на что-то надеяться, день может не наступить. Масла сонхватов уже не хватало, и лампа висела без дела, она лишь поскрипывала. Вперед-назад, вперед-назад. Дверь в карету и окна были закрыты, и если бы снизу, из под сиденья не пробивалось немного света, темнота бы казалась кромешной.
   Заговорённый прикрыл свои веки. Он попытался расслабиться и стал вспоминать.
   Как будто всё это было вчера. Её лицо нисколько не потускнело со временем. Всё те же темные, немного раскосые глаза, те же мягкие губы, покрасневшие щеки. Она просила бриться два раза в сутки, а он забывал.
   Мужчина помнил запах волос. Ни у одной женщины не было похожего запаха. Он забивался в волосы и дышал, дышал. Она просыпалась лохматой.
   Когда рисовала, он переживал за рисунки, и хотел заморозить. А еще хотел заморозить мгновения, те, что они проводили вместе. Но рисунки исчезали, стоило коснуться воды, а мгновения проходили, но наступали новые, их тоже не хотелось терять.
   "Жизнь, она не стоит на месте. И это печально" - сказала девушка, разрушая рисунок. И снова взялась за кисточку.
   - Въезжаем! - крикнул возница.
   Воин открыл окно.
   Синий, фиолетовый, зелёный. Цвета сменяли друг друга, а с ними менялось настроение.  Немного, но всё же менялось. Безвестный Лес ничем не отличался от других, более знакомых. Он опасен в начале ночи, когда происходит заражение, в остальное время это обычный и даже более тихий Лес. Более тихий и более безопасный.
   Скоро наступит день, и бо;льшая часть двудушных поселится на равнине, точнее, на том её кусочке, что лежит за Девятым, в стороне, противоположной Приморью. Но некоторые даже и днём не покинут Леса. Двудушные видят неплохо, что днём в Лесу, что ночью на равнине. Почти как лесные животные, те же ангелы или брумы. Незримые души для них расцветают, обретают более плотные очертания. Это не какая то чуть уловимая дымка, это второе тело. Двудушные так и говорят - тело земное и тело небесное.
   Карета продолжала катиться, рессоры скрипели. Возница и не думал останавливаться. Неужели он не боится? Обычно пассажиров ссаживают, как только въезжают в Лес. "Дальше сам" - так говорят. И путники сходят.
   Затормозили.
   Стайка бегунов бросилась в сторону, остановилась подальше и стала ждать. Да, людей тут немного, животные их боятся. Это в Длиннолесье подходят к порогу, задирают голову, и смотрят, что у тебя в руках. Бегун - животное безобидное, но только когда не боится. Перепуганный зверёк своими лапами-кинжалами может наделать бед. Саммаки тут же скрываются, плащеносцы улетают, а бегуны превращаются в воспов. Такие же отчаянные и разъярённые.
   Заговорённый осторожно спустился.
Бегун, что был рядом, чуть отбежал в сторону. Мужчина мигнул. Зверёк важно вытянул шею и опустил кинжалы к земле. Показав, что он не боится.
   Ночь подходила к концу, и в кармашках по бокам шестилапа копошилось потомство. Еще недоразвитое, без лапок, без глаз.
   - Они тут пугливы, - ответил возница, оставшись на козлах.
   Мужчина кивнул.
   - В Безвестном не в первый?
   - Не в первый. Вижу, ты тоже.
   - Ну да, - проводник поджал свои губы.
   - Дальше везёшь? - спросил воин.
   - А почему бы и нет. До посёлка недалеко. Нужно затариться.
   - Чем будешь затариваться? - Заговорённый пытался приманить бегуна, сидя на корточках, чуть приподняв свою голову и ласково стрекоча. Совсем как зверёк.
   Парень пожал плечами:
   - Что дадут. Я тут давно уже езжу. Приморье - Девятый, обратно. Выгодно всё, что везёшь. Простой народ боится двудушных.
   "Простой". Мужчина слегка улыбнулся. Проводники считают себя особыми. А сами - торговцы.
   - Ну хорошо, коли так, - сказал он вознице.
   Тот спрыгнул, смотря на животных. И отошёл.
   Времени потребовалось немного - контакт состоялся. Зверёк протянул свои средние лапки и тут же схватился за пальцы.
    - Ой, ой, ой... Что ж ты так? Мне больно.
    Бегун разжал свои лапки и сузил глаза. "Совсем как ангел, - подумал мужчина, - ну что, мы, считай, подружились". Другие зверьки осмелели и стали кружиться вокруг. Всё ближе и ближе.
    Возница вновь подошёл и теперь наблюдал. С интересом.
    - У Вас талант, - парень присел, - смотрите, как слушается. А ведь вы, возможно, первый, с которым он так общается.
   Заговорённый пожал плечами:
   - Может, не первый. Я просто пытаюсь понять, что он чувствует. И думать, как думает он. Иногда получается.
   "Она говорила так же, - подумал мужчина".
   И вспомнил.
   Однажды в их дом забежал разбойничек. Маленький такой зверёк, почти как пушистик, с таким же тоненьким хоботком, длинными ножками и большими глазами. Но без травинок. Приводные разбойнички живут у воды, питаются выкинутыми на берег спиральками, хватая их лапкой и высасывая через отверстие.
   Наступил день, и они жили у моря. На самом конце равнины. Дальше некуда. Огромная скала нависала над домом и укрывала от всего в этом мире - от солнца, людей, посторонних взглядов.
   Время поездки прошло, пора было возвращаться, но Задорный не мог. Он не знал, что же скажет во время своего возвращения, какое придумает оправдание. Он не думал об этом. Он отдыхал. Рядом с ней. Помогал рыбакам, таким же двудушным, собирал здешние травы, посещал местную кузницу, где подолгу смотрел, как кузнец выковывал чудо - нож чёрного стрикла.
   Здесь, на самом краю мира, он был единственным человеком без зримой души.
   Почему разбойничек к ним забежал, и что ему было нужно?
   Эти вопросы не волновали.
   Открыв свои рты, влюбленные наблюдали, как серый пушистый комочек скачет на длинных ножках и с интересом осматривает жилище.
   Задорный хотел подбежать и взять его на руки, но девушка остановила. Мягко, чуть прикоснувшись рукой. Она всё делала мягко, ей был неизвестен мир быстрых и резких движений.
   Девушка встала на корточки и стала посвистывать. Тихо, так тихо, что воин не слышал. Шелестело море, стрекотали острокрылы, и звуки сливались.
   А может, она не свистела, а только тянула губы, как хоботок, подражая разбойничку.
   Девушка наклонила голову - в одну, после в другую сторону. Мигнула. Зверёк подмигнул в ответ.
   Протянула вперёд свою руку.
   Разбойничек вытянул ножку.
   Он и не думал, что зверёк такой умный, что он понимает движения человека и старается подражать. Он и не знал, что с разбойничком можно общаться. Воин как зачарованный следил за общением двух милых существ. Одну он любил, а вторым умилялся.
   Этот урок Задорный запомнил. Никогда не спеши, делай всё медленно, словно в танце, старайся сопереживать тому, с кем общаешься. И всё получится. Обязательно. "Прекрасное всегда неторопливо".
   Заговорённый встал, не переставая смотреть на животное. Бегун ещё дальше вытянул шею и опустил свои лапки.
   Мужчину он не боялся.
   К зверьку подошли сородичи и стали ощупывать, словно хотели проверить, всё ли в порядке. Да, человека они не видели. Двудушные жили компактно, в одной части Леса, и, скорее всего, зверьки туда не наведывались.
   - Садитесь, - сказал возница, доедем без остановок.
   Заговорённый сузил глаза.
   Бегун ответил.
   "Порядок" - мужчина прошёл к дилижансу. Ступив на подножку, он обернулся. Зверёк застыл и, смотрел, будто бы очарованный, смотрел, не спуская глаз. "Маленькая, но всё же победа" - подумал мужчина и закрыл за собою дверь.
   Да, как же она его изменила. Из суетного, вспыльчивого воина он превратился в спокойного, рассудительного командира.
   Изменила и ранила…
   Топтун двигался медленно, фонарь монотонно покачивался, и воин пытался заснуть.
   Не получалось. Слишком близко, всё слишком близко…
   Заговорённый думал, что же он скажет старейшинам. И понял, что не годится. Та легенда, с которой он ехал, увы, не годится. Вся эта поездка за травкой в такое время - чушь, двудушных не проведёшь. Двудушные видят насквозь, буквально. Их зрению позавидует плащеносец. 
   За окном появились шептуньи, и на какое то время ему показалось, будто они не в Лесу, стоит день и карета везёт в Длиннолесье. Белый свет от деревьев самого грозного зримого дарил настроение, сравнимое с тем, какое испытываешь, когда гуляешь с ребёнком, взяв его на руки. И вот вы идёте, вдвоем, в поле злаков, тянучек, а вдалеке стоят домики с башенками...
   Дочь. Длиннолесье.
   Что происходит, задавал он себе вопрос. Кто написал эту книгу? Кто распечатал её и зачем? Кто хочет огнём и мечом нарушить порядок, который сложился? И как это связано с тем, что день стал короче, а межсезонья длиннее?
   Загадки собрались в клубок, и клубок этот трудно распутать.
   Ну что ж, понимание будет. Понимание придёт, но не скоро. Да, раньше бы он ломал себе голову, конечно, пришел бы к ответу, конечно, не правильному. Но Задорный стал Заговорённым и научился ждать. Да, ответ будет, но не сейчас. А пока делай то, что нужно. То, что велит твоя совесть.
   А совесть велит идти тем путём, которым он шёл. Путём закона…   
   - Приехали, - крикнул возница.
   Задорный проснулся. И повернулся к окну.
   Небольшие  тёмные хижины, построенные из ветвей и кустарника, с простыми плоскими крышами, были главным жилищем посёлка. Точнее, посёлков, их было много, и все посёлки стояли рядом. Кроме хижин, были и домики, построенные из древесины, в основной своей массе незримых пород, ровные, аккуратные, непритязательные.
   В центре располагался круг, и круг замыкали камни, высокие, острые, эти камни тянулись как будто зубы во рту великана, или чудовища - был такой в “Приключениях”. Тянулись между деревьев, и некоторые из деревьев стояли внутри, тем лишь подчёркивая, настолько огромной была эта пасть. В середине этого места, внутри ещё одного, малого круга камней, разжигали костёр. Каждые сутки двудушные собирались вокруг и глядели на пламя. Огонь символизировал вечное, бессмертное начало, а ветки, что в этот огонь бросали - всё то ненужное, чему предстояло сгореть. Пепелище - так называли двудушные это священное место.
   Все новоприбывшие селились уже на окраинах, хижины умерших из числа поселенцев стояли пустыми - этим жители Леса демонстрировали уважение к своим соплеменникам, пусть даже ушедшим.
   "Вот чему следует поучиться" - думал Заговорённый. Он вспомнил, какие потасовки устраивало порой Длиннолесье, когда боролось за дом. Бывало, тело хозяина ещё не остыло, а селяне уже заселялись.
   Карета остановилась.
   Воин легонько нажал на ручку, дверь скрипнула и фиолетовый цвет острокрылок тронул воспоминания.
   Три дня тому назад. Что-то из очень далёкой жизни. И вот она приблизилась, сладкая и горькая одновременно.
   В селении было тихо. Двудушные не кучкуются вместе, не обсуждают проблемы. Селяне занимаются делами, какой-то одной определенной работой. И отдыхают обычно порознь. Только в заранее оговорённое время все жители собираются вместе, у пепелища.
   За тридцать лет многое могло измениться, но если жив Многоперстный, то живет он в том доме, в котором и жил. Заговорённый мог бы найти этот дом с закрытыми глазами, и не потому, что у него такая отличная память, а потому, что события, происходившие тогда, отпечатались глубоко, и в своих сновидениях он возвращался сюда. Неизменно. Снова и снова.
   Дверей в селении не было. Заговорённый постучал по стене.
   И обомлел.
   Перед ним стоял Многоперстный, такой же, как три дня назад. Всё те же волосы, собранные в хвостик, та же аккуратно постриженная бородка, те же немногочисленные морщинки вокруг глаз. И та же улыбка, обнажающая ряд крепких здоровых зубов.
   Мужчина открыл было рот, и слегка сдвинул брови, пытаясь понять, кто перед ним.
   - Задорный? - хозяин, казалось, спрашивал.
   Воин кивнул.
   - Ну что же, входи.
   По выражению лица было трудно понять, рад он или не рад, удивлён или не очень. И только когда они остались наедине, мужчина раскрыл свои руки и принял в объятия.
   - Ты приехал, - сказал он вошедшему, оглядев того так, как будто его и ждал. Долго-долго. И вот, наконец, дождался.
   - Спасибо, узнал. Я постарел, как видишь.
   - Ничего, ничего. За двадцать...
   - За тридцать.
   - Тридцать… Подумать только. У нас всё меняется медленно, и время летит очень быстро. Сам знаешь.
   Заговорённый сел в кресло-качалку, сплетённое, как и многое в этом жилище, из незримых кустарников. После долгой дороги хотелось расслабиться.
   - Ты по делу? - спросил Многоперстный.
   - А как же?
   - О деле потом. Сначала покушаем.
   - И выпьем.
   - Конечно, - хозяин прошёл в дальний угол. Там, как в торговом ряду, стояли бутылки, забитые пробкой, - и выпьем...
   Они выпили, закусили, потом снова выпили.
   - Когда пепелище? - воин вертел в зубах мясо.
   - Часа через два.
   - Кто будет в центре, Зелёный?
   - Зелёный...
   - Ничего не меняется, - Заговорённый откинулся в кресле.
   - И я, - сказал Многоперстный, -  мы будем вдвоём.
   - Вот как, -  воин смотрел на приятеля, - поздравляю.
   - С чем? - хозяин убрал за затылок руки, на каждом пальце которых сверкала печатка, - это просто обязанность... А у тебя?  Ты, говорят, стал первым в собственной гильдии?
   - У воинов нет первого. Каждый Лес по отдельности.
   - Равнина слухами полнится.
   - Вот как, - гость усмехнулся, -  Разведка в Девятом на уровне.
   - Ну мы же общаемся с Краем.
   - Озёрники знают все.
   - Ну почти.
   Друзья улыбнулись.
   "Друзья". Были ли они друзьями, или просто приятелями, или товарищами по несчастью? Время прошло, многое изменилось. Хотя, у кого изменилось? У Заговорённого - да,  в Девятом же что-то менять...
   - Вспоминаешь? - спросил Многоперстный.
   Гость опустил свою голову. Он будто бы сжался и стал как то меньше. Если бы кто-то увидел сейчас легендарного воина, командующего самым боеспособным отрядом, сурового и несгибаемого бойца, он бы тогда поразился. Настолько подавленным выглядел тот. Таким беззащитным. Как брума, над которым кружит плащеносец.
   - Прости, - хозяин вздохнул, - казалось бы, время лечит. Но не всегда и не всё.
   Он наполнил пустые стопки.
   - Так что там за дело? - спросил Многоперстный, после того, как они закусили.
   - Да так…
   - Точнее.
   - Точнее... - Заговоренный раскачивался, - в Длиннолесье  мятеж. И заступник велел узнать, поддержит Девятый мятежников или нет.
   Многоперстый смотрел то на воина, то в окно.
   - Разумеется, силой, - добавил гость.
   - Так и велел?
   - Нет, - воин нахмурился, - это говорю тебе я. Цель визита должна оставаться в тайне. Но... тайн слишком много, тайн и интриг, и все играют в какие то игры. Меня выворачивает.
   - Ну что же, - ответил хозяин, - я тоже не буду обманывать, - он прожевал своё мясо и посмотрел за окно, в ту сторону, где через час, а, может быть, меньше, должен был вспыхнуть костёр, - мы хотим, чтобы стражей не стало. Чтобы Девятый Лес торговал свободно, мы появлялись везде, и никто не боялся. Наши симпатии на стороне повстанцев, и было бы странно обратное. Девятый никогда не вмешивался в дела остальных, ни в одну потасовку бездушных, - слух резануло слово, которым в Безвестном называли обычных людей, - но стражи опасны. Мы не знаем, кто устроил пожар в Длиннолесье, но есть основания подозревать в этом гильдию. Основания более чем серьёзные. Скажи, - спросил Многоперстный, так тихо, что это было похоже на шепот, - если бы ты узнал, что во всём виноват заступник? Если бы точно знал, что это он устроил пожар?
   Заговорённый нахмурился. И покачал головой:
   - Стражи тут не при чем.
   - И всё таки?
   - Я бы убил заступника. Но, - воин посмотрел в глаза и произнес, твёрдо, словно читал то, что выбито в камне, - я не нарушил бы клятвы. Воины служат стражам, а стражи поддерживают мир.
   Многоперстный пожал плечами.
   - Не исповедимы пути заступника, - перефразировал он известную поговорку, - страж представляет опасность. Тем более, раненный страж.
   - Нет. Раненный страж залечит рану, и будет здоровым. Без стражей начнётся война. Каждый пойдет на каждого. Не будет арбитра, который рассудит, не будет авторитета, которого слушают. У вас ещё живы те, что помнят войны ресурсов.
   - Давай по последней, -  хозяин плеснул в обе стопки, - раненный страж... бывает, рана заживает сама. А бывает… Бывает, приходится резать, чтобы спасти.
   Заговоренный посмотрел на приятеля. На его решительное, волевое лицо.
   - За встречу, - сказал он, вставая.
   Спустя почти сутки, покидая Девятый, Заговорённый вспоминал разговор.
“Приходится резать…”
    Иногда пары слов хватает, чтобы понять.
   Теперь он знал всё, и то, что он знал, не давало покоя.
 
   - Если чего-то боишься, называй это вслух, тогда перестанешь бояться, так говорил мой отец, - Быстрорукая смотрела на герцога, особенно на макушку, - у тебя уже лысина, - сказала она.
   - Аа, пустяки, - ответил мужчина. И улыбнулся. Но как-то криво, - природа берёт своё. Мой отец облысел в третий день. Моя мать...
   - Облысела? - девушка вскинула брови. Зелёные глаза засветились тем светом, что испускали цветы.
   У герцога перехватило дыхание.
   - Что ты, Бегунья. Конечно же нет. У моей матери просто шикарные волосы. Даже сейчас. А у тебя... О, Бегунья.
   Её глаза напоминали цветы самых прекрасных деревьев. А может, она грациозна, быстра, как бегун. Он называл её этим словом, и девушка таяла.
   - Ах, ненасытный, - шептала она, задыхаясь, - ах, ненасытный...
   - Бегунья...
   В дверь постучали.
   Они не услышали. А, может быть, сделали вид.
   Потом постучали снова. Настойчивей.
   Снова.
   И снова.
   - Сейчас! Подождите! - мужчина был недоволен.
   Быстрорукая оделась быстрее.
   Стоя в одежде, она  наблюдала, как наречённый пытается застегнуть все запонки на своей рубашке.
  "Какой он рассеянный, если торопится, - подумала девушка, - не может попасть в отверстие". И вздохнула. Как мать в ожидании сына.
   - Открывай, Бегунья, чего уж там, - разнервничался герцог.
   На пороге стоял Упитанный.
   - Вот чтоб тебя, капитан...  - Длинноногий казался сердитым.
   - Мой герцог, простите. Но я не к Вам, я к Им, - капитан показал на девушку. Взглядом. Пальцем бы он не осмелился.
   - Ну что же, идём, - ответила та.
   Герцог открыл было рот… но только открыл. Когда Быстрорукая вышла, он так и остался стоять с незастёгнутой запонкой.
   Совет проходил в той беседке, в которой встречались с озёрниками. В той, где несколько суток назад она познакомилась с первосвященником Края. Матёрый уехал, но в беседке сидел Выразительный, представлявший одну из сторон будущего противостояния.
    Главой общего штаба была Быстрорукая. Помимо её, озёрника и Упитанного, в беседке сидело трое - Острый, сотник Длиннолесья, Патлатый, командующий возможным ополчением Долины и ещё один гость. Вернее, гостья. Пожилая, но грациозная женщина с повязкой на лбу, которая представляла самую загадочную и самую обнадёживающую сторону.
   Собравшиеся старались на неё не смотреть, хотя вроде уже привыкли, общались, рассказывали новости - настолько неистребима была неприязнь перед двудушными, загадочными существами, которых порой не считали даже людьми.
   - Матёрый уехал, - с этих слов Быстрорукая начала совещание. Сказав это так, будто отсутствие первосвященника возлагало на них дополнительные обязательства.
   Впрочем, оно так и было. Старик воодушевлял одним только присутствием. Одним своим взглядом.  Он говорил, и невозможное казалось возможным, невыполнимое выполнимым, а сложное простым. Теперь же они принимают решения сами, и должны не бояться их принимать.
   - Оцень инцересно, - сказал Выразительный, широко улыбаясь воительнице, - разрешице, я немного дополню.
   Герцогиня кивнула.
   - Мацёрый уехал, - повторил Выразительный, оглядев всех собравшихся, - но он будет в курсе всего, цто мы говорим. Буквально всего. И, думаю, даст свой оцвет. Продолжайце.
   Быстрорукая громко прокашлялась.
   - Итак, - сказала она. И встала. Стоя думалось лучше, - расклад. Прихолмье, первый отряд. Двести воинов Длиннолесья, сто - сто пятьдесят из Заводья плюс сто из Приморья. Примерно так. Больше вряд ли получится.
   - Сто из Приморья? - Патлатый нахмурился, - какого Приморья? Их два.
   - Большого. Малое трогать не будут. Там куча своих проблем, - герцогиня задумалась, - Дальше, - сказала она,  - Долина... Полторы сотни воинов. Плюс Междуречье, двести. Это всё, что пойдет в Длиннолесье, как только наступит день… Заступник знает об ополчении? - девушка повернулась к Патлатому.
   - Он знает, что мы недовольны, но как будто не придаёт значения. Долина разделилась. Совет остался за стражами. Но всё Левобережье Бурной за нами. Самый развитый и населённый район. Заступнику не известно, что мы собираемся, да и если бы было известно, он бы на нас не пошёл. Думаю, нет. Приоритет - Длиннолесье.
   - Информаторы?
   - У нас нет информаторов. Мы всё узнаем через Край.
   Быстрорукая улыбнулась. Информация летит на другой конец мира, а после приходит обратно. Да что говорить, она сама всё узнает через Озёрный. Разведке Края позавидовали бы стражи. Или тот самый таинственный Орден. Хотя про Орден она не знала почти ничего.
   Выразительный поднял палец. Как будто хотел сказать что-то важное:
   - Это оцень толковый информатор. Сказал бы так - уши заступника. Вы только подумайце, - палец взлетел, - парень внедрился и в Орден. И уже посылает доклады. Оцень толковый.
   - Итак, - Быстрорукая посмотрела на лист, - человек восемьсот. Почти тысяча. У нас, - она стала выписывать цифры, - тридцать воинов Длиннолесья. Озёрный?
   - Дайце подумать... - старейшина вытянул голову и прижал пальцы к вискам, - целовек цвести, сударыня, триста.
   - Хорошо. Ополчение?
   - Двести, - ответил Патлатый. Уверенно.
   Быстрорукая записала.
   - Но это ополчение, - сказала она, - плюс пятьсот человек с Длиннолесья. Быть может, шестьсот, - воительница вздохнула. И посмотрела на женщину.
   - Сотня, - сказала Темноволосая, - сотня благословенных.
   "Сотня двудушных" - подумала девушка.
    - Что же. Немало. Сотня и триста. Четыреста.
    - И ополченье - напомнил Патлатый.
    - Ополченье… - Быстрорукая покачала головой, - Это не воины. Воины тренируются. Каждые сутки. Воины - профессионалы, так что сравнивать с ополчением...
    - А кузнецы? - Патлатый скрестил свои руки, - может ли воин размахивать молотом?
   - Нет, Патлатый, не может. Воин будет размахивать мечом. Или стрелять с арбалета.
   Мужчина поднял свои брови:
   - Ужели? А охотники - что, не стреляют? Это вам не мишень, которая где-то стоит, это дичь, которая бегает. И лук - не арбалет, лук стреляет быстрее.
   Девушка улыбнулась:
   - Я верю, Патлатый. Но крови я не хочу, тем более крови селян… Ну хорошо, - воительница вздохнула, - четыреста воинов, семьсот ополченцев, - она провела черту, - примерное равенство... Теперь о другом, -  и посмотрела на Острого.
   Сотник поднялся:
   - Главный вопрос - это то, как будет действовать Заговорённый. Возможно, объединит два отряда, возможно, отряды пойдут по отдельности. По обычной дороге с Долины, по "громкой" с Прихолмья. И соединятся уже у Леса. Или можно зайти к нам в тыл. Есть некоторые соображения, - сотник взглянул на девушку.
   - Заговорённый - поклонник Сутулого, - ответила та, - и это, конечно, неплохо. Он попытается избежать кровопролития. Но есть и другое, - она начертила два круга, - Сутулый не делил своё войско. Никогда. Он верил, что предпочтительнее одержать одну, но убедительную победу, а второго сражения избежать, чем с трудом выиграть оба. А это значит... - Быстрорукая замолчала.
   - Это значит, Заговорённый объединит отряды, - предположила Темноволосая.
    Девушка покачала головой:
   - Отец мне рассказывал о Сутулом.  Он восхищался всем, что написано в книге. Он знает, что я это знаю. И поэтому сделает наоборот.
 
   - Эх, Семечка, Семечка, - Телец запустил свои толстые пальцы под блузку и ахнул, - что там у тебя?
   Девушка засмеялась.
   Ладошки ударили в грудь, стул зашатался, и оба упали в бассейн.
    - Аааа! - завопил капитан,  подымаясь, как будто чудовище. Он посмотрел на промокшую девушку и облизал свои полные губы. Тонкая блузка прилипла к телу, и сосочки, выделявшиеся маленькими аппетитными холмиками, задорно глядели в глаза.
   Ооо... Мужчина приблизился и стал их посасывать. Прямо сквозь блузку. Семечка запрокинула голову и задышала. Так часто, так часто. Грудь подымалась и опускалась, вновь подымалась, вновь опускалась.  "О девочка… "
   Телец оставил сосочки и стал лизать шею. Лизать и покусывать. При этом рыча, будто хищник, терзающий жертву. Буквально.
   Ткань разорвалась и блузка упала в бассейн.
   Девушка задышала чуть глубже.
   - О, Семечка, Семечка, - шептал капитан. Он стал вылезать из одежды, путаясь в ней, сгорая от нетерпения, урча, словно топтун, ломающий крушинку. Своим длинным и острым пальцем. Или когтем. Не важно.
   Не важно. Не важно. О, Семечка...
   Уффф...
   Капитан отдыхал на кушетке. Уставший, но сытый.
   Рядом сидела девушка. Вернее, лежала. Волосы спутаны, на шее засосы. Да, бурно они поработали. Бурно.
   Мужчина взял персик, мягкий и сочный. В оранжерее все вырастали сочными. Но не такими сладкими.
   - В предгорьях вкуснее, хоть и помельче, - Телец откусил ещё раз, - как, Семечка, смотришь на то, чтобы стать рулевой?
   - Заместо Фиалки? - хмыкнула та.
   - Фафем фе Фивавки? -  Телец посмотрел на поднос и оторвал виноградину. Семечка приоткрыла свой ротик и смачно всосала, - Фиалка была рулевая, но, знаешь… Задание она провалила. Конечно, вина не её. Конечно. Но всё же...
   Девушка заморгала ресницами:
   - О, да? Как печально, - она забралась на подушку, вытянув ноги. Прямо на грудь капитана. Широкую волосатую грудь. Тот заурчал и начал ласкать её пальчики.
   - Сейчас есть другое задание, Семечка, - Телец чуть понизил свой голос, - Возможно, наш город уйдет на равнину. Ты понимаешь? - он зыркнул глазами, - покинет пещеру.
   - Покинет? Зачем? - Семечка провела своей ножкой по лбу. Как будто погладила. "Насколько же легкомысленно она ко всему относится" - подумал мужчина.
   - Нуу, девочка... - сказал он растерянно, - Надо. Это так долго всё объяснять, - капитан уже пожалел, что завязал разговор. Не к месту. А по надутым губам догадался, что рулевой из любовницы не получится. Даже номинальной. Ну вот не создана она для серьёзных ответственных дел. Она создана для другого. И это другое приятно, ох как приятно…
   - Ах ты шалунья, - Телец захватил её пальчик и начал сосать.
   - Оо, Кэп. Продолжайте, - Семечка запрокинула голову. Волосы упали за плечи, сосочки набухли. Она взяла персик и стала кусать. Кусать и посасывать. Сочную, мягкую плоть. Медленно, по чуть-чуть, так, чтобы сок вытекал и падал на грудь. Капля за каплей.
   Телец зарычал и уже было кинулся. 
   Но тут вдруг услышал.
   - Стучат? - спросил капитан.
   - Да, Кэп, стучат, - ответила Семечка. И заморгала ресницами.
   Мужчина сжал свои зубы, весьма недовольный таким поворотом, и вылез с кушетки.
   - Кто там? - окрикнул он дверь.
   Дверь приоткрылась.
   За порогом стоял человек, похожий на великана, которого сплюснули. Потом показалось мало и сплюснули снова. Коротышка с головой, втиснутой в широкие плечи и толстыми, почти как сама голова, ручищами. Казалось, мужчина всю жизнь проводил только в кузнице и стучал в наковальню. А иногда по себе.
   - Сейчас, Молот, жди, - Телец прошлёпал назад, сграбастал горсть винограда и запихнул себе в рот.
   - Я фкофо, Февефка, - бросил он девушке и стал собираться.
   Штаны подвязывал уже на ходу. "Вот располнел-то, свинья, - ругал себя капитан, с трудом одевая подтяжки, - эко меня развезло…"
   - Ну что там? - спросил он у Молота, дожёвывая виноград. Всем видом показывая, что причина должна быть серьёзная. Иначе ух ух.
   - Случилось весьма неприятное, - сказал коротышка, и глянул в глаза, - Ветер сбежал, - прошипел он чуть тише и перевел взгляд чуть ниже, - подтяжка порвалась.
   
   Он любил это время. Когда проносился последний сполох пылающих и на равнину спускалась мгла. А вместе с ней и туман.
   Он уходил в один из поселков, оставленных людьми, и присматривал домик, с самой высокой башенкой. Забирался на эту башенку и смотрел. Туда, где горела она.
   Если башня была высокая, а он залезал в основном на звонницы, то Россыпь светила так, что щемило. В груди, под сердцем, щемило так, что он сжимал ограждение, чтоб не упасть.
   В обрамленьи других, маленьких огоньков, нестойких, мигающих,  Россыпь горела ярко. Величественно. Она не мигала, она застыла в небе немым укором, осужденьем его и того, что он сделал. Или, точнее, сделает.
   Потом он спускался, и долго бродил по улицам, чтоб успокоиться. Чтобы унять этот зов. Зов крови, зов предков.
   Носатики убегали за дом, и глядели оттуда, парой светящихся глаз, любопытные, но пугливые. Острокрылы бродили по крышам и снова взлетали. А он всё бродил и бродил.
   Чтобы снова подняться и снова смотреть.
   И снова сжимать ограждение.
   Она уже не оставит. Да и не надо. Пускай она будет всегда, пускай бередит его раны. Он стерпит.
   Но было ещё одно место, куда он ходил. Туда, где жила стихия, к которой тянуло. Где он отдыхал и становился сильнее.
   Огонь.
   Сила, которая уничтожает. Очистительная сила. Хорошее и плохое - всё умирает в огне. Что было - не важно, что будет - рождается заново. Если что-то осталось и не сгорело, оно даёт всходы. И новую жизнь.
   Жизнь - это сила, сравнимая с огнём. Она поглощает мир, что сгорел, чтобы то, что сгорело, вернулось. И вновь стало жизнью.
   Невинный шёл в кузницу.
   Пара носатиков юркнула за окно. Один из них, что потолще, застрял между прутьев решётки, но, пискнув, сумел протолкнуться.
   Парень закинул дрова, наломал кучу щепок и стал поджигать. Как обычно - кремень, кресало. Он любил сам процесс, любил наблюдать, как рождается пламя.
   И пламя рождалось.
   Он высыпал уголь, склонился над горном и стал раздувать.
   Вручную меха нагнетать тяжело. Но ему это нравилось. Так он становится ближе, роднее той самой стихии, что однажды сплотила народ Белой Россыпи.
   Пусть будут лишь он и огонь. Он его породит, а после сойдется. Один на один.
   Пламя играло на стенах, рисуя картины, делая красивое уродивым, а обычное неповторимым.
   Но парень смотрел не на стены - он впитывал жар, каждый треск, каждый шёпот горящих углей, каждое изменение цвета.
   Огонь был спокоен, пока сидел в клетке. Но стоит его отпустить, и огонь разыграется. Вечно голодный и ненасытный, само воплощение хаоса, он поглощает то, что увидит. Он разлагает материю, чтобы она возродилась.
   Невинный присел на корточки.
   Лицо стало красным. Глаза защипало. Но парень не чувствовал.
   Он и стихия. Их было двое.
   Дверь скрипнула.
   В кузню вошёл человек.
   - Нас трое, - сказал человек, - я, ты и огонь. Для вас огонь что-то священное. Так?
   Невинный кивнул. На вошедшего он не смотрел.
   - Вы все такие разные, - человек присел на скамейку, - одни хотят поддержать свой народ, другие хотят уничтожить. Да и не только вы. Эти, пришедшие, тоже. Ох, ох... - мужчина подпёр подбородок, - Я то думал, я один такой, неупокоённый. Очарованный шкодник, - человек усмехнулся, - надо ж такое придумать…
   Невинный не шевелился.
   - Ну ты то понятно, - вошедший скрестил свои руки, - тебе же иначе никак. Приходится выкручиваться, скрываться, ну и, само собой разумеется, строить какие-то пакости. Собственно, самое безобидное занятие.
   Невинный молчал.
   - Ты думаешь, сможешь им навредить? - спросил человек, - ты думаешь, уничтожишь систему? Это как пытаться убить человека, пощекотав ему пятку. Причём на данном этапе ты даже ещё не щекочешь. Эх-эх... Огонь - стихия хорошая. Она ковала народ. Ваш народ. Но заметь - ковала. Не убивала его, а делала крепче. Заметь. Огонь помог твоему народу, ведь так говорит учебник?
   Невинный вздрогнул.
   - Я занимаюсь другим, - сказал человек, - более глубоким. Моё дело сделает больно, ох как больно всем тем, кто так с тобой обошёлся. Возможно, они и выживут. Возможно. Но, - вошедший поднял свой палец, - единые уже не будут едиными. Начнется процесс распада... Ооо, я гляжу, ты воспрял. Какое сладкое слово - распад. Ммм...
   Невинный повернул свою голову.
   - Да-да, мой мальчик. Это твой шанс. Отомстить, - мужчина сжал свой кулак, - хотя понимаю, что это не месть. Это... Как вы там говорите? Желание быть последовательным. Для чего родился, для того и пригодился. Перефразируя известную фразу. Но уже из другого мира. Уже из другой сказки.
   Невинный глядел не мигая.
   То, что сказал человек, пришедший сюда, заставляло его трепетать. Распад, распад... О небо, распад...
   - Увидимся, - мужчина поднялся и поклонился, - твои таланты мне пригодятся. Мы сделаем ЭТО. Впрочем, - он подошёл вплотную, - продолжай то, что делаешь, не сходи с пути, которым идёшь. И… как же ж это приятно.
   Человек направился к выходу.
   Он исчез, а Невинный стоял и смотрел.
   Какой-то носатик высунул мордочку и презрительно пискнул.
   Презрительно...
   Парень сорвал потеряшку и бросил в огонь. Он с интересом смотрел, как та становится чёрной, скукоживается, превращается в бесформенную кучку. Шипящую, словно вода, в которую лезет лава.
   Его лицо стало меняться. Медленно, словно тесто, которое подымается. Исчез узкий нос, сузились губы. Уголки глаз раздвинулись, а сами глаза оказались покрыты сеточкой. Плечи исчезли, шея поднялась. Конечности стали длиннее, пальцы изящнее, суставы ног повернулись. На голове появилась корона, горящая, словно крыло острокрыла. Невинный стал выше и тоньше. Одежда где-то порвалась, где-то болталась тряпками. Ненужная, чужая. Человеческая...
   Он был недифференцированной клеткой, раковой опухолью единого организма под названием Государство. Такие единые не живут, таких устраняют, в самом начале. Они представляют самую большую, самую страшную опасность. Опасность распада.
   Но он всё же выжил. Сбежал. Скрылся на другом конце такого большого и сложного мира.
   Невинный вышел за дверь.
   Испуганные носатики шарахнулись в сторону. Острокрыл застрекотал и начал носиться, наматывая круги.
   В небе горела Россыпь.
   Единый не удержался и посмотрел.
   Такая же яркая, гордая и величественная. Даже не смотря на туман.
   “Два начала ведут этот мир - объединения и распада. Борьба этих начал дает то многообразие, которое мы наблюдаем.
   Чем яростней эта борьба, тем более устойчив мир. Любая сила может принять либо одну, либо другую сторону и должна придерживаться выбранного пути. Должна быть последовательна.”
   Ну что же. Его путь известен. Не он выбирал этот путь. Но его принял.