Последний замысел Хэа. Глава 3. Загадка шестилапов

ГЛАВА 3. ЗАГАДКА ШЕСТИЛАПОВ

   Собрались слушающие, и сказал Господь:
   “Долго радовались вы жизни, и я радовался с вами.
   Но знайте, что придут последние времена.
   Когда погаснет солнце и больше уже не зажжётся.
   Когда не родятся дети ваши.
   Умрут матери ваши.
   И навсегда погрузится во тьму этот мир.
   Черви прогрызут тело земли, и войдут во владение ею.
   И всё, что вы любили, погибнет”.
   Притихли слушающие, потупили взоры.
   "Тяжёлые слова услышали мы сегодня.
   Печальные мысли принесем мы народу нашему.
   Если в силах Твоих остановить это аророчество,
   Смилуйся,
   Спаси от несчастья".
   И подумал Господь, и сказал:
   "Вы дети мои, и я помогу вам, как вы помогаете детям вашим.
   Нет в этом мире другого исхода, и будущее безжалостно.
   Но есть другие миры.
   И когда пробьет этот час,
   Когда судьба начнёт вершить свое пророчество,
   Придёт спасение из другого мира.
   Примите его частичку с любовью и уважением.
   Так, как уважаете вы братьев ваших, когда они становятся избранными."               

        Из собраний пророчеств Народа Холмов.


   Он смотрел на решетку окна. Глаза болели. Голова хотела упасть во что-нибудь мягкое и провалиться.
   Община заснула. Они ещё будут спать, а ему выходить, готовить завтрак. На всех. Зря согласился на такую работу, забери меня черный.
   Пытливый потряс головой.
   На столе стоял самый лучший прибор, какой только можно придумать. "Зоркий глаз" - так он его назвал. Должно быть, есть у прибора и другое название. Тот, кто его придумал, наверняка знал, что он придумывает. Но… не всё ли равно?
   А прибор удивительный. Любую деталь ты можешь увеличить в сотни, в тысячу раз - и разглядывать то, что никогда не увидишь глазами. Будто глядишь в новый мир. Всё равно что подняться на башню, так, чтобы туман остался внизу, и смотреть в увеличительную трубу. На ту же Белую Россыпь. Или невидимые огоньки, что сверкают в небе. С земли не увидишь, из-за ночного тумана, а с башни - пожалуйста. Днём можно направить трубу на горы. Наблюдать за животными. Всё. Остальное разглядывать неинтересно. Что ты увидишь в селении? Как кто-то кого-то?
   Пытливый вздохнул.
   А с “глазом” проникнешь туда, куда мало кто проникал. А может, и вовсе никто - прибор то новый, раньше такие не делали. Нет, существуют стёкла, что увеличивают в десять, двадцать, в десятки раз. Но чтобы в тысячу…
   С прибором проникнешь. Как сладострастно...
   Пытливый ввалился в кресло.
   На столе стоял поднос, на подносе ошмётки существ - брумы, носатика, крысы, воробушка. Кусочек стебля гвоздики, лепесток дорожной крушинки. Даже кусочки дерева Леса (конечно, давно уже мёртвого - живое трогать нельзя). Казалось, это разложено хаотично, как на столе мясника. Но нет - здесь просматривался порядок, понятный только ему. И если этот порядок нарушить, нарушится вся система, которую он старательно создавал.
   По левую руку листы, с быстрыми и понятными только ему зарисовками. Нужно аккуратно подготовить образец, навести резкость, зарисовать. Это давило на зрение и отнимало время. Но это было интересно. Безумно интересно. Самое увлекательное приключение в жизни, и оно, конечно же, стоило всех усилий. Ещё как стоило.
   Вибрируя от приятных забот, Пытливый становился рассеянным.
   Опять завтра забросит в суп сухофрукты, или в компот чечевицу. Опять ушедшие в себя искатели этого не заметят. Или заметят, но виду не подадут. Если бы он так готовил в родном Длиннолесье, его бы попёрли с кухни. Давно бы попёрли. А здесь - вроде терпят.
   Ну и пошла она к шкоднику, эта кухня. Гораздо важнее рисунки. Он будет их сравнивать и размышлять, возможно, получит ответ. На все те вопросы, что мучают.
   Пытливый сглотнул. И задышал, быстро-быстро.
   Мучают, мучают. Иначе и быть не может…
   Почему все живущие в мире делятся поровну - условно существа со зримой и не зримой душой? Первые, умирая, отдают свою душу. Вторые как будто не отдают, ничего. Но душа  у них есть - ведь не может же человек быть бездушным. Есть, правда, 2пэ, такое учение, оно утверждает, что души у людей всё же нет, как нет её у Создателя, но это учение - чушь. Сплошные сравнения, и все доказательства исходят из факта, что Бог существует. А это не факт.
   Душа...
   Если бы всё заканчивалось этим. Но нет. Возьмем рацион. Первые не едят вторых, вторые - первых. Какая тут связь? Да, он пробовал мясо носатиков, это было давно, ещё в детстве. Ребята зажгли костер (под деревом!), чтобы узнать, едят ли ангелы жареное. Мясо оказалось приятным, слегка сладковатым, но после… В ближайшие сутки горшок был пределом мечтаний.
   Пытливый протёр глаза.
   Есть и другие различия. К примеру, сам процесс размножения. Зримые рождаются редко, раз в десять лет, как только восходит солнце. Даже тянучки или крушинки, даже деревья зримого Леса, чью поросль берут шестилапы, а после несут на равнину. Твердотелки, совсем уже мелкие - и те приносят потомство раз в десять лет. Не то, что незримые - люди, собаки, птицы.
   Но почему? Обиженный знает (хотя и нет никакого Обиженного).
   Загадки… Которые хочется разгадать. Пока существуют загадки, жить интересно. Не будет загадок... Впрочем, загадки - они не закончатся. Ни-ког-да.
   В дверь постучали.
   "Лобастый. Хочет узнать, как там книга" - Пытливый взглянул на рукопись.
   Дверь отворилась.
   Но это был не старейшина.
   На пороге стоял...  Мутный.
   - Привет, человек! Какими судьбами? - Пытливый вскочил и протянул свои руки.
   - Я?? А ты что здесь делаешь? Гильдия потрошителей? - Мутный глядел на ошмётки. И улыбался.
   - Да я... изучаю.
   - Стражи за такие изучения... - парень увидел “глаз”, - а это?
   - Это... - Пытливый напустил как можно больше загадочности, - это замечательный прибор. Всё, что положишь сюда, - он показал на маленький столик у самого основания, - в тысячу раз станет больше. Для глаза.
  - Ого, - Мутный присвистнул, - и правда, славный прибор. Где ты его откопал?
  - Всё там же. На междуреченском рынке, - искатель смутился, - правда, стоил он дорого. Очень. У меня таких денег не было, я забрал…
   - Своровал, говори уж как есть... Узнаю, - Мутный цокнул, - помнишь, как ты стащил карту из дома Сипатого?
   - Помню, - Пытливый чесал шевелюру, - я её срисовал. И вернул.
   - Вернул... Сипатый слюной изошёлся. Если бы он узнал, кто это сделал...
   - Ладно, ладно, - искатель скривился, - отдам. Только закончу исследование.
   - Обещаешь?
   - Обещаю.
   Они обнялись, на этот раз крепко.
   - Дружище... Вот уж не думал, что встретимся. Мне показалось, ты уехал в Долину.
   - А-а... - искатель махнул рукой, - я думал учиться книгопечатанию. Ведь это дорога к знаниям. Прямо. Но… встретил тогда Терпеливого. Есть такой человек, замечательный. Ты, конечно, не знаешь.
   - Ошибаешься. Знаю. Знал... Терпеливый погиб.
   Пытливый задумался.
   - Так это ты ехал с ними?
   - Я. И книгу привёз тоже я, - Мутный кивнул на дневник.
   - Рукопись?
   - Рукопись. Я потому и пришёл. Хотел узнать, как продвигается дело.
   - Ну, если честно, никак. Я увяз… - Пытливый вздохнул, - завтра займусь. Ты меня знаешь, пообещал - значит, сделаю.
   - Постарайся, - Мутный смотрел на дневник, - Терпеливый его берёг. Если хочешь, приду к тебе завтра, будем работать вместе. Заодно вспомним дом.
   - Приходи. Ты научился читать?
   - На днях, - Мутный пожал плечами, - и прочитал одну книгу.
   - Какую?
   - Сказки Длинного Леса.
   - Хорошая книга, - Пытливый говорил без иронии, - прочитай ещё, есть такая, в нашей библиотеке - "Племя кошек и племя саммак"... Нет, серьёзно. Читается влёт.
  - Ну у меня влёт не получится. Но спасибо. Запомнил. "Племя кошек..."
  - Завтра займёмся рукописью. А с этим, - искатель кивнул на ошмётки. И выдохнул, - продолжу позднее.
  - Обещаешь?
  - Обещаю.

  - Они, бывает, приходят сами. Но мы далеко от Леса. Что он пришёл - чудо. Чудо чудесное.
   Отец держал её за руку - большой, умный, спокойный. Он знал так много, что хотелось сидеть возле него часами, и слушать, слушать...
   Но больше получалось спрашивать.
   "И откуда у тебя столько вопросов? - сказал он однажды, - ненасытная моя стрикляточка". Отец был добрым и почти никогда не ругался. А масло, которым он натирал свои щёки после бритья - она помнит запах этого масла. Запах уверенности и безопасности.
   Теперь они стояли около Поста и глазели на невесть откуда появившегося древоходца. Листья в его раскидистой кроне шуршали, то ли сами, то ли под колыханием ветра, а может, их шевелили струйки, жёлто-зелёные создания, похожие на маленьких долгоносиков, которые, словно рыбки в пруду, резвились среди ветвей.
   Такое чудо зашло к ним в гости. И уж, конечно, оно принесет удачу.
   Ведь близость древоходца - это лучшая защита любого зримого от ужасной маары. Как говорила бабушка - на каждую маару есть свой древоходец. А отец говорил, что душа этих существ буквально разрывает маару на части, если та подлетит слишком близко.
   - Мы сделаем так, чтобы он остался у нас, - девочка сжала ладонь, и посмотрела в глаза.
   Отец улыбнулся:
   - Давай попробуем. Чтобы приманить древоходца, надо приманить его струек. Струйки - его глаза, его уши. Что бы ты предложила?
   - Кому? Струйкам? - задумалась девочка, - а что едят струйки?
   - Ну... Твердотелок. А иногда выкапывают клювиком каких-нибудь червячков. Или личинок.
   - Тогда я думаю так, - она подбоченилась, - если мы наловим твердотелок, измажем их в кленовом сиропе - это будет лакомство, от которого струйки ну то-очно уже не откажутся!
   - Ты умница, - отец взял её на руки, - давай так и сделаем. Только кленовый сироп заменим чем-то другим. То, что нравится умненьким девочкам, зримые не едят. Давай заменим… - он посмотрел на дочку.
   - Соком тянучек! - закончила та, - хотя даже не знаю, вкусный он, или невкусный. Мальчишки пробовали - говорят, сладкий. Хотя, как ты там говоришь? Зримые души, тэ-тэ...
   - Ну почему ты такая умная? - отец улыбался, - стрикляточка.
   - Папа, - девочка положила на плечи руки и посмотрела в глаза, заговорщески, - давай всё же кленовым. Я давала его Ходкому, ему понравилось. Он даже, - она приблизилась к уху и прошептала, - облизал тарелочку.
   - Ах вот как, - отец задумался, - поэтому-то он и обкакал карниз.
   - Ууу... Я же не знала. Я хотела, чтобы он попробовал самое лучшее угощение на свете.
   - Хорошо. Только так больше не делай. У них своя еда, у нас своя. Как ты там сказала? Зримые души, тэ-тэ… Договорились?
   - Договорились...

   Контуры предметов, ещё туманные и зыбкие, медленно прорисовывались в сознании. Очертания небольшого помещения, освещённого непонятным синим светом, вводили в недоумение, и Первая стала вспоминать, что же случилось.
   Она вспомнила Долговязого, вспомнила, как они шли по равнине.  Вспомнила дилижанс, путников из гильдии искателей. Вспомнила его - загадочного разбойника. Светлые волосы, голубые глаза, шрам.
   Кажется, кто-то погиб. Разбойник? Нет, он заснул. Так кто же погиб?.. Топтун, его убила маара.
   Первая снова вернулась к равнине, по которой шла с Долговязым.
   Она уснула. Уснула надолго. Но почему?
   Девушка попыталась пошевелиться.
   Каждое движение давалось с трудом, мышцы ослабли, тело не слушалось. Она опёрлась на локоть и огляделась.
   … И тут же легла обратно.
   У противоположного края комнаты стояло существо. Стояло и смотрело.
   Большие раскосые глаза, широкий нос, сужающийся книзу, выступающий подбородок, сжатый и как будто ороговевший рот. По бокам головы, словно впалые щеки, тянулись ямочки, переходя в заострённые уши. На лбу роговатый вырост, такой же, как у всех шестилапов. Сзади что-то похожее на крылья, которые, будто плащом, окутали плечи. Чуть ниже руки, и в них существо держало предмет, круглый, гладкий, переливающийся всеми цветами пылающих небес.
   Трёхпалые ноги оканчивались большими, немного тупыми когтями. Кожа, как у ангела равнины, темно-, а кое-где светло-серого цвета, с серебристым оттенком, и только крылья и плечи в лазури.
   "Что, забери меня чёрный, тут происходит??" - Первая пыталась оценить положение.
   Получалось с трудом. Зацепиться тут не за что, в такие ситуации она ещё не попадала. Что делать? Бежать? Ждать, что случится дальше? Девушка ощущала беспомощность.
   Но от существа не исходила опасность, она это чувствовала. Вспоминая взгляд плащеносца. И губы. Если тот угрожает, они растягиваются в зловещей улыбке.
   Плащеносец.
   Будь существо поменьше, и стояло бы оно на четырех, а не на двух длинных лапах, то походило бы, наверное, на ангела равнины. Или леса.
   Этот проницательный взгляд больших жёлтых глаз напомнил Первой её питомца, которого она оставила на Посту. И сколько раз в дороге об этом жалела. Она скучала по его ласковому стрекотанию, по его величавой и несколько вычурной походке. А объятия ангела, когда он обвивает твою шею своими мягкими бархатистыми крыльями и губами касается кончика носа, не сравнятся, пожалуй, ни с чем.
   Возможно, из-за этого сходства она и не знала страха. Только испуг, лёгкий, внезапный. И любопытство. Первая была любопытной. Ещё бабушка говорила: "Ты, девушка, засунешь свои пальцы в любое тесто".
   А возможно, она не совсем проснулась, и воспринимала окружающее как часть необычного сновидения. А вдруг это сон? Первая поморгала.
   Картинка осталась прежней.
   Но не совсем.
   Существо приближалось. Медленно, тихо  ступая на мягких лапах.
   Вытянув руки, оно предложило сферу. Девушка помедлила, но подарок взяла.
   "Как умно, - подумала Первая, - предложив эту красивую безделушку, он словно сказал, что желает добра. Разве помыслишь что-то плохое, разве посмеешь помыслить, если даришь такие подарки".
   И улыбнулась.
   А вещица была шикарная. Как будто стеклянная, но легче и как-то мягче. Но это только казалась. Она была твёрдая, словно камень, и всё-таки тёплая.
   Нет, словами не передать. 
   Девушка то приближала, то отдаляла шар, в котором, словно пленённые души, резвились красные, зелёные, синие огоньки. "Двудушный рассказывал, - вспомнила она, - что души цветные, это нам они кажутся белыми. И будто прозрачными. А сами плотные, как тела, и издают звуки. Но мы их не слышим... Красота".
   Незнакомец вышел.
   Сквозь приоткрытые шторки, которые закрывали узкий арочный вход, Первая заметила небо.
   "Оно запылало, -  подумала девушка, - вначале погасло, а теперь запылало". С природой что-то творилось. Как, впрочем, и с ней.
   Первая встала с кровати, и вдруг поняла, что хочется пить. Пить и есть.
   Словно услышав желания, шторка открылась, и в комнату вошло существо, то самое, что предложило ей сферу. Только теперь незнакомец держал в руках столик, даже не столик, скорее поднос на маленьких ножках.
   Девушка ахнула.
   Кроме кувшина, быть может, с водой, здесь лежало всё, что она могла пожелать - жареное мясо, нарезанное ломтиками, кубики овощей, вроде тыквы, даже какая-то выпечка. "Неужели, - подумала девушка, - ведь я готова поклясться, что душа у них зримая, такое они не едят. Откуда же ЭТО?"
   Но голод прервал размышления, и Первая села за столик.
   В кувшине оказался морс, по вкусу вишнёвый, хотя среди обилия вкусовых ощущений, когда поглощает кусок за куском, сказать сложно. Первая снова вспомнила бабушку, которая любила готовить напитки.
   Уталив первый голод, и чувствуя приятное урчание, девушка задумалась.
   Нигде и никогда она не слышала о том, что где-то живут существа, столь разумные, как и люди. Древоходцы? Да, порой они кажутся разумными, но, скорее, кажутся. Деревья? Чёрные ангелы? Про то, что не знаешь, приятно додумывать. Но незнакомец не казался разумным, незнакомец разумным БЫЛ.
   Первая даже предположила, что её разыграли, что это шутка, а под странным нарядом скрывается человек. Но взгляд жёлтых глаз был настолько естественнен, что она не могла верить в розыгрыш.
   Поднявшись на ноги (надо сказать, с трудом), девушка, шатаясь, прошлась.
   Светло-голубые круглые стены высоко подымались вверх, где превращались в купол. Свет исходил отовсюду, но это она поняла не сразу. Девушка постучала по стенам - нет, не дерево, камень, бело-голубой камень, который светился.
   У людей все жилища из дерева, срубленного или в Лесу зримых душ, или, что было реже, из хвойных и листопадных деревьев. В Приморье была ещё глина, да, глина, смешанная с каким-то вяжущим веществом. Но чисто каменных цельных построек она не видела. Нет, всё же не цельных - стены пронзали швы, но тонкие и еле заметные.
   Жилище было обставлено под неё - кровать (тоже каменная), с каким-то многослойным меховым матрасом, маленький шкафчик, в который она положила сферу, столик с едой, даже удобства в углу - ничего лишнего, всё самое необходимое. Первая изумилась прозорливости новых знакомых. Как будто они заранее готовились к встрече. Да, скорее всего, заранее и готовились…
   Она заглянула за шторку - вокруг, на достаточном удалении друг от друга раскинулись такие же точно строения, с такими же стенами. Но снаружи они не светились, они отражали небо. А небо пылало.
   И это была не равнина. Скорее долина, со всех сторон окруженная холмами, а может, это и были холмы.
   Прямо перед девушкой, чуть в отдалении, стояло существо, и, не отрывая глаз, смотрело, смотрело, смотрело…
   Если бы это делал человек, она бы испугалась. Но плащеносцы любят смотреть, чем выражают свою привязанность. В глаза врагам плащеносцы не смотрят.
   Незнакомец медленно подошёл, и также медленно указал на жилище. Не отрывая взгляд. "Хочет, чтобы зашла обратно? Или просит пустить?" Первая отступила.
   Стоять на ногах было трудно, и она присела за столик.
   Незнакомец вошёл.
   Он постоял у входа (может, из вежливости?) и показал на свой рот.
   - Я поела. Спасибо, - ответила девушка, впервые что-то сказав. "Скорее, выдавила" - подумала она, так неестественно прозвучал её голос.
   Незнакомец не понял. Он вновь показал на рот.
   Первая молча кивнула.
   После столь долгого сна голова соображала с трудом, и они ещё долго играли  - один показывал рот, а другая его уверяла, что всё хорошо.
   Наконец, девушка догадалась.
   - Я, - указала она на себя, - ты, - указала на незнакомца. Потом опять на себя, - я - Первая. Ты, - опять на него. И сделала паузу.
    Незнакомец задвигал губами.
   - Я - Первая, - сказал он внезапно, и показал на девушку. Потом на себя, - ты - Луы;.
   Причем сказал это ясно, и чуть ли не голосом Первой.
   - Стол, - Первая показала на столик, - кровать... стена... пол… - её охватил азарт, - дверь... голова... ноги...
   Луы повторил сказанное. Причём без запинки, показывая на те же предметы и в той же последовательности.
   "Или он очень способный, или я слишком талантлива, как педагог, - девушка подвела итоги первых минут обучения, - может, из-за отца". Отец был учителем на Посту и учил правильно считать, писать, разговаривать. А она часто сидела в классе и наблюдала.
   Но поражало даже не то, с какой быстротой Луы обучался. Поражала та правильность, с которой он говорил. Если закрыть глаза, она бы подумала, что слышит голос, свой собственный, может, чуть огрубевший, но свой.
   Собеседники вышли на воздух.
   Высокие здания вбирали в себя всю палитру небес. Какие-то выше, какие-то шире, но все они были из камня.
   Вдали выступали горы. Такие же далёкие и недоступные, они терялись в белесой дымке. И нет, они не приблизились, а стали мощнее и выше.
   За долгой цепочкой домов Первая видела Лес. "Леса растут на холмах, - заметила девушка, - ну да, почему бы и нет”.
   Дышалось легче, но было заметно прохладнее. Иногда откуда-то сбоку налетал ветерок. "Наверное, с гор" - Первая вспомнила, что точно так же дует в долине, в которой она бывала, достаточно часто, и в которой заснула.
   Воспоминания тут же кольнули, и стало грустно. Где их компания? Где Долговязый? Где этот разбойник, снятый с берёзы? Девушка вспомнила топтуна, и чудесное настроение, что подарил Луы, куда-то пропало. Ей надо домой, надо узнать, что же случилось. На Посту будут ждать плащеносца, уже, наверное, ждут, но она не может его отправить. Долговязый, возможно, отправит. Если в Долине. Возвращайся, девочка, ты проводница, ты в ответе за нанимателей. Так бы сказала бабушка.
   Но грустные мысли ушли, только начавшись.
   К ним приближались двое. У обоих такие же крылья, как у Луы, такого же сине-лазурного цвета. И оба смотрели в глаза.
   "Как удивительно всё, что со мной происходит" - подумала девушка.
   
   - Ты погляди. Какой же он маленький. Ни травиночки, - Мутный смотрел на пушистый комочек, дрожащий в ладонях, - я в детстве поймал летучую мышь. До сих пор вспоминаю, какая она была тёплая. Мать заставила отпустить, сказала, что всё это души каких-то там шкодников, их не пускают на Остров, они и летают.
   - В шкодников я не верю. Как и в Обиженного. И в служников его исполнительных, и в Великое Разделение, и в таинство Расставания души и тела, - Пытливый забрал пушистика и осторожно отправил в клетку, - сиди, пищалка. 
   Пушистики - зверьки неуловимые, но в самом начале ночи, когда прошло Угасание, это создание можно поймать.
   Все другие зримые души приносят потомство в самом начале дня, но только пушистики появляются после его окончания. Они покидают своих матерей в лёгких воздушных оболочках и вместе с ветром, который во время ночи дует в сторону Леса, уносятся прочь. В Лесу оболочка сдувается, и через несколько суток из лёгкого потрескавшегося мешочка появляется чудо - маленький пушистый зверёк, который с первых минут своей жизни борется за право в этой жизни остаться. Для этого ему нужно встать на свои длинные пока ещё слабые ножки, а это не сразу и не у всех получается. Но если не встанет - беда, полакомиться столь лёгкой добычей хотели бы многие -  саммаки, бегуны, плащеносцы, даже топтуны не прочь разнообразить своё питание. Ножек у пушистиков две, как у стриклов или приводных разбойничков. Вместо рта небольшой хоботок, которым они всасывают склизняков, переползающих с места на место. В течении ночи пушистик окрепнет, научится прыгать на уже достаточно сильных ножках, мох на спине подымется, станет зелёным и будет похож на траву. Или листья тянучек. Тут уж какое сравнение нравится. Появится солнце - зверёк убежит на равнину и закопается. А травинки оставит снаружи. Так проживёт целый день, а в самом его конце появятся шарики. Они оторвутся от матери и полетят в сторону Леса. Всё повторится.
   - Зримые, - Пытливый смотрел, как пушистик сгибает ножку, чтобы вцепиться в прутья, - развиваются медленно. И это, наверное, к лучшему, что незримые их не едят. Иначе давно бы сожрали. До того, как у зримых будет потомство. Когда размышляю об этом, начинаю верить в Обиженного.
   - То верю, то не верю, - Мутный взял склизняка, точнее, его кусочек, и просунул в решётку. Пушистик к нему присосался, - я вот всегда в него верил. Смотри, у нас будто два равных мира, и все существа повторяют друг друга, - он стал загибать свои пальцы, - твердотелки и насекомые, шести- и четырехлапые, тянучки и злаки, деревья зримые и деревья незримые - хвойные, листопадные.
   - Огнетелки и рыбы, - продолжил Пытливый.
   - Древоходец и человек.
   - Ну это ты натянул, - искатель развёл свои руки.
   - Помнишь, я говорил, что потерял память. Так вот, когда я очнулся, рядом был древоходец, и он уходил. От меня. Как будто вот был со мной рядом, исцелил, и ушёл.
   - Не спорю, древоходцы создания умные. Но где ты видел гээда, который строит дома? Или ездит в карете? Торгует на рынке? "Горячий хлеб, прохладительные напитки! Подходим, покупаем, улыбаемся!"
   Пытливый изображал торговца, и так это здорово у него получалось, что Мутный начал подыгрывать. Пушистик насторожился и замер. Лапка, которую он оторвал от решётки, так и повисла в воздухе.
   - Ты прав, - сказал наконец искатель, - мира два. И, если верить в историю, Обиженный создавал два раза.
   - Терпеливый так и сказал, - согласился Мутный, - что брал он из разных наборов. Лепил, собирал, но из разных.
  - Осталось узнать, кто их даёт, эти наборы. Ладно, - Пытливый смотрел на пушистика, - здесь есть над чем думать. Наборы разные, это правда, я всё это видел, когда изучал образцы. Собирают одно и то же. Только вот схема слегка отличается. Тот же скелет, сосуды, панцирь у твердотелок и насекомых. Будто купил разные кубики, но строишь похожие домики.
   - На междуреченском рынке? - Мутный слегка улыбнулся.
   - На междуре… Да, ты не дашь мне покоя, - заметил искатель, - я знаю, не дашь. Зачем я тебе признавался?
   - Не дуйся, как шая. Помнишь, там, в Длинолесье, ты говорил, что раскроешь секрет шестилапов. Их самый главный секрет.
   - То, как они появляются, - продолжил Пытливый.
   - Есть что-то новое?
   - К сожалению, нет. Так, мысли, - парень пожал плечами, - известного мало. Потомство шестилапов заползает в кармашки, на теле родителей, и сидит, пока не появятся лапки. Но что происходит до этого, откуда выходит потомство...
   - Может, родильный канал, который затягивается?
   - Возможно. Это самый популярный ответ. Даже, пожалуй, единственный. Ведь не из попы же они вылезают, - Пытливый задумался, - если поймать беременного шестилапа, допустим носатика, и вскрыть. Но как узнать, что она беременна? И потом, сейчас же не вскроешь, только начало ночи, а разродятся в конце. Пока, насколько я знаю, беременных шестилапов не видели. Стриклов, разбойничков - да. Тех же гээдов и струек. А шестилапов - нет.
   - Гильдия потрошителей. Действие два, - Мутный принюхался, - чем это, кстати, воняет? - он показал на ошмётки, лежащие на подносе, - может, вынесем это?
  - Ты прав, - искатель принёс мешок, сгреб в тот мешок ошмётки и завязал.
  - За дверь? - спросил он у Мутного.
  - Да, - ответил приятель, и резко провёл рукой, показав, что компромиссов не будет.
   Искатель вздохнул и вынес ошмётки на улицу.
   - Ну что, - спросил он приятеля, вытирая руки о полотенце, - начнём?

   Это были способные ученики.
   Первая  закрывала глаза и слушала, как они говорят. И наслаждалась. У неё, всю жизнь прожившей на Посту, речь, конечно, отличалась от более "правильного" междуреченского говора. Так вот, синекрылые, как она назвала своих новых знакомых, говорили так, словно с Поста никуда не уезжали. Закрывая глаза, она представляла, что находится дома.
   Конечно, грамматические конструкции давались с трудом, но это не важно, главное - пусть повторяют, скоро научатся.
   И они понимали. Память, помноженная на слух, помноженный на прекрасный голосовой аппарат - произведение этих множителей давало великолепные результаты.
   Между собой синекрылые тоже общались. Она это знала. Хотя и не слышала. Многие зримые души общаются. Может, посылают друг другу сигналы, не обязательно голосом. Может, делают это тихо, и только люди с прекрасным слухом, вроде её разбойника, могут услышать.
   ЕЁ разбойника…
   Первая вспомнила Бесполезного, и мысли вернулись домой. Девушку беспокоило, что родители даже не знают, жива ли она. Что она не отправила весточку. А отправил её Долговязый, и написал…
   Проводница вздохнула.
   Но потом смотрела на синекрылых. И ей хотелось остаться. Чуток. Ненадолго. Разбойник её подождёт, родители встретят, обнимут, а гильдия, если узнает, что же случилось, конечно, простит.
   "Удивительные создания" - она лежала, опёршись о локти, и наблюдала, как, сев в полукруг, синекрылые ловили каждое слово, каждое движение, каждый взгляд.
   "Не синекрылые, - поняла девушка, когда на занятиях стали появляться другие - с крыльями фиолетовых, красных, зеленых оттенков, - пестрокрылые - пожалуй, так будет правильнее".
   После занятий она беседовала, чаще  с Луы, и узнавала много чего интересного.
   Каждый пестрокрылый жил в собственном жилище, один или с верным другом - саммакой. Пестрокрылые очень любили саммак, и те отвечали взаимностью. Эти домашние саммаки несколько отличались от диких, особенно от вислоухих саммак Длиннолесья. Они были меньше, чуть грациознее, мало зевали, но смотрели в глаза хозяевам так, что те ни в чём не могли отказать. "Как плащеносцы, - подумала Первая, - или кошки, когда им чего-нибудь надо".
   Саммака к ней ластился, показывал брюшко, но только ты умилялась и хотела его приласкать, убегал и возвращался в конце их беседы.
   - У Вас прекрасные питомцы, - похвалила девушка, - может, люди тоже когда-нибудь приручат саммак.
   Луы помедлил, стараясь обдумать сказанное, но после кивнул, как она и учила.
   Первая встала и подошла к стене.
   - Прекрасный камень, - сказала она, проводя рукой по поверхности  - красивый, светится, да ещё и тёплый.
   - Это камень с гор, - ответил Луы, - он поглощает огонь небес, а потом отдает его нам.
   - Мы, люди, строим в основном из дерева.
   Луы, казалось, не понял сказанного. Или был удивлен.
   А может, разочарован.
   - Дерево... Лес...
   Пестрокрылый склонил голову набок.
   - Те деревья, что растут в Лесу с большой буквы, который мы называем Лесом зримых душ, - попыталась помочь ему Первая, - из них мы и строим. У вас же есть деревья, свои;?
   "Ну как же, - подумала девушка, -  есть же саммачки, есть плащеноски, шептуньи - значит, есть пестрокрылки. Ведь пестрокрылые шестилапы".
   - Мы, Лес - одно, - ответил Луы наконец, - Лес - часть Народа Холмов. Наши сёстры и матери. То, что вы назвали "деревья". Они живут в Лесу. Мы живем рядом. Мы - братья, они - сёстры.
   Первая пыталась понять.
   Её поразила мысль, даже скорее не мысль, озарение. Настолько элегантное, и в то же время такое громоздкое, что с трудом помещалось в сознании. "Неужели..." - подумала девушка.
   - Погоди, погоди...
   Она поняла, что же такого странного было в этом народе. Первая привыкла, что у других зримых душ, тем более шестилапов, выявить отличие между мужскими и женскими особями невозможно, если оно даже и есть. Кто-то ей говорил, что его и нет, этого отличия, что выносить потомство может любой, а самки, самцы - это всё про незримых. Прирученные людьми шестилапы не размножались, поэтому и смысл в этих поисках отпадал.
   Но пестрокрылые - это не просто животные. Это почти что люди. А значит, и жить они должны по-человечески. Чтобы и женщины, и мужчины. Все жили рядом.
   Так она думала. До этой минуты.
   Девушка открыла рот и долго смотрела на пестрокрылого.
   - У вас не так, - сказал тот, будто оправдываясь за свои объяснения, - у стриклов, у древоходцев не так. Братья и сёстры одно. Я прав?
   Девушка выдохнула:
   - Не совсем... Я женщина, я - сестра в вашем понимании. Дерево. Но различия между сёстрами, братьями небольшое. У нас. У вас, как я вижу, не так…
   Она закрыла глаза и постаралась расслабиться. Это давалось с трудом.
   Простая проводница, случайно, можно сказать, мимоходом, разгадала великую тайну, над которой бьются лучшие бездельники равнины. "В качестве бонуса" - как говорят проводники своим нанимателям.
   Самое смешное, что ответ то лежал на поверхности. Но его никто не мог подрбрать. Он просто не мог прийти в голову. Или казался безумным. Чем то вроде горячечного бреда. Но теперь этот ответ прозвучал из уст самого шестилапа.
   Словно сложилась мозаика, и многое стало понятно. В том числе, почему топтуны, прыгуны, плащеносцы не размножались в неволе. У молодых животных удаляли шишку, чтобы не бегали в Лес, чтобы потом, по прошествии нескольких дней, на их спине не вырастали кристаллы, из-за которых они отдавали душу. Но, отдавая душу, они отдавали и семя. Так поняла это Первая. И даже не стала спрашивать.
   Получалось, связь шестилапов с деревьями не просто выгодное сожительство - это одна семья. И если дерево - твоя мать, ты будешь защищать её до последнего и придёшь на помощь, когда угрожает опасность.
Отсюда и разъярённость саммак, если дерево рубят.
   - Луы. Люди этого не знают, - Первая словно просила прощения.
   - Понимаю. У вас не так.
   - Расскажи мне подробнее, - попросила девушка, - я хочу знать, как вы живёте, как общаетесь со своими сёстрами. Как воспитываете детей.
   - Расскажу. Мы должны многое знать друг о друге.
   И Луы рассказал.
   Он говорил о многом. Говорил, как братья общаются с сестрами, на каком языке. Этот язык немного другой, не тот, на котором братья общаются с братьями. Но Первая вряд ли его услышит. Быть может, услышат те, кого зовут слухачами.
   Он говорил, какое это сильное чувство - любовь двух частей единого целого, пестрокрылого и его избранницы. Насколько прекрасны их отношения. Пестрокрылый ждёт наступления ночи, а на его плечах прорастают кристаллы любви. И после того, как последний луч солнца коснётся земли, он входит в Лес, чтобы отдать свою душу и в одном последнем объятии воссоединиться с любимой.
   Избранные - так называют в народе тех, кого повязала любовь. Их дети - плод этой любви. В течении ночи они будут жить в колыбели, укрытые матерью от внешних невзгод. И, как только появится солнце, выйдут на свет.
   Братья, и сестры растут поначалу вместе, и те, и другие питаются одинаково, заползая в кармашки на спине пестрокрылых. Но в конце концов сёстры уходят в землю, и прорастают ростками, о которых нужно особо заботиться в течении первого дня.
   Луы рассказал старую и грустную историю. Прекрасную как сама жизнь. О том, как влюбились Он и Она, пестрокрылый и его избранница.
   Как долго они общались и ждали начала ночи. Но что-то случилось, пестрокрылый исчез - и больше уже не вернулся. Скорее всего погиб. Так все и поняли.
   Но она ждала. Ждала долго.
   Проносились дни и ночи, небеса зажигались и гасли.
   Она ждала.
   К ней приходили другие и предлагали любовь. Её окружали заботой. Ей рассказывали истории. Ей пели песни.
   Она ждала.
   Она ждала и надеялась, что наступит час, когда он вернется. И ради этого часа она жила.
   Пока однажды не услышала звук, долгий, протяжный.
   Это на крытой телеге везли её суженого, вернее, то, что от него осталось.
   Она поняла это сразу.
   Листья зашелестели, воспы слетели с гнёзд и стали носиться под кроной.
   Все ждали, что она скажет.
   Но не было слов, только молчание. Молчание давило и сползало на окружающих словно туман.
   Она не пережила этот день, и умерла ещё до наступления ночи.
   Луы замолчал.
   - Любовь всегда прекрасна, - ответила Первая, - но, отдавая душу, ты гибнешь. Неужели это ещё никого не останавливало?
   Собеседник казался озадаченным:
   - Вы можете удержать свою любовь?
   Девушка вздохнула:
   - Наверное, мы так не любим. У нас любовь - это разменная монета. Хотя бывают и исключения.
   Наверное, бывают.
 
   - Что там такое? - Искатель смотрел на дверь, у которой стоял Мутный и корчил гримасы.
   - Иди посмотри.
   Пытливый оторвал свою задницу и нехотя последовал совету.
   Мешка не было. Разорванные тряпки, разбросанные за дверью - вот всё, что осталось. Образцы тканей, кусочки органов валялись в хаотичном порядке по всей домовой территории вплоть до дороги. Над ними кружили мухи и твердотелки, они волновали ноздри и вызывали неприятные мысли.
   - Здесь был бегун. Или саммака, - заметил Мутный, - нет, пожалуй, всё же бегун. Саммаки так не свинячат.
   - Ну да, согласен… Ладно, пошли, продолжим свои изыскания.
  Мутный усмехнулся:
   - А это убрать ты не хочешь?
   - Зачем?
   - Как зачем? Ведь оно так и будет валяться.
   - Растащат подальше. Это называется - самоочищение. Пошли, - искатель смотрел на приятеля. Почти умоляюще.
   - Замечательные у вас порядки в общине. В Длиннолесье давно бы пришли и сказали "ай-ай".  Странно, что при всём при этом у вас в целом чисто. Вон домики какие аккуратные.
   - Потому что делаем то, что надо и на мелочи внимание не обращаем. А теперь давай в дом.
   - Совок. Дай мне совок… И метлу, - Мутный был непреклонен.
   - Пожалуйста, - Пытливый пожал плечами и снова зашёл в свой дом. Через минуту принёс всё, что нужно, - уберёшь, не уберёшь - жизнь от этого не изменится.
   - Если ты забросишь свои изуверские опыты, - парировал Мутный, - жизнь тоже от этого изменится не особо.
   - Не скажи. Я получаю огромное удовольствие. И оно вдохновляет меня… на опыты. Новые.
   - Изуверские?
   - Ну это как получится.
   Искатель принес мешок, но в нём оказалась дырка, и пока добирались до свалки, тот похудел в два раза. На свалке рылись собаки и прыгали вороны. Бегунов с острокрылами не было - у человеческого жилища редко попадались отходы незримых.
   - Соберём? - спросил Мутный.
   - Ладно, шкодник с тобой, - Пытливый вздохнул, - но знай, это вроде болезни - пытаться собрать весь мусор.
   - Тогда пыхчики - разносчики заразы.
   Пытливый молчал.
   - Не знаю, что и ответить, - сказал он наконец, - твоя взяла. Будем считать, ты уложил меня на лопатки. Своим остроумием.
   Он усмехнулся и стал помогать.
   Пришлось идти за мешком, но этот проверили.
   - Скоро мешков не останется. Куда я буду складывать образцы?
   - Я куплю тебе сколько надо. Вот только появятся деньги.
   - Ты будешь работать? Здесь?
   - Почему бы и нет. Жить в долг как то стыдно.
   - Тогда иди на кухню. Будешь мне помогать.
   Мутный пожал плечами:
   - Кухня так кухня. Согласен.
   - Отлично. Будешь следить, чтобы я в компот не положил чечевицу. Или наоборот.
   - Узнаю своего приятеля. Как же тебя ещё терпят?
   Теперь уже Пытливый пожал плечами:
   - Не знаю. Может, им нравятся гастрономические опыты.
   Друзья рассмеялись и уже весело закончили с уборкой.
   - Интересная у нас интермедия вышла, - сказал искатель, после того, как вернулись домой.
   - Да уж, - Мутный зевнул, - как однажды сказал Терпеливый, "в программе о ней ни слова". 

  Первая проклинала себя за то, что согласилась на такой безрассудный поступок. Она была во власти этих двух крылатых существ, полной и абсолютной. Она умоляла их быть аккуратнее, крепче держаться за хрупкую, как ей казалось, конструкцию, а также следить, чтобы она не сломалась. Точнее, не развалилась. Умоляла, конечно, не вслух, про себя. Но вслух она тоже кое о чём говорила, больше кричала, и в основном это было упоминание шкодников, чёрных и всякой нечистой братии. Громкое и нескончаемое.
   Волновала не только и не столько высота, сколько скорость. Уши закладывало. Тело продувало насквозь. И это не смотря на белую шкуру какого-то неизвестного животного, в которую её обернули.
   Летели в сторону гор. Летели давно. Но горы не приближались. Горы росли на глазах, становились мощнее, но оставались такими же недоступными, что на равнине, что на холмах, что у самого моря. Небеса пылали, и эта иллюминация только добавляла беспокойства.
   Да, прикрытых, да еще и предначертанных не трогает это сияние, но... как сказать - не трогает? Очень даже трогает. Не так сильно и разрушительно, как других, но не заметить его невозможно. Оно разрисовывает мысли, раскрашивает в одному ему нужных тонах.
   Из разговоров с пестрокрылыми она поняла, что у тех это вовсе не так. Сезон пылающих небес  - время подумать, осмыслить пройденное и построить планы на будущее. То есть, попросту, время отдыха. Когда ты остаёшься наедине со своими мыслями, наводишь в мыслях порядок и выкидываешь ненужное.
   Первая вспомнила слова Бесполезного о том, что во время пылающих он слышит какие-то звуки, и, наблюдая за свитой, она представляла, что те слышат тоже. Тогда всё вставало на место, и излишняя сосредоточенность Народа Холмов находила своё объяснение. Хотя, возможно, они такие всегда. Задумчивые и безупречные. А не болтливые и порочные, что можно сказать про её собственный народ. Трудно им будет общаться с людьми. Ну, кроме, пожалуй, отшельников Озёрного Края.
   Первая смотрела на землю.
   Земля приближалась.
   "Мы снижаемся, забери меня чёрный". Девушка как-то скукожилась, взяла ноги в руки и стала молиться.
   Но, к чести своих компаньонов, она не сломала ни одной своей косточки, ничего не ушибла. Её даже не вывернуло. Первая освободилась от пут, медленно, как будто суставы после полёта стали особенно хрупкими, и, довольная тем, что осталась цела, спрыгнула вниз.
   Они стояли на утёсе, широком, как плато Заводья, который выдавался вперёд и нависал, словно хищная птица над бесконечными холмами, раскрашенными в зелёные, а кое-где сине-фиолетовые цвета. Где-то там, ещё дальше, лежала равнина, далёкая, покрытая дымкой и населённая людьми.
    Как-то она спросила Пестрокрылых, почему они живут на холмах, ведь на равнине теплее, не дуют холодные ветра, и животный мир, как заметила девушка, более богат и разнообразен. Неужели из-за любви к полёту? Из-за того, чтобы встать на широком утёсе, и сразу расправить крылья? Она долго не понимала, что же пытается втолковать собеседник, но всё таки смысл дошел. У пестрокрылых свои страхи. Один она уже знала. Народ холмов боялся маару, бестелесную душу равнин. Вспоминая смерть топтуна, Первая их понимала. Но она понимала и то, что маара - не единственный страх, есть что-то ещё, что-то глубокое, но что - спросить не решалась. Люди тоже много чего боятся. Не маару, так черных ангелов, мифических существ, что прилетали с холмов. Как девушка не пыталась объяснить, кто это такие,  пестрокрылые так ничего и не поняли. Да она и сама перестала бояться, ведь находилась под лучшей защитой, которую можно придумать. Казалось, всё это собрание высоких красивых существ служит одной единственной цели - защитить маленькую потерявшуюся проводницу.
   Девушка скинула шкуру, и тотчас о том пожалела. Здесь дул холодный пронзающий ветер, и она не помнила, чтобы когда-нибудь ей было так холодно, ну разве что во время её первого и пока единственного полета.
   Одевшись обратно, Первая оглядела присутствующих.
   На утёсе находились существа с самой разной расцветкой крыльев - члены синей, зелёной, красной, фиолетовой стаи. Все четыре семьи Народа Холмов. Братья с братьями, каждая стая отдельно, это она заметила сверху, во время полёта.
   Однако чуть поодаль стояла странная группа, представители которой не имели какой-то особой расцветки крыльев, скорее, их крылья переливались всеми цветами пылающих небес.
   - Кто это? - спросила Первая у Луы.
   - Мы считаем ту стаю особой... Многоцветнокрылыми - кажется, так это звучит на вашем языке.
   - Многоцве... Язык можно сломать. Пусть будут...допустим... радужнокрылыми, - решила девушка, - это особая стая?
   - Они рождаются в каждой.  Началось это давно, до того, как люди пришли на равнину.
   "Надо же, мы опять возвращаемся к Острову”, - подумала Первая.
   И посмотрела в даль, далекую и близкую одновременно, туда, куда возвращались все её мысли. Голова кружилась, воспоминания распускались, словно цветы на деревьях, и девушку снова тянуло домой.
   - Вначале мы не понимали почему, - приятный голос Луы вернул её в настоящее, - но потом поняли, что это дар Бога. Каждый радужнокрылый - член ещё одной, пятой стаи. И после своего обучения отправляется к братьям. Они живут выше, у самых гор.
   - Это изгнание? - Первая смотрела на шкуры, которыми закрывали тела члены новой семьи.
   Луы задумался:
   - Да, было время. Когда-то мы отрекались от этого дара, - пестрокрылый склонил голову набок, как будто он вспоминал. Или как будто печалился, - нам стыдно, что было так. Но сейчас родиться радужнокрылым... - он не мог подобрать нужное слово.
   - Почётно?
   - Да, - Луы помолчал, потом добавил, - они другие. Днём почти не едят, им хватает и солнца. Парят в небе, не опускаясь на землю. Очень и очень долго. Понимают друг друга без слов. Мы это считали проклятием, теперь говорим - благословение.
   Гордые и замкнутые, а может, просто отстраненные, радужнокрылые стояли, сцепив трехпалые руки, и смотрели... нет, не на других, не на неё, как это делали представители одноцветных семей, а в небо, будто пытались впитать в себя каждый оттенок.
   "Зачем ты смотришь отстранённо
   Туда, в глубины океана?
   Ты просто маленькая шхуна,
   Тебя снесет в мгновенье ока", - вспомнила Первая.
   Здесь, на высоком утёсе, разыгрывалось очередное состязание пяти разнокрылых семей. Пестрокрылые соревновались в полёте, поражая друг друга красотой и сложностью фигур, которые рисовали в небе. "Как кузнецы, что соревнуются в замысловатости поделок" - подумала девушка, вспоминая праздник Возвращения. До Возвращения ещё далеко, почти пять долгих лет, и проводница взгрустнула.
   Каждый пытался показать что-то оригинальное, не столь изящное, сколь невозможное, что-то, что ещё никто не показывал. Ну, так она поняла.
    Быть может, таким образом пестрокрылые себя выражали. Так же, как люди во время своих состязаний. Поэтому, возможно, не всё потеряно, и два народа найдут общий язык.
   На Первую смотрели как на почетную гостью (тот же немигающий взгляд плащеносца), и её присутствие придавало состязанию какой-то особый, глубокий настрой. Во всяком случае, так казалось.
   Краснокрылый спикировал вниз, резко, на бешеной скорости, и стал притормаживать, почти у самой кромки утёса. Перевернувшись в воздухе, он снова поднялся вверх, только теперь вниз спиной. Замер в воздухе, быстро йдвигая крыльями, и, несколько раз крутанувшись, исчез, бросившись вниз. Однако потом появился, закручиваясь, словно волчок.
   Дошла очередь и до радужнокрылых. Девушка напряглась, ожидая увидеть нечто ошеломительное.
   Однако полёт членов гордой семьи не впечатлил. Совсем. Казалось, будто они не пытаются ничего показать, а просто летают. Да, высоко, да, красиво, но летают. В свое удовольствие. "Удивительная стая, - подумала девушка, - какие-то несостязательные".
    Первая начала уставать. От бесконечных пируэтов, самовыражений. Так иногда смотришь на очередные разборки мужчин, и хочется уйти, настолько они утомляют.
   - Долго это продлится? - спросила она.
   - Да, - Луы посмотрел на девушку.
   "Он понял, - подумала та, когда её стали пристегивать к уже знакомой конструкции, - хорошо, что не стал уточнять. Всё-таки пестрокрылые - это не люди".
   Вскоре она была дома.
   Какой-то саммака постоянно крутился поблизости. Молодой, а, может быть, зрелый - саммаки на холмах значительно мельче, и возраст угадывался с трудом. Она потрепала животное по бугоркам, провела рукой по спине. Саммака сделал брык и упал кверху брюшком. "Ты мой хороший" - девушка пожала каждую из шести поднявшихся лапок. Саммака застрекотал и выгнулся. "Совсем как кошка, - подумала Первая, - как же мы все похожи, зримые и незримые, маленькие и большие..."
   Она зевнула. Хотелось спать. Спать, спать, спать... Всё-таки первый полет в её жизни. Событие незабываемое, но, конечно, выматывающее.
   Около кровати Первая обнаружила ужин. И снова удивилась - откуда пестрокрылые знают их кухню? Ведь они же боятся равнины.
   Ситуация выглядела странной, таким же странным казалось и то, что она никому не задавала этот вопрос.
   "Здесь какая-то тайна, - подумала девушка, в то время как веки её тяжелели, - кто же я всё-таки - гостья или пленница?"

   - Сегодня ты приходил не один, - Пытливый выписывал очередную букву, стараясь не упустить каждый её изгиб, в то время как Мутный что-то считал.
   - Её зовут Быстрорукая. Она дочь Заговорённого, - гость перевернул страницу и стал считать дальше.
   - Ого, - удивился Пытливый, - самого Заговорённого. Она подалась в искатели? Или пришла за тобой?
   - Второе, - парень нахмурился. Тема разговора ему не нравилась, - а ты? - спросил он Пытливого, - у тебя-то кто есть?
   Парень вздохнул:
   - Да приходит одна, интересуется. На днях предложила уборку. Я сказал - не люблю, когда трогают вещи, потом не найдешь. Она - у тебя беспорядок. Я - какой беспорядок? Это порядок, понятный мне одному, всё лежит на местах. Вначале надулась, потом успокоилась. Вчера напросилась мне помогать.
   - На кухне?
   - Да.
   - Помогала?
   - Да больше тёрлась. Всё рядом и рядом. Не давала сосредоточиться. Я кухней почти и не занимался, только она. Иначе бы вообще всё смешал - и суп, и компот, и второе с колбасками.
   Мутный прицокнул.
   Он посмотрел на искателя, и произнёс, словно хотел объяснить что-то само собой разумеющееся, - да она уплыла в твои сети. Как говорят в Приморье. И, кажется, ты не отвечаешь взаимностью.
   - Я?? - Пытливый выдохнул. Громко, - да у меня от неё дыхание перехватывает. Я даже думать не могу. Когда она приходит, у меня все дела останавливаются. Она уходит, а я как в тумане. Какие-то нежданчики в голове. Всё прыгают, скачут. И снова собраться - не получается.
   - Ооо, - смех сотрясал тело Мутного, - да у тебя всё серьезно!
   Тут же затрясся Пытливый.
   Если бы кто-то в этот момент решил заглянуть к ним в окошко, он бы увидел, как двое молодых и с виду серьёзных людей склонились над старой рукописью и странно гогочут и лают. "Колдуны" - подумал бы он, - стражей на них не хватает”, и зашагал бы прочь, а то мало ли что, наведут ещё порчу.
   - Дааа, - Мутный утёр слезу, - рассмешил…
   - Да ладно тебе, - искатель тыкал на знаки и что-то считал, - 156... Это не звуки, скорее слоги... Ты подсчитал?
   - Подсчитываю.
   - Давай, - Пытливый нахмурил лоб, - если письмо слоговое,  скорее всего, вторая часть знака - гласная. Вторая часть сложного знака. А простые, не сложные знаки - слог, состоящий из одного только звука. Если следовать тайнописи древоведов.
   - Простые встречаются чаще, - заметил Мутный.
   - Ну если я прав, - Пытливый накручивал локон, - Самые распространенные буквы - гласные. Вторая часть сложных. Если они хоть немного похожи, мы правы.
   - Вот, - приятель отдал свой листок, - по простым. Пять страниц.
   - Достаточно. Теперь осталось подсчитать вторую часть сложных... Но на простые они не похожи, - продолжил он грустно, - ладно, я сам. Будем надеяться, что наш язык и язык дневника суть одно. Как "Приключения Листика".
   - Ага, - уловил Мутный, - зная, как читаются буквы, мы сможем прочесть и текст.
   - Да. Но схожесть поможет ещё и в другом. Если языки похожи, будет легче догадываться. Хотя бы по частоте, с которой буквы встречаются.
   - Не понял, - Мутный чесал затылок, - но верю тебе на слово.
   - Спасибо, - искатель сделал кислую мину, - но я и сам как саммака в воде... Слушай, Мутный, - спросил он вдруг, - так это, с дочерью Заговорённого, какие планы? Останетесь здесь?
   Тот покачал головой:
   - Нет, скорее всего, не останемся. Мы уезжаем.
   - Это она так решила?
   - Это мы так решили.
   - Жаль, - приятель вздохнул, - очень жаль.

  - Что за хрень? - Первая не заметила, как громко это сказала. Слава Обиженному, ни один пестрокрылый не понял - таким выражениям она не учила.
   Состояние было такое, как будто мимо неё пролетела стая из тысячи стриклов. Голова гудела, в уши забилась вата. "Даа, - подумала девушка, - развлекаются… ничего себе так развлекаются. В мире людей всё гораздо спокойнее. Хотя..." И она улыбнулась, представив, как изменились бы в лице пестрокрылые, увидев всё то непотребство, что вытворяют её сородичи. К примеру, на Возвращение.
   Девушка оглянулась.
   Зал Гармонии. Огромное полукруглое здание, такое высокое, что междуреченская звонница в сравнении с ним казалась частью какого-то детского городка. Подобно другим домам синей стаи, Зал Гармонии был сделан из того же лазоревого камня. Но размеры, конечно, внушительные, такого строения Первая раньше не видела.
   А внутри... Внутри это смотрелось ещё грандиознее.
   Огромное пространство, наполненное светом, который исходил отовсюду, со всех направлений. Многочисленные трубы разной длины, ширины, мутные, блестящие, всевозможных оттенков, подсчитать невозможно - все они покрывали широкую стену напротив, но было понятно, что в глубине этой самой стены, за узкими проходами, скрыто гораздо больше.
   Зал был наполнен жителями селения. Да что там селения - под сводами собралась вся Синяя стая. Это казалось, но, возможно, оно так и было. Пестрокрылые стояли за отдельными кафедрами, совсем как представители стражей во время своих взываний, и слушали музыку. Если можно назвать это музыкой - такое безобразное сочетание звуков девушка раньше не слышала.
   Во время концерта она скосилась на спутника, им был Луы, и поняла, как велика всё же пропасть между двумя народами. Этот взгляд. Так глядит плащеносец, нацеленный в бруму. Так смотрит Ходкий во время полёта.
   Звуки то резали слух, то стучали, будто из под земли, и однажды, когда наступила тишина (странная такая тишина - как будто где-то поблизости бродит стадо топтунов), она с надеждой спросила:
   - Всё?
   - Нет, - сказал пестрокрылый, так громко, что девушка вздрогнула. И в голове появилась догадка - музыка не прекращалась, музыка и теперь звучала в полную силу, поэтому-то Луы и крикнул, пытаясь перекричать. Так бывает во время праздника, когда бродячие музыканты выжимают из своих инструментов всё, на что те способны, и ты пытаешься говорить. А потом, по приходу домой, начинаешь хрипеть - настолько громко ты говорила.
    В который раз Первая убедилась - пестрокрылые слышат то, чего не слышат люди.
   Её слух терзали такие душераздирающие переходы, что теперь, выйдя из здания, девушка удивлялась, как это она способна о чём-то думать. Казалось, её расшили, а после зашили, заново. При этом всё старое вынули, а вставили новое, и к этому новому нужно привыкнуть. Хотелось плакать, кричать и биться в истерике одновременно.
   Среди выходящих она заметила Коэ;, старейшину Синей стаи. Хотя говорить “старейшина”, конечно, неправильно - у пестрокрылых не было правителей, в человеческом понимании слова. Дети слушались старших, ученики - учителей. И всё. Каждый из членов общины был равноудален от другого. Общество взаимного уважения - возможно, так будет правильно. Как это общество обходилось без твёрдой руки, без кнута, без пряника, без многочисленных гильдий, поддерживающих порядок, оставалось загадкой.
   Между двумя их народами пропасть, и этот ответ был единственным.
   Ну а Коэ просто старший, и только. Коэ помнил многое, многое знал, и мог рассказать значительно больше, чем кто-то другой.
   - Я хочу услышать, - обратилась к старшему Первая. Обычно так начинали разговор её ученики, - давайте где-нибудь поговорим.
   Синекрылый остановился и внимательно посмотрел ей в глаза. Взглядом плащеносца, который ожидает задание.
   - Я готов слушать, - Коэ говорил хорошо, без особого выговора. "Это не люди, - подумала Первая, - человек бы, скорее, сказал - "пройдёмте", "давайте присядем", возможно, они отошли бы в сторонку. Пестрокрылый остался стоять, где стоял, готовый ответить.
   - Мне не совсем понятно моё положение, - сказала она Коэ, и продолжила, выделяя каждое слово, - Вы. Меня. Похитили. Не пригласили, а именно похитили. Я первый человек, который у вас побывал. Почему же вы не спускались к людям, если знали, что мы живём на равнине?
   Собеседник задумался. Задумчивость вообще то была нормальным состоянием пестрокрылых.
   Девушка набирала воздух и медленно выдыхала, чтобы дождаться ответа.
   - Пророчество сбывается, - ответил Коэ, - порядок нарушен. Наступает ночь, а должен быть день. Небо темнеет, а должны быть пылающие. Господь говорил о спасении, и это спасение - вы, те, кого он привёл. Он просил вас принять, как братьев, когда придёт это время. И время пришло.
   - Пророчество, - задумалась девушка, стараясь повертеть это слово на языке, настолько оно было ёмким, - ну почему же вы раньше молчали? Почему не сказали сразу?
   Коэ скрестил свои руки:
   - Вы наша гостья. Мы не хотели Вас…
   - Беспокоить, - подсказала девушка старшему.
   Робость - пожалуй, еще одно качество Народа Холмов. Пестрокрылые боялись стать в тягость. И в то же время доставляли ей массу неудобств - взять хотя бы сегодняшнее представление.
   Девушка усмехнулась:
   - Вы удивительно любезны. Конечно, похищение - не ваша выдумка, конечно, так сказано в пророчестве.
   - Вы правы, - Коэ опустил свою голову (как это по-человечески, подумала Первая, не во всем же, забери меня чёрный, мы разные), - вы правы, - повторил он опять, - наши посланцы были в пути, когда обнаружили Вас. И это их собственное решение. От имени стаи хочу извиниться. Мы Вас отправим обратно, когда захотите, - старший смотрел ей в глаза, - что делать дальше, не знаю. Пророчество об этом молчит.
   - Тогда мне совсем ничего не понятно, - девушка помолчала, и после продолжила, выделяя каждое слово, - я - первая из людей, которая побывала у вас. Как вы узнали, что; мы едим? Как смогли, - она пошевелила пальцами, - приготовить?
   Коэ склонил голову набок. "Думает", - Первая фыркнула. В такой позе стояли её ученики, если пытались что-то понять. Так напрягался Луы в первые сутки знакомства.
   - Хранители, - произнес наконец пестрокрылый, - хранители знают все.

   В самом холмистом Лесу равнины, в самом отдалённом селении этого Леса, в одном из самых невзрачных домиков сидели двое.
   Сидели и оправдывали название места. Потому что они искали. Искали, но долго и тщетно.
   - Столько времени потрачено впустую, - Пытливый опустил свои руки, так, словно в каждой висело по гире, - моя догадка оказалась неверной. Получается, это совсем не догадка. Вторая часть сложного знака - не гласный. Но что? Вспомогательный знак? А первая часть? Согласный? Или, может быть, гласный? Что, забери меня чёрный, за слог? Это какое-то издевательство, вовсе не слог. Типа "ч - ел - ов - ек".
   Он громко выдохнул и попытался подняться. Быстро и непринуждённо. 
   Непринуждённо не получилось. Искатель рухнул обратно.
   Мутный учился писать, а заодно помогал. Теперь прятель старался переписать первую страницу, и попутно делил сложные знаки на составляющие.
   - Если ты запутался, распутывайся в обратном направлении, - предложил он искателю.
   - Вечно ты со своими поговорками. Хорошо. Отбросим последние рассуждения. Начнём с того, с чего начали, - парень взъерошил волосы.
   На противоположной стороне дороги, на маленькой, не по размерам скамье сидел Невинный. И что-то чертил, в небольшом карманном блокноте.
   - Давно он здесь? - спросил Пытливый у Мутного.
   - Кто?
   - Твой сокамерник.
   - Ааа, мой духовный брат, моя половинка, - Мутный слегка сдвинул брови, - пускай. Пока не уйду, будет сидеть. Такая работа…
   - Он помогал мне на кухне. Однажды. И постоянно жевал. Поэтому я беспокоюсь - как он там? Может, проголодался? - искатель расстроился. Конечно, картинно.
   - Ну вынеси что-нибудь, чтобы не мучился. Хотя ... пускай посидит. Голодать полезно. Саммака поголодает - тогда и бруму гоняет.
   - А твоя воительница? Она… как ей твоя половинка?
   - Быстрорукая ушла на охоту, - Мутный сказал как отрезал. Говорить о невесте ему не хотелось.
   - Ммм...даа, - Пытливый задумался, - начнём, сталбыть, заново. Так… Общее количество знаков 188. 32 простых. Гипотеза - звуки. 156 сложных, можно разделить на простые. Это важное замечание, - искатель поднял кверху палец, - потом. Знаки не похожи на наши. А если похожи, то только частично. Первая часть встречается чаще, вторая - реже. Итак…
   - Тяжелую задачу ты мне подкинул, - Мутный выписывал букву, - я и по-нашему то писать не научился.
   - Труден путь искателя, да сладок плод.
   - Терпеливый.
   - Да. Он любил поговорки, - искатель прошёл мимо клетки и открыл многодверчатый шкаф, - подымим?
   - У тебя есть?
   - А как же ж, - ответил Пытливый с явным приморским акцентом, - жить у холмов и не насобирать холмистых чадилок? Дружище, мне не надо пилить полравнины, чтобы покупать неизвестно что, неизвестно где, да еще втридорога. Вот, - он достал небольшую коробочку и протянул её гостю, - чистейший, собранный этими руками, - искатель раскрыл ладони.
   Мутный слегка улыбнулся.
   Открыв коробочку, он долго втягивал аромат, знакомый, терпкий, и даже прикрыл глаза, чтобы лучше впитать этот запах.
   - Более чистый, чем тот, которым дымили мы, в нашу последнюю встречу, - я, ты, Щербатый… - Пытливый нахмурился. Он вспомнил историю, услышанную от Мутного. Неужели это случилось? Неужели они никогда не собирутся втроём?
   - Давно не дымил, - глаза у Мутного стали красными и будто бы влажными. То ли от кропотливой работы, то ли от нахлынувших  воспоминаний, - заряжай.
   Искатель набил самокрутки, и стал утрамбовывать содержимое.
   - Тебе не страшно? - спросил его Мутный, когда они задымили.
   - Что именно?
   - Ходить на холмы. Говорят, там живут чёрные ангелы.
   - Ах, ангелы... - Пытливый закрыл глаза, затянулся и стал выдыхать колечко, - и ради этого лишать себя удовольствия? - приятель всем видом показывал, что получил удовольствие, - возможно, они существуют, возможно. Но днём их не видели. А значит, сидят по норам и не высовываются. А если кто высунется, у того спрашивают - "тебе не страшно?"
   Мутный пожал плечами:
   - Говорят, многие уходили на холмы, но никто не возвращался. Я не имею в виду собирателей, вроде тебя, я о тех, кто уходил далеко.
   - Были такие. Я слышал. Возможно, там и живут. Возможно, нашли себе Лес, и поселились. Я бы сказал тебе больше, но не могу, - Пытливый многозначительно пыхнул.
   К потолку поднимался дым, закручивался книзу, и, изогнувшись, убегал сквозь решётки окна. Дым уносил тяжёлые мысли, и эти мысли не волновали. Думать совсем не хотелось, да и не думалось…
   - Вот это я понимаю, - Мутный встал, пошатнулся, и посмотрел на искателя. Глазами, налитыми кровью, - как нам работать? Теперь?
   - А никак, - искатель уплыл, - сегодня отбой.
   - Уверен?
   - Уверен.
   - Можно я заберу листочек? - приятель смотрел на каракули, - хочу глянуть дома. Вдруг догадаюсь.
   - А забирай, - Пытливый вдохнул. И выдохнул, - вдруг догадаешься.
   Мутный забрал листочек, и медленно, какв полусне, проплыл мимо клетки, из которой глядели глаза. Так удивлённо, загадочно, как никогда ещё не глядели.
   - Всё говорит, говорит…
   - Я не слышу. Для меня он щебечет под настроение. Для тебя целый день, - Пытливый пожал плечами, - мы разные.
   Он посмотрел на Мутного, который остановился у зеркала и что-то разглядывал:
   - Любуешься? Хочешь увидеть цвет своих глаз?
   Тот не ответил.
   Он глядел на исписанный лист, точнее, его отражение, и шевелил губами. Безмолвно.
   А потом прочитал, медленно, растягивая слова, так, будто читал молитву:
   "Прошел целый месяц, как уплыл последний корабль. Никто не вернулся."

   Это было прекрасно.
   В рот будто вставили кляп из плотно спресованного воздуха, грудь придавило чем-то тяжелым, а в голове проносится вихрь, срывая остатки мыслей.
   Первую тошнило, крутило, вытряхивало, мышцы сводило судорогой, холод вползал под кожу (не смотря на меха, в которые её закрутили), но девушка просто вопила от счастья. Буквально.
   Не так, как тогда, в прошлый раз.
   Может, всё дело в скорости. Или в огромных белых горах, которые будто совсем уже близко, а ты летишь им навстречу, песчинкой, и - йе-хху! ба-бах! Ща как вдаришься в эту громаду!
   Тогда, в прошлый раз, было страшно, Первая ощущала себя потерянной. Маленькой девочкой, которую что-то несёт, а куда - непонятно. Теперь же полёт заставлял трепетать и в то же самое время смеяться. Да, маленькая, да, девочка, но, в конце то концов, это прекрасно, можно и потерпеть.
   А горы и впрямь необъятные.
   Где-то там, уголком сознания, девушка понимала, что это только кажется, что они близко, до них еще лететь и лететь, как до самого моря, а, может, и дальше, и эта безмерность её поражала.
   "Уфф" - Первая вздрогнула, когда они приземлились. Словно пьяная, освобождалась она от пут, и, словно обкуренная, смотрела на своего оруженосца. Всегда услужливый (хи-хи) Луы помогал ей спуститься.
   - Вот это полет. Тррр, - девушка затрещала, как плащеносец. Она произнесла это звонко и радостно, не смотря на то, что тело болело, голова кружилась, а воздуха было мало, - здесь тяжело дышать.
   - Это горы, - ответил Луы, - мы у подножия.
   - Горы? Мне то казалось, до гор далеко.
   - Это только начало гор. Горы больше равнины, и больше холмов.
   - Брр... Как тут холодно.
   Первая потопала, помахала руками, чтобы согреться, но вдруг поняла, что это плохая затея - она дышала, как загнанный саммака, и чуть не валилась с ног. “Дыхание не сбивай, не восстановишь”, - усвоила девушка.
   И огляделась.
   Здесь, в предгорьях, растительность отличалась от той, что росла на холмах, и уж тем более на равнине. Отличалась заметно. По большей части скудостью. Почва не везде покрывала землю, кое-где обнажались скалы. Куда ни глянь - всюду мох с какими-то усиками, которые колыхались под порывами ветра, маленькие ползущие растения с разрезанными листиками, крушинки… и всё. Не было даже тянучек. Что говорить о незримых растениях. Уже на холмах их становится меньше, в основном это злаки. Здесь же они исчезли.
   Крушинки какие-то странные - мелкие, полуоткрытые. Дома они закрывались сразу, как только ты появлялся, бывало, так плотно, что даже топтун бросал безнадёжное дело, и не решался вскрывать. Но если ты отходил, они обнажались, полностью. Здесь же крушинки не схлопывались, а если вокруг было тихо, не открывались. Они словно начали открываться, и замерли. Но почему? Возможно, от ветра, который то затихал, то подымался, холодный, резкий, порывистый.
    Чуть вдалеке разнообразия было больше - красные, синие, фиолетовые пятна. Видимо, где-то природа богаче. А может, это отблески небосвода играли на начищенных до блеска камнях. Играли на самом краю этого мира, где скалы дышали - и выдыхали живое.
   - Никто не пробовал перевалить через горы? - спросила Первая, скорей удивляясь вопросу, чем ожидая ответ.
   - Никто, - голос Луы поражал своей сухостью, - для нашего народа это невозможно, - он помолчал и добавил, - Ээф.
   - Ээф? Что за Ээф?
   - В горах, - Луы посмотрел на вершины.
   К нему присоединились другие.
   Вся синяя стая глядела в горы, словно застыла в молитве.
   - Там спит Ээф, - объяснил пестрокрылый. Низко и глухо. Почти прорычал, - Создатель мира.
   - Обиженный? Наш Обиженный - ваш Ээф?
   - Это он. Тот, кто послал вас сюда. Тот, кто привёл ваш народ.
   - Значит, Вы тоже верите в Остров, - девушка закуталась поплотнее, пытаясь укрыться от этого бесконечно холодного ветра, который искал лазейки в одежде - и находил, - если два народа верят в одно и то же, значит, . Вот только вы говорите - привёл, но у нас люди приходят, сами. А Обиженный как будто не при делах.
  Синекрылый молчал.
   - Каков он, Ээф? - спросила, зевая, девушка. Подозревая, что ей опишут высокого статного пестрокрылого с правильными чертами лица.
    Луы опустил свою голову. Потом произнес, словно взвешивал каждое слово:
   - Ээф большой и могучий. И длинный. Глаза Ээфа сверкают. Шерсть Ээфа блестит. Он летает легко и быстро, как длинноносик. Сейчас Ээф спит в горах, свернувшись у входа. Но скоро проснётся. И слушающие услышат.
   "Как неожиданно" - думала Первая. Когда она размышляла о Боге, то представляла сурового дядьку, который накажет. За шалости. Высокого, бородатого. Ты пошалишь, а он тебя - на! И накажет.
   Фантазия пестрокрылых её поразила. Но, может, они знают больше?
   Коэ, стоявший чуть поодаль, что-то сказал, обращаясь к собратьям. Девушка ничего не услышала, но то ли по трепетанию воздуха, то ли ногами, обутыми в мягкую обувь, она уловила, что сказано громко.
   - Хранители там, - обратился старейшина к девушке, махнув в сторону гор, словно напоминая, зачем они здесь.
   Стая отправилась по узенькой чуть заметной тропинке, уходящей к высокому тёмному камню. Крушинки втягивали лепесточки, мох пригибал свои усики, когда компания из пяти крылатых мужчин и одной потерявшейся девушки ступала по грунту, тревожа безмолвие, в котором твердотелки, и те не летали.
   За камнем оказался проём. Скорее, вход.
   Первая вздрогнула, ей стало страшно. Она никогда не входила в горы. Да, из каких-то полузабытых рассказов, пересказанных бабушкой во время их посиделок, обрывков книг, в том числе приключений того же Листика, она знала, что в горы можно войти. Что там живут большие лохматые существа вроде драконов и охраняют сокровища. Да что там драконы, говорят, рудокопы Заводья тоже бывают в пещерах.
   В пещерах. Она даже вспомнила это слово.
   Как много приключений выпадает на долю маленькой проводницы. Но это не так уж плохо. В конце концов, с ней рядом те, кого она понимает, кому доверила тело во время полета. Да, пестрокрылые - трусы, они не спустились к людям, похитили спящую девушку. Но девушка в целом и общем довольна, и даже… ну да, благодарна.
   Первая улыбнулась.
   В пещере было темно. Сполохи что-то ещё рисовали на стенах, у самого входа, но стая двигалась медленно, стараясь не оступиться. Только Коэ впереди чуть ускорился.
   - Он не боится? - спросила Первая у Луы.
   - Он слушает.
   - Слушает?
   - Слушает стены. Голосом. Здесь много поворотов.
   - Я ничего не слышу.
   - Да, - сказал Пестрокрылый, - возможно, что ты не слышишь.
   Первая не поняла, как это - слышать стены, но особо и не пыталась. Всё, что происходило в обществе высоких двуногих ангелов, невозможно понять до конца. Она и так знала многое. Столько, что всё это нужно собрать, уложить, осмыслить. И да поможет Обиженный, она когда-нибудь это сделает.
   Здесь было холодно, и темно, ветер дул в спину. "Ветер дует туда, где теплее, - думала Первая, - с холодных гор на прохладные холмы, с холмов на равнину, с равнины на море. Значит, там, впереди, тепло". Эта мысль, конечно же, согревала. Но ещё бы знать, далеко ли выход, долго ли красться в пещере.
   Впереди появилось пятно. По мере продвижения пятно расширялось, всё больше и больше -  и превратилось в проём. Или обрыв.
   Путники остановились.
   Коэ подошел к самому краю, прыгнул вперёд и... исчез.
   Потом исчезли другие.
   Первая растерялась.
   Её схватили и понесли.
   “Бог мой Обиженный”. Свет ударил в глаза, ноги лишились опоры и она поняла, что летит, в какую-то бездну, поддерживаемая с обоих сторон.
   "Долго ли нам ещё падать?" - подумала девушка, надеясь, что спутники расправят наконец свои крылья и мысленно умоляя об этом. Обиженного, Ээфа, да и самих её спутников.
   Наконец Коэ, а следом за ним и другие молитвы услышали, и стая словно по желобу влетела в ярко освещённое пространство, на сводах которого горели мириады светящихся точек. "Возможно, это и есть те самые звёзды, которые видел Листик. Возможно, он плыл под сводами гигантской пещеры, - у Первой перехватило дыхание, - а если так, то это не сказки. Значит, не сказки и всё остальное. Значит, и солнце может ходить по небу, куда ему вздумается". Девушка открыла рот, не в силах представить, какие бы это имело последствия.
   Вдалеке сверкали непонятные зелёные, красные, синие огоньки. Разбросанные повсюду. Словно пылающие небеса пробились в самое сердце гор, но застыли, не в силах вырваться. Каменный пол пещеры отражал идущее сверху сияние, как будто это вовсе не камни, будто это груды огранённых кристаллов, разбросанные в исполинском подземелье, спрятанные от посторонних глаз.
   Впереди, на достаточном отдалении девушка увидела радугу. Да, это была радуга, самая настоящая. Каменный пол обрывался вниз, и она появлялась за выступом, откуда глубоким раскатистым рокотом слышался шум падающей воды. Как после водяной мельницы, но во много, во много раз громче. Первая никогда не видела водопадов, только небольшие пороги, которых полно в Долине, Прихолмье или далеком Заводье, там, где несут свои воды быстрые реки. Водопады были чуть дальше, уже за Заводьем, где холмы резко превращались в предгорья, и можно было услышать рокот, похожий на топот тысячи топтунов. Первая не была в тех местах, но знала по рассказам, и если это хоть отдаленно походило на то, что она сейчас слышала, то не удивительно, с каким воодушевлением ей об этом рассказывали.
   В пещере было тепло. Не так, как на равнине, но гораздо теплее, чем перед входом. Волны тепла шли откуда-то снизу, и казалось, что если они спустятся, туда, за выступ, за которым шумела вода, ласковый ветер обнимет их так, будто они у моря.
   "Арраэхон! - крикнул Коэ, настолько громко и зычно, что мурашки пробежали по коже, - Арраэхон!"
   Раскатистый звук отразился под сводами, перекрывая шум водопада, потом зазвучал в отдалении, дальше и дальше...
   Коэ обернулся, сузив большие жёлтые глаза. Первая сузила тоже. Она настолько привыкла к мимике пестрокрылых, что это получалось непроизвольно, само собой. Как будто она улыбалась.
   Спутники перестали двигаться и слегка опустили головы. В воздухе замерло ожидание.
   Первая вглядывалась вперед, туда, за таинственный выступ, ожидая со всеми. Хотя и не знала чего.
   И услышала.
   Еще вдалеке, тихо-тихо.
   Как будто кузнец куёт гвозди. Слегка распрямляя металл. Бриньк-бриньк.
   И вот уже целая группа кузнецов стучит по металлу. Бриньк-бриньк.
   Из-за выступа показалось… яйцо. Сплюснутое, растянутое. Второе, третье, четвёртое... Яйца словно всплывали, одно за другим.
   И вот уже Первая насчитала четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать яиц.
   Существа были мелкие. Достаточно мелкие - если сравнить с людьми (и уж тем более с пестрокрылыми). Что-то размером с собаку. Из яйца выглядывала морда (назвать её лицом было сложно), узкая, будто у черепахи, сморщенная, с чёрными бусинками глаз. Морда кончалась тупым и подвижным концом, на котором угадывалось что-то похожее на рот. По бокам шли какие-то дыхальца. Дыхальца подымались и опускались, словно жабры у пойманной рыбы, брошенной в лодку. "Косматый оценил бы моё сравнение" - подумала Первая, чуть улыбнувшись.
   Вытянутое яйцеобразное тело поддерживало шесть достаточно длинных и тонких лап, хотя казалось, что лапы эти должны поломаться. Впрочем, наблюдая настоящих пауков, Первая всегда  удивлялась, как это они умудряются на таких тонких ножках поддерживать такое объёмное тело.
   Ещё две лапы торчали под мордой, в них существо что-то держало - что-то похожее на трость, сделанную из яркого серебристого металла. И вот концом этой трости оно и стучало о камни, издавая "бриньк-бриньк".
   Когда подошло последнее из существ, звук прекратился.
   - Арраэхон, - произнес незнакомец, тот, что стоял впереди, гораздо глуше и тише, чем это сделал Коэ.
   - Арраэхон, - повторили за ним пестрокрылые.
   Коэ подошел чуть ближе и что-то сказал.
   Быстро и непонятно. Процокал, пробулькал, причмокнул.
   Незнакомец втянул морду в яйцо, потом снова вытянул. И заговорил.
   Говорил он медленно, тихо, делая паузы. То булькал, то скрежетал. Недолго, и, как показалось Первой, по делу.
   Коэ обернулся:
   - Те, кого мы называем хранители, приветствуют Вас, - он внимательно посмотрел на девушку и снова сузил глаза. Но в этот раз слегка по-другому. "Натянуто, - подумала Первая, - так улыбаются, если вдруг нужно ответить улыбкой".
   И тоже сощурилась.
   - Скажи, что и я их приветствую. Спроси, откуда знают о нас. Где узнали, что мы едим и как справляем потребности.
   - Хранители знают всё, - Коэ повторил то, что говорил накануне. Так, что, возможно, только Первая его и услышала.
   Он повернулся к пришедшим и что-то сказал. Точнее, присвистнул. "Как мало слов, - подумала девушка, - вряд ли он передал мою просьбу".
   - Они наблюдают за вами. Они наблюдают за миром. Мир огромен, мы - это малая часть. Знать и хранить свои знания - самое важное в жизни, - продолжил Коэ после ответа незнакомца. Потом помедлил и тихо добавил, - потому они и хранители.
   - Пускай, - ответила Первая, - пускай будут хранители. Паучки. С палочками…

   “Прошел целый месяц, как уплыл последний корабль. Никто не вернулся. Они уже не вернутся, сказал отец, в темноте не возвращаются. Если небеса погасли, море потопит. Он сказал, это хорошо, что мы остались, а не уплыли.
   Боже, зачем ты это делаешь? Зачем убиваешь? Пастор сказал, что мы избранные, ведь нас ты оставил в живых, а остальные погибли. Но они-то в чем виноваты? Моя мама, моя сестренка, она же совсем кроха, она еще (неразб.) сисю (неразб.) никому не сделала зла. За что ты её убил? (неразб.)
   Лучше бы я уплыла на этом корабле (неразб.) утонула. Я не могу (неразб.) оставаться, слышать крики сожжённых. Это же те, кого мы любили (неразб.) огородились частоколом и не пускаем. Ты сжёг (неразб.) разум и они умирают.
   Так и будем (неразб.) темноте как крысы. (неразб.) сказал, что небо должно снова измениться, а нам надо выстоять. Пускай оно изменится. Пускай даже снова загориться солнце, я больше (неразб.) нормально спать. (неразб.) этим жить дальше.   
   Я буду писать дневник, чтобы не умереть от ужаса. (неразб.) используя лампу. Пусть отец меня убьет или пастор. Мне всё равно. Боже, на кого мы похожи? За что ты нас так?”
   Мутный перечитал написанное и замолчал.
   - Сожжённые. Где-то я это слышал, - сказал он, подумав.
  И вспомнил. Карету, путешествие, и ту, которую потерял. Навсегда.
   - Ну и как ты думаешь, кто они такие?  - спросил Пытливый. Он подошёл к окну и посмотрел на дорогу. Скамейка была пуста.
   - Тронутые?
   - Да, тронутые пылающими небесами, чей разум сожжён. Интересно... Люди уплыли. И не вернулись... А те, что остались на Острове, обезумели. Выжили только немногие. Избранные. То есть прикрытые... Небеса загорелись внезапно... А может, они и раньше пылали, но без последствий... И ещё темнота... Ах да, Терпеливый говорил, что на Острове нет зримых душ, а значит… а значит, и Ле;са... - искатель взъерошил волосы и радостно выдохнул, - это неописуемо. Ещё столько предстоит узнать...
   - Удивительный ты человек, - откликнулся приятель, - как ты можешь так радоваться? Где твоё сострадание?
   Пытливый нахмурился:
   - Ты прав. Но... - он постучал пальцем по рукописи, - если мы поймём, что написано здесь, то научимся и сострадать. Переживают тому, что понимают.
   Мутный усмехнулся:
   - Состраданию не учатся... Ладно, ты есть, какой есть. Таким и оставайся, - он посмотрел на страницу, - эти неразборчивые пятна - слёзы. Читать будет непросто.
   - Но оно того стоит! - Пытливый не оставлял своего ликования, - пошли, отметим.
   - Ну, выпить то я не прочь, - Мутный поднялся с кресла и поглядел на пушистика, - лучше бы ты его выпустил. Совсем извёлся, бедняга.
   - Это для тебя он извёлся. Для меня молчит, - Пытливый подсчитывал гирики, мелкие деньги равнины, - знаешь, дружище, иногда мне кажется, что ты - моя совесть. Уедешь - и я её потеряю.
   Он улыбнулся, как всегда криво, и начал завязывать плащ. Мутный накинул свой, и приятели вышли во двор.
   Минут через десять друзья сидели за длинным столом, сделанным из крепкой, как железо, древесины. “Саммачка”, - заметил Мутный.
   Кроме них, в помещении было пусто. За перегородкой суетился хозяин, чуть слышно напевая известную песенку ("мы опять, мы опять на холмы пошли гулять"), да где-то поблизости попыхивал пыхчик. Всё это создавало удачный шум, в котором приятно беседовать.
   Перед друзьями стояли кружки, наполненные не особо крепким пенистым напитком, очень популярным у жителей Прихолмья, и не встречавшимся больше нигде. Напиток варили с холмистых тянучек, чем, собственно, и определялась его оригинальность. На широкой тарелке лежало мясо, провяленое, но достаточно мягкое в самом начале ночи, да ещё смачные дольки каких-то засушенных фруктов. Друзья макали всё это в широкую чашку с кленовым сиропом и таким образом закусывали.
   - И всё-таки мы молодцы, - Пытливый сиял, медленно прихлёбывая из кружки, - ты; молодец.
   Мутный редко видел друга настолько довольным, ну разве что когда тот стащил  у Сипатого карту. Он и сам был доволен не часто. Вместе они составляли довольно угрюмую парочку, и только Щербатый спасал положение. Вечно улыбающийся Щербатый.
   - Молодец, - повторил искатель, - мне бы твою смекалку. Я бы сумел отгадать все загадки.
   - Нуу, - Мутный пожал плечами, - это случайно.
   - Не скромничай. Мы же не верим Его Мудрости Случаю. Мы верим в Господа Бога Обиженного. А у Господа Бога Обиженного случайностей не бывает.
   - Господь не играет в кости.
   - Вот-вот.
   - Только ты в него не веришь.
   Пытливый вздохнул:
   - Конечно, то, что мы прочитали, веры не добавляет.
   - Это точно. Выпьем.
   - Давай.
   Друзья выпили и закусили.
   - Я думал, почему это произошло, - Пытливый жевал своё мясо, - федь, фот сфотфи, фто фолуфяется, - он проживал до конца, и продолжил, - текст написан слева направо, а не справо налево, как пишем мы. Понимаешь? - Приятель покачал головой, - подумай, в каком случае так происходит.
   Мутный напрягся.
   - Понималка уже не работает.
   - Ладно. Скажу, - искатель сделал загадочное лицо и медленно, по слогам произнес, - кни-го-пе-ча-та-ни-е.
   - Хмм...
   - Пластины. На которых выбивают текст, - Пытливый прогулял свои пальцы по столешнице, - чтобы потом напечатать. На пластинах текст слева направо. Также, как в рукописи. Только в рукописи ещё и буквы объединены по слогам. Вот!
   - Хмм... - Мутный обдумывал сказанное, - Поймаешь хвост в темноте, вытянешь пыхчика.
   - Так я его вытянул, - искатель выдержал паузу, - знаешь пластины, медные, которые хранятся у стражей? С текстом, что выбивали, когда Обиженный был с людьми?
   - "Приключения Листика"?
   - Именно! Считают, что так выбивали текст, чтобы он лучше хранился, - Пытливый наклонился чуть ближе и таинственно произнёс, - так вот, это не просто текст. Это печатные доски.
   Мутный согласно кивнул:
   - Теперь понимаю. Если учиться читать и писать с этих пластин.
   - Которых много, - искатель раздвинул руки, - словно вся типография. Как так произошло, Обиженный знает. Но если с Острова перевезли только пластины, а книг не было, то это всё объясняет. Мы пишем справа налево, а раньше писали наоборот.
   - Выпьем за наши догадки, - Мутный придвинул кружку. Пытливый придвинул свою, - я всегда поражался твоей сообразительности.
   - Веришь не веришь, я сам поражён.
   Глаза заблестели.
   - Считай, что мы квиты. Я похвалил тебя, ты меня. Сегодня хороший день, - искатель взял кусок мяса и обмакнул в сиропе.
   - Хорошо, если так,  - согласился Мутный, - расскажи про холмы.
   - Да что там рассказывать, - искатель пощёлкал по кружке, - мы на холмах. Видишь речку, - он показал за окно, -  такой бурной нет даже в Долине. Прихолмье - Лес не равнинный. Частично.
   - Вот как? - Мутный нахмурился, - а что ты знаешь о сонхватах? Тех, что живут в долине.
   - А почему так вдруг? Ах да, - Пытливый вспомнил, - там же уснула твоя проводница. Ты не волнуйся. Сонхваты с карет не вытаскивают. На незримых они не охотятся. Да и в долину приходят на время случки, ну и ещё присмотреть. За плодами. Но охотятся - нет, не в долине. Точнее, не только в долине. Где ты встречал хищника, который устраивает засады в одном и том же месте? - искатель скорчил гримасу, - а что с проводницей... ну... может, проснулась. А если проснулась - ушла. Зачем ей сидеть? Чего ей ждать в этой корете?
   - А если она поняла, я имею в виду ту, другую, что книги нет, и вернулась? - Мутный казался подавленным.
   - Вариант, - Пытливый произнёс это просто, как будто они говорили о жизни каких-то жучков. "Вот за это я тебя одновременно и люблю и ненавижу" - подумал Мутный, и, чтобы сменить тему, сказал:
   - Давай продолжим о пластинах. Там, говорят, столько всего непонятного.
   - Пластины, - искатель задумался, - "Приключения Листика". Эта книга есть почти в каждой уважающей себя библиотеке. Но понять её непросто. Нет, она написана легко, типа твоих "сказок"...
   - О чём там написано?
   - Хм... - Пытливый задумался. "Дольше соображает, - усмехнулся приятель, - да и меня вроде как сносит. Видать, напиток наш крепче, чем кажется".
   - Там описано приключение какого-то парня, который отправился в плавание. Ну и вскользь, мимоходом говорится такое... такое… В гильдии стражей долго ломали голову, как это всё объяснить. Народ то просит объяснений.
   - Например.
   - Ну, например... Например, получается, что земля круглая. Не как вот это, - Пытливый потрогал тарелку, - как мяч. Что можно уплыть из одной её точки, и вернуться обратно.
   - Бесподобно, - Мутный присвистнул, - это же надо додуматься. Чего это Листик курил?
   - Да там не только Листик. Там целая компания, - Пытливый икнул, - Но утверждение безумное. И опровергнуть его не трудно.
   - Попробуй.
   - Нуу... Допустим, мы в Большом Приморье. И видим корабль. Допустим. Он уплывает всё дальше и дальше, - Пытливый чуть пригубил.
   - И что, плавали?
   - Плавали.
   - И что?
   - Ну, корабль, если земля круглая, должен исчезать. Ты же не видишь твердотелку, если она уползает за мяч.
   - Не вижу.
   - Так и корабль.
   - И что, только ради проверить плавали в море? Всё дальше и дальше?
   - А ты как думал? - искатель улыбнулся, - всё ждали когда исчезнет. А он не исчезает.
   - Даа. С этим не поспоришь.
   - Не поспоришь...
   - И что говорят по этому поводу стражи?
   - Они говорят, - Пытливый икнул, - они говорят, что корабль этот плавал вдоль берега. Море то круглое, - он начертил воображаемый круг, - всё оплывешь, и вернешься обратно.
   - Гениально.
   - А то. Это же стражи.
   - Выпьем, - Мутный поднял свою кружку.
   - Давай...
   - А я, - сказал Мутный, после того, как они выпили и закусили, - я слышал одну вещь.
   - Какую?
   - Я слышал про солнце. Будто оно падает и подымается, - он показал руками, - как мяч. Вверх-вниз, вверх- вниз. Но ме-едленно.
   - Есть такое, - Пытливый нахмурился, - если с землей все боль-мене понятно, то с солнцем... Пфф... - он покачал головой, - тут уже просто какая-то околесица... Представь солнце, - искатель развёл свои руки, - над головой. Везде. В Прихолмье, в Заводье. В одном и том же месте. Это как же оно далеко от нас, какое оно огромное. И вот всё это вот падает, - парень ударил ладонью, - а потом подымается, - он опустил свою челюсть, чем стал походить на рыбу, которую бросили в лодку.
   - Мысли. Есть какие-нибудь мысли? - Мутный глядел на искателя.
   - Мысли есть. В смысле мысли есть всегда, - Пытливый задумался, - но не сейчас.
   - Выпьем.
   - Давай.
   - Даа, - протянул Пытливый, когда они снова выпили и закусили, - чего-то не хватает.
   - Чего?
   - Вернее, кого... Где твой сокамерник? - он показал на окно, - сегодня его не видно.
   - Сокамерник... Невинный? Так его и не будет. У него дела, - приятель вздохнул, - быть может, мне доверяют. Уже.
   Из-за перегородки показался хозяин. Он подошел к пыхчику, сгрёб в охапку и вынес за дверь. Пыхчик легонечко пискнул, но сопротивляться не стал.
   Теперь только чавканье раздавалось в харчевне, перемежаемое голосом двух собутыльников.
   - Пора, - сказал Мутный, вставая, когда неожиданно отворилась дверь, - за мной пришли.
   Пытливый обернулся и остолбенел.
   В светлом проёме стояла женщина. В высоких сапогах, коротком, но плотном плаще, талия схвачена поясом с длинными ножнами. Вдоль плеч рассыпались волосы, губы манили, глаза... Глаза заставили задержаться.
   Он уже видел пассию друга. Но сейчас, но сегодня, в этой харчевне, в дорожном наряде она выглядела божественно.
   Девушка улыбнулась и взяла под руку жениха, которому и вправду не мешала поддержка.
   - Пытливый - Быстрорукая, Быстрорукая - Пытливый, - пробубнел жених, показывая руками то на одного, то на другую.
   - Мы уже знакомы, - сказала девушка ("божественно!").
   - Знакомы, - искатель поднялся. Парочка вышла за дверь, а он всё смотрел, размышляя.
   "Не надо так пить, - заметил он наконец, - а то можно совсем потерять... Чего потерять? Рассудок... И всё-таки, чем она его зацепила? Нет, конечно же нет  - чем он её зацепил?"
   Пытливый вышел во двор.
   Спустившись к реке, он долго смотрел на течение, присев на корточки и пуская случайные камушки.
   Потом окунул лицо, и держал, держал. Пока не стал задыхаться.
   И так несколько раз.
   Слегка протрезвев, искатель поднялся. “Как хорошо, - думал он, - я даже смогу поработать. Впереди ещё столько всего интересного".
   До дома он шёл уже твердо.
   Дверь была нараспашку.
   "Да я её, наверное, не закрывал. Сейчас приду, лягу, послю, там, часок - и за работу".
   Пытливый услышал шаги.
   - Вы? - парень не удивился, увидев старейшину. Он удивился тому, что тот держал рукопись, сунув под правую руку, - я ещё не закончил.
   - Не скромничай. Невинный всё рассказал. Считай, это первое задание Ордена, и ты его выполнил, - Лобастый хотел проскользнуть.
   - Зачем вы её забираете?! - Пытливый встал перед дверью. Он не мог даже представить, что больше её не прочтет, ни строчки. Что никогда не узнает, что же случилось на Острове.
   Старейшина встал совсем близко.
   - Во имя Ордена, замолчи. Эта книга бесценна. Её прочитают старшие. И только они решат, что делать дальше.
   - Эту книгу должен прочесть каждый. Во имя истины.
   - Истина может быть открыта только тем, кто встал на путь истины. Первое правило.
   - Тогда я выйду из Ордена.
   - Из ордена выйти нельзя, - Лобастый оскалился, - как же ты это не понял.
   - Я имею право первым её прочитать! - Пытливый вцепился в книгу.
   Старик увернулся и зло посмотрел в глаза.
   - Ошибаешься, - процедил он сквозь зубы, - зря ты пришел. Сидел бы в харчевне...
   Острая жгучая боль вспыхнула где-то в боку и разлилась горячим сиропом.
   Искатель стал падать. Всё дальше, и дальше…
   Пока не упал.

   Первая стояла перед собравшимися, и ощущала себя персонажем самого старого и самого странного произведения. Он тоже стоял на корме корабля, который отправлялся в дальние страны, и прощался с родными. В те времена в море ещё не водились чудовища, типа бивнебоев, да и корабли были более устойчивы, то ли от того, что не дули такие сильные ветра, то ли просто строили лучше. А значит, и плавали дальше, туда, куда теперь не доплыть.
   Книга настолько древняя, что даже стражи о ней говорят и приводят как лучшее доказательство того, что зримые души были созданы после незримые. Всё потому, что в книге нет ни одного упоминания зримых. Зато есть совсем уже необыкновенные животные, типа огромных огнедышащих ящериц или здоровенных косматых чудовищ, похожих на кошек или собак, но крупнее, гораздо крупнее. Возможно, они до сих пор существуют в далёких краях, куда отправился Листик (так звали героя), возможно, эти земли лежат по ту сторону моря. А если море огромно, если оно необъятно, как утверждал Терпеливый, то теперь туда не доплыть.
   В книге происходили и другие, совсем уже странные вещи. К примеру, дни и ночи сменялись часто, почти как сутки - ночью ты спал, днём работал. Солнце не просто светило в небе, солнце по небу гуляло. И если с первым могли согласиться - для незримых это комфортно, даже желательно, то второе вводило в ступор. “Неисповедимы пути Обиженного”, - отвечали обычно стражи и заводили глаза.
   Но книга читалась легко. Будучи девочкой, Первая часто её доставала, из большой папиной библиотеки, и пожирала, буквально, глазами, начиная читать, уже не могла оторваться.
   И вот теперь, отправляясь к себе на равнину, она преставляла себя героем, покидающим гавань.
   "Перед тем, как корабль унесёт меня в неизвестность, позволь поймать твой последний взгляд, самый лучший взгляд во вселенной. Пускай останется в моем сердце. И когда я вернусь, спустя много лет, старый, больной, я узнаю тебя по этому взгляду".
   И хотя не было и сотой доли того расставания, которое испытывал герой, девушка вспомнила эти строки, и где-то в глазу появилась слезинка.
   “Трусы, - думала Первая, - довольные трусы. Радуются, что исполнили волю Бога. А я отдувайся как знаешь - рассказывай своим соплеменникам сказки про высоких крылатых существ, которые строят жилища”
    Девушка усмехнулась.
   - Самим то спуститься никак?
   Коэ промолчал. Он опустил свою голову и задумался.
   - Мы не живем на равнинах, - ответил Луы.
   - Если вы так боитесь маару…
   - Мы не живем на равнинах, - повторил пестрокрылый. И сузил глаза, чтобы она не обиделась.
   - Слышала, - девушка глубоко и протяжно вздохнула, - вы - на холмах, мы - на равнине. И не сойдёмся. Как Быстрая с Длинной, - Первая вспомнила реки.
   - Люди живу;т на холмах, - заметил Луы, - у самых гор.
   - Да? - задумалась девушка, - что-то не слышала. Далеко?
   Пестрокрылый показал куда-то рукой.
   - Там Прихолмье. Оно почти на холмах.
   - Нет, ближе.
   - Хмм, - девушка вскинула бровь, - интересно. Что же вы с них то не начали? Не надо бы было спускаться.
   - Их мало. Ночью они не выходят из Леса.
   - А нас много. И мы выходим, - Первая усмехнулась, - ну да... ну да... Вот скажи мне, друг пестрокрылый, эти ваши паучки, - она улыбнулась, зная, что её собеседник не поймёт этого слова, - эти хранители, они-то чего не выходят? Так много знают о нас, а не выходят.
   Коэ посмотрел на Луы, потом на Первую:
   - Хранителям солнце вредит, - сказал он, подумав, - но, думаю, хранители встречались с вашим народом, часто встречались.
   - С теми, что на холмах?
   - С теми, что в пещерах.
   - Понятно, - ответила девушка, хотя ничего не поняла. Откуда люди в пещерах? На холмах то понятно, были истории, когда кто-нибудь уходил на холмы, а после не возвращался. Но пещеры...
   - Хранители - древний и мудрый народ, - продолжил Коэ, как будто рассказывал лекцию, - мы многому у них научились. Они знают нас. Они знают вас. Они знают мир. Они знают другие миры.
   - Довольно, - отрезала Первая, - моя голова сейчас лопнет, - шучу, - объяснила она, когда пестрокрылый встревожился, - я много чего услышала, много увидела, и хочу отдохнуть... Иначе я стану хранителем, - проговорила она вполголоса, с интересом смотря на Коэ.
   "Так я и думала, - заметила девушка, - шуток не понимают".
   Но, несмотря на это, было в них что-то. Что-то такое. Достоинство, прямота, может быть, честность. Что-то, что её зацепило. И расставаться было действительно грустно, недаром же вспомнила Листика. "Я вернусь. Не скоро, потом, но вернусь" - пообещала девушка, пообещала себе. Она чувствовала, что так думают и другие, и Луы, и Коэ, и каждый из этих высоких крылатых мужчин.
   - Жалко, - сказал Луы, - нам всем очень жалко, что вы не слышите нас, - он соединил свои руки, и, помолчав мгновенье, добавил, - есть многое, что мы бы могли рассказать, но только на языке Народа. Если бы был у вас кто-то, кто может услышать. Кто-то, кто может понять наш язык.
   - Кто-то, - в ответ повторила девушка. Откуда-то  дунул ветер и расстрепал её волосы, - я знаю такого человека.

   В небе носились ласточки и ловили не расторопных насекомых. Пахло слежалой травой после привала, сочной, еще молодой крапивой, только что зацветшей акацией... Запахов было много.
   - Здесь всё по другому, - Щербатый откусил травинку и начал жевать,- солнце бродит по небу, поднимается и падает, когда поднимается - наступает день, когда падает - ночь. Ночью всегда темно, можно спать с открытыми окнами. Люди, да и другие незримые так и делают - спят по ночам и просыпаются днём.
   - А зримые, как они живут по ночам? - Пытливый сидел, обхватив свои ноги. Яркое, даже слишком яркое солнце щипало глаза, и он не смотрел в его сторону. Стояло оно не над головой, как обычно, а чуточку ниже, и эта деталь настораживала - казалось, ещё немного, и упадет. За то время, что они разговаривали, солнце немного подвинулось, но, это, возможно, казалось.
   - Зримые? - Щербатый улыбнулся. Его широкая немного беззубая улыбка всегда дарила хорошее настроение, и Пытливый улыбнулся в ответ, - не, не встречал.
   - Ты шутишь? - Пытливый внимательно поглядел на приятеля.
  Тот покачал головой.
   - Это Остров?
  Щербатый пожал плечами:
   - Не думаю. Возможно, это Лучший край. То место, куда мы попадаем после смерти.
   Пытливый усмехнулся:
   - Тогда это Остров. Так говорят Стражи... Мы умерли? - спросил он приятеля.
   - Да, - Щербатый лег на траву и заложил руки за голову, травинка торчала у него изо рта, - мы умерли... Тебя  убили?
   - Ну если мы умерли, значит, убили, - ответил Пытливый. Громко и  весело.
   - Ага, - Щербатый смотрел на солнце и щурил глаза, - и мы опять встретились. Разве что Мутного не хватает.
   - Появится, - искатель произнес это буднично, мимоходом,  и приятель опять улыбнулся,- осталось чуток подождать... Мутный! - он закричал, растерянно глядя вокруг, как будто искал, - Мутный!
   Щербатый улыбался и весело покачивал головой.
   - Мутный!
   - Я здесь, - ответил голос, далёкий и близкий. Одновременно. Поляна, на которой они лежали, вдруг задрожала, Щербатый исчез, а вместе с ним солнце, цветы, деревья и насекомые…
   Пытливый открыл глаза. Белокурые волосы, шрам над правым глазом, лицо, задумчивое и внимательное одновременно.
   - Это ты? - спросил он чуть слышно. Во рту пересохло. В груди что-то ныло и не давало подняться.
   - Я, - ответил приятель. В глубоких словно озёра глазах играл огонёк.
   - Это был сон,- искатель сказал это тихо, и будто разочарованно, - знаешь, я видел Щербатого.
   Мутный кивнул:
   - Ты жив, это главное. Тот, кто тебя ударил, видно, спешил - нож только скользнул, по ребрам, и важного не задел… Лекари здесь хорошие, возможно, одни из лучших.
   - Где Лобастый?- искатель опёрся на локоть, - где книга?
   - Так это он? Лобастый? Мы так и подумали. Когда это случилось, Лобастый сбежал, - парень пожал плечами, - но знаешь, убежать убежал, да убежать не получится. От Быстрорукой не скроешься, - и усмехнулся, - как не пытайся.
   - А книга? Книга?
   - Ну, если её здесь нет, - Мутный искал глазами, - значит, она у него. Но ты не волнуйся, Быстрорукая - дочь самого Заговорённого. И не вставай, лежи, я о тебе позабочусь, - приятель помог улечься и укрыл одеялом.
   - Но вы уезжаете.
   - Мы никуда не уедем. Пока не поправишься.
   - Спасибо,- Пытливый пожал запястье.
   - Как неожиданно с твоей стороны,- Мутный пожал в ответ.
   "Никогда не упустит возможности поиздеваться"- подумал Пытливый и попытался изобразить улыбку.
   Получилось не очень.
   Дверь скрипнула, и он повернулся на звук.
   На пороге стояла девушка. Грустная, растерянная и немного испуганная.
   Искатель хотел было забыться и уйти в спокойный ненавязчивый сон, но Мутный его опередил:
   - Очнулся, - сказал он вошедшей и, снова взял приятеля за руку, - я пойду. Надо заняться… не важно. А ты не теряйся, и, пожалуйста, -  он наклонился чуть ближе и тихо добавил,- будь немного повежливее.
   Потом поднялся, оставил какой-то сверток, и, пройдя мимо девушки, вышел.
   "Вот гад" - подумал Пытливый. Но улыбнулся.

   Косматый прищурил глаза. Что то носилось, возле тянучек, у самой дороги. Что это - свора саммак или собачья стая? Небеса над головой постоянно меняли цвет и даже с таким зрением как у него было трудно увидеть детали. А видел он хорошо, недаром когда то его звали Зоркий. Когда то он был впередсмотрящим на одном из самых быстроходных кораблей Приморья. Пока не случилось несчастье. Тогда он стал капитаном и спас полуобезумевший экипаж. Но на Посту уже жил человек с таким именем, и первое имя, которым Косматого звали ещё до того, как попал на корабль, стало единственным.
   Парень зевнул.
   Проделать такой долгий путь и почти сразу попасть в наблюдающие. Зря согласился, надо было выспаться. "Эх, бивнебой меня протащи, - Косматый взлохматил волосы, - высплюсь. Вот подежурю, рухну на койку, и - спать." 
   Он посмотрел на листопадную рощу - в основном березы, но есть также клёны, ольха и другие. Нежные листики, как всегда в это время.
   Скоро небо погаснет, и они опадут. Зато в темноте можно будет собрать сок деревьев - берёзы, клёна, варить сироп. Не такой сладкий, как у тянучек, но более питательный и без ненужных последствий. Хотя сироп тянучек такая вещь - если однажды попробовал и полюбил, уже не разлюбишь. И будет крутить живот всю твою жизнь. 
   Но шкод его знает, погаснут ли небеса, с природой творится неладное.
   Собако-самаки продолжали носиться, в небе кружили два плащеносца и делили добычу.
   Странно. Вот чтобы плащеносец отбирал пойманного бруму или там носатика у бегуна или другого хищника - такое он видел - случай не редкий. Но чтобы два плащеносца что то не поделили. В полёте…
   Косматый прищурился.
   Плащеносцы летели на Пост.
   "Заряди в меня гарпун,- Косматый вгляделся в тени, - да они не дерутся, они несут, вдвоём. Что же они несут?" Он нахмурился, а когда разобрался, то открыл от изумления рот и заморгал, не веря глазам. "Это никакие не плащеносцы. И это не чёрные, порази меня бой, - те не летают в пылающие. Но кто тогда, кто?!"
   Когда же он разглядел добычу, которую несли эти двое, то просто застыл, не в силах о чём-то думать. Да, это был человек, и человек был привязан к какой-то конструкции, которую неизвестнокто держали в передних лапах.
   Они уже подлетели к самым воротам Поста, стали снижаться, и надо было спуститься, звать остальных, а Косматый стоял и стоял, не в силах пошевелиться.
   "Порази меня восп, - на лице просияла улыбка, - и убей меня черный!" Он закричал, и этот крик услышали все, кто находился внизу. Кто-то бежал к воротам, отдавал команды, а он всё глядел и глядел, как непонятные двуногие существа не торопясь разбирают доски и бережно отвязывают девушку. Наконец он не выдержал и начал спускаться, сломя голову, перелетая через ступени, думая об одном - сегодня праздник, сегодня у них объявилась та, которую ждали, та, о которой переживали и о которой молились. Самая отвязная девчонка на этом Посту, дочь Искушённого - Первая!
   - Йоххууу! - кричала девушка, и махала рукой на спутников, - смотрите, и не говорите, что вы не видели! Смотрите, пока они здесь!
   - Дочка! -  крикнула мать, и побежала в объятия, - доченька...
   - Ма, - та закрыла глаза и заплакала,- прости меня, ма...
   Косматый пустил слезу. Всё это было похоже на сказку, волшебную, со счастливым концом. Он посмотрел на неведомых ангелов, что стояли там, за воротами и глядели на людей своими большими прищуренными глазами - и прищурился в ответ. "Плащеносцы,- подумал он, - или кто вы такие, спасибо".   
   Подошла его очередь обниматься, и скоро все, кто хотел, получили свои обнимашки.
   Все, кроме одного.
   Он вышел из дома. Медленной и какой то хромой походкой.
   - Па! - кинулась Первая, - мне столько нужно тебе рассказать…
   - Стрекляточка,- отец запустил в её волосы руки, - расскажешь, обязательно расскажешь. Всё мне расскажешь… Договорились?
   - Договорились.

   Ночью дожди случаются реже. Да и выпадают в основном мелкие, моросящие. Больше всего в сезоне пылающих. Но если начнутся, то льёт и льёт, и сложно угадать, когда этот дождь закончится, и уже не помнишь, когда начался.
   Такой затяжной накрапывающий дождик действует на нервы. Крушинки, кубышки схлопываются, тянучки прижимают листочки, даже животные, которые по ночам живут на равнине, уходят в Лес.
   В Лесу более сухо.
   Хотя вода всё равно просочится. Что-то уйдет по стволам, а часть этого бесконечного потока найдет свою дырочку, и будет лить, лить, лить... Будто из прохудившейся крыши. Но если избегать таких дырочек, можно остаться сухим.
   На равнине ничто не спасает.
   Проехав от Долины, точнее, пролетев на недовольном прыгуне, Первая промокла насквозь. Теперь, покинув равнину, она уже не дрожала, а когда добралась до самого дальнего и самого странного селения Прихолмья, так и вовсе согрелась. В Лесу было влажно, но в Лесу было тепло.
   Под ногами хлюпала грязь, и пока девушка отводила наконец успокоившегося прыгуна к загону, который в такую погоду походил на большую огороженную лужу, два раза чуть не упала. "Будь аккуратной, - сказала она себе, - а то испортишь свидание".
   Ходкий кружил, готовый отправиться куда угодно, под какой угодно дождь, чтобы доставить какое угодно послание.
   - Спасибо, - Первая потрепала его по загривку, когда тот опустился и обхватил её шею своими мягкими немного пушистыми крыльями. При этом прищурился (прямо как пестрокрылые), и коснулся кончика носа, - ты самый верный ангел на свете.
   Ходкий отлетел, потом поднялся, открыв свой рот, будто пытаясь что-то сказать, и девушка вдруг поняла, что он и вправду что-то сказал, только она не слышит, как не слышала пестрокрылых. Она многое узнала об ангелах, побывав у Народа Холмов.
   Что если бы у людей были такие же братья, похожие на них, как похожи пестрокрылые и плащеносцы. Что если бы они улыбались, смеялись, грустили, как человек.
   Но у Обиженного не хватило воображения.
   Первая села камень (к счастью, он оказался сухим) и на минуту задумалась. Потом расстегнула сумку, достала бумагу, небольшой карандаш, и стала писать.
   Дописав, она просунула бумагу в конверт, и позвала Ходкого.
   - Мне жалко, мой друг. Мы так давно не виделись, а уже приходится расставаться. Но ты должен доставить это на Пост, - Первая чуть прищурилась и вложила конверт в кармашек на правом боку. Кармашки были у многих зримых - в конце ночи и в самом начале дня в них подрастало потомство. Но у плащеносцев, живших с людьми, потомство не появлялось - в кармашки ложили письма.
   - Лети, - Первая вскинула руки, и Ходкий поднялся.
   Потом встала и осторожно пошла по дороге.
   Здешние дома заметно отличались от тех, что она видела в Длиннолесье, Междуречье или других центральных Лесах. Их фасады не украшали узоры, на них не стояли башенки с маленькими уютными беседками, они были сколочены просто и надёжно. Этот стиль Первой нравился, впрочем, ей вспомнился Пост - на Посту не любили излишеств.
   На Посту... Что на Посту? Наверное, думают, что она поехала к стражам, ведь это и было целью её визита в Прихолмье. Письмо от отца и текст, что диктовал пестрокрылый. Трусы. Какого труда ей стоило уговорить их спуститься к людям, сколько усилий она потратила, пока преодолела всё это тягучее сопротивление, с долгими размышлениями, со взвешенным и осторожным подходом. Она повторяла, что люди не такие, что на равнине никто не поверит ей на слово. Они молчали. И думали, думали, думали...
   Проводница вздохнула.
   Пойдёт она к стражам, пойдёт обязательно. Но не сейчас. Но потом. После. После того, как встретит его. Встретит, и не отпустит.
   У неё было время подумать, оттуда, с холмов, отстранившись от сиюминутных дел, со стороны наблюдая за тем, что любила, за что держалась, пересматривая всё, что оставила на равнине. Теперь Первая знала, чего она хочет. И в центре желаний был он - угрюмый и довольно странный человек, с красивыми светлыми волосами и шрамом над правым глазом.
   Девушка улыбнулась.
   Она подошла к самому крайнему дому и постучала. "Войдите" -  сказали внутри.
   Дверь отворилась. Сама.
   "Чудеса" - подумала Первая. Но удивляться уже не могла. И не хотела.
   Внутри было просто, как и снаружи, только неведомые механизмы тянулись вдоль потолка. Что-то похожее она видела и в Долине, но не в жилище, а в ремесленной мастерской, которых там много, почти как торговых лавочек в Междуречье. Невысокая просто одетая женщина лет сорока с волосами, собранными в узел и большими (непомерно большими) очками неспешно проплыла навстречу.
   - Добрых суток, - сказала женщина, медленно и вальяжно, словно время остановилось и можно уже не спешить.
   - Суток, - ответила Первая, - я хочу найти человека. Он ехал сюда с Терпеливым, Его зовут ... Бесполезный, - она покраснела, представив, каким ужасным и глупым именем одарила возлюленного,- но, возможно, его зовут по другому...
   Женщина внимательно изучала вошедшую. Подавляя спокойствием.
   - Был такой,- сказала она после паузы, которую вставила, чтобы добавить сказанному ровно отмеренное количество весомости,- приехал от Терпеливого, назывался Бесполезным. Потом оказался Мутным.
   - Светлые волосы, - продолжила Первая. Внутри колотилось, как будто кто-то стучал.
   - Светлые волосы, -  подтвердила хозяйка, все также вальяжно.
   - Шрам над правым глазом.
   - Да, помню, был шрам. Над глазом. Думаю, правым.
   - Почему - был? - Первая чуть не кричала.
   - Потому что они уехали. Только вчера, кажется.
   - Кто - они?
   - Он и его невеста. По-моему, в Длиннолесье...
   Как будто ткань разорвалась перед глазами, в груди что-то съёжилось...
   Первая не помнила, как вышла на улицу. Не попрощавшись, не закрыв дверь.
   Было уже не важно. Уже ничего не было важно.
   "И поделом. Ты просто привыкла, что все уделяют внимание. Привыкла, что всё тебе падает в руки. Считаешь себя богиней. Казнишь, милуешь. А на деле - избалованный ребенок. Кто дал тебе право убивать тех несчастных, кто дал тебе право решать, кому жить? Надумала, что он тебя любит. Потому что ты такая неотразимая."
    Нетвердой ковыляющей походкой добралась Первая до дома, на котором была нарисована кружка. Заказала местный напиток и тарелку чего-нибудь погрызть (она так и сказала - "погрызть”) и тут же упала на стул.
   Мыслей не было. Ничего не было.
   Одна пустота. Давящая, гнетущая. Даже плакать не было сил.
   Напиток оказался необычным, с непонятным каким-то привкусом. Возможно, крепким. Возможно, не очень. Какое это имеет значение.
   У окошка попыхивал пыхчик. За перегородкой суетился хозяин. Всё как обычно, всё как всегда, так же, как и во всех других заведениях.
   Но мир стал другим. Мир уже никогда не будет прежним.
   Девушка глядела в окно.
   На деревьях горели цветы - зелёные, жёлтые. Стебли тянучек раскрылись, распрямляя свои лепестки, крушинки открыли раковины.
   "Да, дождь закончился. А я не заметила. Последний дождь сезона пылающих, - она посмотрела на кружку, уже опустевшую, - что же, пора уходить."
   Дверь заскрипела.
   Кто-то вошел.
   - О, - хозяин вышел навстречу, - вы вернулись.
   - Я никуда и не уходил, - раздался голос.
   Знакомый.
   Голос.
   Первая съёжилась.
   - А ваша невеста? - хозяин говорил громко, слишком громко. Или это казалось, все слова звучали набатом.
   - Она не моя невеста, - вошедший чихнул, - это всё дождь, извините. Провожал свою гостью.
   Девушка встала.
   Стремительно.
   Как бегун, настигающий жертву.
   Она пронзила вошедшего взглядом, и тот обернулся.
   Глаза человека расширились, челюсть отвисла, и шрам над его правым глазом стал более виден.
   - Первая, - прошептал он губами.
   - Бесполезный, - глаза увлажнились, коленки забила дрожь, и девушка чуть не упала.
   - Первая, - он подошел. Медленно, стараясь ничем не вспугнуть, не отогнать своё счастье, - привет.
   - Привет.
   - Столько всего случилось. Одни приключения.
   - У меня приключения интереснее. Спорим?
   - Спорим. На что?
   - Поцелуй.
   - Что же, - Мутный приблизился и взял в ладони лицо, - Я проиграл.