Федька приложил палец к губам и прошептал Вовке:
– Стоп!
На ветке берёзы, с только что пробившимися клейкими листочками, недалеко от них сидел скворец и самозабвенно пел.
Федька, приготовил свой «Nikon» и, наблюдая через видоискатель фотоаппарата за скворцом, стал медленно, как черепаха, приближаться к нему.
И Вовка двинулся тихо за ним. От напряжения и веснушки на лице чётко проявились. И вдруг пчела, проснувшаяся от весеннего тепла, закружила у самого уха Федьки. Вовка стянув кепку с головы, махнул, – хотел отогнать её. Кепка, словно жёлтая шляпка подсолнуха мелькнула в воздухе; скворец, от такого резкого взмаха, вспорхнул и улетел.
– Ты что делаешь! Всю фотоохоту испортил! – закричал Федька – Кто тебя заставлял фурагой махать?
– Так пчела же. А если б за ухо укусила, не так бы завопил – обиженно пробормотал Вовка. – Как ужаленный скакал. И ухо, как у слона бы стало. Его спасаешь, а он ещё орёт! – и с досадой натянул свою жёлтую кепку по самые глаза, будто не хотел его и видеть.
– Ну, подсолнух! – шипел рассерженный Федька – И от кепки твоей никакой маскировки. Не знаешь, что ли правил фотоохоты? Такой кадр погубил. А знаешь, фотоохотники и не на такие жертвы идут ради одного кадра. А тут жалкая пчела!
И приврал для убедительности:
– Одного даже кобра укусила, а он всё снимал и снимал её. Мол, кусай, сколько хочешь, а только позируй мне. Во как!
Вовка засомневался, несмотря на убедительный и решительный тон Федьки:
– Ну, ты фантазёр и врун. Этот твой фотоохотник умер бы сразу на месте от укуса кобры. У неё смертельный яд! И она его ещё и проглотила б вместе с фотоаппаратом.
– Подсолнух! – не унимался расстроенный Федька – Она же не удав. Ты что кобру с анакондой перепутал?
– И ничего я не перепутал. Тебе значит можно врать, а мне нельзя. И что ты заладил: «Подсолнух, подсолнух!» – разобиделся Вовка – Мне, что бросить кепку в грязь и уйти?
Он обиженно потянул кепку за козырёк, подвигав её вверх, вниз, словно она сдавила ему голову.
Федька поняв, что задел за живое друга, примирительно пробурчал:
– Не обижайся. Я же по-дружески. И кепка у тебя хорошая, солнечная. А подсолнух – это царь цветов! Солнечный цветок! – и авторитетно добавил – Знай, Вовка, фотоохотники с собой всегда противоядие берут. И у этого охотника оно тоже было. В кофре лежало, в такой большой плотной сумке фотографа. Там всё, что надо, хранится для фотоохотника – и прошептал таинственно – Даже ору-ужие там, – пистолет, против всяких бандитов. В таких вот экстремальных условиях приходиться фотоохотнику снимать.
Вовка заулыбался, на лице запрыгали веснушки:
– Прямо пистолет. Ты бы ещё сказал автомат. Ну, может там кинжал, ещё поверю – и вдруг сорвал кепку с головы и помотал ею перед носом Федьки – Так у тебя ж противоядия от пчелиного яда не было? Какой же ты фотоохотник. А ещё петушишься и за нос меня водишь. Дуришь.
– Больно мне надо тебя за нос водить – напыжился Федька – Ну, и сравнил, – укус кобры и пчелы! – и начал, опять назидательно поучать Вовку, поддёргивая кепку в его руках, будто для убедительности своих слов – Запомни – перво-наперво: на фотоохоте – фотограф должен медленно приближаться к объекту съёмки, словно гусеница. А теперь второе! Ты должен стоять, как вкопанный и не мешать ему. К примеру; застыл неподвижно и кем ты станешь для скворца?
Вовка пожал плечами и, вырвав кепку из рук Федьки, обмахнул ею лицо. Ему стало жарко, а тут ещё какие-то каверзные вопросы. Лоб наморщил – надо же – ещё думай и растерянно промямлил:
– А почему должен стоять, как вкопанный? Я же не столб.
– Вот чудак. Это ж для примера – рассмеялся Федька – А ты уже почти сам ответил. Будешь деревом для скворца. Лоб толоконный – понял! Пока скворец не привыкнет к моей тихой, вкрадчивой, как у тигра, походке, ты стоишь неподвижно и не дышишь. Как мёртвый.
– Ну, скажешь ещё – мёртвый! Как это не дышать? Задохнуться можно – и Вовка расплылся в улыбке – Нашёлся мне тигр. Вон, какие медвежьи следы оставил. – Но под укоризненным взглядом Федьки он примолк.
Сам же с утра уговаривал его пойти с ним на фотоохоту.
Наступила тишина.
Вовка от неё замаялся и чего молчит Федька?
Надел кепку, потом снял и стал ворчать:
– И чего я её взял?
– Кепка, как кепка. Красивая, солнечная – отозвался умиротворёно Федька – Давай я поношу.
– Так тебе не налезет? У тебя вон, какая голова: большая и умная – и вдруг он тронул за плечо Федьку и кивком показал на берёзу. На ветвях её сидели два скворца и, заглушая друг друга, с упоением пели.
Ребята застыли на месте, завороженные пением скворцов.
Вовка спрятал за спину кепку, вспомнив замечание Федьки про маскировку. А тот, как в кино в замедленном кадре, уже поднимал к глазам фотоаппарат.
В тишине звонко слышалась перекличка скворцов. Один тенькал, как синичка, а второй чирикнув, неожиданно выдал короткую переливчатую трель.
Федька настроил всё для съёмки и короткими шажками стал приближаться к птицам. А Вовка, не двигаясь с места, изображал дерево. Он даже смотреть на скворцов не стал, чтобы не спугнуть их своим взглядом, но дышать не перестал, как говорил ему Федька. У деревьев глаз нет, это точно, но они дышат. Этому их учила и Вера Фёдоровна на уроках естествознания в школе.
Стоял он неподвижно, чтоб опять не разочаровать Федьку. Даже веснушки, кажется, побледнели, чтоб ярко не выделяться.
Послышались щелчки фотоаппарата. Один, второй и на третьем скворцы сорвались с места и улетели.
Вовка, разведя руками, разочаровано вздохнул:
– Наверно, я пошевелился. Не получилось из меня дерева.
Но Федька с довольным видом возразил:
– Это я слишком близко подошёл и щелчок фотика их спугнул. Приближение у меня небольшое и пришлось подходить почти вплотную. Зато, какие кадры будут! Скворцы считай, в глазок заглядывали. В школе упадут от зависти! – и он весело подмигнул Вовке.
У Вовки веснушки расплылись по всему лицу, он живо напялил кепку, но вдруг сник и пожалел:
– Вот если бы у меня был фотик, я бы тоже сфотографировал скворцов. Папка обещался мне привезти из командировки. Не забудет ли? Эх, мне бы поймать, как в сказке, жар-птицу и все б желания исполнились. Она мне даже снилась!
Федька по-товарищески обнадёжил:
– Не хнычь! Ты надейся. Привезёт, раз обещал. И тогда вместе пойдём на фотоохоту. Главное верь и жди. Я вот жду! Мне тоже кое-что обещали. Знаешь, как я хочу кенаря завести. А какая у него песня! Заслушаешься! Мама говорит, что птицы самые счастливые на свете, оттого и поют. Радость носят в себе.
– Ух, ты! Как сказала, твоя мама. Надо же – радость носят! – воскликнул Вовка – Жаль, нет магнитофона. Какие бы песни счастливые записали у скворцов!
Федька небрежно проронил:
– Ворованные песни.
– Как это ворованные? – удивился Вовка.
– Так что же ты не слышал скворца? То он, как синичка запоёт, то, как воробей чирикнет, а то вообще не поймёшь. Не то, что у кенаря! Чистая, звонкая мелодия!
– Нет. Я услышал тоже звонкую, заливистую трель у скворушки.
– Так и трель ворованная. У соловья украл!
– А всё-таки красивой и такая песня получается. И радостной!
Федька оттопырил губу:
– Что красивого? – ещё и пренебрежительно фыркнул – Винегрет! Вот кенарь!
– Слушай! Нет на тебя Веры Фёдоровны. Она же нас учила, что всякая птичка поёт на свой лад и у каждой своя неповторимая песня! – серьёзно возразил Вовка, не сводя с него недоумённого взгляда.
– Да ладно. Я пошутил. Без скворцов, без их песен и весны нет! – согласился, добродушно улыбаясь, Федька.
И неожиданно сорвав с головы Вовки кепку, подбросил вверх.
– Смотри – жар-птица! Теперь наши желания исполнятся!
И долго слышался у берёзки счастливый ребячий смех, сливаясь с пением птиц.