Прочитав вначале "книгу мифов", зарядив фотоаппарат
и проверив остроту лезвия ножа,
я надела бронежилет из чёрной резины, нелепые ласты,
серьёзную и неуклюжую маску.
Мне приходилось делать это не так, как Кусто
с его усердной командой на борту, залитой на солнце
шхуны, а здесь, в одиночестве.
Здесь есть лестница.
Лестница всегда здесь, невинно свисает рядом
с бортом шхуны.
Мы знаем для чего это нужно, мы, кто пользовался
ею.
В остальном это кусок морской нити, какое-то
различное оборудование.
Я спускаюсь.
Ступенька за ступенькой, а кислород всё ещё наполняет
меня голубым светом, чистыми атомами нашего
человеческого воздуха.
Я спускаюсь.
Мои ласты калечат меня, я ползу, как насекомое,
вниз по лестнице, и некому сказать мне, когда
начнётся океан.
Сначала воздух голубой, затем он становится ещё
голубее, затем зелёный, а затем чёрный, я теряю
сознание,и всё же моя маска сильная,
она наполняет мою кровь силой,
море - это другая история, море - это не вопрос
силы,
я должна научиться в одиночку поворачивать
своё тело без силы
в глубинной стихии.
А теперь: легко забыть, зачем я пришла,
среди стольких людей, которые
всегда жили здесь,
покачивая своими зубчатыми веерами между
рифами,
и, кроме того, здесь дышится по другому.
Я пришла исследовать затонувшее судно.
Слова - эти цели. Слова - это карты.
Я пришла посмотреть на нанесённый ущерб и на
сокровищи, которые сохранились.
Я медленно провожу лучом своей лампы по боку
чего-то более постоянного,
чем рыба или водоросли,
то, за чем я пришла:
затонувшее судно, а не история о затонувшем судне,
сама вещь, а не миф, лицо утопленника,
всегда обращенное к солнцу, свидетельство повреждений,
нанесённых солью и влияние этой изношенной красоты.
Рёбра катастрофы, изгибаясь, заявляют о себе
среди робких призраков.
Это то самое место.
И я здесь, русалка, чьи тёмные волосы струятся
чёрными струями,
водяной в своём бронированном теле.
Мы молча кружим вокруг затонувшего корабля
и ныряем в трюм.
Я - это она, я - это он,
чье утонувшее лицо спит
с открытыми глазами, чьи груди всё ещё
испытывают напряжение, чей груз
серебра, меди, вермей
смутно лежит в бочках, наполовину заклиненных
и оставленных гнить,
мы - полуразрушенные приборы, которые
когда-то держали курс, изъеденный
водой журнал, испорченный компас.
Мы, я, ты, благодаря трусости или отвага,
те, кто возвращается на эту сцену с ножом,
фотоаппаратом и книгой мифов, в которой не фигурируют
наши имена.