ФЕДОТ НЕ ТОТ
(на правах черновика)
чисто из любви к Хармсу
часть первая
Трудовая
1.
Один хороший парень (звали его сперва Федей, но уже в школе, а потом в институте самопроизвольно стали окликать Федотом – так звучало точнее) был уже не тот парень, потому что получил гуманитарное образование, но в науку или искусство не пошел. Не запрыгнул в последний вагон, да и на вокзал приехал значительно позже. Настали времена, когда за научные размышления или сочинительство или мазню кисточками на холсте денег никто не давал. А государство на время отвернулось. Или не на время, тем более оно стало другим государством и мучительно решало, кто и сколько в виде населения ему нужны. Тот парень почесал голову, потом поголодал, потом почесал щетину на лице, стал мерзнуть и искать место для ночевок, почесал жопу и пошел вкалывать чернорабочим на стройку. Так Федот стал строителем.
Что характерно, пошел в строители, и сразу нашлась подружка, с которой снимали комнату на крайнем проспекте на Ваське. То еще место, скажу вам. А тогда проспект был уже много лет перекрыт, говорили, что нет денег на замену асфальта и труб и светофоров, но местные бабки говорили, что где-то в районе 12 или 16 линий какие-то дураки взрыли старое кладбище. Потом многие ремонтники умерли, а остальные дальше ремонты делать не спешили. И на проспекте стало пусто, зелено, собак и прочих тварей не прибавилось – годы то настали голодные, сами понимаете. Крыс, да, стало больше. И было всегда больше.
2.
Годы были холодные. До того были веселые и шумные годы перестройки, чем то напоминали ярмарку, а после ярмарки осталось большое пространство с мусором и пьяными, битыми и раздетыми и следами погромов. Вдруг стало негде работать, мало еды, и при том какие-то люди быстро разбогатели и сели на шестисотые тяжелые мерседесы, чтобы давить неуклюжих стариков и детишек. Резко ускорился естественный и, некоторым образом, противоестественный отбор.
На стройке парень начал работать подсобником. Когда устраивался, первым делом надо было утаить высшее образование. Не демонстрировать диплом. Кроме того, стараться говорить просто и с употреблением неправильных речевых оборотов. Хорошо, что любил произведения Шинкарева – слова дык это самое, тудыть-растудыть, браток, сестренка недужит, кормить надо – сильно выручили. Был в тот день еще один кандидат, обоих оформили плотниками и послали работать на стройлеса, делать фасад дома на углу Мойки и Невского. Потом оказалось, что внутри работало днем и ночью чеченское казино, были тут свои сложности. Второму плотнику прораб, старикашка с белой бородкой как у Калинина, приказал построить из досок лестницу с перилами, чтобы толстым бабам, малярам и штукатурам, было сподручнее залезать на ярус строительных железных лесов, а в люк они с трудом пролезали. Был ноябрь, на бабах были свитера и фуфайки. Всякое белье с начесом. А нашего бывшего гуманитария сразу приспособили к грязной и тяжелой работе, по молодости и по излишней вежливости на лице. Он таскал ведра с раствором, разгружал с машин мешки с гарцовкой, песком, цементом, вымазался к вечеру в чушку и решил бухтеть. Потребовал спецовку, ему умные люди подсказали. Прораб пообещал дать спецовку, если поверит, что он не сбежит. Через три дня дал штаны и куртку, ношеные, все одно доверие. А второй плотник до конца смены что то пилил и строгал и колотил, половину лестницы сделал и взял у прораба аванс, но больше не пришел, унес также с собой казенный слесарный молоток.
3.
На лесах из мужиков работали в основном горемыки, доходяги и таджики. Один таджик очень старательно за день слепил из густого раствора большой подоконник, который к вечеру оторвался, пробил два яруса лесов, рухнул на тротуар и никого не убил. Но внизу был вход в банк, там вызвали милицию – или сама на звон сигнализации приехала. Таджики увидели милицию и все сбежали. Прораб радовался, южане за все брались и ничего не умели. А тут не фигня какая, а реставрация дореволюционного фасада! Еще через пару дней надо было с лесов счищать накопленный мусор. Старый подсобник уронил мешок с мусором. Мешок лопнул, комья раствора и куски кирпичей пролетели этажи, пробили защитную сетку и армированную пленку и просыпались на вход в казино. Снизу прибежала охрана казино и избила старого подсобника. Его потом обмотали веревкой и спускали кулем снаружи вдоль лесов, сам ходить не мог. На земле полежал, плакал и ушел.
Еще один подсобник появился, был какой-то обиженный, ругал прораба, теток, которым нужно непрерывно ведра с раствором таскать, других рабочих. А на крыше затеяли надстройку, лишний этаж, для этого разобрали чердак и стали вдалбливать и замуровывать новые швеллеры. Московские строители делали. У них был большой футляр с новеньким отбойником Хилти. И они в обед зачем-то хвастались, какой он дорогой и эффективный. И пошли в туалет, а подсобник схватил футляр с Хилти и побежал по разрушенному чердаку. Остальные с интересом смотрели, а москвичи успели его заметить и побежали следом. Подсобник совсем задергался, уронил тяжелый инструмент и упал с крыши во двор, где тоже работали. Попал на сопло шумной бетономешалки и вероятно умер. Никто из фасадчиков смотреть не пошел. Во-первых, рабочее время, во-вторых, ну и дурак, да из своих, неловко как-то. Вроде как всех позорил.
4.
Контора, в которой он работал, когда-то была солидная и даже уникальная – Первые реставрационные мастерские. Но после перестройки мастерские превратились в частный стройтрест Петр Великий, владел им бывший директор Реставрационных мастерских. Прораб седенький и малярши, тоже из советских Мастерских, о нем неплохо отзывались, жалели, что хозяин так сильно разбогател на реставрациях дворцов и театров, что заскучал. Тогда он купил два парома и стал осваивать фрахт и прочие штуки. Мальчиком моря любил?
Его жена имела образование фельдшера и решила своими руками рулить семейным делом, Петром Великим. Подсобник ее скоро увидел – она лично ездила по объектам и выдавала зарплату. И не те суммы, на которые подписывались строители при устройстве на работу, а те, которые ей казались правильными. Например, Федоту в первый месяц вместо пяти обещанных тысяч дали три. Во второй четыре и он сказал, что увольняется, а директорша сказала – все вы жадные, сволочи, и добавила одну тысячу. Еще потом стала платить шесть, семь. Пару раз на него глядела и вспоминала – жадная сволочь пришел! Но он был непьющий и не прогуливал, также соглашался на все переработки, потому не вывалился за борт конторы.
В организации было несколько каст. Тетки, опытные штукатуры и маляры, которых можно было ставить на парадные залы в дворцах или к знакомым богачам на ремонты, им фельдшер платила сдельно и не каждый раз обманывала. Прорабам всем платила мало, считая, что сами сколько хотят наворуют с таджиков и прочих беззащитных. И человек пятьдесят мужиков - отделочников и плотников, которые работали с советских времен, много чего умели и были сильно пьющими. Этим платила то гроши, то больше, в целом держала в черном теле, но всех помнила по именам, а на день строителя от себя присылала на большие объекты ящик водки. Один раз при нашем герое ящик был с паленой водкой, все слегли и пару дней работа стояла, и в следующий месяц они гроши получили.
С утра, в шесть тридцать, он шел пешком на работу. Удобно было, сперва от Пяти Углов до Невского, потом по Невскому до Мойки. В эти годы многие тротуары в Питере были раскурочены, а зимой на них лежали сугробы и наледи, но Невский чистили. Лицо города. Или морда? Длинная склизко-посконная морда сфинкса. Дыры и трещины на фронтонах, эркерах и статуях. Он шел и смотрел под ноги – у остановок общественного транспорта почти всегда находил монеты, в среднем за утро набирал на один батон хлеба. И через день, а то и каждый день, после работы приходила машина с мешками. Кто оставался разгрузить, прораб давал по 100 рублей, он оставался. Мужики не хотели ждать машину, потому что трубы горели, мочи не было терпеть.
Когда на особняке разгромили чердак, он увидел несколько отличных крепких стульев. Снизу металлические бляшки – имущество горкома партии. Два стула заныкал и тем же маршрутом, по Невскому вечернему, когда слишком людно, отнес себе домой. Тяжело было пробиваться сквозь толчею, но жить со стульями веселее. И некая гордость – горкомовские, не хухры-мухры.
5.
Забеременела подружка. Приехала ее мать и говорит: Федот, ты как-никак честный человек.
Я не особо-то честный,– говорит он.
Сходим в церковь, на исповедь отведу, грехи снимешь.
Да и не верил никогда...
Ты человек или сволочь?– поставила она вопрос ребром.
Жениться я готов, но делать вид, что очень порядочный или добросовестно молюсь и каюсь, не готов. Не тренировался ни разу даже.
Ладно, свадьбу играть через шесть месяцев, дочку пока заберу, ей на сохранении полежать надо,– решила мамаша.– А ты тут погуляй, что ли, напоследок. Но знай меру!– добавила она и вдруг его по плечу хлопнула.
Никто не поверит, синяк от хлопка месяц не сходил. И он понял, что так бьет рука судьбы.
А судьба славится поворотами. Через сутки после отъезда жены и мамы жены на работе у него случился казус. На фасаде меняли окна. Вместо деревянных гнилых рам ставили стеклопакеты, крутые донельзя, изготовили их особым заказом. В пять стекол, с пленкой, которая не давала видеть все внутри и распыляла солнечный и прочий свет. И пулезащита второго класса – одно из стекол было армированным, другое каленым. Ставили их сразу человек десять на второй-третий этажи, которые принадлежали казино и отелю. Три окна остались стоять под лесами. Оказалось, лишние. Кто там напутал – прораб перепугался настолько, что все подозрения в его сторону ткнулись острыми пиками.
Парни, унесите их куда-нибудь, иначе мне хана!– сказал он и схватился за сердце.
Весили новые рамы килограммов по 200, размерами два на четыре. Куда спрячешь? А мужиков на строительных лесах пять человек, все помнят, как чечены подсобника отрихтовали. Мужики плюнули и резко по делам испарились. А вечер. Прораб держится за сердце и из бутылки пьет. Коньяком спасается от инфаркта.
Дед,– говорит ему старший подсобник (сделал за три месяца карьеру!).– Нам сейчас надо их с чужих глаз убрать, верно? по центру с лесов ограждения снимем и на ребро поставим. За сетками и рекламной растяжкой их никто не увидит.
Делай, спасай,– говорит дед и сует тысячную бумажку.
Он двоих подсобников подписал, помучились и подняли рамы на ярус. Народ уже переодеваться пошел – раздевалка находилась в самом здании, вход с третьего яруса. А парень курит внизу, устал конкретно, быстро не продышаться. Подошел элегантно одетый дядька, который обычно ругается, что у входа в банк грязь, и интересуется рамами.
Запасные это,– сказал подсобник.
Я так и понял. Мне бы как раз три окна пригодились.
По двести баксов – сказал подсобник.
Пятьсот за три.
Завтра суббота, с утра пораньше, часов в восемь, приезжайте с машиной и с тремя бугаями, еще много упаковки готовьте, чтобы окна не растрясти.
Железно,- сказал банкир и ухмыльнулся.
А он доложил прорабу, что готов в выходные сверхурочно поработать. Сбивать балясины отбойником. Кто-то же должен подставить плечо, выручить контору и спасти горящие сроки сдачи объекта.
Поработал, окна пристроил. Прораб обиделся, что мимо него сплавил паленые окна, выгнал со стройки хорошего человека. Но 500 баксов тогда было много, три месячные зарплаты Федота. И он решил, что это был указующий знак судьбы – надо передохнуть и написать роман. Перейти на творческую работу.
часть вторая
Дикая
Гуманитарию трудно превратиться в работягу. Орут, обзывают, мнения не спрашивают. Как сахар в стакане с кипятком тает чувство достоинства. И работа обычно тяжелая, а мышцы непривычны, и силы, потуги тают еще быстрее того сахара. И одежды не напасешься. И бабы, от девушек до старух, на работе наглые и горластые, иногда такое говорят и делают, после них в приличном месте от культурной девушки шарахаешься.
Это полбеды, а когда человек захотел опять стать мыслящим тростником, он вдруг не может вспомнить, как колышется на ветру тростинка. И зачем. Он привык думать о насущном: еда, сдохну от усталости, убить бы начальника, без выпивки нервы спать не дадут. И низкое текучее небо. Сырые ветра. То гололед, то лужи. Как вывернуться наизнанку и стать творцом?
Немытые пальцы судьбы. Шевеление.
У подружки, попавшей в положение, была своя подружка. Она позвонила и позвала в гости. Попросила прихватить молоток и что-нибудь еще. Федот обрадовался развлечению, хотя и имел догадку, что там прилично кормить не будут. Обещался заехать давний приятель двух подружек.
Там была большая квартира, в которой подружка нанялась ухаживать за стариком. Старика вывезли на месяц в пансионат, можно было разгуляться. Для веселья подружка с приятелем запаслись косяками. И двумя бутылками: виски и вино. А строитель прибил несколько полок, что-то еще чинил, иногда подходил к столу, чтобы перехватить тоненький бутерброд и чашку теплого жидкого чая. Когда закончил работать, ему от щедрот дали косяк. Нервы, бессонница, думал он, имею право в лечебных целях, и попыхивал. Решил сходить в туалет и там, между унитазом и ванной, вырубился.
Приятель потом сказал, что они его стали искать через полчаса. Он в сознание пришел не до конца, лица двоились и услышанные разговоры казались наполненными смыслом. Откуда там смысл?
Смыслы растут как кристаллы, и также бывают чистой воды и мутные, имеют разные цвета. Чтобы смысл стал значимым, стал понятным, его нужно зачистить, отсечь лишнее и тщательно зашлифовать. Идеальный смысл может вспыхнуть и сиять как лампочка. Глупые разговоры или туго набитый косяк или удар лбом об стенку санузла – дали толчок или кровопускание, он понял, о чем сочинять роман. Нет, не про длинную тяжелую любовь.
Если мы говорим про смыслы, говорим не про знания, но зерна нового вплавлены в структуру кристаллов. Мы говорим не про совершенство формы, форма смыслов изменчива, и мы не подсчитаем смыслы как монеты, они легко утрачивают ценность не в тех руках. Хорошо бы подробно, с бутылкой или большим чайником, обсуждать – не про что. И тогда определение смысла станет ближе и яснее, а вербальная форма окончательно станет ненужной.
Он захрапел, потому что устал. Утром дома старый шкаф ремонтировал, днем тут стучал и закручивал, потом вобрал косяк плюс полстакана виски, громкая музыка и некорректные разговоры малознакомых приятелей. Еще головой стукнулся. И кинули неудобно на узкую кровать, а так уж любой захрапит.
Что мы с ним будем делать?– услышал он сквозь сон.
Я бы с удовольствием его убила,– сказала подружка, после чего сон у строителя резко скурвился, как молоко в уксусе, он похрапывал, но бодрствовал.
А зачем убивать? Слушай, я чего-то не догоняю, он большой и тяжелый, куда потом девать столько груза? На части нарезать, так уметь надо, и паковать еще, уборки на день. Ты завязывай!
Тебе легко говорить. Я три месяца пытаюсь открыть третью чакру. А если бы открыла месяц назад, меня Калинаускас взял бы с собой в Крым. Я вообще хотела с ним уехать, а потом в Крыму жить. Там тепло! Там всегда солнце светит! Это не описать, как я ненавижу ваш город и всех вас, холодных и флегматичных, которые ползают по лужам и сугробам, как тараканы заполярные.
Раньше ты говорила, что с детских лет мечтала приехать в Питер, жить тут и учиться. Приехала, институт закончила. Счастье гребешь лопатой!
Это другое.
Так, выпей. Выпила? Не хочу тебя обижать, но ты сама холодная. Когда мы с тобой это самое, мне понравилось, но ты реально холодная! Будто не на девушке, а на русалке лежишь. Я не критикую, это прикольно, только если я полярный таракан, то и ты похожа. Косячок добавим?
Неужели тебе не хочется иногда кого-нибудь реально убить?
Слушай, ты мне реально кайф обламываешь. Я сразу вижу себя на четвереньках, кругом лужи кровищи, ведра с водой, и я туда-сюда огромной тряпкой грязь развожу. Тряпки воняют! Завязывай.
Спящий парень захотел почесать нос, так у некоторых бывает, нестерпимо там засвербело. Потому что стресс. Одну руку попытался подтянуть, она не послушалась, вторую попытался – руки не работают. Нога правая в отказ, левая в отказ. Тут он глаза открыл и посмотрел, а у него руки-ноги связаны и он веревками распят на кровати, лицом вниз.
Он шевелится.
Ну и что. Стакан жуткого виски с косяком засосал, вон как его в туалете вырубило, при любом раскладе ничего не будет помнить. Разрежь на нем майку и шорты.
Тут спящий парень хотел закричать, но окончательно потерял сознание. От страха или потому что стукнулся лбом еще раньше, упав в туалете.
Холодное, твердое и узкое скользит по телу. Жил ли ты как человек, или тщетно попытался, но бабочкой над костром, пылинкой в сопле штормового смерча, тараканом под тапком погибнешь. Хорошо бы над этим подумать, но еще лучше вывернуться и удрать.
2.
Снова Федот очнулся, лежит в трусах на узкой кровати. Веревок нет. Над ним наклонился старикан восточный, типовой Хоттабыч, худой и нос крюком, бородка торчком и с палкой для ходьбы. В плаще и берете, а на улице жара. У палки резиновый наконечник, чтобы не скользила, и он упер эту палку с резиной парню в горло, под кадык.
Ты кто, вор?
Я хр-хр... приятель,– сказал он.
Чей, мой приятель? Зарезать хотел?
У меня одежду украли,– сказал парень растерянно.
Дешевый трюк,– отрезал старик.– Выметайся, в окно вот сюда прыгай.
Второй этаж, но прыгнул. Было обманчивое ощущение, что прыгнет и тут же проснется, и окажется в том моменте, когда соглашался в гости к маньячке пойти.
Ноги босые отбил, одну подошву до крови об кусок выбитого асфальта расколошматил. Пережидал боль и хотел понять, целы ли кости, сидя на железной ограде палисадника.
Пустой дворик на Петроградской стороне. Три желтых грязных стены с одной аркой, с тыла самодельные гаражи и сарайчики, дрянью пахнет от переполненной мусором помойки. С тополя сыпятся пух и шелуха, пух прозрачными волнами выдувается в арку. Во двор зашла маньячка. Которая его в гости звала.
Какого черта ты тут в трусах уселся?– напустилась на парня.
Там пришел старик, сразу меня выгнал. А одежду ты украла. Меня самого в окно, считай, выкинули,– хмуро сказал он.
Ой, Аврам вернулся? А племянники говорили, вечером. Очень плохо, теперь он обо мне что угодно подумает. Мы с ним месяц доверие налаживали, все насмарку. Ты меня здорово подставил!
Отдай одежду!
Я ее в стирку бросила. Ты напился, стал буйным, потом сам себя обрыгал. Что было делать? Я почти как нянечка в психбольнице трудилась, тебя вырубила, одежду сняла и в стиралку бросила, потом еще губкой тебя протирала, чтобы не вонял. Сам видишь, какой ты чистый стал.
Ты все врешь.
Понюхай, себя понюхай.
Он понюхал руки и голое колено, пах лавандой. Странно, с чего бы мужику пахнуть лавандой?
Надо действовать,– сказала она.– Старика обещали вечером вернуть, а еще утро, формально я до вечера свободная. Вызову такси, отвезем тебя голого в твою квартиру. Там ты мне дашь денег и покушать тоже, я страшно голодная. Ну, я ловлю такси?
Ну лови,– сказал он и обхватил голову руками, потому что и ноги болели, и в голове болело и шумело.
3.
Она повелительно махнула рукой, чтобы гость в трусах следовал за ней, и пошла к арке. В арке он затаился и смотрел, как худенькая решительная девушка машет проезжающим по улице Бармалеева машинам. Поймала «форд», секунду подумала, заговорила:
Мой друг попал в неловкую ситуацию. Отвезете нас на Ваську?
Появился из арки строитель в несвежих трусах-боксерах. Пожилой водила зорко всмотрелся, признаков буйства, крови, рвоты на теле парня не нашел, кивнул с усмешкой и назвал цену. Торговаться строителю было не с руки, как и стоять вот так посреди Бармалеевой. Сел сзади, подружка спереди, за полчаса докатились до начала Большого проспекта, она расплатилась и вслед за ним попала в коммуналку. Квартира была особенно хороша тем, что хозяйка в будни работала и возвращалась поздно, а другие соседи не присутствовали, две бабушки жили за городом. Там прокормиться в эти годы было полегче, одних спасали огороды, других лес и озера и болота. Кто не в курсе, на болотах есть много ягод, грибов и змей-миног вкусных, охотиться на лося или медведя тоже легче на болотах. Топко зверю!
Деньги верни,– напомнила гостья.– Что мне покушать в холодильнике?
Какая ты напористая!– сказал он неодобрительно, натягивая спортивные штаны и майку.
Она нашла кусок сыра, пачку сливочного масла, там же хранился начатый батон и банка варенья из смородины. Смахнула в карман две купюры за такси.
У меня из-за тебя проблемы, могу не церемониться.
Да какие там проблемы,– отмахнулся он, родные стены вернули парню решительное нежелание сгибаться под напором всяких там проходимцев.
Хочешь знать правду?
Ну, правда всегда лучше брехни,– усмехнулся парень.
Я тебя купила, потратилась, и ждала от вчерашнего вечера пользы. Случился облом. А на карту было многое поставлено!
Одновременно худенькая подружка быстро соорудила гигантский бутерброд, стала его кусать и жевать, запивая вареньем из банки, в чем ей помогала столовая ложка. Бутерброд таял, смородина в банке исчезала на глазах. А это было его пропитание на два ближайших дня.
Мне кажется, ты не в себе, красавица. Хватит так жрать! И купить меня невозможно, и не обещал я ничего. Шла бы ты подальше...
Девушка энергично жевала, руки действовали. Батон закончился, зато появился второй гигантский бутерброд. Она высмотрела на подоконнике заварочный чайник, налила себе в чашку холодной спитой заварки. Банка с вареньем полностью опустела. Парень смотрел, в желудке у него заурчало. А гостья вдруг схватилась за живот и скрючилась.
Ой-ой, больно.
Обожралась все-таки!– сказал он, и тут девушка упала на пол и засучила ногами.
Помоги!
Он присел, убрал от живота худые руки, стал разминать ей живот мягкими вращательными движениями. Девушка затихла, потому что болело меньше. Осторожно встала, наклонилась вперед и в стороны. Сделала приседание.
Сухомяткой кормишь,– сказала она сварливо.– Чего уставился? Времени нет.
Она стянула рубашку через голову, затем джинсы, оставшись в трусах и носках.
Худенькая, две грудки вместе с его кулак, попы считай нет, коленки свернуты внутрь. Набитый живот отчетливо выпячивается надутым шариком.
Ты мне как то несимпатична,– сказал он хмуро.
Эх, мужичье!– оскорбилась гостья.– Ты когда на себя смотрел? Думаешь, мечта прямостоячая? Дело не в убогом сексе, мне твоя энергия нужна. Объяснять тебе бесполезно, я сама этому знанию три года обучалась. Просто выполняй команды...
Он никак не мог стряхнуть вялость после тяжелой ночи, и голова гудела как котел. Голод стал мучить, а голод он не любил – приходилось выживать на диетах и без всяких диет и объедков, когда был студентом. По хорошему, взять ее покрепче, а за что там ухватиться? Вытолкать взашей. За шею схватить, там куриные позвонки, хрустнут и – убийца. Он вспомнил, что теща оставила две банки домашней тушенки, а третью вместе с тещей схарчили, вкусная. И даже напугался, лишь бы перед этой девицей не проговориться. Но пока все это медленно обдумывал, она усадила его на продавленный диванчик, сама взобралась на его колени, так что сосцы мелких грудей тыкались ему в щетинистые щеки, и что-то бормотала.
Ты внутри грязный, ты больной,– услышал он.– Сейчас прочищу каналы.
Она положила ладони парню на глаза. Ледяные ладони, это было приятно, ослабла ломота в висках. И тут обеими руками девушка хлопнула. Не в ладоши, а ему по лицу, прямо по глазам, и он отключился.
И снова все захлебнулось густой масляной кашей, реальность перекинулась в сон. Он лежал, она на нем лежала. Стала очень горячей, ерзала и бубнила. Поднялась и делала какую-то гимнастику, потом села на пол, скрестив ноги, затянула гнусавый напев. Охи, хихиканье. Мгновение или длинный морок – и никого. Ни девушки, ни ее шмоток. Ему стало холодно, встал, выглянул в коммунальный коридор и затем проверил кабинку туалета, пусто. Выглянул в окошко – дворик пустой. Надо было одеваться и думать про еду.
Ну как чувствовал, две банки тушенки исчезли.
Собрался идти за хлебом. Подумывал, что не батон надо брать, а буханку серого, дешевле. Был график расходов на продукты, в графике дыра, ее надо залатать экономными маневрами. И на выходе из комнаты увидел главное. На потолке появилось черное пятно, неровное и большое. Оно располагалось между окном с открытой форточкой и люстрой в центре потолка. Потолок был стародавней побелки, местами змеились трещины и обнажилась изнанка дранки вместо упавших кусков извести. А чернота распласталась, как отпечаток огромной тряпки.
Он принес с кухни хозяйскую стремянку, еще советскую, тяжелую, влез и пощупал пятно. Густая свежая копоть, очень маркая. И крепко, глубоко впиталась. Ногтем царапал, так не с первого раза до побелки докопал. Что это было? Что с ним было, если не помнит ничего?
В него бесцеремонно, во все поры-щели, забирался страх.
4.
Страх был первой проблемой. Второй – хозяйка, которая общительна как пудель, обязательно вечером забежит в комнату, чтобы рассказать, как у нее на работе, как повидалась с дочкой, которая у бабушки, как позвонила очередному любимому и что он ей предложил. Но если увидит копоть на потолке, превратится в фурию. Мегеру. Хозяйка была запредельно чистоплотна и к тому же боялась пожаров. Терять этим вечером жилье парень не хотел, незачем так интенсивно множить заботы и проблемы? Надо убирать копоть. Надо покушать, потом убирать с потолка пятно, потом искать подружку с тушенкой.
Насчет поисков подружки не был уверен, чуйка шебуршилась и плаксивой рожицей обозначала вопрос – Оно тебе надо?
Возможно, с бабами у него никогда чтобы гладко не получалось, но по жизни парень был сметливый. Прошел два квартала, выбрался на набережную Лейтенанта Шмидта. Здесь в полуподвале был маленький магазинчик, частный, где у продавщицы не хватало двух передних зубов, но это лишь добавляло дебелой хохотушке шарма. Она по особенному весело ругалась с покупателями, так что те не обижались, а тоже начинали улыбаться и хихикать. И хлеб был часто свежий и немного дешевле, чем в гастрономе на Большом проспекте. Он взял свою буханку «Столового», подошел к прилавку, уже ожидая услышать про себя что-нибудь смачное (эй, плешивый молодой, как-то назвала она его, а в другой раз – орел с грязными ушами, так как после работы на стройке он не смыл с ушей и шеи брызги гарцовки).
Ой, какой зашел красавчик,- тетка вдруг захлопала накрашенными глазами.– Дружок, бери дарницкий, полчаса как выгрузили. И есть хала, еще горячая. Дать?
Я этот люблю,– сказал он и вышел обалделый, раньше она его не выделяла, скорее, наоборот.
Тут на набережной неподалеку чинили фасад. В прошлом году было наводнение, Нева хорошо прошлась по набережным и притопила здесь подвалы, и многие фасады снизу обмокли и стали осыпаться. Самые дряхлые за год осыпались до безобразия. Вот такой флигелек в два этажа, с остатками голубой отделки, укрылся деревянными лесами с видными на ярусах козлами, табуретами, носилками для раствора. И валялись на щитах мешки с разными смесями. Защитой от дождей с крыши дома на леса приспустили пленку.
Он подошел, нашел мешок с штукатурным раствором. Огляделся. Время было около обеда, а возможно, в ремонте возникла пауза в несколько дней, никаких строителей не увидел. Метнулся, схватил куль в пол-мешка. Пачкается. Тут же нашел кусок пленки, обернул куль и взвалил на плечо. Так с пакетом хлеба и кулем вернулся в свою комнату.
Ну, каким-никаким инструментом в качестве подсобника-плотника Федот разжился. Несколько часов провел в трудах – счистил и сбил копоть, накидал слой свежей штукатурки, и когда стало схватываться, разгладил. Больше времени ушло собрать и вынести грязь. Приехала с фармацевтического завода хозяйка, ей сказал, что потолок сам обвалился, слишком много трещин было, и он весь день устранял разруху. Она умилилась, захотела угостить мясным пирогом от своей мамы, а когда пришла с кусочком пирога, он спал прямо в одежде, кое-как примостившись на неразложенном диванчике. Измучился.
5.
Семь утра, больше никакого сна, приобрел на стройке привычку к петушиному рассвету. Слышал, как в шесть тридцать бухнула входной тяжелой дверью хозяйка. На кухне она на его столике оставила кусок пирога с запиской. Умял, запил чаем с яблочным вареньем. Он любил из смородины, но вчера кончилось. Нехотя, недоверчиво возвращалась бодрость к парню, у которого только начался отпуск после многомесячной тяжелой пахоты. Спохватился – в прихожей лежало три набитых зеленых мешка, отходы вчерашнего аврала. Спустил мешки вниз на лифте, дальше по одному сносил к мусорной площадке с одним большим контейнером. И там в кустах, рядом с мусоркой, он увидел останки собаки. Знал ее – серо-белая, всегда в чем-то вымазанная дворняга крупных размеров, по-питерски молчаливая и умела попрошайничать. Например, стоило ему выглянуть в окно и пересечься с дворнягой глазами, она садилась под окно и задрав голову смотрела и ждала. Иногда по два-три часа. И тогда он бросал кусок колбасы или даже корку хлебную, она виляла хвостом, брала подношение и шла в эти кусты бересклета у мусорки. И сейчас там лежала половина собаки, часть туловища с хвостом и задними лапами, вывалянные в крови, тополином пухе, кишках и черт знает в чем. Чем могло так разорвать? Зверей таких в их городском мирке представить было трудно. Зоопарк с хищниками есть, но за рекой Невой, за мостами. Грустно!
Закинул в контейнер все три мешка. Многовато штукатурки накладывал, и сам мокрый, и спина постреливает. Решил пройтись, размяться, и пока на улице, выбить из одежды лишнюю пыль. Большая арка вела к проспекту, щель между котельной и боковым особняком вела в соседний двор. Он пошел туда, там был сквер и несколько скамеек, а он хотел покурить на свежем воздухе. Закурил на ходу, уже подходя к щели, но его окликнула дворничиха.
Эй, молодой человек!
Он оглянулся. Старая крепкая тетка, из местных татар, а не новых таджиков.
Вы это вот видели?– она метлой тыкала в кусты с куском собаки.
Ужас,- сказал он.
А кто такое сотворил?– сурово спросила дворничиха.
Понятия не имею.
Так ведь собачку у вашего подъезда убили. Там остальное лежало, я вчера днем нашла. И лужа крови. И сажа какая-то была на морде и лапах, словно ее в коптильне держали.
Ничего не понимаю. Вчера вы нашли у подъезда переднюю часть. А эта задняя часть со вчера в кустах валяется?
Не знаю,– сказала она в сомнениях.– Я так понимаю, этот кусок сегодня сверху прилетел.
Прилетел?
Ну да, с крыши или в окно выбросили. Завелись, значит, изверги.
Он внимательно на нее посмотрел, но кажется, она его извергом не считала. Пока что. Пошел дальше курить.
Можно было съездить на улицу Бармалеева, только не хотелось категорически встречаться ни со стариком Хоттабычем, ни с его нянечкой, которая жрет за троих, тушенку ворует, и вообще. Он ощущал чуйкой, шальной от впечатлений, необходимость аккуратного маневра. Назад и вбок, там по кустам, а потом издалека высунуться и оглядеться. И решил поехать к тому худому дятлу, который угощал косяками. Дятел говорил, будто он хиппи, а хиппи люди миролюбивые. В теории. И в ночных кошмарах или яви дятел отговаривал нянечку убивать его, сразу ставим дятлу плюс. Адреса не было, но у основной подружки (чтобы не путать, назовем так), которая поехала сохраняться к маме на родину, имелся ксивник. У хиппи принято носить кошель на шее, сохраняя там документы и деньги. Такой ксивник, изукрашенный бисером, лежал в комнате, потому что в больнице он девушке не был нужен. Или не захотела маме объяснять его наличие и функцию. Пошел к себе. Открыл расшитый птичками ксивник, нашел дятла в алфавитном справочнике. Дятла звали Лев, а по-хипповски Саймон, и жил он далеко. А недавно ведь мечтал бывший гуманитарий Федот посидеть над пишмашинкой и придумывать веселые сценки. Нет, надо ехать. Сегодня собачку хрясть пополам, а что завтра? Главное – во что он вляпался, если вляпался?
6.
Пацан! Слышь, тебе говорю, шагнул сюда!Чего мнешься? Морду ко мне, жопу раком, паспорт покажи. Есть паспорт? Значит, родине послужишь, понятым на полчаса. Эй, не крутись, я при исполнении, стрельнуть могу. Шагай вверх, наш третий этаж.
Саймон жил на Будапештской, в доме-башне на 16 этажей с одним подъездом. Вокруг неприветливый пустырь с остатками строительных раздоров: ямы, осколки бетонных плит и просто кучи щебня и песка. У входа стоял милицейский «воронок», он же уазик. Когда Федот увидел на площадке вестибюля пузатого сержанта, у которого чуб был мокрый, а мундир расстегнулся на животе, то хотел развернуться и прогуляться в стороне, но сержант его сперва припечатал командами, потом просто поволок, схватив за предплечье. Предчувствий не было, а понятка была – идешь проведать хиппаря и наркомана, у дома менты, догадайся, по чью они душу.
Поднялись на третий этаж, одна дверь нараспашку, караулит старушка.
Когда арест закончится?– спрашивает сердито.– У меня там передача медицинская, про атеросклероз.
Гражданка понятая, всему свое время,– с неприятным глубокомыслием ответил пьяный сержант, дернул пойманного Федота и они вместе прошли на кухню.
Дятел сидел на стуле у окна, курил и смотрел сквозь грязные стекла на пустырь. Второй милиционер разложил на столе планшет, папки, сноровисто что-то писал на сероватом листе с мелкими графами. За сержантом и строителем вошла прицепом старушка, стало очень тесно. Пузатый заглянул в холодильник, вынул бутылку кваса и попил с горла. Бутылку оставил на буфете.
Пора,- сказал сидячий мент.– Ищи!
Второй крутанулся на месте, с трудом согнулся и вынул из-под раковины мусорное ведро. Покопался там пальцами, разжал кулак и показал шарик из фольги.
Понятым предъявлен шарик блестящий, он же упаковка для хранения белого порошка, похожего на героин.
Строитель Федот представил, как поведут себя милиционеры, когда дятел повернется и узнает его. Скажут, ага, пришел наркокурьер, начнут и у него из карманов шарики фольги доставать. Дятел повернулся, но ни на кого не смотрел, нашел чашку на столе, отпил из нее и вздохнул. Руки мелко тряслись.
Понятые, распишитесь по факту изъятия героина, впишите паспортные данные, а потом свободны,– сказал сидячий мент.
Тут в квартиру влетело что-то мощное, громкое, быстрое как привидение из мультика про Карлсона, но в брючном костюме и с бусами на шее. Это приехала по звонку мама дятла. Явно начальница, решительности на троих, потому что она схватила сидящего милиционера за плечо, развернула и сказала: Выйдем покурить, товарищ милиционер.
Мамуль, они на понт берут, у меня никакой наркоты нет,– быстро сказал дятел.- Нормальный адвокат их под орех разделает...
Молчи, придурок! Тебя я потом убью!– экспрессивно сказала мать, и все на кухне прониклись ее гневом.
Она увела одного служивого. Второй, пьяный и мокрый, подхватил со стола бумаги, вывел строителя и бабку в комнату, там показал на нижнюю графу и сказал:
Расписываемся, и свободны.
В чем расписываемся?– спросил Федот.
Был обыск, изъятие вещдоков, вы как понятые присутствовали. Тупой что ли?
Я видел, как вы в ведре шарились. Потом видел скомканный фантик в кулаке. Могу про это написать с подписью,– сказал Федот.
Бабка с интересом переводила взгляд с одного на другого.
Ишь ты,– сказала она.– И верно, у меня там чайник на плите, пойду я.
Ты чего, ты обурел? В камеру за саботаж сядешь!– заявил сержант и пихнул парня на диван.– Жди.
Он вышел из комнаты вслед за бабкой. Тишина. С кухни тянуло табачным дымом. Вернулся старший оперативник, что-то буркнул потному, оба вышли. Потом вошла и закрыла дверь на замок мамаша. Стала кричать на сына. Федот тоже пошел на кухню. Когда мамаша стала сына скалкой бить, и Федоту вскользь удар прилетел. Оба парня сбежали из квартиры. А куда? Внизу могут быть менты.Ушли на крышу, там никого и ветерок дует, но от черных полос мягкой кровли пыхало жаром и запахами асфальта. Желто-синий уаз в самом деле еще стоял у подъезда. Присели на липкую кровлю с потеками битума, не высовываясь, дятел закурил.
Вот как всегда, сперва кудахтала, потом драться, ну дура дурой,– обиженно сказал он.– А виноватым они меня назначат.
Это кто они?
Дед, сестра, отец первый, который в Германии, ну и заместитель, который отчим теперь. Им не объяснишь, что в любой среде есть стукачи и сыкло разное. Второй раз на меня ментов наводят. Прилетает мать, сует деньги, менты довольны. Обязательно вернутся, если им башляют.
А кто ее позвал?
Я.
Зачем?
Бить стали, я испугался и позвонил.Нет, еще в прошлый раз ей говорил – просто стращай адвокатом, денег не давай. А сегодня и деньги, и бусы сняла. Из хризолита, семейная реликвия. Обидно!
Федот не знал, чем тут помочь, ни одного совета в голове не было, потому что незнакомая жизнь – наркоман-отщепенец и его большая дружная семья. И решил о своем поговорить.
Я тоже вчера в неприятность влип. Утром в квартире на Бармалеевой проснулся, а вас нет, но пришел хозяин квартиры, старый армянин. Меня за вора принял, пытался обезвредить, я в окно выпрыгнул. Хромаю! Пальцы на ноге в кровь разбил.
Это тебя угораздило, да,– дятел сразу развеселился.
От старика убежал, ладно. Но когда я там проснулся, в одних трусах был. Куда одежда делась? Что вы со мной делали? Новые шорты джинсовые, новая майка, кроссовки черные, я же прилично одет был.
Ну, бывает,– вздохнул Саймон.– А расслабляться не надо. Ты явился весь такой расслабленный, с косяка уехал. Мне там даже завидно стало. Я, чтобы раскумариться, часа два-три стараюсь, тружусь, бывает – кучу травки или две порции гашиша угробишь, а не прет. А ты бац, в отключке и счастливо жмуришься.
Зачем шорты забрали?
Мне твои шорты нафиг не нужны, ты в два раза толще меня. Если не понял, хозяйка-то была та еще штучка. У меня, к примеру, две чакры кое-как дышат, а у нее все три открыты. Ее сам Калинаускас опасается.
Кто у нас Калинаускас?
Самый крутой в Питере эзотерик, далеко продвинулся. Непонятно? Люди не в теме назвали бы его колдуном. По-нашему он обрел форму воина, и довольно далеко продвинулся. Он в чайку превращается и над Питером, над заливом летает. Прикольно!
Вы его ученики?
Ну, громко сказано, но года три ходим, учимся, стараемся. Мне, если честно, кажется, что он не любит учеников, они дохнут у него как лабораторные крысы. Девок любит очень, всегда с двумя подружками по бокам путешествует. Батарейки они, ясное дело. Сосет у молоденьких энергию. Я тебе намекну, но ты забудь сразу, тебя тоже в батарейку превратили.
Меня? Зачем?
Дятел хмыкнул и развел руками, ничего не говоря.
А если я не хочу в батарейки?
Таких, как ты, не спрашивают.
Каких таких?
Каких, каких. Простецов, вот каких...Без обид, братан. Ты против меня свидетельствовать отказался, я там внизу слышал. Хочешь, трубку раскумарим? И тебе, и мне расслабиться не помешает.
Помехи, они есть всегда, зримые и незримые. Думаешь, нет помех, но тут на крышу выбралась упитанная девушка в ярко-красной юбке и с копной растрепанных кудрей.
Левушка, ты где? Ты живой? А мама сказала, и я подумала! Живой!
Обняла дятла и заплакала. Сестру звали Машей. Она вообразила, будто брат так расстроился из-за ментов, мамы со скалкой, взяток для милиции, что пошел прыгать с крыши дома. Побыла в панике, но успокоилась и счастливо плакала. А брат сказал, что мать бусы отдала хризолитовые. И Маша опять заплескала руками:
Мои бусы? Как вы могли?
Я не при делах,– сказал дятел.– В нашей семье меня спросят последним.
Я в них должна была замуж выйти! Мать вышла, бабушка и прабабушка замуж выходили, это мои бусы...Да вас за это уничтожить надо, вы все ворье...– ее бешеный взор уперся в Федота.
Я не ворье,– он на всякий случай выставил перед собой руки, защищаясь.– Не колюсь, не курю, даже напиваюсь редко.
И откуда ты такой странный?
Год на стройке отработал, собираюсь литературой заняться.
Это тот Федот, который должен был у тебя ремонт осенью делать,– ввернул дятел.
Какой ремонт? В первый раз слышу,– удивился строитель.
Неважно, я с твоей герлой договаривался. До осени далеко, до нее нам еще дожить надо.
Тебе стало плохо? У тебя СПИД?– спросила Маша у брата, все еще гневно раздувая ноздри, точь-в-точь кобылка восточная.
Нет-нет, пока ничего не обнаружено.
А у Федота?
Да где ему,– ухмыльнулся дятел.– То есть, я не знаю. Он и так влип по гланды. Короче, одна ведьма им попользовалась..
Это как?– опухшие глазки Маши стали изумленными глазищами. А Федот пнул дятла по ноге, причем самому же больно и стало.
Замнем, кошмарная тема, без того кругом засада, – спохватился Саймон.
7.
Надоело ему сидеть на горячей крыше, как в инкубаторе, и рассматривать себя как дичь надоело, и Федот выбрал путь на волю – вниз по черной лестнице к заднему выходу из башни. Дятел какой-то железкой легко вскрыл замок и сказал «пока-пока, вынюхивать и копать не советую».
Этим напутствием он вызвал в строителе гневный задор, тот решил ехать на улицу Бармалеева. Вдруг хоть новые шорты или кроссы вернет! Нырнул в метро, пересел где надо, а потом бац и в зале станции Василеостровская стоит. Привычка, замена счастию она. Вылез по ребристой шкурке эскалатора наверх, сел в троллейбус, а троллейбус вдруг свернул перед мостом к стадиону и увез на Дворцовый. Он пешком вернулся к Тучкову мосту, и даже прошел до конца моста, но чуть дальше, у спуска к воде, стояла тетка. В черном платье и сама брюнетка с распущенными волосами-паклями, ветром их трепало, будто живые. Будто червоточина вместо головы.
Он приблизился к ней метров на десять, понял, что смотрит она прямо на него и улыбается неприятно. С чего бы ей на него смотреть, он не Ален Делон, елы-палы.
Ап – идет по Тучкову мосту в обратную сторону, не успев понять, сам так решил или его развернули грубым усилием, но обернуться точно не хочет.
Когда попал к началу Большого проспекта на Ваське, почти зашло солнце и ноги адски гудели. Белая ночь мерцала как грязная люминесцентная лампа, спасибо, помогла парню не свалиться в канавы или споткнуться об строительный мусор, или упасть в кусты. Силы оставили его, он нашел лавку и присел.
Если бы мог, то заревел бы. Длинная прогулка продула мозг пылесосом и вынудила принять как факт очевидное – его вероломно обокрали. Непонятно, что и как, но выхватили или выманили, и в нем теперь зияют пустоты. А там, вместо пустот, было важное, была какая-то сила и энергия. Вот раньше Федот шел бы куда хотел, не общая внимания ни на черных теток, ни на подставные троллейбусы, он пер вперед асфальтовым катком!
Какой-то Калинаускас, если верить дятлу Саймону, перекидывается в чайку и носится над Финским заливом. Корюшку жрет с гребня волны, целиком заглатывает, или птенцов чужих ворует. И эта девица с резиновым животом и хихиканьем писклявым, она сейчас в белесом мраке порхает летучей мышью. Крупная и хищная такая, Бэтмен-вумен в северном городе. Иногда рвет собачек на куски. А ему не летать. Сперли горючку и готовность прыгнуть в небо. Сперва учуяли, подобрались и сперли. Тю-тю.
Он вспомнил, как тяжело, но спокойно работал на стройке, где народ проверенный, даже предсказуемый – в труде, в непотребстве, в радостях. И с радостной готовностью дезертира решил вернуться к плотникам, штукатурам и остальным надежным трудягам. Вроде бы отчаянно хотел что-то сочинить-натворить, да чего уж теперь. Надо время потянуть и силу накопить. Авось еще оклемается. Он сделает шаг назад. Шагать-то куда-нибудь придется, кто на месте стоит, того утянет вниз – по колено, а то и по макушку.
27.12.23г.