REX LUPUS DEUS
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.
Столица современного Ирака, славный град Багдад (что означает по-персидски «Богом данный»), в немалой своей части выстроена из камней, найденных примерно в 30 километрах от города на берегу бурного Тигра. Там располагались величественные развалины давно разрушенного дворца с увенчанным огромным куполом залом приемов, и жителям Багдада было весьма удобно добывать там высококачественный стройматериал – причем совершенно бесплатно…
Древняя, лежащая в развалинах, столица имеет гораздо более величественную и древнюю историю, чем позднейший Багдад (хотя последний и был стольным градом арабских халифов из дома Аббасидов, включая знаменитейшего из них – Харуна ар-Рашида, друга и союзника Карла Великого, передавшего императору восстановленной франками Западной Римской империи ключи от иерусалимского храма Гроба Господня). Этот город, именовавшийся Ктесифоном (Тизбоном), был зимней резиденцией парфянских властителей. Именно в Ктесифоне восседал на престоле могущественный персидский царь царей Шапур I. Он был вторым по счету, после Ардашира, великим правителем из династии Сасанидов. Именно по его повелению был построен дошедший до нас лишь в развалинах, некогда великолепный, дворец. Шапур был одержим стремлением, во что бы то ни стало, осуществить мечту своего отца Ардашира распространить власть дома Сасанидов на весь обитаемый мир. Он был правителем необычайно энергичным, целеустремленным, обладавшим выдающимися организаторскими, управленческими и военными талантами. Мог ли он допустить, чтобы мечта его предшественника и родителя претворить в жизнь идею вселенской монархии, подчинить скипетру персидских царей всю Азию и всю Европу, приучить все народы земли, все человечества раз и навсегда смириться с мировым господством Персии, так и оставалась лишь мечтой? Как она могла оставаться лишь мечтой, коль скоро он, сын Ардашира, был так близок к этой заветной цели?!
Подобно своему державному отцу, Шапур I был рьяным огнепоклонником-маздеистом. Его священнослужители – маги, или мобеды – отправлявшие государственный культ, используя для его ограждения всю мощь государства, строго соблюдали установленный ритуал, держали в своих руках религиозные суды, оракулы, искусство волшебства и чародейства. От священных башен и высот с алтарями вечного огня в небеса восходил дым от бескровных жертвоприношений. У подножия небесного престола незримого Верховного Бога А(ху)ра Мазды покорно простиралась вполне зримая Новоперсидская держава, в градах и весях дух пророка А(х)ура Мaзды – Заратустры (Зороастра) - праздновал свое великое воскресение и возрождение. Царь Персии Шапур был суров и непреклонен. Но он был и веротерпим. Ибо в пору его правления появилась одна из наиболее своеобразных в истории религии фигур – рожденный в Вавилонии Сураик, Курбик или Кубрик, по прозванию Мани (что значит «Дух» или «Свет»), создатель овеянного легендами и тайнами учения о Свете и Тьме. Первая проповедь этого нового учения, названного, по имени своего основателя – Мани Хайя (что означает (на наиболее широко распространенном в тогдашней Вавилонии арамейском языке, родственном сирийскому, «Мани Жизнь»), манихейским, состоялась 20 марта 242 г. по Р.Х. В тот день совсем еще молодой Сураик-Мани, происходивший из знатного парфянского рода, близкого царскому дому Аршакидов (на одной из представительниц которого был женат Ардашир Сасанид, и потому считавшийся сородичем царя Шапура, сына Ардашира), воспользовавшись покровительством своего царственного родственника, впервые сделал слушателей его проповеди в Ктесифоне, столице мировой державы Сасанидов, восхищенными свидетелями своей глубокой, не по годам, и возвышенной мудрости.
30 годами позднее Мани был казнен по воле одного из преемников Шапура, подстрекаемого ревнивыми магами, опасавшимися утратить свое влияние на царя, аристократию и массы. Его отсеченная глава была то ли прибита к вратам, то ли вознесена на пике над вратами другой резиденции Сасанидов – Бетлабада, или же Гундишапура (построенной, между прочим, римскими военнопленными). А тело проповедника религии Света (или содранную с него кожу) немилосердный царь царей велел превратить в чучело, набив его соломой. Подобная печальная судьба постигала и других основателей новых религий, включая даже Заратустру (сраженного, по одной из версий, клинком «возревновавшего о вере» мага прежних времен). Но трагическая участь, постигшая Мани, не помешала манихейскому учению распространиться по всему античному миру, став известным римлянам и донесенным теми даже до дальней, туманной Британии. Манихейская «религия Света» стала, наряду с имевшей также иранское происхождение веры в солнечного бога Митру (Мифру) - митраизмом, одной из наиболее опасных соперниц крепнущего год от года Христианства.
По учению Мани, Свет и Тьма суть две вечные сущности. Долгое время они были отделены друг от друга. Однако Тьма вползла в Свет, как змей – в рай, после чего в мире впервые появилось зло. Многие считали религию Мани отделившейся от Христианства ересью, либо лжеучением, в котором причудливо перемешались древнеперсидские (или, если смотреть шире – древнеиранские), эллинистические гностические и христианские идеи. Учение Мани знает одну, исконную, истинную, но со временем утрачивающую, под влиянием враждебных человеку злых сил и сущностей, свою первоначальную истинность и чистоту, веру, и целый ряд приходящих с определенными промежутками на смену друг другу, с целью восстановления первоначальной чистоты этой исконной веры, пророков, посылаемых в этот материальный и потому лежащий во власти Тьмы и Зла, мир, Светом, и в их числе – Адама, Ноя, Авраама, Заратустру, Будду, Иисуса – «последнего пророка перед Мани», который, по словам Мани, «явился в Иудее». К числу этих ниспосылаемых на землю Светом пророков – исправителей вероучения – Мани относил и самого себя, как «величайшего из пророков и апостолов Иисуса Христа» (что, впрочем, не мешало основателю манихейства называть себя одновременно «Буддой Света»). Все это известно из сочинений отца Церкви блаженного Августина, проведшего несколько лет в манихейской среде. Однако более подробные сведения об особенностях манихейского вероучения стали известны современному миру после сделанных уже в наше время находок письменных памятников манихеев в Турфане (в китайской провинции Синьцзян) и в Египте (куда в свое время добрались манихейские проповедники). Мани не только писал, но и проповедовал на арамейском языке, на котором говорил и проповедовал в своей земной жизни сам Спаситель Иисус Христос.
Царь царей Шапур отнесся к молодому религиозному фанатику с большим пониманием. Он дал ему дозволение самому и через странствующих проповедников-миссионеров распространять свое учение о Свете по всей Новоперсидской державе. После провала попытки Шапура силой искоренить распространявшееся по всему тогдашнему миру Христианское учение, царь воспретил развившим в себе к тому времени прямо-таки инквизиторскую непримиримость к иноверцам маздеистским магам-мобедам преследовать христиан. Дабы обеспечить всем верноподданным обширного персидского царства возможность спасать свои души так, как всякий из них пожелает. Магам была предоставлена возможность провозглашать истинность веры в древнеиранского благого Бога А(х)ура Мазды и его пророка Заратустры, манихеям – в Свет и его пророков, иудеям – в своего Бога (чье непроизносимое имя условно озвучивается как «Яхве»), христианам – во Христа, шаманам – в предметы своего анимистического колдовского культа вкупе со злыми и добрыми духами, брахманистам – в своих бесчисленных богов, буддистам – в Будду, митраистам – в лучезарного Митру…Словом, исповедникам всех религий было дозволено беспрепятственно, свободно отправлять свои разнообразные культы и следовать своим разнообразным верованиям…
Но в то же время царь Шапур был одержим стремлением к дальнейшему развитию, упрочению и продолжению религиозной реформы, начатой его отцом Ардаширом. Ардашир поручил высокопоставленному маздаяснийскому (зороастрийскому) церковнику (Тансару) собрать воедино уцелевшие от сожжения при завоевании Ирана Александром Македонским разрозненные фрагменты различных текстов священной книги огнепоклонников «Авеста», придав ей упорядоченную форму отредактированного и авторизованного религиозного канона. Шапур, сын Ардашира, повелел включить в этот реконструированный свод научные тексты – медицинские, астрономические и метафизические сочинения индийцев, греков и иных народов. Ибо этот владевший многими языками персидский царь царей был человеком широких взглядов и энциклопедического, по тем временам, образования.
Вообще, поразительно, насколько богатым и оживленным был поток религиозных идей, изливавшихся в мир около 250 г. от Р.Х. Борьбу за души, сердца и умы обитателей тогдашних Европы, Азии и Африки вели семь великих мировых религий: митраизм, иудаизм, Христианство на Западе, религия А(х)ура Мазды и учение Мани в Персии, распространяющийся все шире, вплоть до области Гандхара (на территории современного Афганистана) буддизм – в Индии. Плюс оказывающая влияние на все эти учения греческая философия, смешавшаяся с восточными идеями и ставшая уже не чисто греческой (хотя и греческая была не свободна от шедших с Востока влияний), а уже эллинистической…
Утесняемый, в Парфянском царстве Аршакидов, эллинизмом, Христианством, митраизмом и буддизмом, древнеиранский незримый Бог А(х)ура Мазда вновь обрел в Новоперсидском царстве Сасанидов силу к сопротивлению, огонь, могущество и новую жизнь, вероятно, именно потому, что, казалось, все религии мира обрушились на древнего Бога Заратустры-Зороастра…
В то время как Ардашир удовольствовался положением владыки Ирана, его сыну Шапуру этого показалось мало, и он принял краткий, но оттого еще более емкий, титул «Великий царь Ирана и всех прочих стран», по-персидски: «Ша(х)анша(х) и Эран у Анэран», в буквальном переводе: «Царь царей Ирана и Не-Ирана», или: «Царь царей арийцев и неарийцев». Шапур был правителем весьма предприимчивым, весьма коварным и весьма жестоким. Однако у него имелся многочисленный гарем. И в этом, как читатель вскоре убедится, было его слабое, наиболее угрожаемое и уязвимое, место.
Всякий, кто в описываемое время намеревался стать властелином мире, должен был иметь дело с Римом. Точнее говоря – нанести римлянам военное поражение и вытеснить их из Азии. Будучи талантливым стратегом, Шапур понимал, что для победы над «румийцами» ему необходимо вывести из-под угрозы свой правый фланг. А там, на его правом фланге, простиралась аршакидская Армения. В 252 г. п. Р.Х. персы оккупировали эту суровую гористую страну. Ее царь Хосров на протяжении 30 лет успешно сопротивлялся как внешним, так и внутренним врагам – своекорыстным, своевольным крупным феодалам-нахарарам (армянскому аналогу парфянских нахвадаров). Наконец Шапуру удалось избавиться руками наемных убийц от этого непокорного его монаршей воле армянского Аршакида. Сын убитого Хосрова – царь Трдат (или, как говорили римляне – Тиридат) был еще ребенком. Как часто бывало в истории, армянское царство было разрушено изнутри. Ибо в Армении имелась враждебная Трдату княжеская оппозиция. Трдату пришлось искать убежища у римлян, в то время как все прочие члены царского дома Аршакидов во главе с Артаваздом предпочли искать защиты у персидского царя царей, которому в итоге подчинились.
Разумеется, тогдашний мир был охвачен не только страхом перед военно-политическим могуществом царя Шапура I. Но и ярко пылавшим пламенем возрожденной веры иранцев в учение пророка Заратустры о незримом и всевышнем благом божестве А(х)ура Мазде. Вообще эта Новоперсидская мировая держава Сасанидов держалась не только на могучих плечах двух гениальных государственных мужей – отца Ардашира и его сына Шапура –но и на двух столь же могучих крылах религии А(х)ура Мазды и учения пророка-чудотворца Мани.
Подчинение Армении Новоперсидскому царству пробило опасную брешь в линии римской обороны на Востоке. Шапур начал вторжение в римскую Месопотамию, опустошил всю римскую Сирию, начал долгую осаду Антиохии (которую, правда, взять не сумел) и совершил рейд по римской Каппадокии, овладев Тианой (родным городом знаменитого неопифагорейского теурга-чудотворца Аполлония) и чуть не взяв Кесарию Каппадокийскую.
Тогдашний римский император (или, по-гречески, василевс, то есть царь) Валериан явно затруднялся устранить эту угрозу. В свои шестьдесят с лишним лет, он был, по тогдашним понятиям, глубоким стариком. Царь Персии нанес удар по римскому Востоку именно в тот момент, когда утвердившиеся в Северном Причерноморье германские племена готов и боранов возобновили свои морские и сухопутные грабительские нападения на римские земли. Дальнейшие события излагались хронистами довольно туманно и путано. Несомненно, римский император сумел одержать несколько побед над персами, ибо сохранились отчеканенные в 259 г. п. Р.Х. римские монеты с надписями, прославляющими победы римского оружия над «парфянами» (как по старой памяти продолжали называть персов греки и римляне) и восстановление августом Валерианом римской власти на Востоке: «Victoria Parthicа» (лат. «Парфянская победа») и «Restitutor Orienti» (лат. «Восстановитель Востока»). Тем не менее, император Валериан (разделивший, для удобства управления, Римскую империю надвое, подчинив ее западную часть своему сыну-соправителю Галлиену, себе же взяв восточную), устав отражать сыпавшиеся на его империю со всех сторон удары, пришел в подавленное состояние духа, раздираемый сомнениями, опасениями и страхом перед будущим.
В те смутные для Рима времена всякий энергичный и удачливый римский полководец-«дукс» желал облечься в императорский пурпур (или, по-гречески – царскую порфиру). В те (да и не только в те) времена диктаторская власть была самым мощным наркотиком для честолюбцев, готовых рискнуть своей головой ради краткого (чаще всего) верховного правления (или даже только видимости такового). И потому август Валериан остерегался передавать командование крупными экспедиционными корпусами кому-либо из своих талантливых и популярных у солдат военачальников. Чем больше предоставленные подчиненным полномочия, тем большей угрозой они могли стать для ео, Валериана, власти. Правда, Валериан назначил все-таки некоего «дукса» Сукцессиана командовать римскими силами, брошенными на боранов, а после достигнутого тем успеха назначил победоносного военачальника префектом претория, то есть начальником императорской гвардии – преторианцев. Кроме того, Валериан направил другого «дукса» по имени Феликс в Византий для подготовки этого древнего греческого города на Боспоре Фракийском (Босфоре) к обороне от готских «викингов». Однако последнее назначение не остановило таких лихих рубак, какими были готы. Вообще трудно избавиться от впечатления, что все начинания приходившего во все большее отчаяние венценосного старца несли в себе яд сомнений и внутренней слабости.
Валериан выступил во главе войска из своей резиденции в Антиохии-на-Оронте, дошел до Каппадокии, однако, после получения дурных вестей, неожиданно обратился вспять и наконец, выбрал в качестве военной ставки крепость Самосату, расположенную в верховьях Евфрата. Оттуда престарелый август намеревался, опираясь на сильно укрепленный город Эдессу, успешно противостоять персидской угрозе.
Царь царей Шапур двинул часть персидской армии под командованием своего сына Ормизда (Гормизда, Ормизды) в направлении Евфрата. Под основанном еще пр эллинистических царях Сирии из династии Селевкидов сильно укрепленным городом Дура-Европосом, крупным центром караванной торговли, расположенном в среднем течении Евфрата, омывавшего город с северо-востока, персам удалось прорвать римскую линию обороны. В ходе современных археологических раскопок были, наряду с руинами акрополя, сети перекрещивающихся под прямым углом городских улиц, зданиями римского суда и дворцов должностных лиц, были обнаружены выцарапанные на каменных стенах изображения тяжеловооруженных персидских всадников. Раскопки показали, как активно персы стремились овладеть осажденным греко-римским городом, и какое отчаянное сопротивление было им оказано. Устраиваемым осаждающими подкопам под городские стены противопоставлялись контрподкопы осажденных, и под землей разыгрывались настоящие кровопролитные сражения. Археологами было найдено немало костных останков павших под стенами Дура-Европоса воинов, вплоть до кошельков c монетами, которые те не успели истратить в том роковом для них 255 г. п. Р.Х.
И вот, в довершение всех постигших римлян бед, небеса послали им беду еще худшую – чуму. Страшней персидских стрел и копий косила чума ряды легионеров императора Валериана. Дряхлый август днем и ночью ломал себе голову над тем, чем он и его подданные прогневили праотеческих богов, его воины-милиты тем временем гибли тысячами, скошенные незримой рукой смерти. Отчаявшийся от всех этих обрушившихся на него и на его империю неисчислимых бед, порфироносный старец не нашел ничего лучше, чем излить свой гнев на своих подданных христианского вероисповедания. Ему срочно потребовалось найти виновных в постигших державу «потомков Энея и Ромула» бедах (или, как сказали бы иудеи – «козла отпущения»). Необходимо было умиротворить разгневанных небожителей, древних италийских и прочих «праотеческих» богов и заодно отвлечь взоры своих испуганных и недовольных всем происходящим римских подданных от пылающего Востока на якобы повинных во всем «нечестивых злодеев» христиан.
Христиане же воссылали к Богу молитвы за спасение собственных жизней и за благополучие императора, памятуя о том, что «всякая власть от Бога». Однако молились-то они СВОЕМУ Богу, а не богам, в которых верил император со своими присными. Епископ Киприан, подвергнутый строгому допросу римским наместником провинции Африка, что он – христианин, не знает никакого иного бога, кроме Единого Истинного Бога. Что он служит этому Богу, как и все христиане. Что все они день и ночь молятся этому Богу, да сохранит он их, христиан, всех людей и императора. Однако головы этих честных верноподданных римской власти, которую они считали «удерживающим», «держаем», препятствующим приходу в мир антихриста (а «держай», «держава» соответствует латинскому понятию «империй», то есть «империя»), не были пощажены рукою палача. Множество римлян-христиан пало жертвами репрессий по религиозному признаку (или, как принято выражаться в христианской традиции, гонений). Христианский епископ Вечного Города Рима-на-Тибре был убит в катакомбах Претекстата прямо перед алтарем, в момент совершения им божественной литургии, не прерывая своего служения до самого последнего момента. Диакон Лаврентий подвергался жестоким пыткам, от которых его освободила лишь смерть от невыносимых мук. В Карфагене был приговорен к усекновению мечом епископ Киприан. В Испании удостоился мученического венца епископ Фруктуоз. Римский судья заявил, что он и его единоверцы повинны в том, что больше не почитают древних богов и отказываются благочестиво приветствовать лик императора (то есть приносить, по укоренившемуся к тому времени в языческой среде, жертву идольскому изображению «царя земного»). Отчаявшийся «божественный» август Валериан, видимо, тоже полагал, что «родноверческие» боги Рима, разгневанные тем, что их римские «подопечные» перестали воздавать им должное почитание, наслали нечестивцев чуму и персов. Ослепленному страхом старцу на римском престоле удалось в итоге нанести тяжелейшие потери христианам, но не удержать персидский натиск…
В 260 г. п. Р.Х. войско царя царей Шапура подступило к городу Эдессе. Город, как всегда в своей долгой истории, оказал осаждающим стойкое сопротивление. Проявленное гарнизоном и жителями Эдессы мужество побудило и августа Валериана дать наконец бой персам. И римская армия, ослабленная «черной смертью», ропщущая, недовольная, голодная, испуганная неприятельским успехом и не верящая в победу над персами, пошла в этот бой. Хотя вскоре для самого последнего обозного солдата в этой армии не было секретом, что в победу не верит и сам «божественный» август…
В последний момент Валериан сделал еще одну отчаянную попытку избежать грозящей катастрофы. Он предложил владыке персов вступить в переговоры, попытавшись склонить своего победоносного противника к миру огромной суммой денег. Однако проницательный Шапур, имевший разветвленную разведывательную сеть, был, через свои «глаза и уши» превосходно осведомлен о безмерном страхе и ужасе, царившем во вражеском стане. И действовал соответственно, водя Валериана за нос.
Сначала Шапур вообще отказался от переговоров с римским императором. Затем он, сменив гнев на милость, позволил тому склонить себя на мирные переговоры, однако настоял на личной встрече с августом Валерианом. Поверивший ему Валериан последовал приглашению Шапура, явился к тому…и был захвачен в плен вместе с большей частью командного состава своей армии и верхушки административного аппарата подвластной ему восточной части Римской империи (продолжавшей формально считаться единой, несмотря на ее фактическое разделение между Галлиеном и Валерианом). Если сообщения римских историков о данном происшествии правдивы, то коварный и злокозненный персидский царь «Сапор» грубейшим образом нарушил международное право, проявив неслыханное, прямо-таки вопиющее по своему цинизму вероломство, особенно непростительное для исповедника веры праведного пророка Заратустры, предписывавшей своим последователям, в качестве одной из двух главнейших заповедей, всегда говорить правду (вторая же заповедь гласила: хорошо владеть луком и стрелами, то есть – оружием). Но «нам, нынешним», следует учитывать, что так излагается история пленения августа Валериана с его окружением лишь в дошедших до нас римских, враждебных, естественно, персам, источниках. А если предположить, что эта официальная римская версия призвана лишь скрыть ту неприглядную, печальную для гордых римлян истину, что их император оказался в плену у персов, попав со своим войском в окружение, или был пленен персами на поле боя?..
Как бы то ни было, «божественный» римский император со своею свитой оказался во власти «презренных варваров» - безмерно оскорбленный и униженный, на положении раба, и притом…живой! Это было худшее, что, по традиционным, великодержавным, представлениям «потомков Ромула», могло произойти с их императором и мировой империей…Такого еще не бывало в римской истории…
Казалось, весь обитаемый мир затаил в ужасе дыхание, не веря собственным ушам. Без телефона, без радио, без интернета, без телевидения, без социальных сетей и без авиапочты, разносилась ужасная новость по градам и весям. Весть о пленении императора, как громом, поразила римские провинции и армии…В Риме умолкли голосистые тибрские лодочники и рыночные торговцы, стих шум колес и скрип повозок на городских уличках и переулочках, ругань погонщиков ослов и мулов Менялы-аргентарии, сидя за своими столиками, в недоумении взирали на свои монеты, украшенные профилем обманутого персами старого императора. Медники, кузнецы, башмачники, укротители змей, огнеглотатели и даже нищие хранили гробовое молчание. По всей 85-километровой римской уличной сети в мгновение ока разнеслось леденящее кровь и душу известие, передаваемое римлянами шепотом или же на ухо друг другу: «В плену император, в плену!...»
И вот персидское нашествие широким фронтом, неудержимым потоком, сметающим все и вся на своем пути, обрушилось на римский Восток, лишившийся в одночасье всего своего руководства, угодившего в плен вместе с августом Валерианом. Пала гордая столица Сирии – богатейшая Антиохия-на-Оронте. Считается, что тайный путь в этот мегаполис был указан персам его гражданином -изменником-сирийцем по имени Мариад. Он якобы затаил на сограждан обиду за свое исключение, по обвинению в присвоении средств муниципальной казны, из городского совета. Видимо, не без его участия бесследно исчезли из города перед его захватом персами многие видные представители антиохийской городской знати, предупрежденные Мариадом, а также оборудование городского монетного двора и муниципальная сокровищница. Основная же масса городского населения не догадывалась о том, что Мариад ее предал. Антиохийцы, как всегда, сидели в театре и рукоплескали актерам. И тут в Антиохию ворвался Шапур I, неся ее беспечным гражданам разорение и смерть. Персы сразу же подожгли город, не пощадив и прилегающую к нему сельскую местность (или, по-гречески – хору). По приказанию царя царей изменник Мариад был заживо сожжен (видимо, до Шапура дошли сведения о том, что предатель вел двойную игру и, возможно, способствовал спасению от персов золотого запаса и городской сокровищницы Антиохии). Как говорится, поделом вору и мука…Впрочем, пострадавшим от персов антиохийцам было от этого не легче…
Немало сел, городков и городов, включая столицы Киликии и Каппадокии – Тарс и Кесарию – пали жертвой персидского свирепства. В Пафлагонии, расположенной на севере Малой Азии, персидская конницы достигла черноморского побережья. Бесконечные колонны полоняников медленно потянулись по караванным путям на персидский Восток. Лишь раз в день невольников, как скот, гнали на водопой. Считается, что большая «императорская плотина» - «Бенд-и-Кайсер» близ Состры (сегодняшнего Шуштера) в Сузиане была построена руками этих пленников – подданных «румийского кейсара (цезаря, или, по-гречески - кайсара), то есть императора)».
По легендам, донесенным до нас преимущественно христианскими авторами, несомненно, видевшими в позорном пленении императора-язычника варварами постигшее его Божье наказание, в плену с Валерианом до самого конца его нечестивой жизни обращались, как с самым худшим и жалким из рабов. Шапур ежедневно заставлял своего царственного пленника, низведенного фактически до уровня «живого мертвеца», или «живого убитого» (как еще древние египтяне называли своих обращенных в рабов военнопленных) облаченного в императорский пурпур, но при этом закованного в цепи, сопровождать царя царей на прогулке. При этом всякий раз, когда царю царей приходило на ум проехаться верхом, пленного римского императора принуждали падать ниц перед своим победителем, который, садясь на коня, наступал Валериану на спину, словно на подставку. При этом повелитель персов восклицал со смехом, что настоящий триумф заключается именно в этом, а не в изображении триумфального шествия на стенах и арках, столь милого римскому сердцу. Сказывают, что персы подвергали римского императора, попавшего к ним в руки, стол унизительному обращению долгие годы, до самой смерти. Когда же смерть избавила злосчастного «живого мертвеца» Валериана, наконец, от каждодневного позора, из его тела по велению Шапура сделали чучело, набив его соломой (совсем как пророка Мани), покрыли красной краской и повесили в храме (хотя, если верить дошедшим до нас сведениям, храмов у персидских маздеистов эпохи Сасанидов не было) в вечное поношение Риму и римлянам.
Как уже упоминалось выше, не исключено, что христианские хронисты при описании судьбы Валериана в персидском плену сознательно сгустили краски, памятуя о воздвигнутом августом-«родновером» жестоком гонении на христиан.
Хотя возможно и другое. Царь персов и неперсов ша(х)анша(х) Шапур в последующие за его триумфом годы подвергался столь сильному натиску со стороны римлян и римских союзников (пальмирцев и других), что он вполне мог срывать зло на своем венценосном пленнике вышеописанным (хотя, возможно, и более мягким) способом. Кроме того, не секрет, что тогдашние (да и не только тогдашние) персы отличались исключительной жестокостью. На скале Накш-э-Ростам (Накш-и-Рустам), близ руин древней столицы Ахеменидов Персеполя, сохранился барельеф, изображающий персидского царя царей Шапура верхом на боевом коне, схватившего за руку римского императора Валериана (что символизирует его пленение владыкой персов), а также преклонившего колено пред Шапуром другого римского императора – Филиппа Аравитянина (Араба), принужденного персами к позорному для римлян миру (фото данного наскального изображения помещено в заголовке настоящей военно-исторической миниатюры). Возможно этот дошедший до наших дней рельеф, на веки вечные запечатлевший торжество Шапура, и послужил, со слов видевших его римлян (и не только римлян) поводом к вышеприведенной легенде о шахе персидском, ежедневно садящемся на коня со спины павшего перед ним ниц римского августа. Кто знает? «Темна вода во облацех», как выражались в таких случаях наши русские летописцы…
Поначалу натиск персидских захватчиков казался оробевшим римлянам неудержимым. «Пехлеваны» Шапура жгли, насиловали, убивали, брали в плен. Наконец римляне прекратили свое беспорядочное отступление, переходящее в бегство, и объединились под командованием военачальника по имени Каллист. Этот Каллист, по прозвищу «Баллиста» (так римляне называли метательные машины), связался с генерал-квартирмейстером (выражаясь современным языком) римской армии Макрианом. Он снарядил в киликийских портах корабли, отправился к осажденному персами городу Солам (Помпеополю), перебил тысячи персов…но его самым главным достижением стал захват ценнейшего трофея – гарема царя царей Персии.
И поведение завоевателя мира Шапура сразу же переменилось. Судя по всему, он был застигнут врасплох известием о пленении римлянами всех его жен и наложниц вкупе со всем персидским войсковым обозом, нагруженным богатой добычей, захваченной в градах и весях римского Востока. Ша(х)анша(х) приказал трубить отступление и ускоренными маршами поспешил назад в свою столицу Ктесифон. На вопросы о причине столь поспешного отхода, Шапур отвечал, что ему необходимо достойным образом отпраздновать победу над «румийцами». Примечательно, однако, что до нас не дошло никаких сведений о попытках римлян обменять гарем и обоз Шапура на томящихся в персидском плену Валериана и иже с ним…
Посреди всей этой сумятицы героический город Эдесса продолжал держаться, устояв перед временем, чумой, персидскими приступами, так и не открыв ворота воинам царя царей. И вот теперь царю Шапуру пришлось, в ходе своего отступления, идти мимо этой неприступной крепости. Он слишком хорошо знал Эдессу и эдесцев, чтобы присоединить свое ослабленное и утомленное войско к осаждающим и попытаться взять непокорный город приступом. И потому защитникам Эдессы довелось пережить славный и триумфальный для них день, в который повелитель Вселенной Шапур был вынужден купить возможность свободного прохода по Эдесской области ценой всего захваченного им у римлян золота. С учетом происшедшего ранее захвата римлянами, вместе с царским гаремом, персидского обоза с добычей, можно сказать, что расходы царя царей на Римскую кампанию, мягко говоря, не окупились…
Похоже, что эта неудача, наконец, смирила неукротимый нрав властолюбивого «царя арийцев и неарийцев». Тем более, что безмерно униженный Шапур столкнулся с новым, оказавшимся неожиданно опасным, противником в лице правителя торгового оазиса Пальмиры (Тадмора) – романизированного араба (или же аравитянина) Септимия Одената, ударившего по отходящим в Иран персам и нанесшим им весьма ощутимые потери. Кроме того, в последние годы правления Шапура он оказался слишком погружен в решение внутренних проблем своей громадной мировой державы, чтобы думать о возобновлении войны с «румийскими кейсарами». Усталый и «остывший от пота битв» властитель посвятил остаток своих дней строительству весьма внушительных архитектурных сооружений.
А возможно, примиряющая все и вся философия «вавилонского Утешителя» Мани утешила и смягчила наконец мятущуюся душу царя царей Персии. Того самого Мани, который, вероятнее всего, стремился слить христианскую, персидскую – маздеистскую и митраистскую -, а также буддийскую веру, эти разделявшие мир и человечества народные религии, в некое более высокое единство. И кто знает, какую небесную силу великий персидский властитель на склоне лет и в итоге своего 30-летнего царствования, признал, наконец. Своим истинным богом?
Впрочем, судя по изображениям на отчеканенных при Шапуре монетах, он до конца своих лет продолжал хранить верность древнеперсидскому Богу Света А(х)ура Мазде – или, по-новоперсидски, Оромазду (или же Ормузду). Об этом свидетельствуют выбитые на реверсе этих монет более 1700 лет тому назад алтари неугасимого огня. На аверсе же этих древних монет запечатлено его чрезвычайно умное и энергичное лицо верного «почитателя Ормузда, превосходного Шапура, царя царей Ирана, произошедшего от небесного божественного семени»…
Здесь конец и Господу Богу нашему слава!