На днях в отдел кадров, пришли вооружённые автоматами вояки. И поставили перепуганную до заикания кадровицу перед фактом: все мужики – работники предприятия должны скорейшим образом явиться в военкомат для сверки списков призывников, т.е. – мобилизационный резерв нужно в который раз перепроверить. Кадровица по цепочке передала приказ начальникам и мастерам. Они – нас напрягли.
Понятно, у рабов права отказа нет. Хоть некоторые работяги и тянули до последнего, упирались, мол, тот судимый, тот инвалид, тот шахтёрский пенсионер, ага, щас – отмазки не катят. Самые умные на больничку сбежали, но вечно на больничном листе не просидишь. Я тоже пытался отпетлять, но если даже начальничка нашего в мясное учреждение вызвали, то я – избранный, что ли?
Итак, основной поток подневольных и особо ответственных пришёл в первые дни, а мы, упирающиеся, явились позже, спустя дней несколько. Слесарь В., киповец А. и людишки с других участков предприятия. Пропустили нас в военкомат улыбчивые дежурные вояки с автоматами, проверили паспорта. Прошли мы и расселись в актовом зале на откидных креслах, как в кинотеатре. Напротив – на сцене, так сказать, за длинным столом – камуфляжные бабы и мужики. Все в неких званиях. Я далёк от их войсковых игрищ, как Земля от центра Вселенной, потому в знаках отличия не разбираюсь. Но – с какой целью эти бесы и ведьмы здесь собрались – и мне (дураку) ясно. А в званиях пусть их верховный – сатана разбирается.
Один из чертей, видать, главный – командует, комиссарит, ну я так его и определил – комиссар. Интересно, что он на русском речи толкает, никакой тебе мовы не прослушивается. Впрочем, как и у всей этой шайки.
Ну чисто тебе заседание «чрезвычайки», только красных косынок не хватает и кожанок. Некоторые ведьмочки с документами шестерят – суетятся, выясняют, уточняют. У нас военные билеты собрали, в том числе и мою белую картонную справку.
Комиссар вопрошает – кто тут с белым билетом? Сразу – лес рук, почти 95%. Он удивление выражает, недоумка из себя строит. А как он думал? Основной контингент нашего предприятия – больные-косые-кривые-пенсионеры, те, кому бежать некуда, а работать надо, чтобы выживать. То бишь настоящие патриоты своей малой родины.
Тогда он следующий вопрос задаёт:
-Судимые есть?
Пацанчик с другого участка тянет руку.
–Понятно, иди работай.
Вот так, сразу, на слово поверил и отпустил. Кабы знал, тоже в зеки записался бы.
А шабаш идёт своим чередом, типа в полевых условиях. О том, что люди для них – мусор, всем своим видом и отношением демонстрируют. Ну правильно, здесь не институт благородных девиц, потому мы для них не люди, а скот.
Приходят ещё некие персонажи, видать, по повесткам. У тех, кто служил, берут номера телефонов:
– Мы вас вызовем.
Опять к нам возвращаются, проблемным. Слесарь В., бывший шахтёр, поясняет, что у него инвалидность.
-Жди, - говорят ему с сожалением, - придёт врач на 11.00, сходишь к нему, он решит. Опять вот так запросто – и никакая полноценная врачебная комиссия не нужна. Тут по ходу выясняется, что у В. ещё и психическая статья имеется. Тогда его тоже отправляют «идти работать».
Подваливают ещё «призывники»: школьный сторож от отдела образования – тучный, тяжело дышащий, на вид – под 60. Щуплый мужичок из Новой Каховки, в нашем городе не зарегистрированный, но давно работающий и живущий здесь. По разговору явно заметно – то ли слабоумный, то ли просто с речевым аппаратом не лады, впрочем – эти отклонения обычно совместимы. Заседающие «военспецы» никак не могут понять, что с ним делать. Ну, понятно, недалеко от каховчанина ушли. Появляются ещё некие маргинального вида мужские персонажи, с трудом соображающие и разговаривающие, косноязычные, заикающиеся, не понимающие чего от них хотят, но очевидно, желающие бежать впереди всех с голыми руками и защищать родину от кровавых орков.
Мы, оставшиеся, сидим, ждём участи. Киповец А. не выдерживает, принимается задавать наводящие вопросы вершащим судьбы заседателям. Объясняет, мол, наше начальство должно было побеспокоиться о броне, вот, посудите сами, я один киповец на несколько участков, я – ценный специалист, вот мы меня сейчас заберёте, а кто работать будет? Предприятие же остановится.
Смешной, нашёл кому подобные вопросы задавать! Этим шакалам насрать на производство и растереть. Им сверху спустили план по сдаче мяса, вот они и стараются, нами свою шкуру прикрывают. Да пусть хоть всех рабочих выгребут и всё остановится – они только рады будут. Им Америка поможет, ага. Они же не простые люди, они же – бесы, это понимать надо.
-Значит, такое у вас начальство, - говорит вояка, - значит, так вы ему нужны, если не побеспокоилось, - железно, не возразишь. Наше начальство действительно на нас положило прибор. У них свои проблемы, их точно не загребут, у них всё схвачено и в карман положено. Зря, что ли, они сбежали из крупных ДНР-овских городов сюда, в/на украинскую часть Донбасса. Эти прохиндеи нигде не пропадут, ни при какой власти, ни при каком режиме, скользкие, как глисты, выживут в любом государственном организме. А помрёт организм – другой найдут, не проблема.
- А ещё у меня грыжа, - продолжает пытаться давить аргументами киповец А. Но к таким откровениям «чрезвычайка» относится чрезвычайно прохладно. Отпускает некую злобную шуточку. И киповец А. вынужден умолкнуть.
Тут уж я не выдерживаю тревожного напряжения. Забыли эти твари нас, оставшихся, или специально время затягивают, на психику давят? Вскакиваю и подхожу к их столу. Не буду же я всему залу сообщать о своих болячках. И вообще, это откровенное солдафонское отношение ко мне и к людям подбешивает уже. Человек я, али тварь дрожащая?! В больницах и то врачебную тайну соблюдают, а тут что – базар-вокзал, что ли!?.. Как выяснилось – хуже.
Принимаюсь объяснять вполголоса этому комиссару и рядом сидящей камуфляжной волчице, что «их бин хронический больной», операции у меня были и там и сям, и на учёте я и у того врача состою, и у этого. А бесы на меня косятся и отвечают по стандарту, мол, а кому щас легко?.. Ты же на работу ходишь, как-то работаешь, ноги есть, руки тоже, инвалидности нет, щас не болеешь. Справки надо было раньше собирать… А когда оперировали?, ах, не помнишь, значит – давно, значит, не считается. Где твои свежие медицинские документы? Нету. Ну а что мы можем сделать… Не служил? Белый билет?.. Ну это раньше он белым был, а теперь все годные. У тебя статья какая?.. А, эта не катит, это фигня. То при Союзе проканывало, а теперь другая власть, другие стандарты… Нет военной специальности?, ничего, картошку на кухне чистить будешь. Ага, эту прибаутку я уже от кадровицы слыхал. Значит, дело принимает шоковый оборот. Пытаюсь опереться на последнюю надежду:
-У меня на руках двое родителей-инвалидов.
-Опекунство оформлено?
-Да когда бы я его успел оформить?
-Жена, ребёнок есть?
-Есть, то есть – нет, выехали. Так что некому за родителями ухаживать, кроме меня.
-Ничего, на соседей оставите, пусть они приглядывают, – успокаивает одна белокурая бестия.
Всё становится понятно, перед этими отморозками больше нет смысла пресмыкаться, любые человеческие доводы им по барабану. Ретируюсь ватными ногами, плюхаюсь на место.
Нелюди ускоряют работу, видно, устали, бедолаги, время-то к обеду. По-быстрому распихивают пришедших позже нас «добровольцев»: этого расстрелять, того повесить, следующего четвертовать, того – отравить, этого – гильотинировать и тд., и тп… Упиваются своим превосходством, власть им, нелюдям дали, свой народ в живых не оставлять, до последнего украинца. Неужели думают, что самим удастся шкуру спасти путём продажи совести верховному бесу?.. Впрочем, нет, эти не думают – нечем, и не нужно пытаться, за них те, кто свыше подумали. Ну чисто Третий рейх в действии.
Короче, распределили тех, остались мы – безнадёжные, упирающиеся. Вызывают пофамильно, согласно билетам (белым) или у кого какие, записывают адреса, номера мобилок, зачитывают, какие вещи нужно с собой взять, приговоры произносят, мол, завтра подойти сюда на 8.00, всех будут везти на какую-то спецподготовку.
Доходит очередь до меня, подковылял, озвучивают то же, переспрашивают, понятно, мол, что с собой брать? Выдавливаю из себя некие звуки. Уже командуют:
–Можете идти.
Иду механически, будто в чёрном сне.
По пути обратно на работу обсуждаем с киповцем А., что делать и как дальше быть.
Для меня ответ на вопрос – идти или нет на войну – однозначен. Если вся страна сошла с ума, это не значит, что я поддержу её самоубийство. Стать в ряды бандеро-фашистов – мне, пацифисту с левацкими убеждениями?! Проходящему по классификации "патриотов" как "сепар"? Да вы, извините, и правда, йобнулись!?
Отдаю повестку мастерице. Произошедшее воспринимается только так – билет в один конец. Именно – прощаюсь – со всеми коллегами. Какая там работа, всё, аминь.
Запрыгиваю на велик – качусь по городу на автопилоте, окрошка тёмного потока бессознательного рвёт крышу. Мысль самоспасения бьётся где-то параллельно с мыслями о конце всего – завещание, самоубийство, бегство, схрон. Психика автоматически пытается выпутаться из сети смерти. Мозг стремится самосохраниться, прокручивает варианты спасения себя и своего носителя, то есть – меня. То отключаю телефон, то включаю, рассылаю прощальные послания друзьям.
Добираюсь домой, сообщаю о произошедшем, такое не скроешь. Все в панике. Прорабатываем всевозможные версии откоса, но – перед смертью не надышишься. Раньше надо было шевелиться, но – как?, чему быть – того не миновать. Напиваюсь, в смысле – успокоительных. Отключаю мобилку. Готовлюсь к общению с будущей смертью. В башке продолжают лихорадочно крутиться варианты бегства или подполья – циклоидный психоз вышел на тропу войны с разумом. Варится вся эта галиматья, варится, камнями перекатывается в сходящем с ума мозге, организм в полном психоауте, ппц, короче. Микросхемы дымятся от перегрузок. Проваливаюсь в небытие под молитвенные бормотания отца. Он молится своему Б-гу, просит помочь. Ну упование только на этот вариант.
И вдруг – свершается чудо!
Боженька, вдруг озаботившийся моей судьбой, просыпается и что-то там меняет в фатумных картах. Или он не играет в азартные игры? Не знаю. Но во второй половине дня – кто-то звонит бате на телефон. Неужели – Сам?!.. Он тормошит меня (в смысле – отец), не пойму, чего хочет. Оставьте меня все, меня нет, я умер… Звонит какая-то Ю., заместительница Всевышнего?, что ли?.. Нет, батина реабилитационная постинсультная психологиня, мол, я должен перезвонить непосредственно начальнику нашего участка. С трудом пытаюсь понять, что происходит и что от меня требуется?, кто ваще звонит?, куда перезвонить?, зачем?.. Я уже готов к могилизации, а меня хотят воскресить?, что?, мне кто-то должен передать какую-то бумажку?, грамоту о помиловании?.. кто – Бог?, нет?, а кто?, начальник?.. Мозг отказывается что-либо понимать, он уже наполовину выгорел. С трудом возвращаюсь в этот мир. Краешком разума что-то высоображовываю. Оказывается, Ю. – сестра киповца А., через неё-то он меня и разыскал. Это ж надо – какие судьбоносные хитросплетения!
Ладно, собираю себя в горсти, перезваниваю начальнику, выслушиваю упрёки. Хотя он сам испуган, ибо его тоже должны были загрести могилизаторы. Ага, значит, я должен немедленно подъехать к военкомату?, что, он подвезёт бумажку об отсрочке?, броню?, на несколько месяцев? Серьёзно?, это шутка?, правда?, чёрт побери, ну хоть какая-то соломинка. Неужто наше руководство одуплилось?, решило, что рабочие ему нужны!?..
Опять вскакиваю в седло, мчусь на велике к богомерзкому заведению. Хорошо бы, если бы Боженька не просто меня временно освободил, но вообще испепелил бы этот склеп разврата, этот человеческий мясокомбинат с прислужниками диавола! Это наверняка будет позже, а пока – спасибо и на этом.
Подъезжает начальник, отдаёт мне какую-то бумажку. Читаю, с трудом воспринимаю текст. «Ныне раб божий Александрос освобождается от геенны огненной на период с такого то по такое то число месяца сего и года этого. Высочайшим повелением сей документ заверен и пропечатан государем всея империи таким-то. Аминь».
Несу сию индульгенцию в логово монстров. За длинным столом осталось двое вояк – всех распихали, справились, отработали – тот самый утренний «комиссар» и другой, вечерний, кругломордый. Утренний работает на публику: театральная реплика в сторону кругломордого:
– Ну вот, пришёл, я даже знаю его фамилию, кто это?, ага, вот его билет,.. вопрос был в том, как скоро он придёт? - И вскидывает бельма на меня, будто только сейчас заметил, паскуда эсесовская, и – на «вы» с издёвкой: - Нет-нет, мы против вас ничего не имеем, это мы между собой общаемся.
Обмениваемся бумажками: я ему – отсрочку, он мне мой белый «военник», типа, иди работай. Похоже, будто они между собой на меня ставки делали. Но в выигрыше всё равно я оказался. А эти бесы сгинут в геенне огненной, попомните моё слово.
Шок отпускает. Завтра вновь – на работу, заново рождённым. Кажется, этот мозголомный день никогда не закончится. Оказывается, пока я с отсрочкой мотался, ко мне мой закадычный напарник приходил со своим другом-закадычником, разыскивали, чтоб также сообщить о факте свершения чуда. Опоздали, но всё равно, спасибо, братаны.
И уже дома высвобождаюсь – выплёскиваю истерику сквозь стены и пространства во все стороны света, рассылаю проклятия утилизаторам из преисподней. Оказывается, ещё можно немного пожить. Опять глотаю успокоительные, водяры б щас накатить,.. ладно, завтра ещё будет рабочий день – накатим с братаном-Лёхой. Уплываю на волнах мутняка. Сквозь него трезвонят друзья – беспокоятся – что случилось, что произошло?.. Всем даю отбой, мол, всё норм и конец света временно отменяется.
11.03.22 К.; 22.12.23 Г.