Глава 7. Поехали
Убедив себя, что человек из уважаемой еврейской семьи не может предложить плохого, я закрыл глаза на моральные издержки, оставив себе лишь материальные. Предстояло иметь дело с деньгами немалыми и чужими, а простой гоп-стоп в этом фартово-портовом городе оставался делом неизбывным, передававшимся из поколения в поколение. Да и злачных мест для данного промысла со времен еврейских погромов, несмотря на всеобщую электрификацию, не убавилось. Оставалось уповать на длинные ноги и резвый старт, подтвержденный грамотой межвузовской спартакиады…
А еще, люди... Одесса тогда оставалась Одессой, и в разных ее уголках нет-нет, да и жили одесситы- люди, отличавшиеся особым мнением по любым вопросам, которое они, не церемонясь, спешили высказать. Именно этого, отточенного поколениями о спины соседей языка я больше всего и опасался. Неважно одетый, с отпечатком сельской наивности на лице, я олицетворял собой простодушного растяпу, прекрасную мишень для всякого острослова. Но деваться было некуда. Давши слово, держись…
Впихнув разносимые пакеты в портфель, Майка, на карте города, прилепленной по такому случаю в прихожей, указала маршрут к каждому адресату и, отсыпав мелочь, пояснила:
- Это на сдачу!
На каждом пакете значилась сумма к уплате, мне предстояло получить ее со страждущих:
- Если обещаешь помогать с фасовкой, расскажу секрет дополнительного заработка, - закатив глаза для пущей важности, предложила она. В еврейской семье у каждого должны быть секреты дополнительного заработка, иначе, нет смысла затевать семейный бизнес.
- Со сдачей не торопись, мелочь ищи не спеша. Будут отказываться, не настаивай, поблагодарил и убежал. Алик так вымучивал до пятерки за день.
Знали бы мои родители, что большой город в первый же год научит меня брать чаевые. Оставалось успокаиваться тем, что лекарства эти, возможно, помогут людям.
Либо Алик привирал для пущей важности, либо он эту сдачу вовсе не предлагал, но у меня из этого ничего не вышло. Более того, пришлось пару раз бегать в ближайшие булочные за мелочью. Я боялся, что Майка, рассчитывая на чаевые, сочтет, что я прикарманил их. Но опасения скоро развеялись. Узнав, что у меня ничего не получилось, она заключила: «Я и не сомневалась! Ты из лопухов, которые остаются должны!»- и по-свойски сообщила, что меньше чем за рубль за каждого пациента соглашаться с папашей нельзя. Торговаться я не умел, но на этой цифре решил стоять окончательно.
… Целую неделю тепло осеннего моря боролось с надвигающейся зимой, и по мере того, как город окутывали непроглядные туманы, я погружался в глубины гомеопатического подполья, удивляясь тому, что приличная часть общества не мыслит своего существования без этих пилюль. Одесситы давили на меня собственной репутацией, заставляя первое время побаиваться их.
Люди, люди, люди... Коллекция встреч
* * *
Так и потекла моя новая внеурочная жизнь. Улочки, переулки, дворики, ароматы зажиточных квартир и запахи коммуналок. Болячки не выбирают по сословиям, а поиск дефицитных лекарств неминуемо приводил к Листенгортам. Теперь эти люди стали для меня пациентами, а я для них - «молодым человеком». Так ко мне обращались персональные пенсионеры и торговые работники, отставные госслужащие и потомственные домохозяйки, жены моряков и любовницы цеховиков. Я не обижался, мне даже нравилось:
- Я вам скажу, Бог не зря дал вам такой рост. Вы просто обязаны мне помочь. Посмотрите на меня и ответьте, как мне с моими «от горшка два вершка» менять здесь лампочки? - говорит пациентка в выцветшем халате и с огненным цветом редких волос.
- Действительно проблема, - соглашаюсь я, - одним Бог дает рост, другим квартиры с высокими потолками!
- Вы шутите, я в вас не ошиблась! Сейчас принесу коробку с лампочками, а вы не стойте, доставайте стремянку, она там, за вешалкой!
В квартире не горит половина лампочек, и я битый час таскаюсь со стремянкой. Назойливая хозяйка всучила мне мокрую тряпку, обязав попутно снимать паутину с замысловатых рогатин развесистых люстр.
- А Ларисе Ильиничне вы кем приходитесь? - продолжает интересоваться мадам, пока я дарую свет то тут, то там.
- Зятем, - чтобы избежать лишних расспросов, отвечаю я.
- У нее такая взрослая дочь? Не знала. Но вы все равно поторопились. Семья врачей, это замечательно. Но у моей приятельницы есть чудная девочка, она учится в школе Столярского на чем-то смычковом, так вот, их семья потомственных ювелиров куда перспективней всяких Листенгортов. Надумаете разводиться - милости прошу. Девочка приличная, дача в Люстдорфе, будете благодарить.
«Дурак, зачем брякнул про родство с Листенгортами, мог бы засыпать под Брамса в неведомо-романтичном Люстдорфе», - сокрушаюсь я по дороге домой.
* * *
Математик!
- Молодой человек, как вам наша Одесса? - спрашивает пожилой мужчина в полосатых пижамных брюках и натянутой на выпирающий живот майке, - Я правильно вижу, вы не местный? А де тот швыцер, что носил до вас?
- Его не будет, он уехал, - объясняю я.
- Надеюсь, в места не столь отдаленные? У него никогда не было сдачи. Он вечно талдычил «в следующий раз, в следующий раз», что-то округлял и выгадывал. Тот еще математик.
- Ну что вы, в армию забрали!
- Так те два рубля, что он не додал можно теперь считать взносом в фонд мира?
- Похоже на то! - соглашаюсь я.
- Чтоб ему ракета на ногу упала, ей богу не жалко! - сокрушается пузатый.
- Ракету или ногу? – решаюсь уточнить я.
- Ракет у нас много, а такие ноги не грех и поучить.
* * *
Шить или не шить…
- Скажите мне, только честно и без обид, вы сами портному такой пиджак заказали или это его инициатива? – спрашивает бледный мужчина средних лет, нервно приглаживая волосы.
- Вы о чем? - недоумеваю я.
- О том, в что вы вдеты! Это же, простите, кафтан из прошлых веков! Фасончик, мастер предложил или вы настояли? Где, интересно, так обшивают? – не унимается он.
- В Рыбнице, - отвечаю я. Пиджак, надетый поверх свитера, выглядит комично, хотя по тем временам был вполне приемлемым одеянием для определенных слоев населения. Почувствовав неловкость, я невольно оттягиваю рукава, словно в них все дело.
- Тогда вопрос снимается, хотя в Кишиневе есть замечательные закройщики, могли бы научить земляков! Вопрос следующий, вы свой внешний вид поправлять будете?
- В плане? – уточняю я.
- В плане приличной одежды, бруки, пиджаки или верхнее на зиму?
- Спасибо, пока нет!
- Так что вы мне тогда голову морочите. Ходите, как сельский счетовод, раз жениться не входит в ваши планы.
- А при чем здесь женитьба?
- При том, что ни одна приличная девочка не взглянет с интересом на юношу в таком пиджаке. А этими бруками вы нарушаете тригонометрические законы столь уважаемого в среде закройщиков Пифагора, поплевывая на репутацию нашего портового города.
Чего греха таить, я всегда был плохо одет, частенько попадая из-за этого в неловкое положение. Вот и этому закройщику не нашел, чем возразить. Через четыре года я обращусь к нему, и он справит мне шикарный выпускной костюм. А пока на мне то, что и бруками сложно назвать.
* * *
Кто же так гроб опускает?
На улице сыро и зябко, мороза нет, но дует сильный ветер. Я захожу во двор. Под ногами разрытый асфальт, вдоль траншеи - старые авто, засыпанные пожухшей листвой. У колонки дворничиха разгоняет метлой лужи:
- Простите, вы не подскажите, где здесь квартира 16? - спрашиваю я. Зафиксировав метлу, она поправляет платок, осматривая меня:
- Кто нужен-то из шестнадцатой?
Я заглядываю в записку: «Семен Викторович!»
- Вот он в беседке со своим песиком.
В углу двора, под облетевшей беседкой в крепком тулупе и кожаной кепке сидит пожилой мужчина, опершись на рукоять трости. Рядом крутится бело-грязная болонка. Листенгорт инструктировал обслуживать пациентов исключительно в их квартирах, и я направляюсь к старику лишь разведать обстановку. На мое приближение ощетинивается остатками шерсти собачонка, оголяя для пущей важности бисеринки зубов. Я лишь успеваю объяснить суть своего визита, как старик огорошивает вопросом:
- Вы видели, как его грохнули? Как вам такое?
- Кого грохнули? - удивляюсь я.
- Ясное дело кого, Леньку нашего!
- Кто грохнул?
- Служивые, генералы, полковники…
- За что?
- Вот и я удивляюсь. Вроде бы не за что! Тем более им.
- Я что-то не пойму, вы про фильм какой-то? - предполагаю я.
- Какой фильм! Про процессию! Гроб с Леонидом Ильичом в могилу опускали и уронили. Не видали что ли?
- О, господи! Скажете тоже, никто никого не ронял!
- Как же не ронял. Упустили, аж громыхнуло!
- Это траурный салют. Пушки громыхнули.
- Какие пушки? Это знак свыше!
- И о чем этот знак? - интересуется, подошедший мужчина, пряча за пазухой пальто рыжего кота.
- О том, что Леня не доволен! - объясняет Семен Викторович.
- Ну, разве что… А чем не доволен? - продолжает интересоваться кошатник. Я, следуя инструкциям Листенгорта, сторонюсь таких разговоров.
- Ясно чем, что зарыли, а не в мавзолей! - настаивает старик в тулупе.
- Там место занято!
- Ничего, в тесноте да не в обиде. Можно валетом или вторым ярусом.
- Только начни, отбоя от желающих не будет. Средний возраст политбюро выше семидесяти. Да и было такое уже. Чем кончилось, а? – аргументирует кошатник.
- Это верно. Не уж-то просто не удержали?
- Может и так, все же пять золотых звезд- ноша! Хотя, я другую версию слышал, что не уронили его вовсе, а перевернули.
- В каком смысле?
- Чтобы лежал попой к верху, такова воля покойного, - оглядевшись по сторонам, полушепотом говорит мужчина с котом.
- Что за чушь, это еще зачем? – удивляется Викторович.
- Предвидел Леонид Ильич, что через пару лет очередь не в мавзолей будет, а поцеловать его в зад за то, что мы так хорошо при нем жили! – заключает сосед, и все дружно смеются, не сдерживаюсь и я.
- Доведут тебя эти анекдоты, сам знаешь до чего. Язык твой- враг твой! – предостерегает старик.
- Это не я, это народное творчество. За что купил, за то и продаю.
- А что думает об этом семья Листенгорт? Так сказать, еврейская общественность? – обращаясь ко мне, интересуется Семен Викторович.
- Я не представляю таковую, - открещиваюсь я, машинально отходя в сторону.
- Можете не оправдываться, это видно по вашим туфлям. Но разговоры же ведутся? Есть у них сформированное мнение на этот счет? – не успокаивается старик.
- Простите, я не в курсе. Думаю, продолжают консультироваться, - отвечаю я, критично оглядывая свои штиблеты, в которые красноречиво ткнул тростью Семен Викторович.
- Ясно, значит опасаются, - отзывается кошатник, - Им в чутье не откажешь.
- У них всегда так, мнение в стадии формирования, а сами уже все рассчитали и вывели ожидаемую прибыль, - продолжает старик.
- Им-то чего волноваться? Чтобы здесь не случилось, историческая родина всегда примет, - вступает в разговор мужчина средних лет с явными признаками похмелья на лице, занимавший до этого светской беседой дворничиху.
- Все иноверцы- сектанты! Ну, где Филиппович, пора бы уже партейку заложить! - высыпая кости домино на стол, заключает кошатник.
Мальчику из молдавской глубинки, а это совершенно иная глубина привычной всем глубинки, в такие минуты следовало помалкивать, с чем я успешно справлялся.
* * *
Грузите пилюли бочками
- Добрый день, мне нужна Ирина Евгеньевна. Я ей лекарства принес, - начинаю я привычный разговор, взбежав на пятый этаж по чугунной лестнице.
- Ее нет, оставляйте здесь, я передам. Она предупреждала, деньги на тумбочке! - я выкладываю пакет, пересчитываю оставленную сумму.
- Вот вы скажите мне, кто убедил эту старую дуру, что эти пилюли ей помогут? Кто, я вас спрашиваю? Купить внуку апельсины у нее денег нет, а на этот самообман она находит. Вы вот, кто? - интересуется растрепанная женщина, тыкая меня в грудь указательным пальцем, с заблаговременно заточенным ногтем.
- В каком смысле? - опешил я.
- В смысле, откуда вы взялись со своей гомеопатией?
- Врач прописал, я принес!
- Один прописал, другой принес! Прохиндеи и аферисты! - заключает она, я протискиваюсь к входной двери, - С таким ридикюлем, небось, полгорода уже одурачил! - я сбегаю по лестнице вдохнуть свежего воздуха. Ничего не поделаешь, она в чем-то права.
Продолжение http://proza.ru/2023/12/28/563