Крепче Булата

Пролог

1
Выпускник Санкт-Петербургского Горного корпуса, молодой офицер Аносов Павел Петрович прибыл на Урал, в Златоуст, когда восстановилась уже зима. Холод и мрачное небо висящее над черными хребтами Урала, не могли в нем затмить мечты о том, что наконец наступила его самостоятельная жизнь и, ждет его впереди увлекательная работа.
Он с братом и сестрами рано лишился родителей, их из Перми, где отец служил советником горного дела, всех четверых на воспитание взял дед по матери Лев Федорович Сабакин, горный механик Каменно-Воткинских заводов. Он старался внукам дать образование. Павлуша с интересом слушал дедовы рассказы про плавку металлов, про секретную закалку металла «булат» и различные механизмы применяемые в горном производстве. Это-то и предопределило его дальнейшую судьбу.
Директором горного корпуса был некий Андрей Федорович Дерябин, когда-то служивший на Камских заводах и хорошо знал и уважал механика Л. Сабакина. Он то и помог Павлику со старшим братом определить их на учебу в горный корпус. Брат через некоторое время умер, а Павлику удалось завершить учебу…
Когда Аносов вошел в большую приемную директора завода, писарь-секретарь внимательно оглядел его и спросил:
–  Вы по какому делу, сударь!
– Горный инженер Аносов, направлен департаментом для прохождения службы.
–  С прибытием! Извините, я доложусь. Можете пока снять шинель, – указал на место.
Вскоре его пригласили в кабинет директора. За массивным столом сидел в кресле директор с тяжелым взглядом. Директор по фамилии Фурман был на это место назначен совсем недавно и, судя по мрачности, недоволен был своим переводом.
– Аносов, выпускник горного корпуса, прибыл к вам для прохождения службы, – представился он.
Директор кивнул молча головой и указал рукой на папку в руке Аносова. Молодой инженер выложил перед ним свой диплом и грамоту о награждении золотой медалью. Он пробежал глазами по бумагам и отложив их в сторону, склонив голову сказал:
– Трудно вам будет подпоручик в этой глуши. Это вам не Санкт-Петербург. Тут нужны не только хорошие знания, но и опыт работы, а вы только после учебы. Пока будете практикантом для разных поручений. Жилье для вас определят в канцелярии.
– Но я, хотел бы ознакомиться с литейным делом, простите! – с печалью в голосе произнес Аносов.
– В литейный цех? – удивился директор, – в эту жару и грязь?... В прочем вам как практиканту доступны все цеха. Можете знакомиться, потом и определим, чем вам конкретно заняться. А сейчас прошу, – указал на дверь.
Аносов молча повернулся и вышел. Его устроили в небольшую квартиру. Одиноко и грустно было ему. Не так он представлял начало своей трудовой деятельности, угнетала заброшенность:
– «столько ехать, что бы быть никем. Нет, уж! Надо добиваться своего» – размышлял он, ходя по комнате из угла в угол. Затем достал из чемодана книгу «Основы металлургии» и, раскрыв ее, присел у тусклой лампы…

2
Как практикант имел право входа в любой цех, но больше всего его интересовал литейный, где «варится» металл. Он присматривался к работе литейщиков, и те, видя его дружеское отношение к ним и заинтересованность в литье металла, охотно делились с ним своим опытом работы. Особенно сошелся с неким, Швецовым. Когда вечером приходил домой, садился за стол, и делал какие-то записи. Это был его первый научный труд:
– «Систематическое описание горного и заводского производства».
Аносов, перелистав всю, какая была на то время литература по металлам, пришел к выводу, что крепость его зависит от структуры металла, а та в свою очередь от закалки. Они, со Швецовым, втихаря попробовали проделать несколько опытов над стальными клинками и результаты не заставили себя ждать…
Аносов был назначен смотрителем (начальником) украшенного цеха. Он присматривался к работе мастеровых цеха, которые украшали гравировкой и травлением холодное оружие – оживляли металл. Его поражало то, как бесправны были они, и в какой проживали нищете, эти замечательные люди. Каждый раз, приходя после работы, домой, думал как облегчить их положение…
Такая тихая ночь стояла за окнами. Серебристый свет луны врывался через окна спальни, где Аносов, сняв мундир, лежал навзничь, в глубоком раздумье. Тоскливо было у него на душе. Нахлынули воспоминания, от которых нельзя было избавиться-забыться. Смутно перед ним мелькали образы заводских мастеровых: - «Бедные вы мои горемыки, ну чем я вам могу помочь? Сам не могу понять, что со мной делается. Прикипело мое сердце к простому народу».
Со всего края нескончаемым потоком сгонялись крепостные и приписные крестьяне. Приходили в зимнюю стужу и в летний зной, больные и слабые, в возрасте и совсем молодые, голодные и оборванные. Они работали в течении четырнадцати часов, подвергались оскорблениям и жестокости со стороны надзирателей.
 – «Сколько ими пережито, переведено, а их доброту все равно ничем не измерить. Ты только подойди к нему (мужику) поговори по человечески, по душам и он укрепит тебя в твоей вере, своей любовью, не оставит в трудный для тебя час в беде. Нет ничего надежнее простого человека. Несмотря на свои годы-невзгоды, народ молчит – безмолвствует. Пережили не так давно страшную войну (1812г), француза супостата побили, надо бы дать народу волю. Но нет! Разгневанные господа еще туже затянули ярмо на его шее, совсем загубила народ аракчеевщина. Молчит народ, хотя души гневом переполнены. Восстание декабристов, передовая интеллигенция взбунтовала против самодержавия».
Думка о народе Аносова оковала его доброе сердце жалостью:
– «Все заводы ветхие. Тут хоть призывай господа Бога на помощь, хоть нет, без капитальных вложений и человеческой заботы о простых людях, дело не поправить. Везде преобладает ручной труд, этих несчастных мастеровых».
Качество выплавки, того же чугуна на заводах – оставляло желать лучшего. Департамент горных дел, куда Аносов обращался с разъяснениями, за помощью, хотя и входил в положение дел, но оставлялось без внимания подробное описание им необходимых принятия мер на заводах. Горное начальство уповало на то, что сейчас нужно как можно больше выделывать оружия и нет пока возможности даже привести старое в порядок, не то, что внедрить какую-то новизну в производство.
Он часами работал над своими рукописями, но мысли все же, были далеки от работы. Сердце охватывала тоска, ходил, словно в тумане. Родных рядом никого. В доме пустота, не с кем словом было обмолвиться. Тут еще пришло запоздалое письмо от сестер, умер самый близкий ему человек, дед Сабакин. Тревожные мыли неблагодарности мучили молодого человека за то, что не проводил его в последний путь. Чтобы немного забыться, взяв отпуск, отправился он в родные места, на Каму, где прошло детство.

3
Когда подъехал к дому деда, где он жил с братом и сестрами, увидев заветное крыльцо на котором часто сиживал дед, сердце сжалось такой тоской, что он еле удержался на ногах, слегка прослезившись….
Побывав с сестрами на кладбище, долго сидел у могилы, слушая шелест листвы рядом стоящих берез. Вернувшись с погоста, тоска постепенно стала проходить, все же исполнил свой долг «навестил» дорогого сердцу человека. Проговорив с сестрами весь день, ночью ему спалось беспокойно, вернее никак не мог уснуть, в этом большом доме, где все напоминало о дедушке.
Посетил Каменно-Воткинский завод. Старые мастера, которых знал с детства, давно уже покинули этот бренный мир. Перед тем как намеревался уехать и забрать с собой сестер, один из знакомых горных инженеров, некий Сергеев, пригласил товарища на званый вечер, по случаю своих именин. В гостях Аносов заприметил девушку, возившуюся у праздничного стола, родственницу именинника. Поинтересовался – «кто такая?» – в ответ от своего товарища услышал, что родственница, сирота, родом из этих краев и что отец ее имел отношение к горному делу. Зовут ее Анной Кононовой. Аносов вдруг вспомнил свое сиротство и детство, проведенное на Каме. Ласковое, теплое, может даже жалкое чувство охватило его и ему показалось, что он встретил наконец родственную душу. Весь вечер, что был в гостях, не сводил с Аннушки глаз и, когда они встречались взглядом, она стыдливо опускала глаза. После застолья, девушка собралась уходить через небольшой сад. Аносов последовал следом и когда поравнялись, он улыбнувшись, спросил:
– Говорят вы тоже с Камы. Это мои родные места, а мы с вами незнакомы.
– Ну почему, я вас знаю. Вы, Аносов! Они присели в садике на скамью. Сладостное щемящее чувство не покидало его.
– Какое-то чувство тревоги не покидает меня, глядя на вас. Возможно вы нуждаетесь в чьей-то заботе, – взволнованно заговорил он, – эти мысли не уходят у меня из головы.
– Разве? А, я думала, что вас интересует только завод, а вы, оказывается еще и милосердствуете, – с легким упреком ответила она.
За разговором, ему до бесконечности стало жаль эту девушку, с ее добродушием и сердечностью….
На третий день Аносов попросил руки Ани у ее крестного отца, где она и проживала. Сыграли скромную свадьбу, через неделю, повенчавшись в церкви Иоанна Златоуста. Домой возвращался уже вчетвером – с женой и сестрами.

4
Сразу же после женитьбы, в 1831 году Аносов был назначен начальником горного дела и директором Златоустовской окружной фабрики, куда входили также лесосеки в Сатке, углежоги в Кусе, золотоискатели в Арсинском. Эта первая весьма высокая должность Аносова, вызвала немало толков. Как же! Впервые на высокий пост был назначен русский, а не «свой» иностранец. Несмотря на большую должность, он продолжал сам участвовать в опытах по улучшению качества стали, что для него стало в двое тяжелее со временем. Не оставалось времени не для семьи, не для отдыха….
Обширный дом, занятый новым начальником округа, по началу пустовавший, постепенно обустраиваемый женой и сестрами, с годами наполнялся многочисленным рабячим смехом, который Аносову приходилось редко слышать из-за пропадания целыми днями на службе. Вскоре выдали замуж младшую сестру Александру, за товарища Аносова и она съехала от них. А старшая Мария продолжала жить с ними, помогая его жене управляться с детьми.
Аносов сам, проверяя опытное очередное литье металла, с головой уходил в исследовательскую работу, по долгу просиживал за микроскопом изучая структуру металла, впоследствии вылившись в большую работу, получившей название – металлография.
Иногда, перед каким ни будь престольным праздником жена, не дождавшись его дома, приходила к нему на службу, чтобы уговорить побыть всей семьей вместе. Павел Петрович виновато оправдывался перед ней, улыбаясь, просил еще немного подождать и через минуту-другую, прильнув к микроскопу, с головой уже уходил в работу, забыв и про жену, и про престольный праздник, и про все на свете. Жена молча просидев в его кабинете час – другой, огорчённая уходила домой одна, думая:
– «Неисправим мужичек. И зачем таким одержимым людям жениться, когда нет времени для семьи».
Только к утру он добирался до своего дома, где тут же уставший от бессонной ночи, тяжело опускался в кресло, пребывая в глубоком сне до полудня. Немного отдохнув выйдя к жене оправдывался перед ней за вчерашнее, а она упрекала мужа сердясь и капризничая:
– Всё горное начальство живут как люди. Одни мы… устраивают семейные гулянья и вечеринки, а ты в своих цехах на заводе, как … простой мастеровой.
– «Вон как ты заговорила, – раздумывал он, не пытаясь перед ней оправдываться, – семья в достатке благодаря этому заводу и усердию этого «мастерового» – между прочим». Ее пыталась успокаивать сестра Павла Петровича, Мария, которая с прибавлением детей, чуть ли не каждый год, жила в семье брата, будучи уже старой девой, помогая воспитывать племянников….
В 1847 году скончался начальник Алтайских заводов и Томский гражданский губернатор Степан Петрович Татаринов. Он был предшественником Аносова на Златоустовских заводах, и когда стал вопрос о назначении нового начальника и губернатора, несомненно выбор пал опять на Аносова.
________

Аносов покинул Урал, перебравшись всем семейством в Сибирь в Томск.














Часть I
1
Уже несколько месяцев прошло с того дня, как Аносов был назначен главой над всеми алтайскими заводами и Томским гражданским губернатором. Но он никак не мог вырваться из Томска на заводы, несколько по объективным причинам, по погодным условиям, такое часто бывает в Сибири, сколько удерживали его дела в канцелярии по приемке губернаторских дел. Старался как можно быстрее вникнуть в дела, но в канцелярии его буквально все бесило и выводило из терпения, вся эта чиновничья бюрократия, склоки и низко поклонение чиновников.  Слишком много было крючкотворства даже порой в делах нестоящих и выделанного яйца. За все это время он по приятельски сошелся только с одним правителем канцелярии неким Федоровым, пожилым уже человеком, который в начале своей карьеры, тоже был возмущен установившимися порядками в канцелярии, но со временем его усилия что-то изменить к лучшему сошли на нет. Слишком сильна бюрократическая машина. Федоров видя «мучения» Аносова, сочувственно его понимал и старался избавить-оградить от излишних хлопот, по мелочам, разумеется. Чувствуя неприязнь Аносова к заведенным порядкам, он доброжелательно советовал:
– Вы, не переживайте так ваше превосходительство, глядя на всю эту канцелярскую рутинную возню. Поберегите себя для более нужных и больших дел, во благо Отечества. Я займусь всеми канцелярскими делами сам, если вы позволите, и буду всегда держать вас в курсе всех дел.
Это немного облегчило душевное состояние Аносова, который благодарил своего клерка за сочувствие и понимание… 
Весенние дороги, наконец, просохли, отступила распутица. Аносов тут же засобирался в дорогу в Барнаул на заводы в привычную для него среду.  Но по дороге, надо было задержаться еще в Омске на неопределенное время, к этому его обязывали дела как председателя совета Главного управления Западной Сибири, канцелярия которого находилась в Омске.
Предстоял долгий путь, но Аносов не унывал, даже немного взбодрился, когда выбрался из тайги с этого урмана, на степной простор. Необъятные просторы степи были усеяны местами березовыми и осиновыми колками (перелесками). Степь уже успела покрыться цветущими лугами, на которых образовались малые и большие озера, в которых было изобилие дичи. Видя все эти красоты, все же грустные мысли не покидали его. Думая о заводах постоянно был обеспокоен тем, как лучше устроить труд рабочих, облегчить им жизнь. Столица постоянно только требовала увеличения объемов производства, не беря во внимание каторжный труд рабочих. Хотя Сибирь никогда не знала крепостного права, но на заводах связанных с горными делами приписные крестьяне познали неволю во всей своей жестокости. За редким исключением, заводами управляли приглашенные императором иностранцы. Используя принудительный труд приписных крестьян и ссыльных людей, они не проявляли о них никакой заботы и жили они беспросветно в тяготах и бесправии. Вдобавок ко всему, император Николай этот самодур-палочник решил военизировать все заводы выделывающие оружие. По всей империи горное ведомство было возведено в ранг военной организации. По табелю рангов рабочие причислялись к рядовым военной службы, надсмотрщики к унтер-офицерам и т.д. по восходящей.  Согласно этого царского указа, все должны были выслужить не менее тридцати лет, и только тогда можно было идти в отставку. Это новшество еще больше расстраивало Аносова, ибо он понимал, что это еще больше усугубит положение простых людей, так как практически все не только заводы с производством, но и поселения свободки заводчан станут аракчеевским военным поселением:
– «Секли рабочих за «провинности» розгами, теперь будут сечь шпицрутенами» – с горечью рассуждал он.

2
К концу пути выехали ранним утром с последней станции – ночевки и, к двум часам по полудню добрались, наконец, до Омска. Аносов в Омске был первый раз. Ранее знал только, что Омск, это крепость, военное и острожно-каторжное место. Но когда подъехали к городу, на его удивление не было никаких фортштатов, редутов и прочих крепостных сооружений. Перед его взором стоял грязный, вовсе неблагоустроенный городишка. Домики деревянные, невзрачные стояли вдоль широких немощёных грязных улиц. На фоне этой серости и убогости, в нескольких местах над их крышами возвышались купола мелких часовен, небольших церквушек и соборов. Ближе к центру появились казенные каменные строения, окрашеные желтой охрой и стояли небольшие особняки местного купечества. К одному из таких строений, на пересечении улиц Александровской и Капцевича (ныне Интернациональной и Красный путь) зданию присутствующих мест, канцелярии Главного управления Западной Сибири, и подкатил экипаж.
У входа стояли на карауле два полицейских урядника. Завидя важный экипаж один из них быстро нырнул в дверь и буквально сразу вышел оттуда со становым приставом. Пристав скорым шагом, поддерживая одной рукой шашку, подошел к экипажу, едва Аносов с адъютантом сошли с коляски.
– Здравие желаю, Ваше превосходительство, – взял под козырек, – становой пристав Желябин.
– Здравствуйте, сударь!
– С благополучным прибытием, Ваше превосходительство, заждались! – расписывался в любезностях становой, – разрешите сопроводить к их благородию, начальнику канцелярии
– Да, пожалуй! Будьте любезны.
– Прошу-с
Не успели они войти в здание, как на встречу, вышел сам начальник канцелярии и чинопочитаемо залебезил:
– Здравие желаю, Ваше Превосходительство. Мы уж и нечаяли….  с циркуляром-то о вашем назначении ознакомились уже давно, а вот свидеться пришлось только сейчас. Начальник канцелярии Иван Никандрович Нестеров.
Аносов подал ему руку.
–   Здравствуйте! Что ж ведите, знакомьте со своим хозяйством.
–  Смею заметить, теперь уже с нашим, Ваше превосходительство – на лицах обоих трогательная улыбка, – пожалуйте в свой кабинет этажом выше.
– Благодарю за службу, сударь! – обернувшись Аносов поблагодарил стоящего у входа станового пристава.
– Рады стараться, Ваше превосходительство, – прокричал тот.
По лестнице поднялись на второй этаж. В просторном кабинете все было чинно и благопристойно. Аносов подошел к креслу-стулу.
– После Степана Петровича, упокой его душу (Татаринов предшественник Аносова) здесь все по-прежнему, самолично проследил за порядком.
– Благодарю вас. Присаживайтесь, – Аносов на правах уже хозяина предложил своему подчиненному.
–  С вашего позволения.
Оба сели за стол.
– В общих чертах я ознакомился с новыми обязанностями, еще в Томске, – начал уже служебный разговор Аносов, – дела обширные требуют участия и я надеюсь на вашу помощь. Прежде меня интересуют дела градостроительства и снабжение населения продовольствием. По  этим вопросам пригласите на завтра нужных лиц. Ну а сегодня после дальней дороги мне надо собраться внутренне, и извините, отдохнуть немного.
– Да я Вас понимаю. Позвольте полюбопытствовать, Павел Петрович!
– Я вас слушаю Иван Никандрович.
– Вы намерены остановиться на казенном или на частной квартире?
– Весьма был бы вам признателен, за хлопоты по поводу частного жилья.
– В таком случае имею честь рекомендовать Вам квартировать в особняке купца Кузнецова Кирилла Степановича. Сам хозяин постоянно в отлучке, шуточное ли дело-с, торговля! Всем хозяйством по дому в основном распоряжается их дочь, Анна Кирилловна. Весьма привлекательная особа, двадцати двух лет отроду, не дурно воспитана, изъясняется по-французски. Правда она немного, – он замялся, – как бы вам сказать, со странностями чтоли-с.
– Вот как! – удивился Аносов.
– Сами посудите, Ваше превосходительство, ей бы думать о замужестве, о хорошей партии, охотников то найдется немало, при таком-то батюшкином капитале, а она, извиняюсь, предпочитает возиться с каторжными и прочим, извиняюсь, сбродом. Даже вошла в организованный местный союз попечителей. Весьма странное занятие, для молодой привлекательной особы. Вы не находите?
– Что ж тут странного, сударь! Благотворительность и сострадание к убогим и неимущим весьма благородное дело. Если они согласны принять, я пожалуй воспользуюсь вашим советом, остановлюсь у них и заранее Вам благодарен за содействие. Мой багаж в экипаже.
– Не извольте беспокоиться. Будьте покойны-с, все исполниться наилучшим образом. В таком случае, – он глянул на большие часы в углу кабинета, – с Вашего позволения я отлучусь не надолго, отдам на этот счет соответствующее распоряжение и предупрежу хозяйку квартиры.
– Да, пожалуйста!
Оставшись один, Павел Петрович как всегда, за какое бы дело не брался, погрузился сразу полностью в работу. Разложив перед собой сделанные еще в Томске пометки, думал с чего бы начать в первую очередь, хотя решение любого вопроса, не терпело отлагательств. Просидев в делах не менее часа, он еще бы работал до сумерек, но извинившись за долгое отсутствие вошел начальник канцелярии, чтобы самому препроводить его на квартиру, познакомив с хозяйкой.
3
В сопровождении канцеляриста, подъехали к купеческому особняку, находящемуся неподалёку от места службы. У входа их любезно встретила предупрежденная хозяйкой горничная.
– Здравствуйте, господа! Пожалуйста, проходите в зал. Анна Кирилловна сейчас выйдут и, не спеша удалилась, доложить о прибытии гостей. Вошла Анна Кирилловна и прежде чем познакомиться, глянув на Аносова, сделала удивленный вид:
– «А говорили будет квартировать какой-то старик» – подумала про себя. Но увидав в компании Ивана Никандровича, перед собой моложавого подтянутого мужчину в генеральском мундире мило улыбнувшись, поприветствовала.
– Здравствуйте, господа! А Вы значит и есть наш гость, за которого хлопотал Иван Никандрович, что ж очень рады, сударь! Я Анна Кирилловна Кузнецова в некотором роде хозяйка и распорядительница этого дома.
– Здравствуйте! Павел Петрович Аносов, очень рад знакомству, – не скрывая своего восторга перед миловидной женщиной, улыбнулся.
– Они-с Павел Петрович, есть их «высоко превосходительство». Прошу любить и жаловать, – сказал канцелярист, подчеркнув этим важность гостя. Она иронично:
– Их «Высоко превосходительство», это на службе Иван Никандрович, а у нас просто гость, пусть даже и важный. Любить не обещаю, а жаловать – пожалуй, – не роняя себя заметила гостям хозяйка. Она сразу своей строптивостью расположила к себе Аносова.
–  С такой очаровательной хозяйкой не поспоришь. Я постараюсь особо не стеснять Вас. В основном проездом, по службе, буду останавливаться у вас, пока выправлю дела, – все еще был в восторге от хозяйки.
– От чего же, мы только рады таким гостям. Иван Никандрович Вы отобедаете у нас?
– Нет, увольте Анна Кирилловна! Благодарю. Как-нибудь в другой раз.
– Очень жаль.
– Я вижу все образовалось, как нельзя лучше. Очень рад, что пришлись как говорится ко двору. С Вашего позволения Павел Петрович, я оставляю Вас.
– Да, благодарю Вас за участие Иван Никандрович. До свидания.
– Честь имею господа. Разрешите откланяться.
– Мы завтракаем в восемь часов, – начала хозяйка разговор, как только вышел из залу канцелярист, – обедаем в два по полудню, ужинаем тоже в восемь, вечера. Если неугодно, сударь, Вам сидеть за общим столом, Вам будут подавать обед в комнаты в это же время.
– Нет, отчего же. Я пожалуй не буду нарушать заведенного вами порядка. Это было бы с моей стороны неуважительно к такой милой хозяюшке как, Вы!
– Спасибо, сударь! – мило улыбнулась, – Самовар можете спросить в любое удобное для Вас время, в течение дня. Горничную зовут Акулина. Она покажет приготовленные для Вас две комнаты.
– Спасибо Вам, что приютили скитальца.  Я и думать не мог…. – хотел сказать, что увижу здесь такое милое создание, но осекся, хотя она поняла и без слов, смущенно опустив глаза. Затем собираясь уходить, позвала горничную.
– Акулина! – вошла стоявшая за дверью горничная, – проводи Павла Петровича в их покои. Ждем Вас на ужин. А сейчас прошу извинить, кое - какие по хозяйству распоряжения. Устраивайтесь.
– Благодарю, Вас! Непременно буду готов к восьми.
– Пойдемте, сударь, я покажу Вам ваши комнаты, – обратилась к Аносову, горничная.
– Вам нужна помощь, сударь? – спросила горничная, когда вошли в комнату. Аносов окинув взглядом представленные ему апартаменты, подошел к доставленному сюда его дорожному багажу, что бы распаковать вещи.
– Нет-нет, благодарю! Я знаете из-за частых разъездов, сам привык управляться.
– Тогда устраивайтесь. Я позову Вас к ужину. Если что-то понадобиться я к вашим услугам , сударь! Да, умывальная комната в конце по коридору.
– Хорошо! Спасибо, разберусь, – Аносов проводил взглядом вышедшую горничную.

4
В назначенное время, его пригласили к столу. Облачившись в парадный мундир, в сопровождении горничной, вошел в столовую. За большим столом, заставленный разными закусками, сидела уже хозяйка, Анна Кирилловна.
– Прошу Вас, сударь! Присаживайтесь,  – и рукою указала на место за столом, напротив себя, – Дуняша! – обратилась  к стоявшей тут же у стола кухарке, – я сама по ухаживаю за гостем, понадобишься я позову.
– Хорошо Анна Кирилловна – и вместе с горничной вышла из столовой.
– Прошу Вас, Павел Петрович, и пожалуйста, без излишних церемоний, угощайтесь, чем бог послал.
– Спасибо! Судя по этому изобилию на столе, бог милостив к Вам и, не обходит дарами, – он, улыбнувшись хозяйке, взялся за наполненный шампанским бокал, – Спасибо, что приютили Анна Кирилловна, за Ваше здоровье и благополучие в этом доме.
– Спасибо, Павел Петрович, – подняла тоже наполненный бокал, – Вы, первый раз в Омске?
– Да и хотел бы немного услышать от Вас как живется в этом степном Сибирском краю.
– Живется непринужденно, легко. Вообще этот край благодатный, надо только уметь всем этим пользоваться. Климат превосходный, несмотря на лютые зимние морозы и летнюю, вот как сейчас, жару. Да мы собственно уже попривыкли, нам ничего лучшего и желать не надо. Что касается людей, то народ здесь разный, но по большей части чиновничий. Эти чиновники, выдающие себя здесь естественно за сибирское дворянство, - не без иронии проронила она, – понаехали с надеждой, что отслужив положенный срок, кстати с весьма приличным жалованием и прочими прогонными, надеяться по возвращению получить тепленькое местечко в столицах. Есть среди них и такие, что попавшие сюда вольно или по принуждению, полюбили этот край и остаются тут навсегда. Много богатых и хлебосольных купцов.
– Я в этом уже убедился, – перебил ее Аносов, – в хлебосольстве не откажешь – он улыбчиво посмотрел на хозяйку.
– Спасибо, сударь! – и продолжила – много здесь и инородцев, как простых людей, так и весьма зажиточных. Приезжают киргизы-султаны, договариваться о проведении менового торга с купцами. (в то время казахов принято было называть киргизами). Одним словом трудясь жить можно. Да! – как бы боясь упустить к сказанному спохватилась, она, – много живут ссыльных поселенцев. Народ чрезвычайно грамотный. Занимаются по большей части просвещением, обучают языкам. Я тоже у одного из них брала уроки французского. Учат так же и необходимым вещам в жизни, о которых в Сибири не имели бы и понятия. К примеру, наши барышни-модницы досаждают купцам своими заказами, щеголяют во всем французском, от пестрых шляпок до ботиков. Как же!... при таком обилии служивого народа-чиновников есть перед кем  показать себя. Не обделены вниманием, естественно!
– Вы относитесь к ним с презрением или мне показалось по тону сказанного вами, – из любопытства спросил Аносов.
– Нет, почему, ради бога! Я сама люблю красиво одеваться. Другое дело, что эти кокетки, извините, незаняты полезным трудом. Надо уметь себя организовать и приносить пользу обществу, в котором живешь. А то с позволения сказать, изъясняются по-французски, а давать уроки тем же детям мещан проживающих в слободке, видите ли им не по нраву. Хотя живут, благодаря труду этих простых людей.
– «Купеческая дочь, а сколько в ней доброты и сочувствия к другим судьбам, к простым людям» - слушая Анну Кирилловну, рассуждал Аносов. Его неудержимо тянуло без конца слушать, это прелестное создание, в которой как ему показалось он обрел, наконец, в рассуждении о жизни родственную душу.
– Я сама помогаю ссыльным организовывать учебу детей, хлопочу по выбору места, поддерживаю несколько  их материально, поощряя их труд. Со взрослыми организовываем кружки. С одним из ссыльных, неким Н. Басаргиным, проводим весьма поучительные беседы….
– Вы мне очень помогли. Я теперь имею хотя бы общее представление о ситуации в городе – он задумался – если бы Вы знали Анна Кирилловна, как Вы мне близки своими рассуждениями: про простой народ, про человеческий труд, приносящий обществу пользу…. Благодарю Вас за ужин. По утру особо не хлопочите с завтраком по мою душу. Я не завтракаю, обойдусь обещанным самоваром и кусочком сыра к чаю. На службу мне к десяти часам, адъютант с коляской прибудет за полчаса ранее.
– Хорошо Павел Петрович, я предупрежу кухарку.
– Благодарю Вас. А сейчас немного пойду поработаю, завтра у меня здесь первый рабочий день, надо собраться внутренне. Еще раз спасибо за ужин.
– На здоровье. Рады услужить, – и улыбнувшись уже с некой иронией, – «Ваше превосходительство».
Аносов улыбнулся:
– «Этой палец в рот неклади, мигом оттяпает».
Они встали из-за стола и вышли в коридор, пожелав друг другу приятного вечера, разбрелись по комнатам.

5
Когда Аносов, утром следующего дня явился в канцелярию, его в приемной уже дожидались начальник канцелярии и двое приглашенных господ, по обсуждению дел, которые он обозначил, как внеочередные.
– Здравствуйте, господа! – окинув взглядом присутствующих, и пригласил их в кабинет, – Прошу Вас, проходите!
– Разрешите представить Вам, Ваше превосходство, – вызвался канцелярист, как только вошли в кабинет, – Глава городского  самоуправления, купец II гильдии Иван Иванович Богомолов, – названный сделал уважительный поклон, – городской архитектор из Петербурга Фридрих Фридрихович Вагнер, – тот кивнул головой.
– Благодарю Вас Иван Никандрович. Присаживайтесь, господа. Начнем работать, обратился Аносов к городскому главе.
– Я сразу же к делу, Ваше превосходительство, – поднялся с места Богомолов.
– Да конечно, пожалуйста, Иван Иванович, без прелюдей и этой, извините,  чиновничей официальности, – сказал Аносов, чем сразу же расположил к себе присутствующих на непринужденный разговор.
– Как вы уже знаете, Павел Петрович, – продолжил глава, – Омск городишко военный и чиновничий, поэтому гражданским городским хозяйством, по большому счету никто не занимается, уж простите за откровение.
– Да я Вас понимаю – сочувственно отозвался Аносов.
– Назрел вопрос о наведении порядка, – продолжил глава, – в совместном проживании. Лет пять тому назад создана наша городская управа, Ваш покорный слуга всего год как ее возглавляю. Состоит управа из двенадцати членов разного, замечу, сословия из четырех купцов, включая меня и восьми мещан. Все выбраны выборщиками, заинтересованными в наведении порядка в городе. Мы призваны решать текущие дела в городе и в первую очередь сохранение порядка среди горожан, обеспечение необходимыми припасами, как продовольственного характера так и другого материального обеспечения, связанного с градостроительством. Остро так же стоит вопрос об образовании населения, в основном этим вопросом занимаются ссыльные поселенцы, поскольку все грамотные, некие имеют даже университетское образование. Но здесь у нас немного натянутые отношения с полицейской управой коей мы тоже поднадзорны-подчинены. Молодежь, просвещаясь заражается некими на их взгляд передовыми идеями на демократическое преобразование общества и тут возникают трения среди вольнодумцев и местной властью. Из казенных то учебных заведений всего одна гимназия и кадетский корпус. Поэтому в основном как я упомянул выше, частное обучение, где проходят курс прогимназии  (начальное обучение) дети купцов и состоятельных мещан. В городе кабаков и пивных наберется, пожалуй, с сотню, владельцами которых являются мещане. Они тоже нам доставляют немало хлопот в хмельном угаре устраивают драки с поножовщиной, разбойные нападения. Население города растет и многие занимаются извозом. К извозчикам определили некоторые требования и нормы по перевозке пассажиров. Организовали пока единственную общественную гражданскую городскую больницу. Доктор и два фельдшера из числа высланных в Сибирь на поселение по политическим мотивам, состоят в полицейском надзоре. Решая все эти вопросы нужно выработать, я полагаю, координацию действий, Ваше превосходительство, для пользы общего дела. Купеческое сообщество со своей стороны, насчитывающее в городе более трехсот человек, готово вкладывать средства в развитие города. По градостроительству имел беседу с вашим предшественником С.П. Татариновым, которым был приглашен для этой работы из Петербурга архитектор  Фридрих Фридрихович Вагнер, – обратился к рядом сидящему молодому человеку. Но с уходом Степана Петровича, упокой его душу, теперь надеемся в этом вопросе на вашу помощь и поддержку Павел Петрович. О планах градостроения обстоятельнее доложит Фридрих Фридрихович сам, – он обратился к архитектору. У меня пока все, Ваше превосходительство
– Благодарю Вас, Иван Иванович!
– Вы, позволите, – поднялся с места молодой архитектор, недавно окончивший курс в университете.
– Да, пожалуйста!
– Как уже упомянул Иван Иванович я приглашен на эту должность Степаном Петровичем Татариновым, обещавшим содействию в работе. По прибытию не далее как прошлым летом, мы обговорили первостепенные дела в наведении порядка в застройке города. Но уход Степана Петровича несколько затянул начало реализации задуманных планов. Теперь надеемся только на вашу поддержку, Ваше превосходительство. Я осмелюсь доложить о некоторых задачах генерального плана застройки города.
Прежде всего должны быть введены общие новые правила, для застройщиков, будь то купцы или мещане:
– Надо ввести запрет строительства зданий без фундамента и возведения стен из земляного материала (саман, дерн) – только кирпич или дерево.
– Необходимо запретить в качестве кровли крыш использовать кору и тёс – это придает серость и невзрачность строениям. Использовать для этих целей только железо или кирпич (черепица)
– Центральную часть города застраивать только домами не ниже двух этажей.
– В центральной части города, особенно у государственных учреждений, надо установить фонари освещения, хотя бы первую сотню таких фонарей.
– Благоустройство улиц затруднено, из-за отсутствия нужных материалов. Нету ни жженного кирпича, ни гальки. В непогоду практически невозможно по улицам проехать даже в центральной части города. Нет тротуаров, но для тротуаров можно использовать деревянные настилы, не так затратно. Надо выполнить мощение тротуаров хотя бы в центральной части города.
В части застройки города казенными учреждениями смею доложить по согласованию с Вашим предшественником, мною выполнены уже проекты фельдшерской школы и дворца генерал-губернатора, с коими можете ознакомиться в любое угодное для Вас время. У меня пожалуй пока все, Ваше превосходительство.
– Благодарю, Вас! – присаживайтесь. Что ж господа, я выслушал вас внимательно и чувствуется, что вы болеете за свое дело за судьбу города, это радует, ваш настрой на плодотворную работу. Со своей стороны, обещаю вам всяческую поддержку, в решении вопросов ведения городского хозяйства. Все о чем вы сейчас доложили, изложите в письменном виде на мое имя. На основании чего выработаем документы, для выполнения этих мероприятий. Все документы Иван Никандрович провести через канцелярию. С ними должны быть ознакомлены все заинтересованные лица, будь то купцы или мещане и прочие. Естественно, и надзорные органы, если это будет касаться казенных средств. Я через два дня убываю на Алтай, полагаю на месяц-полтора, к моему возвращению все должно быть подготовлено. Иван Никандрович, оказать во всех этих бумажных делах посильную помощь господам.
– Не беспокойтесь, Ваше превосходительство, все будет исполнено, – приподнявшись с места отрапортовал канцелярист.
– Да! А что у нас с обеспечением продовольствием, – полюбопытствовал Аносов.
– Разрешите, Ваше превосходительство, – поднялся городской глава.
– Да, пожалуйста, Иван Иванович!
– С продовольствие, как и с прочими товарами имеем немалый прозапас, здесь уж наши купцы-товарищи расстарались! На следующей неделе, осмелюсь доложить, будут приезжать на договоренность о проведении торгов султаны-киргизы с нашими товарищами купцами. Съезжаются все купцы и киргизы Среднего округа (жуза). Торговля проводится на товарном дворе (ныне место напротив Мэрии)
– Жаль, что я должен спешно выехать на Алтай, для меня это дело с которым я незнаком вовсе, а то бы с любопытством осмотрел, как проходит меновой торг. Ну что ж желаю Вам Иван Иванович и вашим товарищам успехов и в этом деле. Если ко мне нет больше вопросов, вы свободны.
Все встали на выход, а канцелярист обратился к Аносову:
– Если Вы позволите, Павел Петрович, у меня есть дело несколько личного характера.
– Хорошо! Останьтесь Иван Никандрович.
Городской глава и архитектор покинули кабинет.
– Иван Иванович упомянул о предстоящих торгах с киргизами. По этим делам, уже прибыл один из султанов, начальник Кокчетавского округа, некий Чингиз Валиханов, весьма просвещен. По мимо своих обязанностей занимается изучением своего народа (краеведением).  Их монаршей милостью произведен в полковники. Прибыл с сыном подростком, что бы определить его на учебу. С Вашим предшественником С.П. Татариновым состоял в приятельских отношениях, может было покойным что-то обещано на этот счет. Не дале как вчера вечером был у меня, интересуясь может ли он рассчитывать на аудиенцию у Вашего превосходительства.
– Так, где же он? – перебил его Аносов.
– Полагаю еще здесь.
– Так пригласите немедля, с сыном.
– Слушаюсь!
Минуты через две возвратился канцелярист с весьма грузным средних лет полковником-казахом и с ним подросток в национальной одежде. Оставив мальчика полковник шагнул вперед и взяв под козырек отрапортовал:
– Разрешите представиться, Ваше превосходительство, полковник Чингиз Валиханов, начальник Кокчетавского округа прибыл по делам службы.
– Здравствуйте, полковник,– Аносов встал подошел к нему и пожал руку, – присаживайтесь пожалуйста, – Иван Никандрович доложил, что у Вас есть ко мне просьба личного характера. Я Вас слушаю.
– Благодарю Вас, Ваше превосходительство
– Пожалуйста, давайте без излишней этой церемонии, по товарищески.
– Спасибо! Вот привез сынишку, пришла пора отдавать на учебу. Если бы в кадетский корпус, лучшего и желать не надо. Сам то я когда-то имел честь учиться в этом корпусе.
– А что есть какие-то препятствия? – обратился Аносов к канцеляристу.
– Разрешите пояснить Ваше превосходительство, – поднялся с места канцелярист, – Раньше брали, так сказать и не своих, но в бытность генерал-губернатором, господином Вельяминовым, не стали сие практиковать, так после этого и повелось….
Аносов махнул рукой дав понять, что бы он сел на место, и обратился к мальчику
– Как тебя зовут? У тебя есть имя?
– Магомед Валиханов, – соскочил с места подросток, которого еле видно было из-за большого стола и, осмелев, добавил, – а апа (мама) зовет просто Чоканчиком. Аносов улыбнувшись, глянул на его отца
– Хорошая у тебя, мама. Ласковая. Есть желание учиться?
– Да! Много книг хочу знать. У урусов много книг, много читать, знать, – нескладно произнося русские слова, ответил подросток, затем глянул на отца, правильно ли он все сказал, как тот – наставлял.
В кабинете, когда Аносов принимал посетителей, в углу за небольшим столом сидел писарь. Аносов обратился к канцеляристу.
– Иван Никандрович, этого определить на учебу в кадетский корпус. Хотя сие дело не в моем ведении, а проходит по военному ведомству, но я, еще заручусь перед генерал-губернатором, поддержкой Алексея Федоровича. (Комендант Омского гарнизона де Граве). Рекомендательное письмо Петру Дмитриевичу Горчакову я напишу сам, кое приложите к документам для отправки в учебный корпус.
– Ваше превосходительство! Так не положено, растерянно глядя на Аносова, встав с места перебил его канцелярист.
– Это почему же? – удивился Аносов.
– Так есть предписание - циркуляр  Сената – инородцев берем на учебу только в толмачи (переводчики) при коменданте, ноне Вами упомянутом, Алексее Федоровиче. А они не годятся к военной службе.
– Как не годятся? – запротестовал Аносов – вздор вы несете, сударь! Такой смышленный мальчик и не годится. Нет уж батенька, быть по моему,– как можно строже сказал Аносов, стоявшему по швам канцеляристу.
– Будет исполнено, Ваше превосходительство!
Подросток, все это время растеряно смотрел черными, как угли глазами, то на Аносова, то на канцеляриста, каков будет исход дела.
– Пойдешь учиться Чоканчик, – улыбнулся глядя на мальчика, – быть по сему. Только смотри, не подведи меня, – погрозил пальцем.
Перед Аносовым стоял неуклюжий подросток и обнадеживающе смотрел ему в глаза, так в нем велика была мечта учиться. В его глазах Аносов углядел его жгучую любознательность, а это качество дает человеку быстро ориентироваться в новой обстановке и, последнее в свою очередь, наделяет его большим терпением и усидчивостью.
– В корпусе, – после минутного молчания продолжил Аносов, – будет тебе не легко, не обойтись тебе и без обид и насмешек полагаю, – сочувственно сказал выросшему в степи мальчику, – но ты, учись! Учись прилежно, что бы принести пользу своему народу. Я верю в тебя, Чоканчик, – Аносов насмешливо улыбнулся и глаза подростка заблестели радостью.
– Благодарю Вас, Ваше превосходительство, – поднялся полковник, – за содействие. Не знаю чем и отблагодарить, – развел руками.
– Ну что Вы! Пусть растет Вам достойная смена, – пожелал Аносов.
– Осмелюсь предложить Вам, побывать у степняков в гостях, тут у ближайшего кочевья. Выехать на кумыс и отведать сочного бешбармака, – по приятельски улыбнулся.
– Ну, не знаю, любезный. Да и собираться мне надо в дальнюю дорогу, на Алтай, – подумав сказал Аносов.
– Отчего же не съездить, погостить, Ваше превосходительство, – вызвался канцелярист, – в гостеприимстве им не откажешь, умеют угодить, хлебосольствуют не хуже наших купцов. Да и интересно, Вам будет – экзотика. Мы с покойным Степаном Петровичем не раз бывали и с Вашего позволения не отказался бы составить вам компанию, – он перевел взгляд на полковника, что бы тот подтвердил его высказывание.
– Да, Ваше превосходительство будем рады видеть Вас в гостях с сотоварищями.
– Ну что с Вами поделаешь. Придется воспользоваться вашим гостеприимством, навестить, – согласился Аносов.
– Вот и хорошо Ваше превосходительство. Я выезжаю немедля, а Вас ждем завтра, скажем к полудню. Я оставлю своего человека, препроводить ваши экипажи к месту, – обрадовался полковник.
– Хорошо! Завтра нанесем вам визит, – поблагодарил Аносов.
– Буду только рад, Ваше превосходительство. Непременно ждем к дастархану (столу). А сейчас разрешите откланяться, – козырнул полковник.
– Да, конечно! Счастливого пути, – он подал руку полковнику, и тот с сыном тут же покинули кабинет.
– Иван Никандрович, Вы там определились с подарками.…
–  Не извольте-с беспокоиться Павел Петрович все будет сделано как нельзя лучше, не впервой, не раз наведывались к ним. Поедем тремя экипажами. С утра, пораньше! Так как верст 20-25 будет до места, я полагаю, что бы поспеть к полудню.

6
– Ну как прошел Ваш первый рабочий день? – полюбопытствовала Анна Кирилловна за ужином – судя по настроению успешно, – Аносов за последнее время был в духе, как никогда.
– Да, Анна Кирилловна, Вы правы. Все замечательно. Признаться, я никогда не думал, что встречу и буду иметь дело с такими толковыми людьми. Была встреча с купцом, главой городской управы.
– Иван Ивановичем? – перебила его хозяйка.
– Да! Полагаю, Вы знакомы с Богомоловым, – она одобрительно кивнула, – оказался милейшим человеком, доложил о делах и нуждах города и было видно, что он всей душой болеет за дела в городе. Купечество готово вкладываться в развитие города, надо только выработать стратегию этого развития. С ним присутствовал городской архитектор некий Вагнер, его еще в прошлом году пригласил Степан Петрович. Весьма одаренный молодой человек, кончил курс в Петербурге. Доложил свое видение на развитие города…. Вы случайно не знакомы?
– Случайно, нет! Павел Петрович.
– Жаль, завидный жених, Вы бы подошли друг другу.
- Я уже сделала свой выбор.
– Простите Анна Кирилловна, я из добрых побуждений. Завидую вашему выбору, – он пристально глянул ей в глаза и чтобы ее не смущать перевел разговор, – да, завтра с раннего утра еду к кочевникам, пригласили на кумыс. Был у меня сегодня начальник Кокчетавского округа, некий Чингиз Валиханов, привез сынишку на учебу устроить, так просил похлопотать. В благодарность пригласил в гости к степным кочевникам. Едим небольшой компанией, так я попросил Ивана Никандровича побеспокоиться на счет подарков.
– Нашли, кого попросить, извините! – перебила его Анна Кирилловна, – их подарки состоят из одного ассортимента-водки.
– Я как-то не подумал даже, – осекся Аносов.
– Я распоряжусь, что бы приготовили небольшой ковер в подарок хозяину стола и набрали короб сладостей, для аульской ребятни. Не знаю, как ваша кампания, но вы я думаю испытывали бы неловкость явившись с пустыми руками.
– Я даже не знаю, как вас благодарить, спаситель вы мой! По приезду сочтемся.
Она махнула рукой и глянув на настенные часы поднялась из-за стола
– Пойду, распоряжусь, а то время уже….
– Спасибо за ужин Анна Кирилловна, – встал из-за стола Аносов.

7
Выехали рано утром, как только начала заниматься заря. Аносов покачиваясь в экипаже любовался степным пейзажем и чем дальше в степь, тем в утренней свежести сильнее пьянил запах трав и прочей растительности.
В дали показался, наконец, аул. Юрты стояли в разброс, придавая некий контраст природному ландшафту. У последнего поворота, перед тем как вкатиться в аул, стояли обнажив бритые головы толпа киргизов, поспешно делая поклон проезжавшему мимо картежу из трех экипажей.
– Кто это? Они что-то хотят? – с наивной озабоченностью спросил Аносов. Сопровождавший в коляске адъютант, приподнявшись, махнул рукой кому-то находящемуся в экипаже идущему за ними, кому-то из сопровождавших их киргизу и тот, сразу же громко прорычал им что-то на своем языке, после чего они спешно стали удаляться.
– Это кочевники, Ваше превосходительство. Они счастливы видеть вас и приветствуют посещение их губернатором, – лукаво высказался адъютант.
         Аносов приподнялся в коляске и оглянулся, что бы еще раз увидеть этих несчастных. Солнце склонялось уже к полудню, когда картеж экипажей, остановился в центре аула, у большой белой юрты. Позади, на задних экипажах торопилась сойти с колясок сопровождаемая губернатора свита. По команде пристава, весь этот сопровождаемый сброд, наделенный разными чинами, вытянулся в караул (шеренгу) перед коляской Аносова и пристав доложился ему на дальнейшие указания.
– Однако, любезный, здесь это лишнее, – приняв рапорт, сказал Аносов и поддерживаемый адъютантом, сошел с коляски.
К коляске подошел встретить важного гостя уже знакомый полковник Валиханов.
– Как добрались, Ваше превосходительство, Павел Петрович!
– Спасибо, любезный, вашими молитвами, – подал руку полковнику. У входа в юрту стояло трое белобородых аксакала и среди них совсем еще молодой, лет семнадцати джигит, сын бая, старшины рода этого кочевья. Аносов осмотрелся вокруг, недалеко от юрты, в сторонке под присмотром женщины, что бы не шалили при важном госте, сгорая от любопытства стояла толпа аульской детворы.
– Поручик! – обратился Аносов к адъютанту, – выньте из экипажа короб и отдайте той женщине, – указал рукой, – пусть раздаст детям сладости.
– Слушаюсь, Ваше превосходительство.
Среди стоявших у юрты аксакалов, один бай-хозяин юрты, выдвинулся им навстречу и сделав гостям, как и положено, по их обычаю низкий поклон, приложив обе руки на грудь – что-то сказал.
– Что он говорит? – спросил Аносов.
– Он сказал, что рад видеть русского большого начальника в своей юрте – ответил рядом стоящий полковник.
– Благодарю! Уважаемый аксакал, – сделал поклон головой.  На улице вокруг юрты дымились котлы, в которых была уже готова баранина с жеребятиной и женщины, стоявшие у котлов ждали, когда надо будет подавать угощенье. Бай-хозяин кланяясь указал гостям на вход в юрту. Они вошли во внутрь. За ними последовали все остальные аксакалы и прибывшие с Аносовым канцелярист, пристав и адъютант. Остальных в том числе и кучеров угощали в другом месте.
Сначала бай с сыном сели на положенное им место, а важного гостя посадили на против себя, при входе в юрту. Затем расселись все остальные: аксакалы по обе стороны от хозяина, каждый знал свое место, по старшинству и важности. Рядом с Аносовым сидел полковник, а остальные подобным образом по обе стороны от него. Внутри было душно и в воздухе стоял специфический запах, напоминавший кислую гниль. Аносов первый раз находился внутри кибитки, и огляделся по сторонам. Ее основанием служил каркас из тонких деревянных решет, окрашенных в красный цвет. Бока внутри обвешаны рогожей сплетенной из разноцветной шерсти. Левая и правая сторона были зашторены и слышно было, как за ними кто-то возился. Чтобы не испытывать гостям неловкость при посадке за дастархан, были уже приготовлены для них низкие табуреты, потому как им без привычки сложно сложить под себя ноги за низким столом. Сами же киргизы уселись на подушки, подвернув под себя ноги – калачом. Когда все уселись по местам, хозяин хлопнул в ладоши и из-за ширмы правового предела,  вышла женщина в высоком шарши на голове, одна из жен бая. Она в одной руке держала небольшой медный таз, а в другой чайник с теплой водой и через ее плечо свисало широкое полотенце. Она кланяясь пошла вдоль стола, чтобы все смогли вымыть руки. Стол был уставлен яствами. На подносе дымились варенная баранина и молодая жеребятина, конская колбаса – казы, большой пирог начиненный мясом – балиш. Были там и  новат, и жент,  подкопченная конина жали-жая и баурсаки. Как только удалилась эта женщина, вошли еще две, у одной поднос с наполненными пиалами кумыса, а вторая беря их, кланяясь ставит их на против каждого сидящего за дастарханом. Хозяин прочел-прошептал какую-то небольшую молитву и все взялись за пиалы.
– Кумыс, – сказал канцелярист сидевший по правую руку от Аносова, – национальный напиток. Ваше превосходительство, надо выпить, что бы не обидеть хозяев.
Кобылье перебродившее молоко отливало синевой и отдавало прохладой. Аносов сдерживая тошноту, поколебавшись залпом выпил содержимое. От выпитого по всему телу прошла прохлада. Затем одна из женщин поставила для удобства гостям фарфоровые блюдца, собрав опустевшие пиалы. Все принялись за обед, протягивая руки к подносам.
– По азиатскому обычаю, Ваше превосходительство, – опять вызвался канцелярист, видя, что Аносов в нерешительности,– едят мясо руками, без столовых приборов.
– Спасибо, сударь! – и подражая всем остальным пятерней положил себе на блюдце кусочки мяса.
– Господин полковник, – обратился пристав, – попросите, что бы принесли чистые пиалы.
Полковник передал просьбу аксакалу и тот гыркнул что-то на своем языке и тут же появилась женщина и подала всем чистые пиалы.
– Для аппетита, Ваше превосходительство, будем кушать арак, – и пристав распечатал засургученные две бутылки стоящие возле его скамьи, – прошу пиалы, господа! – и поднял в руке бутылку, – у Вас господин полковник, кумыс национальный напиток, а у нас, – стукнул пальцем по бутылке, – арак (водка).
Все подняли пиалы для наполнения. Молодой джигит тоже потянулся с пиалой, но старший ударил его по руке и злобно выругался.
– Пристав, не слишком вы усердствуете, – заметил ему Аносов.
– Пусть тостует, Ваше превосходительство. Им тоже уже не привыкать, – на замечание Аносова высказался канцелярист.
После двух-трех выпитых пиал у всех развязались языки, и все кому уже как заблагорассудится, говорили с ближайшим соседом по столу, не обращая уже внимания на важных гостей. Женщины, наконец, на двух подносах подала сочный бешбармак, а молодая девушка лет 15-16, наполненные за ширмой пиалы сурпой-акелем, подавала их гостям за столом.
– Хозяйская дочь? – спросил Аносов у полковника
– Да! – восхищаясь ее юной свежестью ответил тот.
– «До чего же хороша, азиатка!» – подумал Аносов.
Когда она, наклоняясь, ставила пиалу перед приставом, тот положив ей руку на плечо, поцеловал в щеку:
– Спасибо, красавица! – пробубнил порядочно уже захмелевший пристав. Молодой джигит, брат девушки, увидев это, схватился за голову и простонал, как будто почувствовал какую-то сильную боль. Затем, спешно поднявшись, выскочил из юрты.
– Что с ним? – спросил Аносов у полковника. Тот покачав головой ответил,
– По азиатскому обычаю, нельзя прикасаться к незамужней женщине, да еще в присутствии старейшин рода. Теперь вряд ли удастся им получить за нее хороший калым-выкуп.
– Дак что нам теперь делать, – обеспокоился Аносов, – Вы ведь просвещенный человек, полковник! Объясните соплеменникам, что это не со зла, а из уважения за услугу, хотя я не одобряю поступок пристава. Полковник промолчал.
 – Нам, наверное, пора, – отреагировал Аносов на молчание полковника, – путь не близкий. Поблагодарите от моего имени хозяина за гостеприимство, мы будем отправляться. Поручик! Скажите, пусть готовят лошадей.
– Слушаюсь, Ваше превосходительство.
– Пристав! Вы пьяны! Вам давно пора выйти вон! Отправляйтесь уже. Не успели поручик с приставом подняться с места, как с наружи прогремел выстрел и пристав подскочил с места. Ему обожгло левое плечо, он провел по нему рукой, на ладони оказалась кровь. Пристав отделался легкой раной, заряд прошелся касательной по плечу. Все поднялись и вышли из юрты. Двое киргизов подвели к отцу юношу и бросили ему под ноги берданку, из которой он стрелял и его самого упавшего на колени. Бай по своему выругав его, ударил камчой.
– Полковник! – обратился к нему Аносов, – скажите что бы не наказывали юношу, он поступил как и надлежит тому, заступившись за честь сестры. Мы должны уважать ваши обычаи. Скажите, так же, что с нашей стороны нет никаких претензий к ним. Мы в свою очередь сами разберемся с этой проблемой, с негостеприимным поведением своего человека.
Подъехали, наконец, экипажи.
– Поручик! Помогите перевязать этого несчастного и усадите его в коляску.
– Слушаюсь, Ваше превосходительство, – уже отрезвленным голосом ответил адъютант.
Аносов посмотрел на пристава.
– Получите взыскание, сударь! Поневоле я сейчас бы воспользовался их обычаями, применив вам наказание. Идите!
Затем Аносов подошел к полковнику, передававший его просьбу аксакалам.
– Прошу, прощения, полковник! Мы отправляемся. Поблагодарите еще раз хозяина за гостеприимство и скажите, что я огорчён случившимся и приношу за своих людей извинение. Нам пора, – подал полковнику руку.
– Счастливого пути, Ваше превосходительство, – проводил  Аносова до экипажа.
_____________

На следующий день с утра Аносов покинул Омск, отправившись на Алтайские заводы.
8

Над крутыми ярами, тянувшимся вдоль могучей сибирской реки Оби, расположился город Барнаул. После нескольких дней в пути, по сизой дымке, тянувшейся в голубом небе, Аносов понял, что близок уже Барнаул и ему не терпелось скорее побывать на заводах, хотя весьма обширный алтайский горный округ, который он получил под свое начало, не очень-то его радовал. Его больше привлекала экспериментальная творческая работа по выплавке высококачественной стали, а тут в основном была плавка серебра. По чугуну и железу были всего два небольших завода, выпускавшие разную обиходную утварь. Он считал, что величие России, принесет не серебро, из которого чеканят монеты, а качественные стали:
– «Без качественных сталей, невозможен прогресс в совершенствовании техники!».
Перед городом, объезжая большой заводской пруд, экипажи выкатившие на широкую улицу, миновав стоявшие бревенчатые дома, остановились у двухэтажного каменного строения, заводской конторы, возле которой толпились рабочие. Аносов вышел из коляски. Увидев подъехавшего генерала-чиновника, толпа тут же кланяясь, расступилась. Он не торопливо пошел вдоль шеренги.
– Здравствуйте горняки, здравствуйте горемыки! Со своими бедами, ко мне, пожалуйста, по позже! Ему на душе стало тяжело:
– «И здесь все тот же дешевый принудительный труд, никто не думает о простом народе».
Он вошел в вестибюль, где ему уже навстречу спускался, его же возраста, начальника Колывано-Воскресенских заводов, некий Соколовский. Они прошли в его кабинет, и Аносов сразу же приступил к делу.
– У Вас есть образцы сталей, которые выплавляют ваши заводы. Я еще, будучи в Златоусте, по просьбе Татаринова к вам посылал двух своих мастеровых, для улучшения литья стали
– Здесь на месте заняты только серебром, – тихо ответил начальник и пожимая плечами добавил, – так угодно кабинету его императорского величества, что я могу поделать. Насчет плавки стали на Гурьевском заводе, Ваше превосходительство! Как Вы уже упомянули, были присланы с Урала двое мастеровых, я норочно запомнил их фамилии, некие Ласьков и Голованов. Директор Гурьевского завода докладывал мне, что Ласьков в скорости умер, а один Голованов, ничего не мог поделать. Взялся ему было помогать тамошний инженер, запамятовал его фамилию, по качеству стали, так тот по непонятным причинам застрелился. На том дело и кончилось. С меня требуют не качество стали, а увеличение выпуска продукции, прошу меня понять. Я хотя и не препятствовал этим всем новшествам, но и не был сильно озабочен, Павел Петрович.
– Понятно! – с печалью произнес Аносов, – я пожалуй, сразу же отправлюсь в Гурьево.
– Завтра, Ваше превосходительство, а сейчас вам надо отдохнуть с дороги, ибо надо еще ехать 150 верст. В сопровождении Соколовского, он отправился на квартиру. Обед в доме начальника заводов прошел хотя и в непринужденной обстановке, но все же по большей части в молчаливости. Аносов понимал, что Соколовскому осталось до отставки совсем ничего, зачем ему эти эксперименты. Заводы при нем хотя и тяжело, но работают стабильно, давая продукцию.
– «Тут нужны люди с энтузиазмом готовые с головой уйти в новизну, добиваясь результатов», – так рассуждал Аносов, отдыхая перед дорогой в отведенной ему комнате.
Наутро Аносов продолжил путь. Безлюдными ему показались места, когда отошли от больших яров, тянувшихся вдоль Оби и пошли низменностью, поросшей березами и мелколесьем. Однообразие пейзажа томило, и, он впал в дремоту. К исходу третьего дня, наконец, добрались до места. Директор завода, молодой горный инженер, некий капитан Филов, встретил его уважительно, но без всякого чинопреклонения, не изголялся перед таким большим чиновником. Этим он напоминал Аносову его самого в молодости. Поэтому они как коллеги сердечно разговорились, и Аносов чувствовал при рассказе ему о булатах, что тот тоже одержим, большой интересной работай по изучению качественной стали.
– Теперь я верю, что мое дело будет в настоящих руках, – Аносов улыбнулся.
–  Что же это я! – спохватился Филов, – вам Павел Петрович надо отдыхать с дороги, а я своими расспросами
–  Ничего коллега, – Аносов дружески взглянул на взволнованное лицо молодого инженера, – кто будет владеть качественной сталью, тот многое сделает для России.
– Ваше превосходительство, Павел Петрович можете рассчитывать на меня! – Я верю у вас все получиться.
Аносов, молча крепко пожал ему руку.
______________

На следующий день Аносов сразу же решил, сперва посмотреть работу литейщиков. Он в сопровождении Филова  пришел к каменному зданию литейки. Войдя во внутрь, от плавильных печей шел сильный жар. Один литейщик с черным от копоти лицом возился у плавки. Увидев директора, и с ним начальника в генеральском мундире он встрепенулся и замер подобно строевому солдату. Филов махнул рукой, занимайся мол, своим делом.
– Ну как дела, – спросил Аносов, подойдя к печи, – ты тут старший?
– Нет не я. Уралец! Да прихворал он немного, третий день один вахту несу
– Уралец, говоришь! А кто? Не Голованов случайно?
– Он самый, Максимыч!
– Ну а ты сам  справишься?
– Отчего же, барин! Дело нам знакомое, что бы добывать добрый металл.
– Как думаешь, металл готов?
– Сам пока не разберусь, вроде бы поспел, но немного пузыриться.
Аносов заглянул в печь.
– Пересыпали угля и слабовата воздушная струя, вот он и пузыриться, – со знанием дела высказался Аносов.
– Посоветоваться не с кем, один, вот и вышла ошибочка. Но ничего, не впервой, подержим его немного в печи, исправимся, – оправдывался литейщик.
– Да, конечно! – Аносов отошел от печи.
Увидев в цехе заводское начальство, подскочил к ним начальник цеха и доложился.
– Почему он один у печи, поручик? – спросил директор завода Филов.
– Людей не хватает Ваше благородие, – оправдывался перед капитаном поручик, – на разлив дадим кого-нибудь, в помощники, а пока металл зреет и один присмотрит.
– Почему не хватает людей? – уже задал ему вопрос Аносов, – у вас ведь и в рекруты набирают молодежь, для обучения горному делу.
– Много болеют, Ваше превосходительство. Работа сами видите, какая не из легких. Да и материальное их обеспечение скудное, я докладывался!
Аносов понимающе кивнул головой, и все же не мог скрыть своего недовольства.
– Так нельзя работать! – обратился он к обоим начальникам, – люди, у вас, по всей видимости, неплохие, но методы работы устарели. Надо их учить работать по-новому. Тогда непременно дело будет спорится, сталь будет вариться качественная….. Я помогу вам.
– Будем стараться, Ваше превосходительство. Можете в нас не сомневаться, – сказал Филов.
– А я и не сомневаюсь, капитан! Да!.... кто мне покажет, где проживает литейщик Голованов. Я ведь его посылал к вам еще, будучи в Златоусте. Хотелось бы повидаться со старым мастеровым, как управлюсь с делами.
– Я направлю с вами надсмотрщика, – вызвался поручик.
– Хорошо!
Они вышли из цеха. После полудня покинув завод, Аносов в сопровождении надсмотрщика, который примостился с кучером на козлах поехал в свободку (поселение) проведать старого больного мастерового Голованова. Отыскав его жилье, с сопровождаемым, вошли в небольшую хибару. Более печального зрелища, как живут люди, вряд ли можно было еще увидеть. В углу на деревянной кровати лежал больной старик. Аносов подошел к нему:
– Здравствуй отец! Как чувствуешь себя?
Тут подскочил надсмотрщик.
– Встань, скотина, когда с тобой говорят их превосходительство.
– Послушай, любезный! – вскипел на его выходку Аносов – Выйди, вон! Свободен!
Тот не понимающе, растерянно посмотрев на Аносова, молча удалился.
– Я, сейчас! Ваше превосходительство, – пытаясь подняться, заговорил старик.
– Что ты-что ты! Лежи! Ты что не узнал меня?
– Как же! Павел Петрович! Столько лет вместе, на Урале, а я вот, извольте, расписался по всем статьям. Надобно б к печи, – он еле выдавливал из себя слова.
– Довольно с работой, – перебил его Аносов, – ты и так много поработал, отец, и честно заслужил отдых. Я похлопочу насчет твоей пенсии.
– Премного благодарен, Павел Петрович!
Аносов знал его по Златоусту, когда еще был сам поручиком, когда этот дряхлый старик был молодым, здоровым мужиком. От воспоминаний молодости, ему стало не по себе, он поднялся с места, прохаживаясь молча, нервно переживал о чем-то своем, затем опять подсел к кровати.
– Родные у тебя есть?
– Нет….взял мальчонку из рудокопов, что набирали в рекруты, присматривает за мной сиротка. Обида сжимала сердце Аносову и, он больше не вынося этой обстановки поторопился выйти.
– Прощай старик!
На другой день Аносов выехал обратно в Барнаул. То, что он увидел, в каких условиях живут и работают мастеровые на заводах, повергло его в ужас:… «а обращение с людьми» - не выходило из головы это поведение надсмотрщика при посещении им больного старика Голованова.
Прибыв в Барнаул, он сразу же направился в контору заводов, а адъютанта послал на квартиру собрать багаж, что бы опять отправиться в дорогу. Поднявшись в кабинет начальника Колывано – Воскресенских заводов, он сразу же без соблюдений этикета и прочих формальностей, стал отчитывать Соколовского за увиденное.
– Жизнь у горных людей и так очень тяжелая, а вы, сударь, ваши люди, делаете ее еще ужаснее. Обращаетесь с ними хуже чем, извиняюсь, со скотом. Обращаетесь с людьми, возмутительно! – управленец хотел было оправдаться, но Аносов его перебил, – Молчите! Нет вам оправдания, надо уметь хозяйствовать, а вы хозяин плохой. Хороший хозяин, смею вам заметить, бережет даже скотину, а у вас все же люди. На литейщика Голованова напишите на мое имя ходатайство о назначении ему пенсии, – успокоившись немного продолжил, – не поправите дела, я освобожу вас от обязанностей, без назначения пенсиона.
Хотя время было уже три часа по полудню, Аносов не стал дожидаться утра и они спешно покинули Барнаул.
_____________

Через неделю Аносов был уже в Омске.

9
Аносов, каждый раз отправляясь с Томска на заводы Алтая, проезжая туда и обратно Омск, задерживался здесь по служебным делам, останавливался в доме Анны Кирилловны, считавший не только этот дом, но и саму хозяйку, чем-то своим родным. В Омске, на работе, при всей его занятости и ограниченности во времени, постоянно стал думать об Анне Кирилловне, больше чем и о своем «булате». Он с нетерпением всегда ждал окончания дня, которое в летнюю пору, казалось, тянулось, бесконечно.
Уже на квартире, находясь в своей комнате, услышал, как в зале скрипнула дверь, и следом послышались легкие шаги – «она» – подумал он. Сердце затрепетало у него в груди от радости, что увидит опять ее. Когда вошел следом в зал, от двери пламя языков зажженных уже к вечеру свечей всколыхнулись, отдавая подвижными тенями на белом потолке. Она стояла у окна, наблюдая, как гаснет багровый закат. Он подошел тихо к ней и молча взял за руку, пальцы которой немного дрожали от волнения.
– Аннушка, что Вы скажете если я… на Вас, женюсь? – шутливо, но с каким-то все же трепетом произнес он.
– Вы, что татарин-многоженец? – тоже с некоторой поддёвкой отреагировала она, – Вы ведь женаты Павел Петрович, – уже с обидной досадой ответила ему.
– Да, Аннушка, женат! – как бы уже с сожалением произнес он, – Вы ненамного, старше моей дочери… а, всего у меня девять детей.
– Вы шутите, сударь! – чуть ли не выкрикнула она, не скрывая своей досады, насчет детей.
– Отнюдь, Аннушка! – он задумался, – что касается жены, ее тоже зовут Анной, не было у нас большой настоящей любви и не будет. Просто когда-то сошлись двое сирот, – затем он о чем-то подумав с глубокой грустью в душе проронил, – это я только понял, когда узнал, Вас!
– Не говорите так, сударь! Это безбожно, перед теми же детьми.
– Разве я Вам тоже не нравлюсь? – с печалью в голосе спросил он.
– Нравитесь! Даже больше того… ах простите! – покраснев лицом, стыдливо отвела взгляд.
Побледнев от признания, стоя у окна, стала смотреть опять, как догорал вечерний закат. Затем покачиваясь, как тонкая тростинка на ветру, пошла молча к выходу. Аносов у самой двери, нагнал ее, взяв хрупкую ладонь, и ласковое ее тепло дошло до самого его сердца. – «Не уж – то, это правда, то о чем я сейчас подумал, – глядя ей в глаза, задал себе вопрос, – что я люблю ее. А «она»…
– Да! Дорогой мой человек – означал ее умоляющий взгляд.
– Вы и правда меня любите? – с радостью чуть слышно застенчиво прошептала  она, – не рвите мне сердце Павел Петрович.
Вместо ответа, он принялся горячо ее обнимать и целовать, повторяя ласково ее имя. Она ничего уже, не могла больше произнести в ответ, запрокинув голову от безудержных его поцелуев и, он видел, как на побледневшем от волнения ее лице, на ресницах заблестели слезинки…
– Вы, уверены в себе, в своих чувствах, сударь? – фамильярно спросила, освободившись наконец от его притязаний.
– Да! Конечно! То, что я чувствую в себе по отношению к вам, трудно объяснимо, сударыня! – подражая ее серьезности сказал он – но «оно» сильнее меня, крепче самого «булата».
– Да, вы голубчик мой Павел Петрович, определитесь уже, кто вам нужнее я или, простите, этот ваш бездушный «булат»
– Ах, душа моя, Аннушка! Вы сами только, что сказали, что я, ваш! Голубчик, между прочим.
Она улыбнулась, повернувшись к нему лицом и не устояв перед ее умиляющим взглядом, стал жарко ее целовать….
______
Пробыв в Омске две недели, Аносов выехал в Томск.

10
Беспредельна и глуха русская земля. На протяжении четырех лет, по избитому казенному сибирскому тракту, в весеннюю распутицу, в летнюю жару, зимой засыпанного снегом по сугробам, мчался с начальником Алтайских заводов и Томским губернатором, с господином Аносовым, экипаж – тройка, гонимая колокольчиком, по этим глухим просторам.
Мелькали мимо стоянки кочевий киргизов, ближние и дальние убогие деревушки, печально стоявшие в тишине.
____________

 В июле 1850 года, стояла жара. Летние, знойные дни по всей степи, давили своей духотой, когда Аносов в сопровождении небольшой свиты, на тройке разгоряченных лошадей, добирался из Барнаула к Омску, по военной линии, на которой были разбросаны мелкие казачьи поселения. Наконец минув последнюю с незамысловатым названием «Новая станица», в степном мареве, показались очертания Омска…
Часам к трем, по полудню, экипаж легкой рысью, на взмыленных лошадях вкатился в город. Здесь тоже гнетущая жара. Вдобавок ко всему, на немощёных улицах, от проезжавших колясок поднималась и висела стеной в воздухе мелкая пыль…Подъехав к особняку, где квартировал, отпустив экипаж, взошел на крыльцо. Аносова охотно встретила горничная и сказав, что барыни нету пока дома, любезно предложила пройти умыться с дороги. Освежившись и сменив белье, отказался от обеда, сославшись на усталость и, что хочет непременно отдохнуть. На что горничная сочувствующе ответила:
– Пожалуйста, сударь! Отдыхайте! Я предупрежу Анну Кирилловну о вашем приезде, как только она вернется.
– Спасибо, Акулина!
Спасаясь от жары, окна в доме были прикрыты шторами, и повсюду внутри стоял тихий мрак, отдавало слегка прохладой. Лежа на диване, наслаждаясь покоем, тут же задремал. Когда проснулся, солнце уже висело над горизонтом. Парадно одетый вышел в залу, подойдя к окну, смотрел, как догорает закат.
– И охота Вам, сударь, путешествовать по такой жаре, – за спиной услышал ласковый голос Анны Кирилловна, – с приездом Павел Петрович.
– Здравствуйте, Аннушка!
Она легкими шагами подошла к нему, протянув руку для поцелуя. Нежно целуя ей руку, она поцеловала широкий лоб, склоненной его головы.
– Что поделаешь, служба, Аннушка, – он задумался, – хочешь или нет, а ехать надо.
– Ну, а Вы, душа моя, небось, все хлопочете о своих несчастных, в такую - то жару, самой бы поберечься.  Или может пока меня не было, завелся какой-нибудь ухажер-мусье? – пошутил он.
– Полно Вам, фантазий, голубчик мой Павел Петрович. О, несчастных говорите? Что поделать, приходиться и этим заниматься то же.
Они присели на диван.
– Еще в январе пришли по этапу новые каторжные и среди них есть, как и в прежних обозах, весьма достойные люди, в нравственном отношении, конечно! – она задумалась, – но к сожалению видите ли попали не в милость государю. Я говорю сейчас о политических. С двумя такими я познакомилась, через наш попечительский совет, оба писатели. Один стихотворец, некий Сергей Федорович Дуров, а второй рассказчик Федор, или тоже Федорович, некий Достоевский. С господином Дуровым имела неоднократно беседу, весьма приятная в общении личность, а вот второй не произвел на меня впечатление. Какой-то всегда мрачный и нелюдим. Как то в беседе, – продолжила она, – Дуров упомянул о нем, что брат ему присылает какие-то средства, что бы поддержать его, так он умудряется в остроге их проигрывать в карты, с теми же надзирателями. Потом выпрашивает в долг у своего приятеля Дурова копейки, на скромный стол, чтобы не травиться тюремной, извините, баландой. Одним словом никчемная личность, игрок, хотя и не без таланта. Вот помогай таким после этого! – сокрушалась она.
Тут же сменила тему разговора, чтобы отвлечь Павла Петровича от дум уже своих несчастных, видя, как он помрачнел лицом от ее рассказов.
– С вашими редкими посещениями, прямо скажем, неожиданными набегами,– она нервно усмехнулась. – я уж, и не знаю, кто я Вам такая? Дорогой вы мой, Павел Петрович. Вроде бы и не жена, но Вы близкий мне человек, как никто! Любовница? – она, опять усмехнувшись, пожала плечами, – я ведь не ваша содержанка, простите! Скорей, пардон, наоборот, – затем, засмеявшись, встала, подойдя к окну – если бы вы были, уж извините меня не это «Ваше превосходительство», сошла бы, наверное, за декабристку! А, что! Довольно таки романтично.
– Вот видишь, дружочек мой, как дурно на вас влияют частые встречи с этими с позволения сказать, политическими!
Он встал и подошел к ней.
– Кто, вы, для меня? Вы, ангел мой, Аннушка!
– А! Пустое все это, эти политические, – сказала, вздохнув, упомянув слово политические, что бы подавить в себе смущение от последней сказанной им фразы, – скоро позовут нас к ужину. Я пойду, переоденусь. Акулина пригласит вас, когда все будет готово, – мило улыбнувшись, вышла из зала.
_________

Через неделю Аносов выехал в Томск.













Часть II
1
В начале марта месяца 1851 года, все еще стояла отвратительная погода, иногда с вьюжной метелью и всегда со свирепым северным ветром. В это самое время и пришла Аносову в Томск депеша из сенатской канцелярии, где говорилось, что его доклад-рапорт о богатствах Алтая и необходимости их разработки рассмотрен, с ним ознакомлен сам император, который посылает сенатора, некого Анненкова, чтобы выяснить все на месте для дальнейшего принятия решения. Ориентировочно указывалась дата прибытия сенатора в Омск, что бы оттуда с Аносовым отправиться на Алтай. Аносову надо было быстро собраться, что бы спешно выехать в Омск. Снарядившись в дальнюю дорогу, в сопровождении адъютанта - поручика и прочих служивых лиц, на двух экипажах отправились по сибирскому тракту.
Пока ехали тайгой – урманом, узкая дорога была часто переметена и сани проваливались в снежные трясины. Приходилось по долгу вырываться, так как кони выбивались из сил. Но Аносова больше всего занимала не эта трудная дорога, поистине полоса препятствий, а закрадывалась в душе сомнительная мысль об успешном разрешении дела:
– «Почему послали сенатора? А не специалиста, горного инженера, с кем я буду вести дискуссию? Что буду доказывать несведущему в этом делах человеку, о предстоящей пользе дела? И зачем я, только, нагрузил полный воз образцов руды, для показа, если для неспециалиста, они просто – камни».
  К исходу очередных суток, выбрались, наконец, на степной простор. Хотя здесь снежные заносы были высоченными валами, северный ветер укатал их в твердый наст, что облегчала немного лошадям путь. Успели добраться до очередной почтовой станции «Колывань», прежде чем поднялась пурга. В избе, постоялого двора, было тепло и спросив самовар наши путники, напившись чаю улеглись, кто где, на полатях, на скамьях.
Аносову очистили место у печи – камина, где благодетельное тепло обогревало его озябшее тело. Сладкая дремота стала одолевать, и он, крепко уснул. Когда проснулся, пурга утихла и на востоке занималась заря. Скромная дорожная трапеза с чаепитием и вся его компания опять готова была двинуться в путь. Выйдя во двор, Аносов смотрел вдаль тихого степного простора.
– Надо поспешать! – Ваше высокоблагородие, – сказал подошедший к нему ямщик, – и взглянув в помутневшее с севера небо добавил, – к вечеру опять завьюжить, попомните мое слово, Ваше высокоблагородие. Может, успеем пройти еще две станции, до бурана.
– Да, Клим! Едем! – отозвался Аносов.
– Все готово, Ваше превосходительство – доложился адъютант, когда Аносов подошел к саням. Уселись все по своим местам.
– Но! Пошли залетные – свистнул ямщик на козлах и тройка покатилась по заснеженной дороге. Время шло к концу очередного дня, когда показалась вдали станция и ямщик, обернувшись с деловитой важностью сказал:
– Ну, вот и успели до бурана, Ваше высокоблагородие, до Омска уже рукой подать. Семьсот верст отмеряли, уж полста, как-нибудь осилим несумлевайтесь, Ваше высокоблагородие.
–  Смотри братец за дорогой, темнеет уже, полегче гони! – довольный ямщиком сказал Аносов и облегченно вздохнув подумал, – «Последний ночлег перед Омском».
2
Утро следующего дня выдалось хмурым. Покончив с утренним туалетом и чаем, все вышли во двор, собираться в путь. С востока надвигалась сизая туча. Чувствовался по телу холодный степной ветер. Из людской вышли их ямщики, старший Клим, подошел к Аносову.
– Будеть опять вьюжить, Ваше высокоблагородие. Не хочет зимушка уступать место сестрице вёсенке. Прямо не знаю, что вам и присоветовать. Может застать непогода в пути. Эх, если бы налегке, Ваше высокоблагородие, вмиг добрались бы, а тут груз, пудов на десять.
 Аносов задумался.
– Налегке, говоришь. Поручик! – обратился он к адъютанту, – поедем с вами налегке, одним экипажем. Ящики переложить во второй воз. Остальные прибудут, как распогодится. А нам с вами надлежит ехать непременно кое-какие срочные дела, до приезда сенатора.
– Слушаюсь, Ваше превосходительство, – козырнул поручик.
Скоро подали лошадей. Аносов с адъютантом устроились в санях, и под свист ямщика тройка выкатилась на степной простор….
Время уже склонялось к вечеру, когда проехали большую часть пути. Сизая туча казалась, преследовала их, ощущался лицом холодный ветер, чувствовалось, что в степной тишине надвигается что-то зловещее. Высунувшись из кибитки, Аносов крикнул ямщику, превозмогая ветер.
– Шибче гони!
– Итак, куда уж, Ваше высокоблаг…. – ветер заглушал его голос.
В наступающей темноте бушевала пурга. Закрыв лицо от ветра, Аносов задремал. Могучий вихрь двигавшийся по горизонту, наконец настиг путников, лошади стали сбавлять бег.
– Берегись, господа! Овраг! – донесся сквозь дремоту окрик ямщика.
Сани накренились, их стало стаскивать куда-то вниз, ехавшие еле успели выпрыгнуть в сугроб. Вслед за санями потянуло измученных лошадей, которые пытаясь вырваться, выпрыгивая, сломали оглобли саней. Все трое кубарем скатились в овраг. Поднявшись, стали отряхиваться от снега. Поручик сразу же с яростью набросился на ямщика.
– Ты куда смотрел сво-ло-та! Чуть не угробил их превосходительство.
– Поручик! – прокричал Аносов, – Оставьте! Вы что совсем уже, – еле сдерживал себя от гнева, из-за поступка адъютанта, – не ожидал от вас, Николя. Я ведь вас и держу при себе из-за вашей, – хотел сказать порядочности, что напоминал ему самого его в молодости, а он тут такой фортель выкинул, – но поручик понял все, и без слов виновато  оправдываясь.
– Извините! Ваше превосходительство погорячился с ними по-другому нельзя. Сорвался, Павел Петрович!
Аносов махнул рукой.
– Лучше давайте думать, что будем делать дальше, через полчаса совсем стемнеет. Клим – окликнул ямщика. Тот подошел к ним, – что надо делать, как полагаешь?
– Ехать дальше никак не можно Ваше высокоблагородие, – виновато опустил голову, – кони устали, я и так их понужал сверх-того, да и оглобли сломаны. Самим нам не выбраться з ямы, требуется помощь. Я на пристяжном доберусь до города как-нибудь, один, верст осемнадцать осталось. А вы схоронитесь пока от стужи в возке, сейчас опрокинем его на место.
– Ну так тому и быть, – сказал Аносов, полностью полагаясь на опыт и мудрость бывавшего в передрягах возницы. Опрокинули на место возок, развернули против ветра. Клим, высвободив левого пристяжного мерина, подошел к офицерам. Снял с себя тулуп и протянул адъютанту.
– Возьмите Ваше высокоблагородие, – обратился к Аносову, – укроетесь сверх того, не побрезгуйте, всё ж теплее буде.
– А как же ты? – обеспокоился Аносов.
– А мне верхом полегче надо, мерин и так грузнить в сугробах.
– Подожди! – спохватился Павел Петрович, – я передам с тобой письмо.
Он обернулся к возку, достал из планшета лист серой бумаги и графитный карандаш. Написал просьбу коменданту гарнизона С.Ф. де Граве, описав случившееся с ними.
– Передашь в комендатуру дежурному офицеру. Скажешь на словах, что для коменданта, неотложно, от Аносова. Понял?
– Не извольте беспокоиться, Ваше высокоблагородие, не впервой с порученицем.
Заткнув письмо за пазуху, взгромоздившись на коня, тронулся в путь. У кибитки возился адъютант, убирая попавший во внутрь снег.
– Пожалуйста, Павел Петрович, тут нам будет, потеплей.
Аносов забрался в возок, рядом устроился адъютант и заботливо прикрыл обоих тулупом ямщика. Хорошо закутавшись, не ощущали холода, хотя усилился ветер и начало кружить снежную пыль, разбиралась пурга. Под вой ветра, быстро обои уснули. Долго тянулась ночь. Павел Петрович проснулся, когда не было еще признаков просвета, но пурга уже стихла, стояла безмолвная тишина. Он окликнул адъютанта, тот сладко спал. Павел Петрович лежал задумавшись:
– «Наверно утро еще нескоро. Удалось ли Климу добраться до города, или не стоит уже ждать помощи».
Чтоб не наводить на себя тоску, в этом и без того удручающем положении, в котором оказались они, стал думать о том, как по приезду придёт в Аннушкин дом, став для него в последние годы поистине родным, как выбежит она к нему навстречу, и он будет целовать протянутые ее нежные руки и наслаждаться потом ее теплом, после этой степной стужи. Эти мечты, посреди глухой степи приводили его до такого умиления, что он невольно стал погружаться в сладкий сон…
Много ли прошло время, как сказать, только через дремоту услышал голоса людей, в одном из которых узнал ямщика Клима.
– Ваше высокоблагородие, живы? – стряхивая с тулупа снег, перед взором Аносова показалась бородатая физиономия Клима. Их освободили от снежного завала и помогли выбраться из возка.
– Я как добрался до городу, – начал Клим – с трудом, правда, уже хотел бросить уставшую лошадь, сразу же забил тревогу, Ваше высокоблагородию.
Он деловито выпрямился и по военному, скоморошничая, отрапортовал:
– Их говору «Высокоблагородию», господин Аносов, замерзають у степи. Не-ме-для доложитесь господину куменданту, ось депеша от их высокоблагородию.
Довольный собой, как ловко у него вышло с «докладом», глядя на улыбку Аносова, хотел еще что-то сказать, что бы побольше перепало ему на водку, но Аносов, поблагодарив за службу, отошел в сторону думая уже о другом.
Помощь подошла к утру, вовремя. Напрягая усилия ямщиков, вытащили из оврага уже обледеневших коней. Развели небольшой костерок, согрев кипяток. Немного обогревшись, чаем, расселись в прибывшие два экипажа и тронулись в путь. В синем ясном небе морозило, стояла нетронутая тишина и несмотря на усталость Аносову казалось даже странным то, что с ними произошло буквально несколько часов назад, глядя на все это великолепие дня. Добрались до Омска в три часа по полудню, Аносов поблагодарив всех за службу и помощь, взошел на крыльцо, ставшего родным ему, дома.

3
– Боже ж ты мой, да вы сударь, прозябли, весь. Быстро в умывальню, – запричитала встретившая горничная, – Барыня! Анна Кирилловна! – выкрикнула она, – Павел Петрович, прибыли.
– Тихо Акулина. Не надо пока барыни. Видишь я весь….. куда мне, такому показываться ей на глаза?
– И то правда Вам батюшка после купальни горячего чаю принесу в комнату, а может даже порошки испить, от лихоманки, и сразу же в постель, сударь! – почти шепотом отреагировав на замечание Аносова, проронила она, – Господи помилуй и сохрани, – крестясь, пошла на кухню.
Аносов, приведя себя в порядок, поторопился в постель и заснул тут же крепким сном, не дожидаясь, чаю…..
Проснулся от жара, когда через окно проникал уже слабый свет. Громко позвал горничную. За дверью послышались быстрые шаги, вошла Акулина.
– Вы, позволите? Как отдыхалось вам, после нелегкой дороги!
– Пожалуйста, будь добра принеси воды, ужасно хочется пить.
– Да здоровы ли Вы, Павел Петрович? – спросила, испуганно бросив взгляд на его осунувшееся лицо и тени под глазами. Затем повернувшись спешно вышла, тут же воротясь со стаканом воды на блюдце, подала Аносову.
– Да вас сударь, никак взяла лихоманка (температура). Вы весь сошли лицом и дрожите. Знобит?
– Не знаю.
– Я позову барыню. Она велела, как пробудитесь позвать ее, - вышла из комнаты.
Аносов от глотка воды почувствовал боль в горле. Приподняв подушку, присел:
– «Этого мне еще не хватало, расписаться в бессилии, перед такой важной встречей» - горестно подумал он.
За дверью послышались шаги с разговором вошла Анна Кирилловна с горничной.
– С приездом Павел Петрович, что с вами? Вам нездоровится, – она подошла к постели. Он поцеловал ей руку.
– Да вы и впрямь, не здоровы, весь горите, – приложила свою ладонь к его лбу, – ах, боже милостивый. Ну как же так, Павел Петрович совсем себя не бережете.
– Да вот Аннушка, приключилась с нами, эдакая история в дороге. Сам не знаю как все вышло.
– Я пошлю за доктором. Ах, надо было еще вчера, – запричитала она, – Акулина говорила, что прибыли, но спите, и я не стала Вас беспокоить, когда пребывали во сне. Акулина, скажи дворнику, пусть Тихон готовит сани, поеду за доктором сама, – обратилась она к стоявшей у двери горничной. Та мигом молча скрылась за дверью.
– Не извольте Аннушка, беспокоиться, всё пройдет, вот только сегодня отлежусь немного, а завтра непременно на службу.
– Нет уж, извините, «Ваше превосходительство» – фамильярно, с некой даже строгостью одернула его – теперь, я для вас, простите «Ваше превосходство» - извольте, сударь, слушаться – пока не поправитесь»
Из полицейского управления прибыл врач, сухощавый старичок, выслуживший по табелю, оставшийся здесь доживать свой век. Осмотрев больного прописал микстуру, порошки и велел отлежаться в тепле несколько дней:
– Вам, Ваше превосходительство, нужен покой и тепло, в первую очередь. Надо отлежаться несколько дней, пока поправитесь, иначе осложнений не миновать – и обращаясь уже к Анне Кирилловне добавил – принимайте микстуру с порошком и пополощите воспаленное горло раствором, я здесь написал рецепт – подал Анне Кирилловне листок бумаги – а то чего бы лучше сударыня немного водочки настоянной на перце – и опять обращаясь к Аносову – если что я всегда к вашим услугам. А сейчас с вашего позволения  разрешите откланяться поправляйтесь!
– Благодарю вас, за хлопоты, сударь!
– Вы слышали, что сказал врач – проводив его, вернулась Анна Кирилловна.
– Ах, Аннушка! Да я почти уже здоров.
– Вы неисправимы, Павел Петрович. Надо отлежаться для вашей же пользы, право геройство здесь ни к чему.
Стараниями и заботами хозяйки, Аносов пошел немного на поправку и уже пятый день, как встал с постели, а его ревизор с Санкт-Петербурга, все еще не появился в Омске.

4
Прибыл сенатор Н. Анненков в Омск только в начале апреля. Поселился в деревянном флигеле генерал-губернаторского дома, заняв его правый предел. Это одноэтажное здание с мансардой, стояло неподалеку от Кирхи (ныне ул. Достоевского, здание снесено в 1972 году). Анненков не спешил встречаться с Аносовым, хотя собственно затем и прибыл. Его больше интересовало в первую очередь как проводит здесь досуг местная аристократия. Интересовался не смотря на возраст (был ровесником Аносова) как проводятся балы и прочие развлечения и был удивлен, как со вкусом и роскошью убраны предоставленные ему покои…
Скупой на слова Анненков, хотя и отменно вежливо принял Аносова, все же тот заметил, что сенатор избегает называть его генералом, хотя они были в одном возрасте и звании, – наслышан был об этом «мужицком» генерале от коллег.
– А говорили, что Сибирь только каторжная, и все простолюдины здесь только каторжники. Однако, как нашим братом (аристократией) все здесь устроено для препровождения досуга, не хуже, чем у нас в Санкт-Петербурге, – сделал он вывод, успев за это короткое время побывать на устроенных в его честь балах и званых обедах.
– Да сударь! Жизнь простых людей здесь не легка, однако же народ здесь, смею Вас заверить, превосходный, работящий! Нам надо приступить к делу, собираться в дорогу на Алтай, – сказал ему Аносов, поняв, что с ним ему по дружески не сойтись никогда.
– Торопитесь на заводы? – с некоторой укоризной спросил сенатор.
– Пора, сударь! Работы много, да и дорога не близкая.
– Да, вы правы! Я все-таки должен объехать алтайские заводы! – как-то даже с сожалением ответил ему сенатор.
Аносов с досадой понял, что его нисколько не интересует состояние дел  на заводах. И что все его усилия по выработке мероприятий направленных на улучшение труда людей и расширение добычи, все это понапрасну и он холодно ответил:
– Завтра к утру будет все готово к отбытию.
На этом они расстались до утра. Аносова утешало лишь то, что он, как начальник Алтайских горных заводов, не подчинен ни генерал-губернатору Западной Сибири, ни тем более прибывшему из Санкт-Петербурга сенатору, поэтому он при осмотре заводов, будет стоять на своем, доказывать полезность и нужность необходимых реформ.

5
Ранним утром в сопровождении свиты, на трех колясках тронулись в путь. Степь к этому времени оголилась от снега, полезли из почвы разные травы и путники с восторгом разглядывали все, что встречалось на пути. Они пытались несколько раз заговорить, но разговора не получилось, потому как говорили на «разных» языках, и отвернувшись друг от друга смотрели на пробужденную от зимы степь, и только изредка на всем пути перекидывались скучными отрывистыми фразами.
Спустя несколько дней пути, уже на закате дня, показался высокий берег Оби – «Барнаул» - оживился Аносов.
– Давай гони сразу к дому начальника заводов, – крикнул Аносов кучеру.
________

– Что вы всё мрачны Павел Петрович – воскликнул Анненков, осмотрев обширный особняк, убранный роскошью, – да здесь прямо уголок Петербурга, любезный Павел Петрович, – заискивающе посмотрел ему в глаза,– давайте отдохнем после большой дороги хотя бы денек, потом сразу же за дело.
 Аносов махнул рукой, дав понять, поступайте, как знаете. И здесь тоже именитых гостей встречали роскошным обедом. За обедом вели свободный разговор с горными местными чиновниками почти сплошь выпускниками горного корпуса, речи их были не только непринужденными, но и иногда даже с юморцой и остроумием.
После обеда был дан бал, на котором Барнаульские дамы были пышны в своем убранстве, не хуже тамошних Петербургских и если бы не смотреть за окна этого зала, можно было бы подумать, что  происходит все это в великосветской петербургской гостиной.
_______________

В течение нескольких дней Аносов водил Анненкова по заводам, рудникам и фабрикам Алтая, показывая производства и указывая на необходимость перемен по улучшению труда рабочих, необходимости внедрения механизмов для облегчения их труда.
– Вы сами видели, что может сделать простой мужик, – убеждал Аносов сенатора, когда закончили ревизию, – ежегодно добывают тысячи пудов серебра, льют первоклассный чугун и качественную сталь. А как работают с камнем гранильщики! Из - под рук мастера, камень на глазах пробуждается к жизни. Но неужели в империи не найдется хоть  сколько-нибудь средств, что бы облегчить им жизнь? Сами видели сколь скудно, в нищете живут эти люди, приносящие своим трудом России, величие!
– Но они довольны своим положением, – непонимающе возражал ему сенатор, – неведение ими другой жизни делает их, простите, счастливыми.
Аносову от этих слов стало не по себе, ему хотелось вскрикнуть или того хуже  набросится на сенатора с кулаками и он подавленный и усталый молча присел.
– Что с вами? – обеспокоился сенатор.
– Легкое недомогание, пройдет, – махнул рукой.
Он больше ничего не говорил и не слушал. Полное безразличие овладело им.

6
Через неделю прибыли в Омск. Соблюдая этикет, надо было им нанести визит, недавно назначенному генерал-губернатору Г. Госфорду. После краткой беседы у губернатора, Аносов расстался с Анненковым, любезно отказавшись вместе отобедать, сославшись на легкое недомогание.
Вернувшись на место, где квартировал он впервые по-настоящему почувствовал себя слабым. Не в силах больше принимать посетителей, не стал появляться в канцелярии, хотя надо было обсудить кое-какие дела по городскому хозяйству.  На следующий день, после прибытия, он не вышел к обеду, лежал на диване. В груди и в горле при дыхании появились хрипы.
– Кажется мне не совсем здоровится, – сказал, когда вошла к нему Анна Кирилловна.
– Ах, родной вы мой Павел Петрович, совсем себя не бережете, – поправила ему подушку под головой, – Как вчера прошла встреча у губернатора? Говорят, что педант: принципиален и важен!
– Его вся важность, в его весьма пышных бакенбардах, – возразил ей Аносов.
– Отказались от обеда, вам надо хорошо питаться, что бы поправиться.
– Спасибо, Аннушка! В канцелярию, я сегодня уже не поеду. Дайте мне бумагу и перо.
Как не упрашивала Анна Кирилловна его оставить все дела, он настоял на своем. Она принесла бумагу и перо. Он стал что-то писать, но постепенно от слабости слипались глаза. Когда опять вошла к нему Анна Кирилловна, он сказал:
– Мне совсем дурно, Аннушка. Вот эти бумаги, держал в руке несколько исписанных листов, передайте, пожалуйста, в канцелярию.
– Хорошо Павел Петрович, не беспокойтесь. Как вы себя чувствуете? Вам смотрю, не легче. Не послушались меня, взявшись опять за работу, – он промолчал, и устало закрыл глаза.
– Ах, что же это я! – спохватилась Анна Кирилловна, – надо послать за доктором. Через час прибыл, опять все тот же старичок и добродушно посмотрел на Аносова.
– Ну-с, сударь! Давайте – ка я вас осмотрю. Пошли уже нарывы, – тихо произнес он, – надо немного потерпеть. Принимайте все те же порошки и микстуру, полощите горло. Авось бог даст и полегчает, – обеспокоенно сказал больному.
Сударыня! – обратился к Анне Кирилловне, – я всегда к вашим услугам.
– Он поправиться? – взволнованно спросила Анна Кирилловна.
– Состояние больного весьма тяжелое…..
В мае все было кончено! Под его окнами цвела уже сирень и, когда солнце покинуло улицу, из которой уже не было слышно ни шума голосов, ни грохота проезжавших колясок, отворили окно. Потянуло свежей негою, хорошо было вдыхать свежий воздух с запахом сирени. Он в этот день почувствовал некую слабость во всем теле и вместе с тем удивительную лёгкость. Он знал уже, что его ждет впереди, лежал тихо и картина невозвращенной жизни проходила перед ним.
Она весь день просидела у его постели – «красивый старичок» – держала его руку в своих ладонях и когда с жалостью сжимала от отчаяния ему руку, он поднимал на нее взгляд и пытался улыбнуться.
Наступил вечер. Последний их совместный вечер в его жизни. Держа в ладони его руку, чувствовала, как медленно выдыхал он последние остатки жизни. Все слабее чувствовалось дыхание, тяжелели веки на глазах.
Аннушка тихо сидела у постели, прислушиваясь к его дыханию. Великий соблазн был уединиться с ним в постель, в его объятия, но недуг охватил его и, у него не хватало даже сил поднять голову….
Приходил опять доктор. Осмотрев его горло, задумчиво вышел в зал.
– Ну что? – взволнованно спросила она.
– Безнадежно, сударыня! Нарывы. Заражение крови, – тихо ответил он, – думаю, к утру отойдет!
Она тихо плакала и молила бога, надеясь, что он выздоровеет:
– Не может, Господь, отнять у меня такого человека. Я не могу без него, пусть он еще поживет.
Погасли давно сумерки. А она все сидела у постели. Наконец его рука бессильно пошатнулась. Она, поднявшись, склонилась над его лицом, его жизнь иссякла, замерла последняя волна крови. Подняв и скрестив его руки на груди, поцеловала в лоб.
7
Анна Кирилловна оповестила сразу же о смерти Аносова, коменданта Омского гарнизона де Граве. Она послала Акулину в Кузнецкую слободу, найти бабок-богомолок, что бы обмыли тело.
Утром следующего дня прибыл комендант гарнизона, весьма тучный Алексей Федорович де Граве, что бы узнать, когда можно будет забрать тело, потому как Павлу Петровичу полагаются похороны со всеми почестями, как и надлежит чиновнику его ранга.
– Примите соболезнование, сударыня! – сказал Алексей Федорович с участием, хотя она не была ему женой, но он был в курсе их отношений, – Когда мы можем забрать его. Их превосходительству положены проводы согласно чину, на казенный счет.
– Оставьте мне его до следующего утра, дня похорон, Алексей Федорович! Павел Петрович выполнил свой долг перед отечеством до конца. Похороним его здесь, на бутырском кладбище на православной стороне.
– Да, любезная Анна Кирилловна, я вас понимаю! А как же с родными?
– Пошлите с канцелярии письмо в Томск с оповещением о кончине супруга и отца, соболезнуя всем родным. Я бы сама, но вы сами понимаете
– Да, конечно! Выделены люди, я приказал, солдаты и офицеры гарнизона, чтобы все устроить на кладбище и сопроводить гроб до могилы. Ну и все остальное.
– Спасибо, Алексей Федорович!
– Скорблю не меньше вашего, любезная Анна Кирилловна. Завтра утром заберем гроб с телом для прощания в гарнизон. Похороны в два часа по полудню. Да! – спохватился комендант уходя – Я обязан все же доложиться генерал-губернатору о ваших намерениях похоронить Павла Петровича в Омске.
– Поступайте, как знаете Алексей Федорович.
Его облачили в парадный мундир и положили в гроб, который поставили посреди зала, у изголовья горела свеча. Было тепло, и прикрыли шторами окна от солнечных лучей. В течение дня приходили проститься служащие канцелярии и офицеры гарнизона, отряженные комендантом и отвечающие за похоронную процессию. Комендантом А.Ф. де Граве было доложено о смерти Аносова генерал-губернатору Г. Госфорду, который остался безучастен, однако попросил  Алексея Федоровича, чтобы было все соблюдено пристойно с прощанием усопшего.
Наступили сумерки. Все приходившие попрощаться сослуживцы разошлись, до завтрашнего дня похорон. Анна Кирилловна сидела у гроба одна.
– Шли бы Вы Анна Кирилловна немного отдохнуть, завтра тяжелый день, похороны, – подошла к ней Акулина, когда время было уже за полночь. Она увела хозяйку в ее комнату. До утра в молитвах у гроба просидели две бабки богомолки. С наступлением утра отряженные военные  забрали гроб с телом в гарнизонный дом, где военные и гражданские чины отдавали последний долг усопшему. В два часа по полудню военные понесли гроб на бутырское кладбище. Толпа народа военные и гражданские провожали покойного. Анна Кирилловна с Акулиной под руку шли за гробом. Рядом с ними комендант де Граве и начальник канцелярии….
Через час все разошлись с кладбища, оставив свежий холмик земли. Только через неделю, после похорон, прибыла из Томска жена Анна Конноновна с дочерью подростком 11-13 лет. Они поселились в деревянном флигеле, казенном месте, отведенного для гражданского губернатора при посещении Омска. Она канцеляристом была осведомлена, что Павел Петрович проживал не на казенной, а на частной квартире. Ее потянуло в этот дом, где  Павел Петрович доживал свои последние минуты. В сопровождении канцеляриста вдова с дочерью посетили дом Кузнецовых и могилу на кладбище. Анна Кирилловна приняла ее надлежащим образом, с глубокой тоской заговорила о покойном, не дожидаясь расспросов вдовы.  В глазах Анны Кирилловны читалась глубокая грусть.
– Я вижу «сестра» вы лучше меня осведомлены в делах Павла Петровича, – не без иронии сказала вдова, почувствовав в ее рассказах что-то интимное.
– Мама!  – одернула ее дочь уже все понимающая в отношениях взрослых.
– Простите! Этот его неожиданный уход. Мы итак его редко видели с этой его работой, – прослезилась вдова, – Коллеги Павла Петровича по Златоусту собрали кое-какие средства на надгробие Павлу Петровичу…..
– Оставьте их себе, – перебила ее Анна Кирилловна, – у вас сейчас и так хватит забот, столько детей осталось без отца. И простите если что не так. Литейщики обещали отлить для украшения надгробия Павла Петровича какие-то барельефы с фрагментами, символов горного дела. Когда будет все готово, оформлено надгробие, я вас оповещу. Можете посетить в любое угодное для вас время. Квартировать можете пожаловать ко мне, если угодно!...
Вдова с дочерью на следующий день покинули Омск.
____________

Спустя два месяца с похорон в столичных «Санкт-Петербургских ведомостях» под инициалами А.К.К. (Анна Кирилловна Кузнецова) было опубликовано краткое сообщение:
«Мая 13-го числа, сего года, находясь на государственной службе, в Омске, скончался главный начальник Алтайских заводов и Томский гражданский губернатор, корпуса горных инженеров генерал-майор и кавалер Аносов Павел Петрович». А.К.К.
_______

Спустя год на могиле Аносова был установлен четырехгранный обелиск, по сторонам украшенный отлитыми из чугуна барельефами, с фрагментами горного дела. Литейщики сдержали свое слово, отдав дань уважения великому человеку. Из родных Аносова, больше никто не посещал могилу Павла Петровича. Каждый год по весне на годовщину Аносова до 80-х годов (19 век) могила всегда была аккуратно убрана, и можно было видеть в это время, как навещала ее пожилая уже женщина, Анна Кирилловна Кузнецова. А однажды с ней был замечен военный, скорее всего сын Аносова – Николай Павлович Аносов камер-юнкер, служивший одно время чиновником по особым поручениям при генерал-губернаторе Восточной Сибири.
В 90-е годы (19 век) могила заросла травой и бурьяном, не кому было ухаживать, Анна Кирилловна видно к этому времени покинула уже этот мир.




Эпилог
Павел Петрович Аносов был первопроходцем (во всяком случае, в России) в выплавке высококачественных сталей. На протяжении тридцати лет, его занимала эта работа, не давая покоя и, он на основании многочисленных опытов, теоретически обосновал выплавку стали. Его преемник на Златоустских заводах, Павел Матвеевич Обухов, пригласил к себе молодого инженера Дмитрия Константиновича Чернова, который впоследствии изучения аносовских записей и, повторив его опыты, составил (1864г.) диаграмму железо-углерод (Fe-C), которая устанавливала существование критических точек железа и зависимость их от содержания углерода. В сущности Чернову и не надо было что-то открывать, никаких тайн литья и закалки металла. Все уже было сделано Аносовым, но из-за своего неожиданного ухода, вся работа осталась в черновиках, изучая которые Д.К.Чернов и завершил работу. По этой причине, столичные чиновники принизили открытие Аносова и он (в 19 веке) предан был незаслуженно –забвению.
______________

Аносов первый разработал основы выплавки, ковки, обжига, закалки и механической обработки стали.
Он первый описал и провел многочисленные опыты о возможности переделки чугуна в сталь, опередив этим на тридцать лет братьев Мартен (мартеновские печи).
Он первый изучил влияние различных элементов на свойства стали (легированные стали) опередив на сорок лет англичанина Готфильда.
Первый в мире применил для изучения структуры металла – микроскопом.
Его работы и открытия из-за попустительства чиновников Российской империи были присвоены иностранцами.
________

К двадцатым годам прошлого века (20 век) от когда-то ухоженного кладбища остались одни небольшие холмики и оно было упразднено.
В 1941 году с началом войны (1941-1945гг) на его месте были поставлены цеха эвакуированного из Ленинграда (Санкт-Петербурга) завода им. Козицкого, приведя кладбище к совершенному уничтожению. И никому не было и нет дела, что там был захоронен один из благороднейших людей своего времени, которых так мало видела Россия за свое существование.