ЮП27 Венок новогодних историй ретро

               
                Седьмое небо
                (  А ещё был случай в новогоднюю ночь...)

      По природе своей автор - сторонник трезвости и умеренности
в питие.  Готов отстаивать свою точку зрения в любом диспуте. Хотя и на солнце есть пятна. Ну как не выпить хорошего вина (реже чего-нибудь покрепче)  в праздник, или в день рождения; или в годовщину, когда Америка (спасибо Джорджу... нет-нет, Вашингтону) обрела независимость; или когда...
Не будем так уж пунктуальны – причин, чтобы причаститься к бокалу или рюмочке достаточно (именно причин, а не поводов!). Благо, что даже все ведущие религии мира это не запрещают. А на иврите слова «лэхэм»(хлеб) и «лэхаим»(заздравное) очень даже созвучны.
      Поэтому своё кредо выражаю словами известной еврейской песенки, больше похожей на гимн здоровому образу жизни:
               Ломир олы инейнем, ломир олы инейнем
               Тринкн абысале вайн!
(Давайте все вместе выпьем по-маленькой!)
После такого антиалкогольного вступления перейду к основному повествованию.

                Впервые в Штатах.

       Дело было теперь уже в далёком 1993 году. Тогда ещё не имеющий никаких отчетливых перспектив да и твёрдых намерений эмигрировать из распавшегося Союза, волею благосклонной ко мне в ту пору судьбы я очутился, как говорят дипломаты и воры-домушники, с краткосрочным визитом в далёкой и невероятной Америке.
      Если ты прожил более полувека за Железным Занавесом; если ты впервые в Америке и не в иммиграции, а просто в гостях; если ты нормальный человек, то наверняка станешь ненормальным, так как будешь стараться объять необъятное.
Не был исключением из этого правила и я, поэтому к концу своего пребывания в Штатах, как говорят в простонародье, «поехал крышей». Калейдоскоп друзей, родственников, земляков, жаждущих показать блеск развитого капитализма, дабы подчеркнуть убогость мира, в котором я непонятно каким образом существую: Трамп и Рокфеллер, chineese and seafood, malls and stores, «Кадиллаки» и хайвеи…
И ещё - подарки и сувениры, ослеплявшие мой тусклый совковый взор. Таковых набилось целых два баула. В первом, меньшем – то, что предназначалось мне лично, а также всё закупленное для домашних, друзей и сотрудников. Второй – передаваемые счастливой оказией знакомыми и малознакомыми бывшими соотечественниками вещевые приветы в родные пенаты. Как правило, это было шмутьё, вывезенное второпьях из Союза, бесполезность которого в Америке стала ясна с течением времени: трикотажные изделия, хрустальная ваза, слегка траченная молью меховая горжетка, уникальные подштанники с начёсом и многие другие бесценные, но с приличным весом предметы.
    Поскольку каждый из доброхотов просил взять «только один крохотный пакетик», баул собрался огромный – на пределе дозволенного веса.
    Другое дело малый баульчик, где каждый экземпляр имел свою ценность. Но и среди этих оригинальных и красочных даров Нового Света была одна выдающаяся вещица – серебрянная миниатюрная фляжка в шикарной упаковке- подарок мужа Анечки, очень дальней родственницы, тем не менее приехавшей повидаться со мной из столь же далёкого, как родство, Техаса. Эта вещица была еще ценна оттого, что напоминала мне кумиров детства -  героев дикого Запада в просоленных морем или опаленных зноем пустыни робах, шляпах и кожаных крагах, прихлёбывающих джин из схожих сосудов:
                Пятнадцать человек на сундук мертвеца.
                Йо-хо-хо-хо и бутылка рома.
                Пей, пусть тебя дьявол доведёт до конца.
                Йо-хо-хо-хо и бутылка рома.
      
                На седьмом небе.

       А теперь перейдём к сюжету,благодаря которому эта история может быть названа новогодней.
...Ещё через три года состоялась моя вторая поездка в Штаты. Уже по более серьёзной причине: высокая эмигрантская волна, временами напоминавшая цунами, подхватила и несла меня в сторону вожделенного американского континента. Так уж вышло, что лететь пришлось в конце декабря впритирку к Новому году.,
По плану «верховного главнокомандования» 30-го меня ждала тёплая встреча родных и близких, а 31-го декабря – празднование первого нового во всех отношениях года в новой во всех отношениях стране...
       ...Человек полагает, а Б-г располагает. «Притирка» в два дня оказалась слишком тонкой страховочной прослойкой в мире, где многим правит его величество Случай. Этот самый случай в те предновогодние дни  предстал в виде снежного заряда и последовавшей за ним сильнейшей наледи, не позволявшей самолётам взлетать в течение этого времени. Читатель поймёт мои тогдашние переживания, но не они суть моего повествования. Поэтому перенесёмся сразу в самолёт, стартовавший в направлении Нового Света поздним вечером 31-го декабря.
Измотанные двухдневным нервным ожиданием вылета пассажиры (и я в их числе), испытывая невероятное облегчение, комфортно расположились в мягких креслах посторного ИЛ-86 (рейс был, разумеется, аэрофлотовским). В воздухе витал дух дружелюбия и приветливости- впереди была какая-никакая, но всё же новогодняя ночь. Через час должен наступить сам Новый год по местному времени.
        Стюарды и стюардессы . как заведенные, мчались по салонам гигантского лайнера, разнося по рядам праздничный ужин. Тележка с напитками резво сновала в проходах, раздавая налево и направо коньяк, винцо и обязательный по особому случаю бокал «советского» шампанского.
Молодцы, ребята! Всё успели сдалать- сами переоделись в костюмы снегурочек, а второй пилот, на несколько минут оторвавшись от штурвала, предстал предстал Дедом Морозом (или по выбору пассажиров - Санта Клаусом) и поздравил чесной народ с наступающим Новым годом. Корабельное радио воспроизвело бой кремлёвских курантов; им вторили весело звенящие бокалы чокающихся (не путать с чокнувшимися!) пассажиров. Две молодые пары под аккомпанимент собственных голосов и под аплодисменты всего салона умудрилась протанцевать вальс вдоль прохода от камбуза до туалета.
         ...Нахожусь на высоте 10573 метра над чудесной планетой Земля, пролетаю над лесами, полями, разливами рек, разломами гор; над крохотными селениями и громадными мегаполисами; над безбрежным океаном. Какая же она близкая и тёплая, такая нежная и беззащитная  моя Планета. В эту сказочную новогоднюю ночь впервые понимаю, что означает побывать на седьмом небе: сейчас я ближе других к Тому, пред  Кем предстоит раньше или позже предстать каждому...
Сегодня мне дан исторический шанс, пролетев полшарика, поздравить с наступающим по мере нашего полёта Новым годом дюжину стран и целых два континента! Как же не воспользоваться этой счастливой оказией?
      ...Станиславский, как всегда оказался прав; - «Если в первом акте на стене висит ружьё, то в четвёртом оно должно выстрелить.» Поданные стюардессами коньяк и шампанское  благополучно выпиты, а за бортом самолёта уже о чём-то поют мелькающие внизу страны БЕНИЛЮКС’a, где сейчас, в эти минуты наступает Новый Год.
Спасительная мысль малиновым звоном соборного колокола ударяет по раскрепощённому первым тостом сознанию: в багажнике над головой, в ручной клади затаилась доверху наполненная любимым (в ту пору...) крымским коньяком «Ай-Петри» подружка дней моих суровых, серебристая, как крыло самолёта, заветная баклажка американского происхождения.
Минутное дело и желанная ёмкость в моих руках. Я делаю уверенный глоток за процветание чопорной Бельгии; раскованных, лишенных ханжеских комплексов Нидерландов; чихающих на все ветры и поветрия благополучного Люксембурга...
Часом позже глотком из празднично сверкающей фляги я приветствую Новый Год, наступивший в Германии и во Франции. Сегодняшних немцев я уважаю, но пить за процветание этого государства не могу... Поэтому весь пафос моего очередного тоста обращён на французов -  я им припомнил и Французскую революцию; и антифашистское сопротивление «Маки»; и красивых женщин, и мечту советского обывателя, находящийся в какой-то глухомани (две тысячи вёрст от Бердичева!), Париж...
    Последний новогодний тост на нашем континенте поднимаю, подлетая к аэропорту Шэннон, месту первой посадки нашего лайнера. В эти минуты Новый Год приходит в Британию. Пью за английскую королеву, за аристократичных, невозмутимых англичан (что, впрочем, не мешает им слыть самыми хулиганистыми футбольными фанатами); за мужественных (традиционные юбки не в счёт) шотландцев, упорных валлийцев, рыжих и бесстрашных ирландцев.
      Час передышки в сверкающем праздничными огнями аэропорту Шэннон и мы снова на борту ставшего родным домом ИЛ-юши. Сказывается нервное и физическое напряжение последних месяцев, дней и часов. Засыпаю сном праведника и в этом состоянии пребываю всё время , пока мы летим над Атлантикой, лишенный возможности поздравить с Новым Годом штормующих в далёком океане мореплавателей, могучих китов, клыкастых моржей и нежных котиков.
      ...Летим уже над Канадой. В салоне вспыхивает свет. Снова возникает суета: празднично разодетые стюардессы спешно разносят праздничный завтрак; снова меж рядами шастает тележка с напитками – Новый Год в двух шагах от Американского континента. В салоне вновь появляется знакомый нам Санта Клаус (или по выбору пассажиров Дед Мороз) и уже на английском языке приветствует салонную публику с наступившим Новым Годом. Где-то не так уж далеко от нас на площади возле  Rockafeller Centre ухнул серебрянный шар. Пьём шампанское и целуемся с незнакомыми, но ставшими близкими за этот вечер  людьми.
       Самолёт приближается к Нью Йорку, делает посадочный круг над JFK. Сказочная ночь закончилась, начинаются непростые будни свежеиспеченного иммигранта. Шасси самолёта мягко касаются посадочной полосы. Хорошая примета... Делаю последний маленький глоток из опустевшей фляги. Окончательно спускаюсь с небес на землю.

                Снова в Америке.

        С той поры, с момента моего приземления прошла дюжина лет. За это время Новый Год приходилось встречать и в семейном кругу, и в ресторанах, в горном домике и на корабельном круизе. Но каким бы ни был  Еntertainment или Service на ногоднем банкете, главный и решающий глоток я делаю из своей заветной фляги, побывавшей со мною на том «седьмом небе».                Традиционный глоток надежды, что всё будет О’Кеу. В эту новогоднюю ночь я пригублю серебристую баклажку с надеждой, что год окажется мирным, что жестокий кризис схлынет, что все близкие (да и далёкие тоже) будут здоровы и благополучны...
     Лэхаем, дорогой читатель! С Новым Годом!












                НОВОГОДНИЙ  РОК-н-РОЛЛ

                Купите бублики!

     Кто помнит Одессу второй половины пятидесятых годов?
Глупый вопрос- кто жил в это время в Одессе и дожил-таки до наших дней, просто не сможет её забыть!
      Конец 1957-го года. Минул год после ХХ съезда очень родной тогда партии, двадцать лет прошло со времени сталинской санобработки советского общества, почти столько же оставалось до полного построения коммунизма с возвратом денег по облигациям государственных займов.
      Воздух перестал озонироваться грозовыми разрядами и, несмотря на зимнюю пору , в нём отчётливо ощущались весенние запахи.
Никита Хрущёв объявил о том, что мы догнали Соединенные Штаты по производству мяса-молока на душу и тело населения и у нас не было никаких оснований ему не верить. Более того, вопрос о том , чтобы перегнать эти Штаты по тому же молоку и мясу был делом ближайшего времени и , как утверждали одесситы, до сих пор этого не произошло только потому, что было неудобно показывать Америке голый зад...
       В пустых до недавнего времени магазинах появился невероятный для перманентно голодных слоёв населения ассортимент мясных, молочных и хлебобулочных изделий. Хлеб белый, черный нескольких сортов , батоны и булки(ох, уж эта мне  французская булочка с хрустящей бороздкой!).
             - Купляйте гарачи бубликы!
И они действительно были горячими эти пушистые кольца, так как постоянно подогревались в духовке голосистой тёти Фани, что стояла со своей тележкой на Привозной рядом с дверью в собственную квартиру.
         Хотите-верьте, хотите-нет, но в то время в магазине можно было купить на россыпь даже мацу и похрустеть постной , невкусной лепёшкой без риска привлечь внимание людей в голубых кашкетах. Не было и риска схлопотать по этому поводу привычное в других местах- «жидовская морда». В то время в Одессе был популярен анекдот-диалог:
                -Сколько в Одессе жителей?
                -Пятьсот тысяч...
-А из них евреев?
-Ты что, глухой?!
Мне же, приезжему, казалось, что люди в Одессе одной национальности- одесситы, но все говорят почему-то с еврейским прононсом и без памяти влюблены в родной город.
Если представить при этом, что вам двадцать лет и вы , как молнией в майскую грозу , сражены первой трепетной и нежной юношеской любовью, тогда станет понятным моё состояние в те предновогодние дни.
                Исход с холодцом
          А с празднованием самого Нового года всё складывалось непросто. Предмет моей пламенной любви с летним тёплым именем Юлька не могла решиться нарушить многолетнюю традицию встречать Новый год в семейном кругу, а мой статус ещё не был так устойчив, чтобы быть приглашенным на обозрение родственникам.
Так или иначе, решение этого вопроса затянулось до последнего дня старого года, когда все компании уже сформировались (само собой разумеется, что поход в ресторан для нищего студента был равносилен двум пожарам или одному кораблекрушению).
         Когда моя ласточка, наконец, прощебетала долгожданное утвердительное «Да!», в моём сознании отчётливо всплыло безрадостное до отчаяния «Где?». Надо вспомнить, что празднование в компаниях в те времена имело отличительную особенность. Поскольку больших квартир, где могло бы разместиться достаточное количество гостей, в послевоенной разрушенной Одессе было совсем немного, их владельцы, точнее говоря, владелицы в предпраздничные дни представлялись культовыми особами.
Как правило ( за очень небольшим исключением), это были маловыразительные золушки и старые девы, для которых предпраздничные дни и праздничный вечер становились их звёздным часом.
           Для решения проблемы я обратился к своему институтскому дружку Пине ( одному Богу известна логика по которой урождённый Абрам становится Пиней!). Пинёк не то , чтобы корнями врос в одесскую землю, но внедрился в неё и стволом, и даже своей пышной листвой. Казалось, не было ни одного человека на Дерибасовской или на Молдаванке, которого не знал бы этот носатый , подслеповатый в очках, фантастически картавый, весёлый и добрый балбес. Пинёк относился к той категории  молодых людей, которые являлись находкой в любой компании и грозой всех хозяек одесских вечеринок.
На все званые и незваные вечера, свадьбы, дружеские посиделки Пинёк со своим не менее знаменитым дружком Вдовицем (это не боль утраты, а фамилия такая) являлись налегке с пустыми руками, но не было случая, чтобы так же налегке они уходили...
       Как выяснилось в результате переговоров, Пинёк сам оказался неприкаянным за полдня до Нового года, как и его неразлучный друг.
Впрочем, Вдовица обещал прихватить с собой в одну компанию Коля Бабушкин (личность настолько яркая, что в этом рассказе о нём не будет ни слова больше).
Вы уже сами догадались, что Коле пришлось «прихватывать» вместо одной сразу три пары.
       Наше появление в приличном доме прозвучало громом средь ясного неба. Хозяйка квартиры, как того и следовало ожидать, оказалась достаточно блёклой и невыразительной особой со всеми признаками основательно старой девы; со значительно преувеличенным носом, костлявой спиной и сбитой в какую-то невероятную причёску шапкой беспорядочных кудряшек.
      Приход нежданных гостей имел ошеломляющий эффект по ряду обстоятельств: во-первых, большая комната-зала уже была основательно заполнена гостями; во-вторых, пришедшие с нами девушки, как на подбор красивые и статные, усугубляли и без того шаткие позиции хозяйки и её подружек. Наконец в- третьих, бедная девушка в двух из числа гостей узнала этих городских «шлимазл» Пиню и Вдовица, о пакостности которых ходили легенды в приличных еврейских семьях.
        Побаиваясь восстать против участия в компании коренных одесситов, небога в качестве полигона битвы с незванными пришельцами избрала меня и мою возлюбленную. Справедливо полагая, что дружок этих двух злопыхателей должно быть тоже мерзкий тип, она решительно и недвусмысленно указала мне и чистой, как слеза ребёнка, моей подружке на выход, который несколько минут назад служил нам входом в эту квартиру. Стараясь не смотреть друг  другу  в глаза, а также на окружающих, мы медленно тронулись в указанном направлении...
        Ха! Вы плохо знаете моего дружка Пиню! Подхватив под руку свою «коломбину» (чуть не забыл сказать о том, что всех своих многочисленных дам Пинёк выспренно называл «коломбинами») по имени Мура, держа наперевес, как рыцарь копьё, свой длинный нос, он тронул вслед за нами.
         Ха! Вы нехорошо подумали о Пинином дружке Вдовице, который вместе с верной Аськой немедля подался туда же.
          Ха! Вы-таки плохо знаете Колю Бабушкина, если вообразили, что он позволил себе там остаться.
          Три ха-ха! Вы совсем не знаете моих друзей, если решили, что они ушли с пустыми руками . Поскольку Коля и Вдовиц уже были пайщиками этой складчины, произошел раздел праздничного стола, в результате которого мы уносили ровно столько пищи и напитков, сколько могло разместиться в наших руках и карманах.
Хозяйка и остальные гости , оцепенев от ужаса , смотрели, как стремительно опустошался такой красивый и тучный до этого праздничный стол.
Короткая, но решительная стычка произошла в момент, когда Пинёк попытался утащить большое блюдо с фаршированной фиш. Здесь маловыразительная хозяйка на минуту превратилась из Золушки в Жанну д»Арк  и вырвала из рук супостата  результат своих многочасовых трудов.
Обиженный Пинёк с криком: -Хочу тоже «ыбу!- бросился к большому с подсветкой аквариуму- гордости интерьера- и, закатав рукава , попытался выудить оттуда пару быстрых как молнии меченосцев...
         ...Была половина 12-го Новогодней ночи, когда великолепная восьмёрка, отягощённая тарелками с салатом, блюдами холодца, мисками с синенькими и красненькими, селёдочницей, кастрюлей с горячими битками, с торчащими из карманов бутылками шампанского и молдавского «Вин де масэ» (на студенческую стипендию в 250 рублей можно было купить 50 бутылок этого «Бэ самэ мучо») оказалась под открытым небом в самом центре одесской Молдаванки.

                Сказочная ночь

       Добраться до какого-нибудь жилища за оставшиеся полчаса представлялось невозможным: в то благословенное время такси было больше экзотическим, чем практическим явлением, а частный транспорт (госномера ЧТ, которые сами одесситы расшифровывали, как «чужие тысячи») принадлежал в основном измученным ОБХСС»ом артельщикам, которые в ту пору, тем более в новогоднюю ночь, до частного извоза не снисходили...
              Кто помнит Одессу второй половины 50-ых подтвердит, что время суток , тем более в новогоднюю ночь, для улиц города не имело значения. Так и Прохоровская в эту сказочную ночь дышала покровом сладострастья: сновали прохожие, слышался смех, из окон доносилась 
музыка и голос неувядающего кумира одесситов Леонида (Лёди) Утёсова:
                Ах, Одесса моя ненаглядная,
                без тебя бы не смог , вероятно я
                ни душою молодеть,
                ни шутить , ни песни петь...
            Нет таких преград, которые не смог бы преодолеть голодный студент!
- Празднуем здесь!
воскликнул жизнелюбивый Вдовиц,с размаху поставив на тротуар надоевшее ему блюдо с дрожащим от волнения холодцом.
Молодому платану со свисающими ещё с лета плодами-сосисками был присвоен статус новогодней ёлки. Обильная еда и батарея бутылок
взяли в плотное окружение ствол избранника, прозвучал праздничный салют шампанским, содержимое бутылок, радостно шипя, полилось в захваченные по случаю из злополучной квартиры четыре хрустальных фужера...
                -В лесу родилась ёлочка
                в лесу она росла...
Хоровод студентов вокруг голого платана перекрыл все другие звуки новогодней ночи. После второго тоста в честь уходящего старого года
жить стало легче, жить стало веселее. С боем московских курантов ещё одна пара шампанского прозвучала салютом наступившему Новому году и стало уже совсем « легко на сердце от песни весёлой»!
Целомудренный хоровод вокруг растительного транссексуала ёлки-платана сменился запрещенными в ту пору буги-вуги и, пришедшим к нам из клоаки капитализма-вражеской Америки,-средоточием порока буйным рок-н-роллом...
         Уровень нашего веселья, очевидно, превысил среднестатистический по Молдаванке . Вначале к стёклам выходящих на улицу окон прилипли носы. Затем, несмотря на небольшой морозец , стали распахиваться окна  и над компанией повисли головы обитателей этого уникального уголка Одессы и даже всего мироздания.
                -Эй, мишигум, ви на самим дели или только делаетесь?-
спрашивал любознательный обыватель из одного окна.
                -Моня, они из дурдома шо на Слободке-там сегодня выходной...-объяснял ему голос соседа.
                -Подайте на п»опитание бывшему члену госуда»ственной Думы! - беззлобно отругивался Пинёк словами классиков.
                -Эй ви, жлобы! Не видити шо детям негде встретить Новый год? Чем видавать свои дешёвые хохмы, лучше пригласите бедных рыблят и накушайте их!- перекрыл весь этот гармидер голос местного авторитета тёти Сони (а может Мани или Фиры).
       ...Через десяток минут наша компания уже сидела в самой большой комнате обширной коммуналки на три семьи за праздничным столом. Главы семей Моня, Яша и Стёпа восседали в торце стола, установленного буквой Т и ломящегося от обильных угощений.
Гостей усадили на стульях по бокам от «президиума», остальная «мишпуха» вперемешку теснилась на имитирующей скамейки доске-сороковке.
        Какой это был чудесный вечер интернациональной дружбы!! Живописные тосты, заправленные солёным одесским юмором, разговоры «за жизнь» сменялись танцами «до упаду»-- от матросского «Яблочка» , которое виртуозно «стэповал» флотский Стёпа (мореман-так его звали соседи) до «семь сорок» в исполнении грузного биндюжника Яши, чьи ноги, несмотря на 100-килограммовый вес тела, двигались легко и стремительно.
Не оставались в долгу и гости. Одетые по понятиям того времени «стильно»- в узких брюках-дудочках и в туфлях на толстой подошве (каше), мы лихо отплясывали танцы уже тогда загнивающего капитализма.
      Глядя на этих ломающихся, кривляющихся, как обезьяны, молодых людей, тётя Соня (а может, Фира) то ли возмущённо, то ли восхищённо приговаривала:
          -Ай, шпана! Ай, босяки! Ай, лейдекгейеры (бездельники)!
        ...Новогодняя ночь подошла к своему неизбежному концу. Усталые, но довольные друг другом хозяева и их неожиданные гости начали расходиться. Мы уже были одеты, когда Яша вдруг обратился к нам с Аськой (лучшей танцевальной паре вечера) с просьбой станцевать напоследок для удовольствия всей честной компании рок-н-ролл.
Я уже валился с ног от усталости, но о том , чтобы отказать хлебосольным хозяевам не могло быть и речи.
Правда, танцевать рок в модном тогда полушубке на вате с шалевым воротником (в Одессе такие полушубки называли «полуперденчики»)
было не совсем удобно, но мне льстило внимание собрания, а на миру, как известно, и смерть красна.
Прозвучали первые аккорды джаза... и пошло-поехало! Я прыгал,как козёл, раскручивал и закручивал, садил попеременно на левое и правое бедро отнюдь не худощавую, да к тому же одетую в пальтишко Аську.
Публика была в восторге, бурно аплодировала и искренне смеялась.
Темп становился всё стремительнее, выполнять фигуры приходилось всё труднее, народ уже не смеялся, а валился от хохота.
Пластинка закончилась. Пошатываясь, с выпученными от напряжения глазами я добрался до ближайшего стула. Развалившись на его сидении, непроизвольно запустил руки в глубочайшие карманы «полуперденчика» и к своему ужасу и потрясению извлёк из кажлого  по пятикилограммовой гантеле, которые заблаговременно подложил туда заботливый Яша...
        ...Теперь я убедил читателя, что забыть Одессу в ту новогоднюю ночь 1958года никак  невозможно?
        Где вы сейчас, милые одесситы, жители той коммуналки на Прохоровской?
        Где вы, мои друзья студенческой поры?
Иных уж нет, а те далече...
        Каждый предновогодний вечер в течение последних двадцати лет я звоню Аське в далёкий немецкий Кёльн.
      -С Новым годом, Васенька, с новым счастьем!
Желаю ей всегда одно и то же и, если это сбудется, мы будем поздравлять друг друга ещё много лет.
      -Ну что, дружище, сбацаем, как прежде, наш любимый рок с выкидонами?
Куда же запропастились эти чёртовы гантели? Я ведь не могу  без них
танцевать рок-н-ролл!!.



                дравствуй. Я приехал...
               

                ...before pleasure.
 
     Севка уезжал тридцатого декабря 1989 года. Конечно, это было не по-людски уехать в канун Нового года, не выпив с друзьями «на посошок» уже в наступающем году. Но, как говорится  в английской поговорке (Сева очень старался, изучая идиомы и пословицы, которые на первых порах должны были заменить знание языка) “Business before pleasure” – «делу -  время, а потехе – час».
Вот как раз этого часа и нехватало, так как «форточка» в Америку по новому тамошнему законодательству вот-вот должна была захлопнуться. Севкина семья с боем вырвала места в автобусе, отвозившем эмигрантов до Чопа, у другой менее удачливой family. Сам Севка и его родители ничего плохого не совершали, перекупив по ходу дела места у вороватого водилы: во всём виноват был Дарвин с его теорией борьбы видов за выживание...
     Провожали Севку несколько институтских друзей  и добрая половина 10-«б» класса школы № 29. Так уж сложилось, что бывшие однокашники, закончившие школу десяток лет тому, держались все эти годы в поле зрения, что не так уж типично для «племени младого, незнакомого» восьмидесятых – девяностых.

      Среди «могучей кучки» провожающих находилась персона, которая для коммуникабельного и оборотистого Севки стояла особняком.
 Галя Бережная и впрямь устроилась  чуть в стороне от толпы однокашников, потрясавших бутылками с горячащей жидкостью и угрожающе бряцавших стаканами.
     Галке было очень грустно. Читатель может подумать, что Галя и Сева – несчастные влюбленные, которых развела судьба – разлучница... И ошибётся. Ничего подобного: не было между молодыми людьми любовного романа. А была давняя сначала детская (жили в одном дворе, ходили в один садик), потом школьная (десять лет в одном классе), затем и взрослая дружба. Может, эта взаимная тяга друг к другу  частично, на генном уровне  объяснялось тем, что у Гали была еврейская бабушка. Впрочем, об этом факте Галиной биографии никто не знал...
Непонятно по какой логике, но для Гали Севка всегда был сродни близкой подружке. Ему она доверяла детские тайны и юношеские увлечения. Наконец, ни с кем другим, кроме как с Грузем, Галя решила пооткровенничать, когда на пятом курсе института ей сделал предложение молодой, но перспективный хирург Игорь Корчевский – видный городской жених.
      Брак длился менее двух лет и в нынешнем октябре состоялся бракоразводный процесс. Можно представить Галкино настроение в эти дни. Успокоительные речи домашних и сочувствие окружающих только усугубляли депрессию.
Кому, как не Севке , можно выплеснуть накопившуюся где-то в районе сердца, не дающую вздохнуть полной грудью душевную муть. Но палочка – выручалочка, верный дружочек, весёлый и неунывающий Грузь собирает чемоданы для поездки в лучшую жизнь...
      
      К тому же на носу любимый всенародно и лично Галочкой Бережной праздник – встреча Нового года- , всегда связанный с надеждами и планами, подарками, игрушками, хлопушками, шампанским и цветами.
Компания, где они раньше бывали с Игорем, по понятной причине отпадала. Семейные компашки подружек ничего, кроме грусти при виде чужого семейного блаженства, не сулили. Дома с родными под прицелом их сочувствующих глаз и жалостливых вздохов...


        - « Севочка, дорогой дружочек! Столько лет мы рядом; все наши горести и радости были общими. Нет в мире человека, которому я столько доверяла и стольким благодарна... Грузик, миленький, я тебя никогда ни о чём не просила так, как делаю это сегодня. Соверши что-то невозможное, останься только на два денёчка, чтобы мы могли вместе встретить Новый год.
Мне кажется, если это произойдёт, жизнь в новом году, . да и вся последующая с твоей лёгкой руки пойдёт по другому. Очень тебя прошу...»
Сева смотрел на сидящую рядышком в приобретенной незадолго до развода хорошей квартире в престижном районе города давнего дружка-подружку его Галю, Галку, Галочку, непривычно грустную с навернувшимися на глаза слезами.
       Нет, это неправда, что Галя Бережная близка и дорога ему, только как верный друг - так, как , допустим, Генка Ройзман. Дело обстоит совсем по-другому, и об этом в мире знает только Севка, Он никому не рассказывал и не расскажет, что со школьной скамьи и дальше-больше был влюблён в маленькую Галочку, большую Галю и во взрослую Галину. Что все эти годы мучился от безответного чувства и скорее дал бы себя четвертовать, чем признаться Гале в нём...

          Вот он, предмет его грёз, тайно любимый больше всех на свете, попавший в жизненную передрягу человечек, для которого Севка всегда был готов (но не востребован) сделать всё, просит о самой малости, которую сегодня Грузь совершить не может: слишком много судеб завязаны в один узел.
        -  Галя, я должен ехать. Ты это знаешь. Дело даже не во мне – на моём горбу вся семья. Галочка, я уверен – у тебя всё сладится и будет хорошо. Издалека через океаны и континенты я буду посылать тебе тёплые импульсы – ты их почувствуешь. А если серьёзно, то прямо сейчас даю тебе клятву на крови, что наш Новый год мы ещё отпразднуем. Чтоб я не заработал свой первый миллион, если нарушу эту клятву!
Верный себе Cевка перевёл разговор на привычный шутливый тон.

      ...Сейчас, стоя на холодном декабрьском ветру, согреваеый обильно льющейся из многочисленных ёмкостей русской водочкой, Сева то и дело посматривал в сторону отделившейся от всеобщего веселья Галины и безнадёга больно сжимала грудную клеть обычно безоблачного Грузя.
        -  «Галя, ну перестань грустить; прости меня, болвана, который не может сделать пустяшное дело для дорогого человека. Ребята, налейте нам с Галкой. Хочу провозгласить тост. Мы расстаёмся надолго. Родина-мать провожает меня пинком в зад, но вы, мои друзья, спасибо вам, вселяете надежду и даже уверенность. Я вернусь во что бы то ни стало! Мы  обязательно встретим другой, более весёлый и радостный Новый год. А если я живым не выполню это обещание, вырвите Грузя из памяти, как сорную траву!»
Глядя со стороны на возбужденного бурным прощанием Грузя, Галя почему-то подумала о том, что Сева, такой близкий ей человек, увы, никогда не  был в рядах её многочисленных поклонников. Ей вдруг стало даже досадно, что он так и не увидел в ней женщину...
      ....Ах, сколько клятв и обещаний звучало тогда в конце восьмидесятых, в девяностых на вокзальных перронах, в аэропортах, на приграничных станциях? Если бы эти клятвы выполнялись, жизнь многих из отъезжающих могла быть иной. Но иной она не стала, а клятвы эти , в лучшем случае, вспоминаются с грустной улыбкой.
В самом лучшем случае...

                Каждому своё.

     ...Первая весточка от Севы пришла через четыре месяца из Рима, где он отбывал «римские каникулы» перед поездкой в Штаты. Затем были несколько писем из Америки и после полуторагодичного перерыва - уже из Канады.
 Три года назад пришла последняя весть от Севы Грузя. Откуда бы вы подумали? Ошибаетесь, из Австралии. Неуёмная и деятельная Севкина натура каким-то образом подвигла его сместиться  вокруг земного шара и бросить якорь на Зелёном континенте.
Зачем ему понадобилось менять благословенную Америку на страну аборигенов, сумчатых кенгуру и пингвинов? Об этом Грузь в своём письме не сообщил.

    А затем Севка исчез из поля зрения земляков и на этом повествование можно было бы завершить... Разве что ещё несколько слов о Галочке Бережной, о её судьбе за прошедшие после того  предновогоднего дня время.
С той поры в Галиной жизни всё, как и предрекал Севка Грузь, пошло с каждым годом всё глаже и успешней. В суровые девяностые годы, когда всё рушилось и летело в тартарары, Бережная нашла себя в бизнесе. И не в каком-нибудь «купи-продай», а в таком, какой был, есть и будет вечно. Купив напару с кузеном завалящую пекаренку, Галя ( к месту будет сказано, инженер-технолог пищевой промышленности) превратила её в современную бейкерию с новейшим оборудованием.
Затем, расширяя бизнес, стала уже единоличной владелицей целой сети пекарен и фирменных магазинов.
Личная жизнь тоже пошла «на поправку» - Галя вышла замуж за начинающего бизнесмена, красивого, молодого и энергичного; родила дочку, построила коттедж... Короче, вырулила на светлую дорогу «нового русского».
      Впрочем, через пять лет после своего чудесного начала второй Галин брак (да проститься мне грубый каламбур) «дал брак» - окрепший в делах с Галиной помощью супруг захотел, как и многие другие олигархически настроенные индивидуумы, омолодить семейный контингент...
Галя, на удивление окружающим (и себе самой), легко отпустила «бьющего копытами» красавца на все четыре стороны: дочь росла , бизнес развивался, Галка ездила по миру... Чего ещё человеку надо?  Оказывается , надо ещё.

     ...Валерий Павлович последние шесть лет работал вице-мэром города. Бережной по роду своего бизнеса приходилось несколько раз общаться с этим достаточно жестким, профессионально безукоризненным чиновником. Два года тому Галя убедилась в том, что Валерий Павлович к тому же ещё и интеллигентный, обходительный человек.
Случилось это во время поездки в соседнюю Польшу делегации бизнесэлиты города, которую возглавлял Валерий, а среди участников оказалась известная бизнеследи Бережная.
Там-то и выяснилось,что Валерий Павлович перенёс личную трагедию и вот уж четыре года, как вдов. Вероятно. он был осведомлён о семейных делах Галины, иначе не стал бы говорить об искреннем своём интересе к ней.
      Не буду мучить читателя рассказом о колебаниях независимой по всем параметрам человеческих нужд Галины Бережной, когда старший на десяток годков Валерий сделал Гале предложение; и как она после почти двухгодичных колебаний его приняла...

                Я вернулся в свой город, знакомый до слёз...

      Мы застанем Галину в её городской квартире, одетую в шикарное от Версаче  платье, примеряющую у большого трюмо не броские, но и не дешевые украшения для новогоднего бала. Обращу внимание читателя, это не просто встреча Нового года. Это ещё и встреча новой жизни. Валерий настоял, чтобы именно в эту новогоднюю ночь они объявили близким и друзьям о своём решении слить их жизненные линии в одну.

    .... Галя внимательно смотрела на своё отражение в зеркале. Красивая , знойная брюнетка с уверенным взглядом серых глаз смотрелась моложе своих далеко не самых зрелых тридцати семи.
        --  Хорошее сочетание – сероглазая брюнетка. – словно о ком-то постороннем подумала Галя. – Валера будет доволен моим нарядом.
      Соискатель руки и сердца должен был заехать за Галиной в десять часов. Оставались какие-нибудь полчаса до этого времени, когда в дверях раздался звонок.
        --  Не терпится влюбленному.- снисходительно подумала Галя, щёлкая замком...

        ...Перелёт из Сиднее в Москву длился более суток. Севка осовел от гула самолётных двигателей, от бесконечных воздушных ям и вибраций; устал даже от постоянного принятия двойных доз шотландского виски со льдом. Казалось, это будет длиться вечно...
      Решение лететь в родные пенаты родилось стремительно, а отчаянности Грузю было не занимать.
После последнего развода Сева чувствовал себя, прямо скажем, отвратно: эти юристы, разделы, склоки, упрёки...
      --  На волю, в пампасы, в Союз!!
А почему бы и нет? Сколько он мечтал туда податься, да всё дела, дела.
Теперь к черту дела: пора исполнить клятву, данную прилюдно дорогому человеку... Дорогому... Смешно,! Кому ты там нужен? Ну и пусть, не нужен... А может ещё и нужен?!
      
             ...Самолёт приземлился в Шереметьево в начале первого днем 31-го декабря.  Надо было ещё перебраться в Домодедово, откуда в 18-10 был рейс в родной город. И хоть такси было заказано заранее, Севка начал на всякий случай волноваться  - чай, не в Америке и не в Австралии находишься!
Так оно и вышло: неразбериха с такси уладилась через час, так что в Домодедово Грузь приехал аккурат к завершению посадки в самолёт.
Ещё два часа лёта, показавшиеся Севке бесконечными. Он всё пытался представить встречу с Галей и... не мог. Было ощущение попадания в какой-то виртуальный мир, где нет ни прошлого , ни настоящего.
      -  «Безвременье какое-то» – обескураженно думал Сева, проезжая в такси по такому знакомому и столь же чужому городу.
      Вот и Галкин дом.
   -  «Что-то он стал ростом поменьше..» – отметил про себя становившийся всё более беспокойным Грузь
Лифтом не стал пользоваться, решил пробежать на четвертый этаж по ступенькам, чтобы дать работу застучавшему часто без всякой нагрузки сердцу бывшего спортсмена.
Вот и четвертый этаж, двадцатая квартира.
    - « Дверь новая, дубовая с инкрустацией...- механически отметил Грузь.- Звонок с оперной арией...»
Послышались лёгкие шаги, щелкнул замок.
   - «Могла бы спросить, кто звонит...» – последнее, что пришло в голову бедному Севке.

      ...Галя открыла входную дверь с заготовленной заранее для Валерия ласковой улыбкой на губах. На лестничной клетке стоял не Валерий Павлович, а незнакомец с до боли родными и знакомыми чертами, одетый в распахнутую настежь дублёнку, с маленьким саквояжем в одной руке  и скомканной шапкой в другой.  В створе расхристанной рубашки виднелась загорелая шея (в Австралии, небось, лето в разгаре...).
  «Севка поседел» - совершенно отрешенно подумала Галя, даже не осознав до конца, что это он, Севка, и есть. И лишь увидев его глаза, полные ожидания , надежды и чувства, которого она в нём и не подозревала, Галя до конца осознала, что перед ней её Грузик.
Теперь Севкину тайну в этом мире знали уже целых два человека...
     -  «Здравствуй.  Я приехал...»
Галка прижалась к косяку. Слёзы, застилая глаза сбегали по лицу, бороздя тщательно наложенный макияж и смывая тёмную тушь ресниц.
Севка растерянно стоял посреди площадки и молча всматривался в родное лицо. Прошла минута, вторая...
     До Нового года оставались два с половиной часа...








v                Почка (зима)
 
         «Октябрь уж наступил, уж роща отряхает последние листы с нагих своих ветвей...» Тогда-то Почка впервые увидела своими глазами осенний лес, стоящие в раздумии, поёживающиеся от предвкушения наступающих холодов, голые деревья, хмурое в свинцовых тучах небо. Доселе желтеющая листва заслоняла ей весь этот многообразный Мир и о его существовании она могла догадываться разве что по звучанию готовящегося к зимовке леса.
        Почка была полна радужных надежд, хотя рeальность убеждала её в обратном. Начались проливные дожди, осенняя слякоть; их сменили крутые морозы, ослепляющие метели, ледяные ветры. Длилось это долго – казалось, что не будет конца угрюмому пиршеству темноты и холода.
Бедная Почка сжалась в комочек, стараясь, чтобы стужа не достала до самого её сердца. Ведь именно там, в крохотном сердечке Почки, жила надежда на тепло и процветание...
        ...Старуха Зима отступала нехотя, пыхтя и отдуваясь мартовскими метелями. Но седой разбойнице было не совладать с Природой, с наступающей ей на пятки юной Весной. И первой в лесу приближение Весны почувствовала наша героиня. Почка отстранилась от ветки, к которой прижималась всю зиму, и, ощутив прилив молодых сил, стала наполняться соком, расти на глазах. Из едва заметного бугорка вырос упругий бутон, морщинки на теле Почки разгладились, и вся она лучилась распирающей её жаждой жизни...
         ...Это случилось весенней теплой ночью. Бутон внезапно раскрылся, из него на свет белый явились совсем маленькие, молодые листочки. Вскоре выросшая из Почки Ветка обильно зазеленела и стала незаметной  среди таких же  в зелёном буйстве весеннего леса.
И о Почке все забыли. Никто не помнил, как она обливалась холодными слезами проливных дождей, трещала в объятиях крещенских морозов, стыла на пронзительном февральском ветру.

      На деле оказалось, что это и была сама жизнь, а процветание, которого она с такой надеждой ждала, стало для неё гибельным. И зелёный лесной рай её не коснулся...