АНЧОУСЫ
АУДИОРАССКАЗ НА ЮТУБЕ ЧИТАЕТ А. ВОДЯНОЙ. НАБРАТЬ "АНЧОУСЫ" ИГОРЬ БАХТИН
Говорят, хотеть не вредно. Но вот Дмитрий Иванович Синцов, тридцатидевятилетний преподаватель истории городской средней школы №123 от долгого хотения потерял аппетит, похудел, потерял сон, стал ужасно рассеянным и даже иногда ощущал сильную тахикардию, чего с ним никогда прежде не случалось.
Вожделенным объектом хотения Дмитрия Ивановича была загорелая, всегда с лёгким румянцем на щеках двадцатидвухлетняя преподавательница физкультуры, пришедшая в школу в этом году, сразу же после окончания института. Звали её Дарья Павловна.
Надо заметить, «хотеть» её было за что. Точеная фигурка гимнастки, лёгкая летящая походка, большие серые ласковые глаза, пухлый чувственный рот – и коса! Настоящая русая коса, доходящая почти до пояса! Волосы у Дарьи Павловны были прекрасные, слегка вьющиеся, и их не касались ещё, по всему, современные вредоносные достижения химии: всяческие красители, гели и бальзамы. Девушка была родом из далёкого сибирского посёлка, жила на птичьих правах в общежитии, в комнате с двумя подругами, которые ещё учились в институте.
Недурён собой был и Дмитрий Иванович. Высокий кареглазый шатен, спортивно сложенный, с волевым лицом, слегка подслащённым ямочкой на подбородке. Волосы у него были жесткие, стригся он всегда коротко: под «ёжик». Безжалостная седина только-только начала гостевать на его висках. Инициатор и душа учительских посиделок, он пел, играл на гитаре, любил поэзию и прекрасно читал стихи; было у него интересное и вкусное хобби – кулинария.
Влюбился он в Дарью Павловну сразу, как её увидел, но любовь эта, увы, оставалась до сих пор безответной. Неизвестно почему не происходило сближения: то ли Дарью Павловну смущал возраст Дмитрия Ивановича, (хотя, что это за возраст для мужчины – 39 лет?), то ли боязнь пересудов в маленьком пенсионном коллективе школы, то ли её природная скромность, а может быть, просто не случилось ещё счастливого случая пробежать искорке притяжения. Всему в этом мире нужно время.
Страдания Дмитрия Ивановича длились уже третий месяц. Весь коллектив школы и не только учителя, но и старшеклассники с интересом следили за развитием событий и ждали несомненной счастливой развязки, как всем казалось, зарождающегося прекрасного романа. Дмитрий Иванович стал ухаживать за девушкой сразу после её прихода в школу, но встретил улыбчивое и твёрдое сопротивление. Когда же он попытался стать смелее и откровеннее, её улыбчивость перешла в холодное отчуждение. Поняв, что этот путь не подходит, Дмитрий Иванович приготовился к длительной осаде неприступной, но желанной крепости.
Коллектив школы, как водится, был женским. Мужчин было трое: завхоз Васильич, Исаак Львович Левитан – преподаватель рисования, который уже был на пенсии, но продолжал работать, ну и сам Дмитрий Иванович. Однажды вечером, когда Дмитрий Иванович с Исааком Львовичем оказались в учительской одни, тот, глядя куда-то вдаль, ни к кому не обращаясь, сказал:
– Я со своей женой прожил в мире и любви тридцать лет. Всё у нас вроде хорошо было. Но до сих пор не могу я забыть одну прекрасную девушку, Викторией её звали. Было нам тогда по двадцать лет. Замечательный, полный мечтаний и сил возраст. Я смотрел на неё как на божество. Все оттягивал решительные действия, объяснение в любви. Но откуда-то, из глубин океана, наверное, появился моряк подводник – большой, красивый, решительный, и уволок моё божество, мою Вику в своё подводное царство. Знаете, Дмитрий Иванович, я так аллегорично вам скажу – стихами, с вашего позволения. Их один американец написал. Всё стихотворение я не буду вам читать, оно длинное. Поэт этот писал, что есть два греха: грех совершения – это то, что делать не нужно, и грех упущения – он заключается в несовершении того, что вы делать должны и даже обязаны, но не сделали. И этот второй вид греха, по сравнению с первым, считал поэт, худший из грехов. Основная его мысль так звучит: «В мире много утех для души и тела, но нас не может осчастливить то, что нами не сделано». Я бы с этим согласился.
Он повернулся к Дмитрию Ивановичу и сказал деловито:
– Кстати, дорогой коллега, поступили агентурные сообщения о том, что нашу несравненную Дарью Павловну стал настойчиво встречать у школы какой-то тип из «новых». Подкатывает к школе на джипе. Дарья Павловна к нему в машину не садится, но он упорно её провожает до остановки автобуса. Женщины, знаете, такой безответственный ветреный и переменчивый элемент. Передайте, пожалуйста, мне журнал 5-Б класса.
Эта новость доконала Дмитрия Ивановича. Он не спал ночь, продумывая варианты покорения Дарьи Павловны, и один из них он решил попробовать завтра же. Он решил претворить в жизнь банальный принцип: путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Не мудрствуя лукаво, обобщил, что сердце женщины может оттаять под воздействием прекрасного ужина, а специалистом в кулинарии он был отменным.
Днём, в перерыве между сменами, он зашёл в спортзал, где коротала время Дарья Павловна. Она сидела на скамье и сноровисто вязала шапочку. Он присел рядом и, заметно волнуясь, заговорил:
– Подпишите акт о моей капитуляции, милая Дашенька. Я сейчас говорю себе то, что говорил японский император во время капитуляции Японии во Второй мировой войне: терпите нетерпимые факты. Я понимаю, стар для вас, не симпатичен, не в вашем вкусе, сердцу ведь не прикажешь. Если я вам докучал, простите меня, бога ради. Больше этого, обещаю, никогда не будет. Приговор, я думаю, окончательный и обжалованию не подлежит.
Последние слова он украсил трагическими обертонами.
– Да что вы такое говорите, Дмитрий Иванович, – краснея, воскликнула Дарья Павловна. – Я к вам хорошо отношусь. И не докучали вы мне вовсе… мы коллеги, у нас тёплые товарищеские отношения…
Произнося эти слова, она испытывала сильнейшую досаду, думая о том, что лишается такого симпатичного обожателя. К досаде примешалась и обида, она почувствовала себя даже несколько оскорблённой: надо же, она такая красивая, молодая (спортсменка, комсомолка!), перестаёт вдруг быть объектом обожания тоже красивого, зрелого мужчины, который ещё вчера был, по всему, от неё без ума. И даже возмущение в ней вспыхнуло, говорившее: все мужчины одинаковы – любят уступчивых девушек, и этот устал, видите ли! Спасовал. Такой же, как все. Утомился ухаживать, бедненький.
И хотя за всё время работы в школе Дарья Павловна соблюдала дистанцию, она сейчас почувствовала себя жестоко обманутой, брошенной женщиной! О, женщины! Все вы, от Евы начиная, любопытны, самолюбивы и легкомысленны. Легко поддаётесь на хитрые уловки змея искусителя, который расставляет свои сети, именно на эти ваши качества надеясь. Хотя уже всем давно известно, что яблоки на древе познания плод запретный и, наверное, поэтому хочется его попробовать, этот плод, тем более он обычно висит на доступных нижних ветвях мудрого дерева.
Она опустила голову вниз, перестала вязать, проснувшаяся интуиция стала ей усиленно подмаргивать и нашёптывать: «Дашка, Дашка, а не упускаешь ли ты свой шанс, ведь такого случая больше в жизни может и не быть?».
– Да, конечно, – ответил Дмитрий Иванович, глядя в глаза Дарье Павловне. – Мы коллеги, друзья и, надеюсь, останемся ими. Но это ещё не всё… я решил уйти в другую школу. Меня давно туда звали. А здесь я больше не могу находиться – это для меня мука. Вот, что я вам хотел сказать, Дашенька.
У Дарьи Павловны задрожали руки, она выронила клубок ниток.
Дмитрий Иванович привирал, привирал намеренно, чтобы увидеть реакцию девушки, при этом он смотрел на неё взглядом полным невыразимой печали. Произведённым эффектом он остался доволен: вид у Дарьи Павловна был явно расстроенный, она даже отложила спицы на скамью, и нервно вытерла платком вспотевший лобик. Дмитрий Иванович с грустным лицом продолжил:
– Ну, а теперь у меня к вам, сударыня, просьба. Просьба осуждённого страдать вдали от вас, невинная, впрочем, и последняя, думаю.
– Слушаю вас, Дмитрий Иванович, – ответила быстро Дарья Павловна, где-то внутри у неё уже зрело решение согласиться на любую его просьбу.
– Дайте слово, что исполните.
– Но как я могу дать слово, не зная, о чём вы будете просить? – покраснела она.
– Ничего противоестественного, уверяю вас.
– Но, Дмитрий Иванович…
– Умоляю вас, исполните последнюю просьбу осуждённого, обречённого на мучительные воспоминания о тяжёлой душевной драме, – сказал Дмитрий Иванович, и испугался: «А не перегибаю ли я палку, больно театрально выходит?».
– Ну, я не знаю…
– Даёте слово?
– Ну, хорошо, хорошо.
– Что хорошо, Дашенька?
– Даю слово.
– Исполнить мою просьбу?
– Да, да, даю слово.
– Вот и чудесно. – Дмитрий Иванович удовлетворённо потёр руки. Глаза его сияли. – Сегодня вечером в семь я жду вас у себя дома. Где я живу, вы знаете, приходили меня проведывать с учителями, когда я болел.
– Но… я даже не знаю! – воскликнула Дарья Павловна, опустила голову и стала так быстро вязать, будто участвует в конкурсе на скоростную вязку.
– Во-первых, вы дали слово, во-вторых, это всего лишь прощальный ужин с коллегой. В-третьих, г-мм, мы с вами цивилизованные люди и я даю вам слово джентльмена, что это будет, собственно, прощальный кулинарный подарок коллеге. Вам же уже донесли, думаю, о моих кулинарных талантах те, кому удалось побывать на моих гастрономических вечерах? Давайте меню обсудим, у меня есть намётки, но может быть, я услышу ваши пожелания. Вообще-то я сторонник вегетарианской кухни, но в этот раз я решил приготовить нечто экстравагантное и с горячим кавказским акцентом. Специально для вас я приготовлю купаты по-кахетински, к ним подам сливовый ткемали. Надеюсь, вам понравится и долма по-эчмиадзински, а на десерт будет шакар-бура по-шекински. Разумеется, будут овощи, зелень, фрукты, кинзочка, эстрагончик, рейганчик, корнишончики крошечные собственного посола, брокколи в мексиканском соусе, земляные яблочки, посыпанные укропчиком и молодым лучком, маслицем оливковым политые. Завершится ужин кофе и «петушиным хвостом», состав которого я сам придумал. В нём восемнадцать секретных компонентов. Извините, а какие у вас будут пожелания? Что вы любите, Даша?
Дарья Павловна сглотнула голодную слюну. Она так обалдела от всех этих экзотических названий, что от волнения нечаянно уколола палец. Магазинные пельмени, макароны и картошка были главным продуктом в её рационе, питалась она плохо: на зарплату учителя не нашикуешь.
– Я даже не знаю… это как-то неожиданно всё, – сказала она дрожащим голосом.
– Да, совсем забыл вам сказать, – добавил Дмитрий Иванович, будто не слышал слов девушки. – Будет ещё кое-что вкусненькое. Меня этим один знакомый бутлегер снабжает. Ах да, мне из Франции привезли анчоусы, в наших магазинах таких не бывает – они там стоят очень дорого. Тают во рту, – глаза Дмитрия Ивановича лукаво вспыхнули.
Он внимательно смотрел на Дарью Павловну. Так, наверное, змей искуситель смотрел на Еву в райском саду. Он продолжал играть свою игру в красивые названия, ходил, что называется, по лезвию ножа. Его придумка с ужином и с загадочными интригующими названиями блюд, кажется, проходила.
– Вы любите анчоусы? – спросил он.
Дарья Павловна покраснела, она не знала, что такое анчоусы. Когда слышала это красивое слово, то думала, что это какие-то чудесные тропические плоды, но как-то не удосужилась до сих пор заглянуть в словарь. Она пожала плечами и ответила уклончиво:
– Ну, не так, чтобы очень.
– И правильно, такая мелочь, чего там, – сказал Дмитрий Иванович, продолжая пристально смотреть на девушку, усмешка блуждала по его лицу. – Вещь довольно обыкновенная.
Ещё тень сомнения оставалась у Дарьи Павловне, но эти анчоусы окончательно добили её. «Когда ещё такое попробуешь?!» – подумала она и твёрдо ответила:
– Хорошо, я приду.
В десять минут седьмого Дарья Павловна, специально не обедавшая в этот день, позвонила в дверь квартиры Дмитрия Ивановича. Он радушно пригласил её войти, помог снять пальто, проводил в ванную комнату, а сам ушёл в гостиную. Вымыв руки и придирчиво оглядев себя в зеркале, Дарья Павловна прошла в гостиную. Дмитрий Иванович усадил её за стол, в центре которого стояла ваза с великолепными жёлтыми розами и серебряный подсвечник с тремя свечами. Пока Дмитрий Иванович суетился, бегал на кухню то за салфетками, то за хлебом, Дарья Павловна огляделась. В комнате было чисто, пол был устлан мягким ковром, всю стену занимал стеллаж с книгами, ну, а стол был просто великолепен! Столовое серебро, старинная фарфоровая посуда, тончайший хрусталь, льняные салфетки…
Оглядывая стол, Дарья Павловна ощутила в животе голодные колики: аппетитной горкой высилась на блюде долма – маленькие голубцы, завёрнутые в виноградные листья, от одного запаха которых собиралась слюна во рту; от купатов исходил другой запах: острый и пряный, к купатам прилагался сливовый соус в фарфоровой чаше. В хрустальной объёмной менажнице, в её секторах лежали горкой маслины зелёные и чёрные, икра чёрная и красная, дольки лимона и сливочное масло. На плоском блюде веером лежала зелень: петрушка укроп, базилик, тархун. На другом блюде дымилась молодая картошечка, присыпанная зеленью и луком. Были еще помидоры, огурчики, одинаковые, как близнецы, редиска с розовыми бочками…
Дмитрий Иванович вернулся из кухни, открыл шампанское, налил его Дарье Павловне в высокий тонкий фужер, себе в рюмку налил настойки из графина – и по комнате поплыл густой апельсиновый дух. Встав, он поднял свою рюмку.
– Я хочу выпить за то, что мне довелось испытать редкое чувство мучительной радости любить прекрасную женщину. Видеть её и любоваться ею. И пусть не сбылось – но это чувство всегда будет со мной, и я счастлив безмерно от того, что вы сидите сейчас напротив меня, дорогая Дарья Павловна, будьте и вы счастливы! – с горечью в голосе закончил он.
Дмитрий Иванович выпил до дна. Дарья Павловна хотела выпить чуть-чуть, но шампанское было такое холодное и вкусное, что она выпила весь фужер. Потом они ели, и Дмитрий Иванович ухаживал за гостьей, всё время подкладывая ей вкусности, рассказывал, как он готовит все эти яства, веселил Дарью Павловну анекдотами и смешными историями.
Дарья Павловна, не заметив, выпила три фужера шампанского, охмелела, ей стало хорошо и уютно, она хохотала заразительно от острот Дмитрия Ивановича и, глядя в его ласковые глаза, думала: «Боже мой, как же это приятно, когда тебя любят, ухаживают, боготворят, угадывают все твои желания. Как спокойно на сердце, когда с тобой рядом заботливый сильный и преданный мужчина».
Когда, наконец, Дарья Павловна взмолилась:
– Всё! Больше, наверное, ничего съесть не смогу, вы меня закормили, Дмитрий Иванович!
Он, улыбаясь, сказал ласково:
– У нас ещё десерт будет. Я сейчас быстренько уберу со стола, и будем десертничать.
– Я вам помогу, – попыталась встать Дарья Павловна, но Дмитрий Иванович придержал её за плечо:
– Вы гостья. Гостья дорогая, и вам положено отдыхать.
Он усадил Дарью Павловну в кресло, включил музыку, а сам стал сноровисто прибираться. Снёс посуду на кухню, сложил стол-парту, за которым они сидели, перенёс свечи на журнальный столик. Затем принёс медную турочку с ароматным кофе и шакар-буру по-шекински: малюсенькие сладкие, с глянцевой медовой корочкой пирожочки, выпеченные в духовке, начинённые измельченными грецкими орехами, мёдом и кардамоном. Кофе был крепким и ароматным, шакар-бура таяла во рту. Ледяной коктейль в высоком стакане пах шоколадом, коньяком, лимоном и ещё какими-то будоражащими запахами.
Дарья Павловна увидела гитару и попросила Дмитрия Ивановича спеть. Дмитрий Иванович спел несколько песен на стихи Есенина, пару песен Высоцкого, потом разошёлся и спел несколько песен из битлов. Отложив гитару, он стал читать стихи. Дарья Павловна слушала, затаив дыхание. Когда он закончил, она восторженно воскликнула:
– Какой же вы, оказывается талантливый, интересный и разносторонний человек! Ну, а ваши кулинарные способности – тут у меня вообще слов нет!
– Вам понравилось? – тихо спросил Дмитрий Иванович.
– Ещё бы. Все так здорово, – ответила Дарья Павловна, и, наморщив лобик, спросила лукаво улыбаясь: – Только, где же ваши хвалёные анчоусы? Ведь обещали же.
Дмитрий Иванович хитро прищурил глаза, в них тоже сверкнула лукавая искорка, и Дарья Павловна неожиданно подумала, что она совершила какой-то промах, и удивлённо подняла свои чудесные собольи бровки.
– Ах, простите, ради Бога! Знаете, я подумал, это будет выглядеть оксюмороном, а наш стол стал бы похож на судовой камбуз. Хамса – она и во Франции хамса. На нашем столе она бы выглядела, как пальма в берёзовом лесу. У меня есть такая привычка обставлять всё красивыми иностранными словечками. «Петушиный хвост» – это коктейль, кстати, это так и переводится с английского, картошка у меня с французским акцентом, то бишь, земляные яблоки, рейган – это базилик, эстрагон – он же тархун.
Дарья Павловна несколько мгновений смотрела изумлённо на Дмитрия Ивановича, потом вспыхнув, закрыла лицо руками и расхохоталась. Она смеялась долго, и сквозь смех прерывисто говорила:
– Какая же всё-таки я дура и неуч! Как же мало я знаю. Боже, боже мой… анчоусы… а я-то… возьмите надо мной шефство, дорогой коллега. Вы столько всего знаете.
Дмитрий Иванович сказал серьёзно:
– Никакая вы не дура. Вы прелестная молодая девушка, мозги которой ещё не забиты всякой ненужной белибердой. Жизнь ваша только начинается, и вы столько ещё узнаете.
Он взял её руки в свои и нежно поцеловал кончики её пальцев. И не остановился – стал покрывать её руки поцелуями, и она не противилась. Потом они танцевали при свечах, и Дмитрий Иванович целовал её шею, глаза, горячие губы и она льнула к нему молодым, напряжённо вздрагивающим телом, полным желания, крепко обхватив его за шею.
Она осталась у него. Утром они пришли в школу, держась за руки. Так они вошли в учительскую. В наступившей тишине весь учительский коллектив заворожено смотрел на сияющих Дарью Павловну и Дмитрия Ивановича. Нарушил тишину Исаак Львович: он встал и захлопал в ладоши. К этим аплодисментам подключилась завуч школы, тоже вставшая из-за стола, а затем зааплодировали стоя и все учителя.
Вечером этого дня Дарья Павловна, собрав свои нехитрые пожитки, переехала к Дмитрию Ивановичу. Через месяц они обвенчались, но это уже другая историям, которую я вам, возможно, когда-нибудь, расскажу.