Сегодня умерла моя муха.
Она летала по квартире с сентября. Мухи ведь так долго не живут, не правда ли? В августе мух было довольно много, я даже думала подвесить липучку, но уже наступал конец лета, и я так и не собралась. Сквозь широко, ещё по-летнему, открытые окна туда-сюда сновали мухи разных пород и размеров. От мушиных мелкашей из вечно заливаемых мной цветочных горшков до помойных гигантов с их суперскоростью и жужжанием, как у реактивного самолёта. Кошкина тарелочка и миска с водой привлекали их всех.
В отличие от большинства людей, у меня ненависти к мухам нет. Любви конечно тоже. Ну, так, явление природы, есть и есть. Только когда их становится уж чересчур много, я начинаю позиционную войну посредством развешивания воздушных ловушек в виде клейких лент, на которые лохи-мухи беспечно садятся. Если и это не помогает, то я перехожу к активным военным действиям, а именно: беру мухобойку и шлёпаю ею по стенам. Иногда попадаю по мухе. Нечасто, надо признаться, но такое случается. Между прочим, эта охота на мух увлекательное занятие. Затягивает. И я, бывает, по полчаса брожу по кухне со своим шлёпающим оружием ближнего боя. Особых эмоций по поводу мухоубийства не испытываю, хотя и понимаю, что лишаю жизни живое существо.
Надо отметить, что мухи, твари безмозглые, тем не менее тоже обучаемы. После очередной моей атаки с преследованием, они как правило собираются где-то в малодоступном углу потолка и сидят себе там, не взлетают. Проходят минуты две-три, а то и пять, пока одна из них робко не поднимется и не отлетит на полметра. Видя, что разведчик уцелел, и другие поднимаются на крыло. И если мне не надоедает, то вся катавасия начинается заново.
Не знаю, уцелела ли эта муха, избегнув казни от моей промахнувшейся руки, или она залетела в самом конце мушиного сезона. Но в сентябре окна уже были только немного приоткрыты, и в доме на постоянном жительстве оказалось три мухи. Такие совершенно ординарные, ничем не примечательные темно-серые мушенции. Две в скором времени отошли в лучший мир, а одна осталась. Охотиться я за ней не стала: мы существовали на разных уровнях быта-бытия: она в основном на потолке, и очевидно, когда я не видела, на кошачьей тарелке. Я же на уровень ниже, в основном в уголке на кухонном диване.
На то, что одна муха ещё жива, я обратила внимание не сразу, наверное уже ближе к концу сентября. Надо же подумала я, как долго она держится! Ведь мухи кажется не живут дольше месяца?
Меж тем сентябрь сменился октябрём, а муха и не думала умирать. Она мне не надоедаела, в тарелку не лезла – знала своё место. Иногда прилетала на стол, когда я ела что-то особенно вкусно пахнущее, садилась поодаль. Сначала я машинально лениво её прогоняла, а потом перестала. Иногда даже оставляла пару хлебных крошек и капельку сладкого чая. Но в общем не замечала её. Кошка Цвета также не делала никаких попыток её поймать.
Но вот в последние дни что-то изменилось. Муха стала настойчиво лезть ко мне, садилась на руки, на волосы, сползала на лоб. Но при этом как-то нежно всё это делала, навязчивости я не ощущала. Вначале я рассердилась. Но было в этих робких прилётах нечто такое значительное, что у меня зародилось подозрение, а не хочет ли муха дать мне что-то понять. А она видимо прощалась.
И я вспомнила другую муху.
1988 год, 7 января, поздний вечер. Только что похоронили маму, гости разошлись, и я пошла мыть гору тарелок. Хотелось просто броситься лицом в подушку и зарыдать, предаться горю. Но, зная,что рыдать буду до утра, огромным усилием воли заставила себя взяться за монотонную физическую работу, чтобы хотя бы немного расслабить психику. Одинокость, беззащитность, отчаяние, непонимание, как буду жить дальше. И жуткая, разрывающая грудную клетку тоска. Не хотелось жить одной, хотелось к ней, неважно куда, лишь бы быть с ней.
Наконец с посудой было покончено, и я пошла в комнату. Взгляд мой упал на её летнее ещё платье, так и оставшееся висеть на спинке стула. Очередной спазм рыданий поднялся откуда-то из глубины моего существа, и я зарылась лицом в это платье – то малое, что ещё как-то связывало меня с материнским телом. И ощутила чуть заметный запах её кожи.
И вдруг я почувствовала контакт с ней! Да я почувствовала её присутствие! Мама, мамочка она пришла!
И в этот момент я услышала, что как будто голубь прилетел на подоконник и цокает коготками по железу.
Не может того быть! Январская ночь, первый час, темень и мороз – какой голубь? Но коготочки опять царапнули по железке подоконника.
Я подбежала к окну и распахнула его. Конечно никакого голубя, никаких следов от его коготков на снегу.
И тут с порывом ветра и несколькими снежинками, сразу же растёкщимися слезами у меня по щекам, в комнату влетела… муха! Обычная тёмно-серая муха среднего размера. Влетела и села мне на щеку.
И я не почувствовала ни брезгливости, ни чего бы то ни было неприятного. Наоборот, сердце у меня замерло от счастья! Это была встреча, которую я так ждала.
Сколько я так простояла, уж и не помню. Но потом муха улетела куда-то в цветы, а я легла спать, и, как ни странно, спокойно заснула.
Та муха жила у меня тоже долго, до лета. Уже и весна пришла, и окна раскрылись навстречу весеннему ветру, но она не улетала. Чем питалась, не знаю, ту муху я не подкармливала. Но опять же кошачьи миски и вода, думаю, давали ей всё необходимое. Если еда и питьё ей вообще были необходимы.
А потом она пропала. Кажется где-то на Пасху. Просто пропала. Улетела ли или умерла в цветах. Но к тому времени я уже не так переживала, и мыслей о смерти уже не было. Самое трудное время со мной была та муха.
И вот сегодня канун католического Рождества, зимнее солнцестояние. Через две недели тридцать пять лет с тех пор, как прилетела та первая муха. И ночь, когда эта муха покинула меня.