- Светланка, ну какая же ты Светланка? - смеялась Тамара, склонившись над комочком, закутанным во фланелевую розовую пеленку. Комочек зевнул, попытался потянуться, но упругая ткань не давала свободу действий. Тогда комочек упрямо поморщил ярко-розовое лицо, закрыл глазки и засопел. Из-под пеленки топорщились непослушные темные пряди коротеньких младенческих волос.
- Ну разве она Света? С такими темными волосами, - говорила Тома, украдкой пряча улыбку. -А, Юр?—————————-
- Мам, можно пойти во двор с Элкой погулять? Ну маам.
- Иди, - вздыхает мама. - Только далеко не уходите, скоро кушать позову.
Бегу на улицу, роняя шлепки. Там, во дворе пятиэтажек, в вечернем летнем зное, ждут подружки. О чем-то весело болтают, смеются. Так проходит один вечер за другим, беззаботно легко и весело. Кого-то зовет мама с балкона, этот кто-то долго спорит с ней, стоя под подъездом, выторговывает себе еще полчасика - и снова, гулять. А потом все понуро бредут по домам, но особо не грустят - ведь завтра новый день, и утреннее солнце вновь озарит наш старый двор.
Я возвращаюсь домой, когда солнце уже садится. Тихонько захожу в квартиру и понимаю - что-то не так. Маме плохо. Опять.
Она полулежит в кресле, бледная. Молчит. Пахнет лекарствами. Бабушка и дедушка суетятся, бегают вокруг нее.
- Мам, да все в порядке, - слабым голосом говорит мама.
Бабушка дрожащими руками берет телефон, набирает номер. Слышу обрывки привычных фраз. «Свете плохо».
Меня отправляют спать, но мне не уснуть. Я ловлю обрывки фраз, звуки, всё, что помогает мне понять. Что с мамой?..
Забываюсь тревожным сном.
Утром все хорошо, все здоровы.
- Смотри, видишь в воде кто-то плещется? Говорят, тут водятся огрооооомные сомы, метров десять длиной, - говорит мама. - Они переворачивают лодки, такие они сильные.
Я и слова вымолвить не могу, так удивлена. Мама смеется.
- Не бойся, я с тобой - они нас не тронут.
Обнимает меня. Я слышу её тяжелое дыхание. Мне спокойно. Я так ее люблю.
Вечер. Мы в Краснодаре. Я не знаю, что происходит, но мама в больнице. Мы ждали братика, её увезли врачи. И теперь бабушка и тетя Валя сидят за столом на кухне и о чем-то еле слышно говорят. Чая нет, беседа тревожная. Мне страшно.
Мама не приходит.
Утром бабушка очень рано встает и куда-то уходит. Все думают, что я сплю и шепчутся. Я не слышу о чем, но мне становится грустно от этого шепота.
Лежу в кровати. Рядом старое пианино и сервант, за ним я люблю рисовать по вечерам.
Погода пасмурная, гулять не хочется. Есть тоже.
Позже приходит бабушка. У нее в руке сумка, или коробка - не могу рассмотреть. Бабушка плачет. Баба Валя обнимает её, тихо и печально переговариваются. Я не понимаю.
Мне тревожно и я скучаю по маме.
Бабушка вдруг говорит - вот он, внучек мой. Кивает головой на сумку, плачет.
Ночью я не могу уснуть - на небе полная луна, и я вижу в ней лицо малыша - моего брата. Он умер, я поняла. Мне больно.
Тихо вокруг, но мне кажется, что никто в квартире не спит.
Я жду маму.
- Лерочка, нам надо поехать в Краснодар. Там нам скажут, что с бабушкой.
Да знаю я, что с бабушкой, болеет она. Но ладно, поеду. Раз так надо.
Бабушке стало плохо внезапно - какая-то инфекция заставила её похудеть и с трудом передвигаться. Бабушка осунулась, стала мало говорить, совсем перестала петь.
Но это ведь пройдет, ничего. Бывает.
В Краснодар мы приехали быстро - электричка в этот раз словно по маслу ехала, а не по рельсам. В клинике нам говорили про лейкоциты и тромбоциты, а потом показали какую-то голограмму, где белые тельца пожирали красные. И красных осталось очень мало. Зато красными были мамины глаза, всю обратную дорогу.
Мама кашляла, сильно. Иногда приступы длились долго, она бледнела, синели пальцы. Пальцы её изменились, я заметила. Ногти стали очень выпуклыми и синели, как только она заходилась в приступе кашля.
В середине марта бабушка умерла.
Внезапно и без повода.
Я не успела даже поговорить с ней. Просто привезла ей куриный бульон днем, а вечером её уже не стало. И всё.
Хоронили бабушку за триста километров, там, где были упокоены её родители. Везли.
Мама была совсем не своя. Бормотала, молилась, плакала. Просила прощения. Снова молилась. Было жутко.
На кладбише, возле гроба, она, сгорбившись и плача, протирала салфетками бабушке лицо.
Я помню лишь красивые черты бабушки Тамары, которые коварная смерть стерла корявою рукой. Статные брови, дерзкие живые глаза, гордые губы - все стало желтой невыразительной маской, восковой и ненастоящей. Куда же ты делась, ба?…
Тишина кладбища была мне ответом.
Мама совсем сдала. Как горько рыдала она после похорон, как кричала и молила, чтобы её тоже забрали на небо…
Как больно было это всё наблюдать. И беспомощно.
Летом я уехала к отцу. Новая жизнь, город, новая я. Новые правила.
Я скучала по ней. Я боялась, как водится, что новый день принесет мне плохую весть.
Но все было в порядке. Она говорила со мной по телефону, уверяла - что все хорошо. Я надеялась. Хотя знала, что…
Я приехала в канун Нового года. День рождения мамы - 24 декабря, я приехала раньше. Были все - мои горячо любимые. Юленька, Наташа, мои добрые феи.
И мама.
Как только я постучала в дверь, и она открылась, я увидела. Её.
Мою любимую, трепетную и воздушную. Такую ранимую и эфемерную.
Желтую, распухшую от гормональной терапии. Не живую . Не мертвую. Улыбка её давалась ей не легче, чем мне километровая пробежка с мешком песка на спине.
Как же больно. Как же горько.
Тот Новый год был веселым. Мы пели, играли во что-то, смеялись.
Только мама отходила в соседнюю комнату, чтобы покашлять. Кашель был убивающим, выворачивающим, многочасовым.
Позже, когда гости разъехались, я слышала это. Видела. Её выворачивало наизнанку, всю ночь напролет. Счастливые часы, когда пораженные легкие давали ей поспать, подушка пропитывалась жидкостью. В середине января мы настежь открывали окна - маме не хватало воздуха. Кислородные баллоны не помогали.
Кашель, кашель, кашель. Ни поесть, ни попить, ни поспать. Исхудавшее ее тело содрогалось, жутко изгибалось, ей было больно. Она улыбалась, обнимала меня.
- Всё хорошо, - она так говорила.
Маму забрали в больницу после Рождества.
Не в больницу, в реанимацию.
Я пришла к ней вечером, мы болтали - она улыбалась.
- Ой, мне легче намного. Вот приду домой, всех вас постригу. Заросли вы. А знаешь, мы когда лежали на сохранении с тетей Таней, мы говорили - вот девочка родится - назову её Магнезия.
Смеялись мы, обнимались.
Вот выпишут маму, пойдем гулять по городу. Купим ей платье красивое, прическу сделаем. Счастье.
Смеюсь.
Все будет хорошо, все наладится.
***********
Лера. Держись, крепись. Мама умерла двадцать минут назад.
*************
Гирлянда. Ночь. Полночь. Больно. Больно. Больно. Тишина. Елка наряжена, зачем?
**************
Двор. Дом. Гроб. Мама. Люди.
Холодно.
Мама лежит, спокойно, не кашляет.
Все плачут.
Я не могу.
Слез нет.
Её лицо - маска.
Не верю.
Собака воет где-то .
Соседи - что-то говорят, плачут.
Собирают деньги.
Молчу. Сижу рядом с ней - её лицо холодное, неестественно, как промерзлая земля. Слышу тиканье из её грудин. Несколько лет назад ей делали операцию, у нее искусственный клапан в сердце. Он тикает. Она не дышит. Не кашляет. Не страдает.
Всё закончилось.
Ушла тревога. Пришла боль.