Мемуары Арамиса Часть 208

Вадим Жмудь
Глава 208

Кольбер использовал все возможности, чтобы оказываться на виду у первого министра и у правящей Королевы. Род его занятий весьма содействовал этому.
Когда в начале зимы 1651 года Мазарини был вынужден отправиться в ссылку во владения архиепископа-курфюрста Кёльнского, он отчаянно пытался найти надежного человека, которому он смог бы доверить заботы об оставляемом во Франции имуществе и капитале. Его одинаково сильно заботил и личный капитал, и королевская казна. Кардинал обратился за помощью к Летелье, который порекомендовал своего родственника, поскольку в подобных случаях большинство людей поступают именно так, и будут поступать также через сто, двести или пятьсот лет, хотя чаще всего этим рекомендателям и поручителям приходится разочароваться в своём протеже. По этой рекомендации Кольбер стал таким доверенным лицом, конфиденциальным личным секретарем ссыльного кардинала, хотя формально он продолжал служить у Летелье.
Кольбер по достоинству оценил возможность стать полезным первому министру, поэтому он стал для него незаменимым. Мазарини умел ценить верность и мог быть благодарным. Про него кардинал с искренним восторгом писал: «Кольбер – мой человек и ради меня утопит тех, кого любит, не исключая и Летелье».
Могу добавить, что про д’Артаньяна кардинал мог бы написать: «д’Артаньян – мой человек, по моему приказу он сделает немыслимое и невозможное, но никогда не поднимет руку на тех, кого любит, поэтому приказы ему следует отдавать обдуманно».
Кольбер был намного хитрей д’Артаньяна, но только в сфере угодничества, чего за д’Артаньяном и вовсе не водилось. Он даже однажды взял на себя смелость пожурить своего господина за то, что он пренебрегает личными выгодами в интересах выгод государственных. Ему удалось убедить Мазарини более активно заботиться о личном состоянии и о состоянии многочисленного семейства, состоящего, в основном, из племянниц. Мазарини часто обвиняют в том, что личное обогащение он ставил выше государственных интересов и готов был бы обогащаться даже ценой гибели монархии. Эти упрёки несправедливы, поскольку кардинал искренне любил Королеву, и единственным способом удержать любовь Королевы он видел в том, чтобы быть незаменимым первым министром для неё. Фуке, разумеется, тоже прикладывал усилия для того, чтобы спасти коллекцию картин и книг Мазарини, но его усилия были ничтожны в сравнении с усилиями Кольбера, который из кожи лез и превзошёл себя в этих деятельных усилиях.
После окончательного возвращения Мазарини во Францию в начале 1653 года и его фактического воцарения в качестве первого министра, Кольбер остался его личным управляющим и секретарём. В его обязанности входила только забота о личных финансах кардинала. Однако, учитывая невероятное смешение доходов государства и кардинала, разделение было номинальным, а запутанность чаще всего позволяла извлекать из неё прибыль лично Мазарини. Кардинал не без действенной помощи Кольбера не только вернул, но и приумножил личное состояние, вкладывая личные средства в государственную финансовую систему подобно тому, как это делал Фуке. Кроме того, Мазарини занимался перекупкой и сбором таможенных налогов, что позволило ему выступать в качестве крупнейшего поставщика различных товаров, преимущественно – припасов для французских войск. Также он брал взятки за назначения на должности и за одобрение условий финансовых транзакций даже в том случае, когда в этих транзакциях участвовал также и он сам, так что они проводились и в его интересах. Мазарини также черпал из финансовых потоков, проходивших через государственную казну. И хотя его справедливо обвиняли, что он наживается тогда, когда воюющая королевская армия была готова разбежаться из-за нехватки припасов или невыплаты жалованья, в его оправдание следует сказать, что иной раз действуя с помощью подкупа врагов и изменников он добивался большего, чем можно было бы добиться действиями армии. Средства на эти акции подкупа, разумеется, невозможно было бы провести официально и одобрить на королевском государственном совете, поэтому кое-какие обвинения Мазарини имели своей причиной неосведомлённости обо всём спектре государственных нужд. Мазарини не был исключением, не только он весьма часто не делал отличий между личными средствами и средствами казны. То же самое можно сказать и о Никола Фуке, и о многих других, с той разницей, что остальные могли только черпать из казны, набивая собственные карманы, тогда как Мазарини, Фуке и Кольбер предпринимали кое-какие действия и для того, чтобы в казне появлялись деньги, хотя, разумеется, не в их силах было бы сделать её неисчерпаемой.
И всё же следует признать, что ежегодно Мазарини перекачивал из государственной казны в личную не менее двадцати трёх миллионов ливров. Кроме того, некоторые суммы извлекали независимо от него его агенты, такие как Бартелеми Эрвар, Луи Берье и, возможно, Жан де Гурвиль и Поль Пелиссон. Все они были так или иначе связаны с управлением королевскими финансами, и каждый раз, извлекая для себя выгоды из этого положения, они не забывали делиться извлечёнными суммами с Мазарини, понимая, что в его власти отнять у любого их денежные должности и таким образом практически полностью разорить. Если в июне 1658 года состояние Мазарини оценивалось в восемь миллионов ливров, то к моменту его смерти в 1661 году оно выросло до сорока миллионов ливров. Разумеется, эта сумма возникла не из жалованья первого министра. Кроме того, за эти три года Мазарини истратил много денег на самые разнообразные цели, включая не только взятки в политических интересах государства, но и на строительство и обстановку личных апартаментов, на закупку произведений искусства, драгоценностей, на приобретение земель.
Сам Кольбер кормился при Мазарини, словно падальщик на добыче льва. Не считая официального вознаграждение за труды, он принимал от Мазарини подарки, а также имел собственное дело. Так ещё в 1647 году он принял в подарок поместье, конфискованное у родственника за измену. Чуть позже он бесплатно получил должность секретаря домоуправления Королевы. Эту должность он продал в 1660 году за полмиллиона ливров. Также Кольбер заботился о назначении своих родственников на доходные места, на должности, на которых они могли быть ему полезны. В 1657 году Кольбер приобрёл обширное земельное имение в Сеньеле, которое впоследствии сделал маркизатом, так что его сын ныне уже прозывается маркизом де Сеньеле.
Поначалу Кольбер и Фуке предпочитали не мешать друг другу кормиться на откупах и на других финансовых операциях. Но когда в 1653 году освободился пост суперинтенданта финансов вследствие смерти герцога де ла Вьёвиля, интересы Фуке пришли в противоречие с интересами Кольбера. Оба они претендовали на этот пост, и, разумеется, не только они. Кольбер всемерно сопротивлялся назначению Фуке, призвав в союзники Летелье, который, вероятно, и сам претендовал на эту должность. Кольбер в неопределённых предсказаниях и туманных соображениях предостерегал кардинала от того, чтобы пост суперинтенданта достался такому человеку, который многое раздает нижестоящим за бесценок, чтобы завоевать себе сторонников, дабы проще было предать вождя. Однако, на этот раз Кольбер проиграл битву против Фуке. Денежный поток от Фуке был более существенным и это сыграло свою роль, хотя средства, которые приносил Кольбер обогащали лично Мазарини, тогда как из потока денег от Фуке кое-что перепадало и государственной казне. Но, как я уже говорил, кардинал не отличал государственную казну от личной.
Кольбер, как я отмечал выше, был трудолюбивым, дотошным и упорным. Он не отчаивался и придумал способ победить Фуке в глазах Мазарини. Поскольку он стал управляющим личными финансами Мазарини, он стал особенно тщательно следить за тем, чтобы интересы кардинала соблюдались приоритетно. Он научился так хвалить Фуке кардиналу, что эти похвалы действовали эффективней, чем порицания, поскольку кардиналу была очевидность из преувеличения. Постепенно Кольбер осмелился критиковать Фуке, и он прибегал к этому средству, когда ему удавалось подловить суперинтенданта финансов хотя бы даже самым незначительным пренебрежением интересами кардинала. Кольбер вёл тщательный учёт каждого су, не выплаченного суперинтендантом кардиналу. Достаточно было сообщить о задолженности и запамятовать сообщить о погашении этой задолженности чуть позже, чтобы создать у кардинала стойкое недоверие к Никола Фуке. Мазарини болезненно реагировал на невыплаты или задержки сумм, предназначенных лично ему, особенно, в последние годы жизни.
Эти сообщения вызывали крайне эмоциональную переписку между Мазарини и Фуке в 1657 году. Фуке понимал источники этого недовольства и осознал, что Кольбер стал его яростным врагом, но ошибочно считал его несоизмеримо менее значительным, чем сам Фуке, и реагировал на него как на назойливую муху мог бы реагировать лев, не понимая, что и от укуса мухи может погибнуть лев, если эта муха несёт в себе флюиды смертельной лихорадки.
Конфликт между Фуке и Кольбером усугубился, когда Фуке вмешался в семейную тяжбу между двумя представителями рода Кольберов, Хьюго и Леоном. Вмешательство Фуке лишь обострило конфликт, на что Кольбер не замедлил пожаловаться кардиналу, который своим вмешательством добился примирения сторон за счёт того, что каждая сторона пошла на некоторые уступки.
Мазарини, который не любил склок и скандалов, после этого случая дополнительно преисполнился уважения к Кольберу и стал настороженно относиться к Фуке, действующему в этом деле напролом.
Кольбер вёл учёт каждому су, которое проходило через руки Фуке, был осведомлён обо всех его операциях с ценными бумагами, обо всех его покупках и продажах, обо всех расчётах наличными.
Постепенно Фуке стал чувствовать в Кольбере конкурента и ещё больше раздражаться на него.
Стоило Фуке выступить с предложениями по оживлению коммерции и производства, как Кольбер, который был осведомлён обо всех пунктах этого предложения, предложил свой альтернативный путь, в котором отверг некоторые пункте в предложении Фуке и дал детальное обоснование своей позиции. Мазарини принял план Кольбера, и тогда Кольбер почувствовал, что может более открыто начать бороться с Фуке. Но Мазарини не спешил принимать чью-то сторону в этом противостоянии, предпочитая разделять и властвовать.
В июле 1659 года Мазарини отправился на встречу с испанским кардиналом доном Луисом де Аро для переговоров с Испанией. Целью переговоров были достижение мира и укрепление его через брак Людовика XIV с испанской инфантой Марией Терезией. Кардинал остановился на ночь в Воле-Виконт, решив воспользоваться случаем, чтобы посмотреть, как продвигается строительство нового замка Фуке. Заодно он решил в очередной раз обсудить с суперинтендантом состояние казны и меры для её пополнения, поскольку имеющихся денег явно не хватало даже на самые срочные нужды. Фуке, разумеется, обещал раздобыть недостающие суммы, понимая, что кардиналу нельзя отказывать, на этом держится всё его высокое положение суперинтенданта и генерального прокурора.
Казалось бы, получив заверения в скорейшем разрешении всех финансовых проблем, Мазарини мог бы успокоиться, но он поручил Кольберу провести негласно ревизию королевских финансов.
Кольбер и без того знал состояние дел Фуке, но ему потребовались доказательства, которые он прикладывал к своим сообщениям. Изобличающие Фуке письма догоняли Мазарини на его пути на юг, где Кольбер не упустил ни одного факта беспорядочных расходов или иных распоряжений Фуке. Себе Кольбер оставлял копии этих писем. Он подытожил все свои отчёты составленным длинным меморандумом от 1 октября 1959 года. В этом меморандуме он обвинял Фуке в хищениях государственных средств на личные нужды.
Среди прочих преступлений суперинтендант обвинялся в незаконной торговле практически обесценившимися старыми государственными облигациями, давно уже не обеспеченными и полностью обесцененными, а также в обмене их на новые облигации, обладающие реальной ценностью.
Кольбер изобличал Фуке в строительстве на казённые деньги предприятий своих родных, друзей и деловых партнеров. Он предложил учредить Палату правосудия для разбирательства финансовых преступлений и злоупотреблений. Кольбер был убеждён, что навести порядок в финансовых делах можно лишь устранив Фуке от занимаемых им должностей суперинтенданта финансов и генерального прокурора. Кольбер надеялся не только отстранить Фуке от должности, но также и назначить ему наказание.

(Продолжение следует)