- Тебе чего?
Малевич качнулся, нашел точку опоры, и несколько воспрял духом. Если ноги держат, то кондиция еще не та. И ему совсем не чудится тощий рыжий кот, сидящий на ступеньках у двери квартиры.
Кот не ответил.
На Малевича он смотрел странно. В точности так, как когда-то смотрела жена Малевича. С толикой презрения, задумчиво, и явно скучая.
- Хвостатым слова не давали! – Малевич решил, что дальнейшая беседа с незваным гостем смысла не имеет, и пошарил в кармане, ища ключ.
Ключ нашелся далеко не сразу, но к замку подошел. Малевич улыбнулся нежно, предвкушая долгожданный отдых, и, в порыве благородства, кивнул.
- Заходи, что ли…
Кот даже ухом не повел. Он продолжал сидеть на ступеньке, глядя на немножко нетрезвого Малевича, и мурча так громко, что казалось, вот-вот разбудит весь подъезд.
- Тише ты! А то соседи ругаться будут. А я человек мирный и ссориться не люблю… - Малевич развел руками. – Разрешите представиться! Малевич.
Кот, словно понимая то, что ему говорят, неожиданно встал и наклонил голову набок.
- И я вас приветствую! – Малевич такой понятливости хвостатого только обрадовался. – Прошу! Обитель моя скромна, но там хотя бы тепло. В это время года погоды стоят весьма прохладные. Не так ли?
Кот на эту изысканную речь отреагировал еще одной звонкой руладой. А после прошествовал в квартиру Малевича так уверенно, словно уже бывал там.
- Гостей полагается принимать радушно… - пробормотал Малевич и почесал затылок.
Еды в его доме не водилось. И угостить ночного гостя было попросту нечем.
Впрочем, кот, похоже, на угощение и не рассчитывал. Он обошел всю квартиру, брезгливо чихнул, сунув нос в мастерскую, потерся о ноги Малевича, выражая ему свою благодарность, а потом запрыгнул в кресло, где тут же свернулся калачиком, ни на минуту не прерывая свою песнь.
- Что ж… Спокойной ночи! – Малевич рухнул на диван, стоявший тут же, и в следующую минуту уже зашагал по прогретой солнцем тропинке, пытаясь догнать бегущего впереди сына.
Этот сон тревожил Малевича уже не в первый раз. И хотя он знал, что сын его куда старше теперь того мальчика, что бежал перед ним по тропинке, сердце Малевича все равно пело от счастья и ожидания чего-то хорошего. Правда, длилось это совсем недолго. Как правило, через какое-то время появлялась странная тревога и сон превращался в форменный кошмар. Сын убегал, а Малевич пытался его догнать, откуда-то зная, что впереди его мальчика ждет пропасть.
Просыпался Малевич всегда после таких снов мокрым как мышь и совершенно трезвым. Сколько бы ни выпил накануне.
Вот и в этот раз должно было повториться то же самое, но что-то пошло не так. Малевич уже протянул руку, пытаясь догнать маячившего впереди ребенка, как вдруг в его сон вплелась странная мелодия. Она была проста и незамысловата, но почему-то подействовала на Малевича успокаивающе. Тропинка, по которой он бежал, куда-то пропала, ребенок смеялся теперь где-то совсем рядом, и Малевич почему-то знал, что больше ему ничего не грозит. И эта мысль так согрела его, что он сам невольно улыбнулся во сне, даже не подозревая, что кот, который давно уже примостился у него под боком, вдруг перестал мурчать, поднял голову и очень серьезно посмотрел на его лицо. Глаза цвета старого янтаря чуть сузились, хвост дернулся раз-другой, и песня возобновилась, звуча теперь чуть тише и спокойнее, чем раньше.
Малевич спал.
А вот коту было не до сна. Он то и дело поднимал голову, прислушиваясь к чему-то, но тут же укладывался снова под теплый бок Малевича с той уверенностью, которая бывает только у детей и котов. Ни те, ни другие нисколько не сомневаются в том, что они нужны и желанны, если им хоть раз дали это понять.
Утро застало кота врасплох. Бодрствуя почти всю ночь, он все-таки поддался слабости и уснул. А потому, гладившая его чужая широкая ладонь удивила кота не на шутку. Он взвился было над диваном, сонный и возмущенный, но его тут же пригвоздили к месту снова.
- Чего испугался? Тебя тут никто не обидит!
Малевич, провел ладонью по голове кота, чувствуя, как тот потянулся вслед за нею, и улыбнулся. Впервые за долгое время он проснулся не от головной боли и тоски, а так, словно и не было тех двух лет, которые он провел в одиночестве.
- Голоден? – Малевич заглянул в янтарные глаза и кивнул каким-то своим мыслям. – Это правильно! Лучше есть, чем пить. Пользы больше. Прости, друг, придется тебя побеспокоить. Надо понять, что у нас с бюджетом.
Малевич осторожно подвинул кота, уступая ему место, и брезгливо отпихнул в сторонку подушку в не слишком свежей наволочке.
- Пардон! Исправлюсь!
Куртка, которую Малевич швырнул вечером на стул, показалась ему тоже не совсем чистой. Он давно уже перестал обращать внимание на то, как выглядит и в чем ходит. Не дырявое, и ладно. Но почему-то сейчас ему стало не по себе. Глядя, как кот тщательно умывается, сидя на его диване, Малевич загрустил.
- Думаешь, я всегда таким был?
Кот отвлекся от своего занятия и посмотрел на Малевича.
- Да. Сейчас я довольно жалкое зрелище. А ведь было все иначе, друг мой. Было…
Малевич пошарил по карманам куртки, пересчитал найденное, и приободрился.
- На хлеб и молоко хватит. Ты молоко-то пьешь?
Кот приосанился, и всем своим видом дал понять, что любая еда приветствуется.
Малевич двинулся было к выходу, но кот вдруг зашипел и вынул спину.
- Что? – Малевич остановился и развел руками. – Я в магазин!
Кот соскочил с дивана и прошествовал мимо Малевича в прихожую.
- Со мной пойдешь? Да ради Бога!
Странная пара вышла из подъезда, и местные кумушки удивленно подняли тщательно выщипанные бровки.
- Малевич себе кота завел?
- Да это дворовый! Посмотри, какой он тощий и страшный!
- Ему – так в самый раз! Два сапога – пара! Только бы валерьянки не давал, бедняге! А то сопьются на пару!
Язвительный смешок, прилетевший в спины коту и Малевичу, оставил их безучастными. Зачем обращать внимание на плохое, если есть что-то хорошее? А Малевичу и коту было сейчас хорошо. У них была цель, и они были вместе.
В маленьком магазине-палатке у дома Малевича проворная Галочка привычно выставила на прилавок бутылку и была страшно удивлена, когда та была отвергнута.
- Молока! – Малевич был решителен и тверд. – И хлеба.
Галочка удивленно пожала плечиком.
- Как скажете!
Доставая молоко, она углядела-таки у ног Малевича кота.
- Ваш?
Малевич глянул на рыжего и кивнул.
- Теперь – мой!
- Ну надо же… - протянула Галочка.
Она была доброй душой и Малевича, в отличие от большинства жильцов дома номер пять по Малой Баррикадной, жалела. Галочка была не болтлива, умела наблюдать и делать выводы. А еще, благодаря своему месту работы, так или иначе была в курсе почти всех секретов вышеупомянутого дома.
Историю Малевича она, конечно, знала и очень ему сочувствовала.
Как ни странно, но Галочка была первой, кто узнал, что Малевич больше не отец семейства, а выброшенный на обочину жизни холостяк. Жена бросила его, заявив, что хочет от жизни большего. Чего именно – не уточнила и отбыла в неизвестном направлении, прихватив с собой сердце Малевича и его душу. Душу Малевича звали Павлик. И в тот момент, когда ее разлучили с ним, душе было три года от роду… С тех пор Малевич сына не видел. Жена была категорически против.
Малевич платил алименты, высылал дополнительные суммы, надеясь на то, что разум бывшей жены возобладает над непонятной ему обидой, но это не помогало.
- Ты – неудачник! Я не хочу, чтобы ребенок общался с тобой! Не звони мне! Если понадобишься – я сама тебя найду!
Почему эта женщина, которой Малевич отдал все, что имел, начиная с большого сердца и заканчивая теткиной квартирой, доставшейся ему по наследству, бросила его, так и осталось для Малевича загадкой. Он пытался спросить об этом, но всякий раз получал в ответ обидное:
- Ты – сантехник! Ладно, не вышло из тебя художника, но можно же было выбрать другую профессию! Ты просто ни на что не способен! Этого мало?
- Да!
- Я от тебя устала!
- Почему?
- Какая разница?! Я просто не хочу больше жить с таким как ты!
И все. Никаких разговоров, к которым так привык Малевич с детства, ведь его учили, что люди всегда могут договориться и найти точки соприкосновения.
Точка была, вот только касаться ее Малевичу строго запретили.
- Ты хочешь испортить психику ребенку? Как я объясню ему, что у него такой отец?!
- Какой?
- Непутевый! Мальчик должен гордиться своими родителями, а что я могу представить ему? Тебя?! Уволь его, пожалуйста, от своего присутствия!
- Когда ты выходила за меня замуж, я тебя устраивал?
- Я выходила замуж за будущего художника, москвича, и мальчика из очень хорошей семьи. А что получила в итоге? Малевич, ты неудачник!
- Ты повторяешься…
- И пусть! Ты – слабак! А таким рядом со мной не место!
Малевич с такой постановкой вопроса был в корне не согласен. Он позвонил другу отца, известному в городе юристу, и попросил его о помощи.
- Я помогу. Что смогу, то сделаю. Но ты должен понимать, что она мать. Причем, хорошая мать. И отнять у нее ребенка будет не так просто.
- Отнять?! – Малевич впервые с того дня, как жена увезла Павлика, повысил голос. – Я не хочу отнимать ребенка у матери! Мне нужно совсем не это!
- А что? Чего ты хочешь?
- Хочу видеть сына…
- Что ж, хорошо. Попробуем добиться удобного графика общения.
График был назначен, но соблюдать его никто не собирался.
- Что ты сделаешь, Малевич? Придешь ко мне с приставами? Нет, разумеется. Для подобных выходок ты слишком интеллигентен.
- Я могу увидеть сына?
- Возможно. Если будешь вести себя хорошо!
Малевич и вел. До поры до времени. Снабжал бывшую деньгами, получал в ответ обещания и редкие фотографии Павлика, и пестовал надежду, что вот-вот все изменится и он сможет встречаться с сыном.
Но прошел год, а все оставалось по-прежнему.
И Малевич сорвался.
Он понимал, что жена в чем-то права. Он был неудачником. До знаменитого однофамильца ему было как до Луны.
Он громил свою мастерскую, в ярости уничтожая все, что было написано за последние десять лет. А когда там не осталось ни одной целой картины, запер дверь и долгих полгода не входил туда, чтобы не видеть своих разбитых надежд.
По чистой случайности, ища какие-то документы, он отпер дверь накануне того дня, когда в его доме появился кот. И смешно чихающий рыжий зверь, скребущий лапой нос на пороге его мастерской, почему-то умиротворил бурю, до сих пор бушующую в душе Малевича.
Наливая молоко в блюдце, Малевич гладил кота.
- Тебя жизнь тоже потрепала… Вон, какой худой! Ешь, ешь! Галочка, добрая душа, тебе еще кошачий корм какой-то дала. Уж не знаю, подойдет он тебе или нет. Но если ты останешься, я подумаю, чем еще можно тебя порадовать. Знаешь, ведь мне давно уже некого радовать… Так получилось, дружище. Так что, ты уж не бросай меня, а? Вдвоем веселее.
Кот слушал Малевича очень внимательно. Понимал он что-то или нет, сказать было сложно, но уходить хвостатый, похоже, никуда и не собирался. После еды он вдруг заметался по квартире, протяжно подвывая, чем очень напугал неискушенного общением с кошками Малевича. Но разум все-таки возобладал над испугом, и кот с облегчением угнездился в известной позе над старым подносом со старой газеткой, который был предложен ему Малевичем.
- А ты еще и умный! – довольный своей находчивостью Малевич, ухмыльнулся, глядя как кот старательно закапывает «свои дела».
В тот момент Малевич еще не понимал, насколько он прав.
Кот ему и впрямь достался странный.
Начать с того, что спать рядом с Малевичем Рыжий отказался. Как ни звал его к себе новый хозяин, кот даже ухом не повел в его сторону до тех пор, пока постельное белье, порядком забывшее уже, что такое стирка, не было приведено в должный порядок. Только после этого кот соизволил улечься снова под бок к Малевичу, и уже знакомая песенка унесла того в сонное царство, даря надежду на встречу с сыном хотя бы там.
Чистое белье и свежевымытый пол стали не единственными требованиями пришельца. Несмотря на свое явно плебейское происхождение, что, впрочем, так и было, ведь маменькой кота была дворовая Мурка, а папенькой неизвестный никому рыжий подлец, кот явно умел ценить чистоту и останавливаться на достигнутом не собирался.
Дверь в мастерскую, которую Малевич снова запер, была атакована котом с упорством, достойным осла Ходжи Насреддина. Он садился у нее с утра и драл ее когтями до тех пор, пока Малевич не начинал сердиться.
- Что тебе там надо? Там ничего нет!
Кот с этим утверждением был в корне не согласен. Он орал противным голосом и требовал от Малевича чего-то.
Чего именно, тот понял, когда впервые пустил кота в мастерскую.
- Ну? И что тебе здесь понадобилось?!
Кот, пару раз чихнув, обошел мастерскую, осторожно пробираясь через сломанные рамки и разодранные холсты. Удивленно поглядывая на насупившегося Малевича, Рыжий запрыгнул на подоконник, сдвинул лапой к краю подставку с кистями, и уселся на краю теплой солнечной дорожки в такой величавой и горделивой позе, что Малевич невольно дернул пальцами, словно сжав ими на мгновение карандаш.
- Темпера… Или масло… Нет, точно! Темпера!
Малевич вдруг словно очнулся от долгого сна.
Рыжий, сидевший на подоконнике, среди кистей, карандашей, и разбросанных в беспорядке тюбиков с давно засохшей краской, был так органичен и прекрасен, что сомнений у Малевича не осталось – надо писать!
Набросок, несмотря на долгий перерыв и неверные руки, получился почти сразу.
И Малевич воспрял.
Что-то снова дрогнуло в его душе, и он отыскал среди сломанных подрамников кусочек чистого холста, тщательно загрунтовал его и приступил к делу.
Изредка кто-то звонил в дверь, но Малевич ничего не слышал. Три дня он жил только этой работой. И Рыжий, словно понимая, что происходит сейчас с его человеком, снова и снова звал за собой Малевича в мастерскую, усаживался на подоконник и довольно жмурился, словно говоря: «Смотри, какой я красивый! Как солнце! Как сама жизнь! Золотая и теплая! Пиши, друг мой, пиши! И как знать, возможно, эта картина станет новой точкой отсчета!»
Малевич о странном поведении кота в тот момент не задумывался. Он творил. Легко, как никогда в жизни, и с удовольствием, какого не получал с того самого дня, когда, вернувшись домой, обнаружил записку, прикрепленную на край недописанного холста: «Ухожу! Не ищи нас!».
Картина удалась. Малевич это точно знал. А потому, закончив, потрепал Рыжего за ухом, благодаря.
- Если бы не ты…
Кот молча терся о грубую, пахнущую краской и чем-то еще, не слишком приятным, ладонь. Ему не нужно было объяснять, что творилось на душе у Малевича. Почему-то кот это знал и так. Без всяких объяснений.
За первой картиной последовала вторая. Потом – третья. И Малевич снова стал похож на себя, а не на странного человека, растерявшего не только последние остатки гордости, но и свое будущее.
Теперь он снова работал. Выезжал на вызовы днем, а вечерами и в выходные наводил порядок в мастерской и творил.
Галочка, которая с некоторых пор перестала предлагать Малевичу дежурную бутылку, только диву давалась переменам, происходящим с ним. Очень осторожно, боясь спугнуть эти изменения, она поинтересовалась как-то, нет ли перемен в настроении бывшей жены Малевича.
- Нет… Не знаю… - Малевич запнулся, не зная, как ответить на такой очевидный вопрос.
Только в этот момент он понял, что давно уже не пытался связаться с той, что так долго значила для него столь много.
- Может быть попробовать еще разок? Страсти улеглись. Время прошло. Как знать, может она и смягчилась немного?
Малевич молча кивнул, задумавшись.
А что, если Галина права? И есть шанс снова увидеть сына?
Телефон, единственный, который служил тоненькой ниточкой связи с прошлым Малевича, был недоступен. Отругав себя за безалаберность и глупость, Малевич погладил тут же прибежавшего на его стон Рыжего, и почесал в затылке.
- Что делать-то, а? У меня теперь даже варианта нет, чтобы с нею связаться.
Кот отстранился и сердито шлепнул по руке Малевича лапой.
- Глупости говорю? Это ты хочешь сказать? Что ж… Ты, наверное, прав… Я что-то совсем раскиселился. Нужно подумать! Как еще я могу связаться с ней?
Ответ пришел сам собой.
- Теща…
Малевич заметался по квартире, ища старую записную книжку, и вскоре уже набирал номер той, с кем в прошлой своей жизни почти не виделся и не общался. По каким-то, неизвестным ему причинам, жена его это общение не одобряла.
- Кто? О, Господи! Как хорошо, что ты позвонил! Я не знала, как найти твой номер!
- Что-то случилось?
- Да… Случилось… Павлик у меня. И очень хочет тебя видеть.
И мир замер. И Малевич на мгновение забыл, что дышать необходимо, потому, что у него тоненько-тоненько зазвенело в ушах, а рыжий кот на неоконченной пока картине, вдруг стал живым и сердито зашипел, прогоняя морок. Острые когти впились в руку Малевича, и он очнулся, умудрившись-таки выдавить из себя:
- Я могу его видеть?
- Да! Когда тебя ждать? Я подготовлю мальчика.
- А… Она не будет против?
- Нет… Теперь уже – нет. Она уехала.
- Куда?
- В Германию. Она вышла замуж. Но мальчик там не нужен. И потому, она оставила его у меня, – голос бывшей тещи изменился, и Малевич чуть не сломал телефон, стиснув его с такой силой, что тот затрещал. – Приезжай! Павлику нужен папа…
И Малевич помчится. Забыв запереть дверь и не увидев второпях, как Рыжий выскочил за ним на лестницу.
И душа Малевича снова задышит, забьется, приняв в объятия свою основу. И маленькие ладошки пройдутся по чуть колючим от трехдневной щетины щекам и Павлик засмеется:
- Щекотно!
И все, наконец, встанет на свои места. А для Малевича перестанет быть секретом, почему его бывшая жена так не хотела, чтобы он общался с ее матерью. Ведь в бабушке Павлика будет столько тепла и света, что их хватит на то, чтобы позволить бывшему зятю не только видеть внука. Эта женщина настоит на том, чтобы у мальчика снова появился отец.
- Заберешь его?
- А я справлюсь? Он такой маленький…
- Я помогу! Мы все сделаем правильно. Потихоньку, полегоньку, не спеша. Павлику нужна опора. А я на себя не надеюсь.
- Почему?
- Есть проблемы со здоровьем.
- А она не будет против?
- Нет. Она ждет ребенка. Ей уже не до мальчика.
- Как странно…
- Не рви мне душу, прошу! Она моя дочь, но принять ее путь я не могу! Как не пыталась понять – не получается…
- Не берите на себя того, что не вами дано. Я же вижу, какая вы! И уверен, что со своей стороны давали ей все, что было необходимо.
- Так откуда все другое? Темнота эта, злость?
- А это уже приобретенное самостоятельно. Что мы пускаем в свои души по собственному желанию перешагнув порог детства, то и растет в нас, наполняя их. Маленькие все хорошие. Ведь так?
- Наверное, ты прав… Как сделать так, чтобы Павлик пустил в свою душу только свет?
- Не знаю пока… Но очень постараюсь помочь ему! Мне ведь тоже помогли в свое время.
- Кто?
- Не поверите! Кот! Обычный рыжий кот, который пришел ко мне и остался жить. И лучше друга у меня не было…
Рыжий этих слов, конечно, не услышит. Но он будет терпеливо ждать Малевича, сидя на ступеньке у двери квартиры.
И пусть это займет много времени, но кот дождется.
И маленькие ладошки, которые пройдутся по его бокам, понравятся коту ничуть ни меньше, чем большие руки Малевича.
И начнется новая жизнь. Хлопотливая, иногда бестолковая, как скачущий за клубком котенок, что Рыжий иногда будет уставать от нее. В такие дни кот будет уходить в мастерскую, где на стенах уже не будет многих картин с его изображением, ведь большая часть из них будет продана после первой же выставки. И вырученных денег хватит, чтобы бабушка Павлика забыла о проблемах со зрением. Операция, которую ей сделают, позволит этой женщине больше не бояться, что она не увидит внука.
И только самая первая картина, маленькая, написанная на обрывке холста, займет почетное место в детской, над кроватью Павлика. И кот на этой картине, тощий и слегка ободранный, сидящий на краешке солнечной дорожки, будет совершенно не похож на солидного рыжего красавца, который займет свое место на подоконнике мастерской, привычно сдвинув лапой подставку с кистями.
От кота с картины у Рыжего останется только нахальный янтарный взгляд. И Малевич, входя в мастерскую, будет ловить его с неизменным вопросом:
- Что скажешь, Рыжий? Как у нас дела? Уверен? Вот и я так думаю!