Глава XII
К нему он поднимался по ступеням. Они шли вверх каскадами, через каждые тридцать три ступени (Караваев не преминул их пересчитать), были устроены площадки отдыха с каменной скамьёй и мраморной вазой, из центра которой высокой струйкой била вода.
Не останавливаясь, он дошёл до места, где ступени закончились. Перед ним была обширная территория, густо засаженная эвкалиптами. К отелю вилась дорожка, по обе её стороны росла живая изгородь из аккуратно подстриженной бирючины. Отсюда хорошо была видна площадь перед отелем.
Ко входу отеля то и дело подкатывали длинные дорогие автомобили. У машин, как из-под земли, вырастали угодливые люди в униформе. Они услужливо открывали двери, хватали багаж и скрывались за дверями отеля в его необъятной утробе.
На время успокоившись, Караваев замандражировал. «Сначала нужно попасть в секонд-хенд, потом уже двинуть в отель», — сказал он себе и решил сойти с дорожки, обойти отель лесочком, как ему советовал Сталин.
Но тут из-за кустов раздался детский голосок:
— Слышь, отец, тормозни на минутку.
Караваев повертел головой.
— Я здесь, — детский голос шёл из-за кустов.
Караваев перегнулся и заглянул за зелёную изгородь. За ней на корточках сидел солдат, он манил его рукой, говоря полушёпотом:
— Сюда, сюда.
Воровато озираясь, Караваев протиснулся через кустарник.
— Отойдём, — опять полушёпотом сказал солдат, и он пошёл за ним.
Они остановились у мощного эвкалипта со свисающими лохмотьями светлой коры, рядом цвела рощица олеандров.
— Здесь нас никто не увидит, — сказал солдат.
Гимнастёрка на его худых плечах висела как на огородном пугале, из большеватого воротника торчала тощая птичья шея, ботинки «заросли» пылью, под глазом мутно зеленел след застарелого синяка. Вид солдата был жалок и вызвал у Караваева недоумение, смешанное с жалостью. «Защитничек! Воробушек-подлётыш», — подумал он расстроено.
— Ну, говори, служивый, зачем позвал?
— Отец, мне денег немного нужно. Дай сколько сможешь, а? Очень прошу, мне одежды какой-нибудь купить надо, чтоб до дома добраться. В форме меня быстро заметут, понимаешь? Меня уже ищут, наверное, — ответил солдат, чертя носком пыльного ботинка какие-то знаки на земле.
— Сынок, не видно, что не по адресу обратился? Глаза-то разуй, — нахмурился Караваев.
— Мало ли? Мне деньги нужны. Хоть чуточку дай, если есть.
— Сбежал?
Солдат отрешённо кивнул головой.
— А не лучше ли в часть вернуться?
— Да ты, что! Назад мне никак теперь нельзя — прибьют. Что я враг себе? Мне б домой добраться. Доберусь на попутках только деньжат немного настрелять бы. Дома мать, сестра, соседи, укрыться есть где…
— Это большая глупость. Вернись в часть, — сказал Караваев.
— Не понимаешь ты, отец, — покачал головой солдат.
Караваев, крякнув, достал из кармана деньги, вытащил из спонсорской помощи вождей две сторублёвки, протянул солдату. Глаза солдата просияли.
— Не знаю, правильно ли я поступаю, но мать меня учила: если у тебя просят, а у тебя есть, что дать — дай сколько сможешь. Извини, больше дать не могу, мне самому приодеться нужно. Но повторяю, вернись в часть, сынок.
Солдат схватил деньги, сунул их в карман, глянул с надеждой в глаза Караваева.
— Спасибо, отец. Может, автомат у меня купишь? У меня их два, шесть рожков и пара гранат имеется.
— Да ты что? С оружием сбежал? Плохи твои дела. Сдайся, сынок, это плохо может закончиться.
Солдат удручённо мотнул головой. Достал из кармана пачку сигарет, сел под эвкалипт, махнул рукой приглашающе:
— Давай, перекурим, батя. Присаживайся.
— Ну, давай. Перекурить можно, — ответил Караваев.
Он скинул рюкзак на траву, сел рядом с солдатом, спиной к дереву. Полез в карман за сигаретами и вспомнил, что его измятая пачка, в которой ещё была пара сигарет, осталась на столе беседки. Помявшись, он взял из протянутой солдатом пачки сигарету и закурил.
В воздухе витал густой цветочный аромат, щебетали птицы, неугомонная кукушка была слышна и здесь. Караваев вдруг почувствовал тяжёлую усталость, закрыл глаза, думая: «Покемарить бы сейчас здесь под деревом в тенёчке пару часиков, а уже потом и идти на муки».
— Ты-то, как сюда попал отец? — спросил солдат, — Здесь ведь фильтруют круто. Я в кузове грузовика ехал под грязным бельём, а по дороге незаметно выскочил. А ты как?
То ли от того, что он сильно волновался, оказавшись так близко к долгожданной цели, то ли от того, что инстинктивно оттягивал «радостную» перспективу встречи с официальными представителями отеля, от которых зависела его судьба, то ли стрессовое напряжение лопнуло, наконец, как волдырь, но ему непреодолимо захотелось выговориться.
Он открыл глаза, попросил у солдата ещё сигарету, закурил и его прорвало:
— Шахтёр я… из Красношахтёрска. Слыхал про такой городишко? Нас по телевизору показывали недавно после взрыва в шахте и ещё, когда мы бастовали. Зарплату нам задерживали. Директор всё талдычил, мол, с деньгами напряжёнка. Типа, завтра, послезавтра, подождать, мол, надо. Тянул кота за хвост. Никак, мол, деньги покупатели не перечислят. Хотели мы директора прищучить, но он, как неуловимый Джо — не выловить. Он — то в Германии, там у него не то жена, не то бабёнка, то в Италии, — у него и там дом, то ещё куда улетучивался. Не выловить гада, ёш твою два. Мы и бастовали, на площади касками стучали, главаря администрации в заложники брали, да всё без толку. Нет денег и всё тут! А тут директор наш неуловимый неожиданно объявился, но поговорить с ним «по душам» мы не успели. С ним другие «поговорили». Прямо в кабинете и кокнули, эти, как их, киллеры. Пристрелили. Шесть пуль всадили. Он, видать, не одних нас за нос водил. После говорили, что долгов набрал выше крыши. Гроб с телом его родственники на самолёте то ли в Азербайджан, то ли в Дагестан увезли, короче на Кавказ куда-то, он оттуда родом был. В горняцком деле дядя этот усатый кавказский не рубил, из торгашей, раньше рынком заведовал, как в директора пролез непонятно. У нас этих директоров за последние десять лет человек восемь было. Одного в машине взорвали, другого в подъезде пристрелили, двое с деньгами за границу смылись, ещё двое от инфаркта умерли, один в депутаты подался, последнего, я говорил, в кабинете пришили. Свято место, как говорится, пусто не бывает. Новый директор с неба свалился, камикадзе, ёш твою два. Явился, не запылился. Ручки холёные в перстенёчках. Совсем пацан, но шустрый, как веник. Собрал нас всех и говорит: деньги ваши покойничек, чудила-торгашок профукал, а у меня денег тоже нет пока. Хотите, говорит, расплатимся с вами углём? Уголь продадите — будут деньги. А так ещё долго без денег сидеть вам придётся. Мы говорим, так это ж не картошка, не сигареты и не водка, как продать? На тачках по сёлам развозить? А он: я вам, клиентов найду на уголь. Сами заберут и расплатятся, но естественно, говорит, придётся продать подешевле, по-другому клиенты не клюнут, но так хотя бы сколько-то денег срубите. Мы подумали, подумали и согласились. Мне аж девять вагонов досталось. Тут и покупатель объявился. Я тогда думал, что повезло. Сейчас, сынок, ох, как жалею, что подписался под это дело. Так вот, привёз нам директор-шустряк покупателей. Фирма называется «Интертурсикретсервис». Название — язык сломаешь. Давайте, говорят, меняться, бартер сделаем, так как с деньгами и у нас сейчас напряжёнка, но у нас, говорят, есть горящие путёвки, руки нам жгут, а покупателей нет. Расписали, черти! Питание, море, лечение, проживание и обратный билет бесплатный. Ну, я и сменял свой уголёк на путёвку. А, что, думаю, может, я ещё целый год с этим угольком мыкаться буду, а так хоть отдохну сил и здоровья наберусь. Я, считай, десять лет не отдыхал, никуда не выезжал, а в шахте, сам понимаешь, не в белых перчатках работаем. В преисподней этой столько лет отпахал. А работа такая, что забой в любой момент братской могилой может стать. Наскрёб денег на билет и полетел. Наличности в кармане пятьдесят рублей и ладно думаю, зачем мне деньги? Питание обещают бесплатное, спать уложат. Без курева оно, конечно, трудновато, но потерпеть можно. В конце концов, и бросать пора только польза будет здоровью. Летим, значит, ага, подлетаем сюда. Стюардесса выходит и говорит: аэропорт, мол, закрыт — захватили террористы, взлётную полосу, говорит, взорвали. Так что садиться будем в Африке в Буркуна-Фасон. Повезло! Повезло шахтёру! Я вскакиваю с кресла, кричу: на хрена мне ваш Буркуна-Фасон?! Я не фасон лечу давить, а на курорт здоровья набираться. У меня кричу, путёвка с сегодняшнего дня. Я в отеле должен быть, мне опаздывать нельзя. Стюардесса девчонка участливая попалась. Что вы так нервничаете, папаша, спрашивает? Из любого положения выход можно найти, говорит. Вы, говорит, парашютом пользоваться можете? А то, говорю, в аэроклубе занимался, в десанте служил. Вот и хорошо, говорит, дам я вам парашют. Приземлился я на пляже, но искупаться не удалось, слава Богу, что не удалось. Оказывается, вчера подлодка там взорвалась атомная. Два самолёта в море упали, пока я загорал. Там на пляже и обобрали меня люди добрые, чемодан упёрли. Остался я вот в этой одежонке, что на мне. О том, как я до отеля добирался, рассказывать не буду. Не хочется вспоминать. Хотелось бы всё забыть, да не скоро забудется, сынок. Мне сейчас главное в отель пробраться. У меня паспорт и путёвка есть, доказательство, что я не шарамыга какой. И если честно, я немного трушу. Спасибо артистам-вождям, я тут их встретил, чуток деньгами помогли. Надо мне как-то в секонд-хенд здешний проскочить, они сказали, что это за отелем на стадионе. Как бы на охрану только не нарваться. Ну, давай ещё по одной закурим.
Солдат протянул ему пачку. За время монолога Караваева он не перебивал его, но, кажется, и не слушал, а думал напряжённо о чём-то своём.
— А ты это брось, — сказал Караваев, закуривая, — тебе же в лучшем случае дисбат светит, а то и отмажешься, если сдашься. В худшем — убить могут при задержании. Тебе сколько до дембеля осталось?
— Двести одиннадцать дней.
— Меньше года осталось, значит, промаяться, а так ещё дней семьсот припаять могут, если сам с повинной не явишься. Смекаешь, какая грустная арифметика?
— Уж лучше в дисбат, чем в часть…
— Так чего там такого страшного в армии? Армия — она и в Африке армия, дело мужское и грубое. Трудно. Кто отрицает? Но ведь одет, обут, накормлен и служба, как говорится, идёт, пока солдат спит.
— Это у вас так было, — ответил солдат грустно.
Он по-детски обнял колени, прижал к груди, говорил, глядя в землю:
— Забивали меня, понимаешь? И забили бы, если бы не сбежал. Не было уже сил терпеть и страшно стало, не хотел я умирать или калекой остаться. И терпеть уже не мог.
— Как же так? — возмутился Караваев. — А ты рапорт! По инстанциям, как положено, комвзводу, ротному, командиру полка. Чего молчать? Защищать себя нужно!
— Защищать! — скривился солдат. — Да командир взвода сам меня и поколачивал, а командир роты всё знал да помалкивал. Нужно было перетерпеть, но не смог больше. Я уж думал себя убить, а потом взял и сбежал. Так вдруг захотелось мать с сестрой увидеть. У них-то денег нет, меня проведать. В деревне живут далеко отсюда, а терпеть дальше сил уже не было.
Солдат судорожно всхлипнул.
— Я их, гадов, поначалу перестрелять хотел. Думал, подниму обидчиков утром, выведу на плац, на колени поставлю, приговор им свой скажу и порешу из автомата. Потом, конечно, и себя застрелить пришлось бы, а этого я не смог бы. Вот и сбежал.
Караваев с жалостью посмотрел на него.
— Выход у тебя только один, сынок, сдаться. Выйти к людям без оружия. Сдайся и всё объясни. А так беда может выйти. Сейчас ты беглый, вооружён и потому опасен. Здесь уж спрос к тебе другой будет, нежели с самовольщика, который на танцы в город подался. Сейчас уже, наверное, и по телевизору и по радио шумят. Сдайся, всё объясни. Могут в другую часть перевести. Накажут, конечно, как-то, но ведь жить будешь. Сдайся, парень.
Солдат отрицательно покачал головой:
— Нет. Своих увижу, молочка домашнего попью, с невестой свижусь, тогда и сдамся в районный военкомат.
Караваев встал, накинул на плечо рюкзак.
— Молод ты ещё, сынок. Не загадывай. Загонят тебя, как волка, окружат со всех сторон, а нервы у тебя сдадут, возьмёшься за автомат. Подумай и о том, что те, которые тебя окружат, тоже, знаешь, люди и жить хотят. Им пулю твою схлопотать не с руки, они тоже стрелять обучены. Могут половчей тебя оказаться, но им ничего не будет, если застрелят тебя. Закон на их стороне. Сдайся — лучше будет. Без оружия выйди к людям, так безопаснее.
Солдат поднялся с земли. Он топтался на месте и молчал. Лицо его покрылось красными пятнами, на лбу выступила россыпь пота.
— Погоди немного, — сказал он хрипло и быстро нырнул в гущу олеандров.
Через минуту он появился с автоматом в руках.
— Ты чего, парень? — удивлённо спросил Караваев.
— А ничего! — зло выкрикнул солдат, направляя на него автомат.
Палец солдата был на спусковом крючке, автомат в руках подрагивал.
— Ты чего, парень? — повторил Караваев.
— Бросай деньги мне в ноги и уходи. Я честно тебе говорю, не отдашь деньги, выстрелю. Мне деньги нужны, я с утра здесь торчу и ни одного человека не увидел кроме тебя. Так что давай деньги. Они тебе ни к чему. Не спасут они тебя, как-нибудь переживёшь, а мне без них домой не добраться. Бросай деньги, я сказал, — голос солдата срывался.
Караваев попытался его урезонить.
— Ну, выстрелишь, убьёшь меня, тут тебе тогда и деньги могут не понадобиться, на выстрел прибегут сюда, сынок, до отеля-то рукой подать. Обнаружишь себя, да и денег у меня с гулькин нос…
— Плевать! Бросай, я сказал, — упрямо повторил солдат, делая шаг вперёд, струйка пота скатилась ему на лицо. — Плевать мне на всё. Что будет — то будет.
«Может пальнуть», — с тоской подумал Караваев, вслух же сказал примирительно:
— Ну, хорошо, хорошо. Сейчас, сейчас, как скажешь.
Он достал деньги и бросил их к ногам солдата.
— Три шага назад, — взвизгнул тот и Караваев отступил.
Не сводя с него глаз, солдат нагнулся и поднял деньги левой рукой. Правой он держал автомат направленным на Караваева, видно было, как ему было трудно удерживать автомат, рука дрожала. Сунув деньги в карман, он перехватил автомат левой рукой.
— Всё? — спросил Караваев, улыбаясь.
— Нет, не всё. Часы бросай сюда.
— Они не идут.
— Всё равно бросай. И рюкзак бросай, — приказал солдат.
— Угомонись, сынок, там только книги. Рюкзак этот дорог мне. Память о хорошем, недавно погибшем человеке. Зачем он тебе?
— Бросай, я сказал. Хватит говорить, — повысил голос солдат и повёл автоматом, лицо его стало злобным.
Караваев швырнул рюкзак ему в ноги, бросил и часы.
— Теперь всё? Или может тебе костюмчик мой отдать? Глянь, какой смокинг у меня. Тебе же одежда нужна, ты говорил, — стал закипать Караваев.
— Теперь всё. Иди, батя, и прости меня, пожалуйста, — на глаза солдата навернулись слёзы.
— Сдайся, сынок, сдайся, — покачал головой Караваев.
— Иди, иди, отец. Не могу я говорить больше. Иди, — всхлипнул солдат.
«Вот-вот разрыдается», — мелькнуло в голове Караваева.
— Иди! — повторил солдат в этот раз зло и нервно.
— Ну, прощай, сынок. Всё же сдайся. Другого выхода у тебя нет, — Караваев повернулся и пошёл к дорожке. У живой изгороди он остановился, обернулся, но уже не увидел солдата.
Он пролез сквозь кусты на дорожку и остановился. Его подмывало смеяться. Не было ни обиды, ни досады, охватила какая-то весёлая бесшабашность. Внутри себя он чувствовал опустошённость и неудержимое желание смеяться. Он попытался сдержаться, но вместо этого прыснул в кулак и уже не смог остановиться, расхохотался громко и неудержимо. Смех, так резко начавшийся, так же резко прекратился.
Вытерев мокрые от слёз глаза, чувствуя облегчение, он вспомнил фразу из какого-то фильма виденного им давным-давно. В этом фильме герой потерявший всё, что у него было, повторял смиренно одну и ту же фразу: «Ветер принёс — ветер унёс».
«Ветер принёс — ветер унёс, ветер принёс — ветер унёс, ветер принёс — ветер унёс», — прошептал Караваев, огляделся, приложил руки ко рту рупором и громко выкрикнул: «Ветер принёс — ветер унёс. Назад дороги нет. Идём, товарищи, в отель по второму варианту, как рекомендовал Борис Николаевич Ельцин. Ура, товарищи».
Дорожка вывела его к обширной площади, на которой собственно и находился отель. До него рукой было подать. Он прошёл мимо ряда припаркованных автомобилей, направляясь к входным дверям отеля, коих было несколько, и тут его остановил крепкий мужчина в камуфляжной форме с резиновой дубинкой, наручниками на поясе и рацией в нагрудном кармане. Он бесцеремонно ощупал его и после короткого разглядывания, скверно ухмыльнулся:
— Блин, очередной сталкер! Ты как сюда пробрался, чучело подзаборное? Заблудился? Решил судьбу испытать, камикадзе?
Караваев лихорадочно прокрутил в голове напутствия Ельцина и, думая, «Погибать, так с музыкой», смачно сплюнул в ноги охраннику.
— За базар отвечаешь, халдей? Подзаборное чучело, значит? Такую оценочку ты мне выставляешь, братела? Тебя начальство вежливости не учило? По одёжке значит, встречаем? Плохо, плохо, обстоит у тебя дела с фильтрацией базара.
Лицо охранника вытянулось, глаза забегали, а Караваев, не дав ему опомниться, стал его дожимать:
— А я, знаешь, братела, охрану отпустил, решил прогуляться по вашим заповедным местам. Мне тут менеджеры ваши брехливые рассказывали, что у вас тут безопасно, мышь, мол, не проскользнёт. Хотя умные люди знают, что безопасно только в гробу. Слышал об этом? Надо было мне не отпускать охрану, чтобы они тебя дурня уму-разуму подучили. За базаром, братела, следить нужно и к старшим с почтением относиться. И глаза, глаза на роже иметь нужно. Сюда смотри, слышь, я сказал, сюда смотреть! я с рыбками в аквариуме говорю?!
Он эффектно двумя пальцами оттянул на груди майку и, отпустив её, продолжил, цыкнув зубом:
— Тебе, чудила, чтобы такую маечку купить год впахивать нужно. Может даже голодать, в натуре, пришлось бы, чтобы на такое шмотьё бабла наскрести. А мне её сам Юдашкин пошил, вникаешь?
Караваев осклабился.
— Прикольная маечка, в натуре, да?
Охранник неуверенно кивнул головой.
— Фамилиё-то твоё как? — резко изменив выражение лица с благодушного на строгое, спросил Караваев.
Охранник сглотнул слюну и промычал что-то невразумительное.
— Ладно, разберёмся, пока работай, но к боссу вашему я непременно загляну, номерок твой я запомнил, — бросил Караваев и разболтанной походкой пошёл к отелю, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.
Пройдя несколько шагов, он резко обернулся. Охранник стоял на том же месте, вытирая пот со лба.
Из эвкалиптовой рощи, где недавно он сидел с солдатом дезертиром, эхом разнёсся трескучий выстрел. Караваев вздрогнул и замедлил шаг. Вслед за первым выстрелом застучала автоматная очередь. «Калашников», — застукали пацана», — чувствуя холодок на спине, с жалостью прошептал он и остановился.
За автоматной очередью затрещали короткими очередями выстрелы, после взорвалась граната, вслед за этим сразу наступила гнетущая тишина. Из рощи ветерок донёс запах пороха, лай собак, людские выкрики.
Глава XIII
Он торопливо шагнул к одной из дверей отеля и вбежал в холл, но сделав по инерции несколько шагов, оторопело остановился поражённый великолепием круглого холла и его размерами.
Было тихо и прохладно, из невидимых динамиков лилась органная музыка. Его поразил фонтан в центре холла обрамлённый великолепным мраморным бассейном. Фонтан вместе с бассейном медленно вращался. Струи воды, подсвечиваемые разноцветными прожекторами, устремлялись к сводчатому потолку, вода искрилась всеми цветами радуги.
В противоположном от входных дверей полукружье холла располагались лифты с большими световыми табло над дверями. Их хорошо было видно с того места, где сейчас он стоял, Караваев насчитал тридцать шесть дверей. По периметру холла стояли кадки с декоративными деревьями. Не было никаких стоек администраторов, кресел для отдыха, киосков. Признаков жизни не наблюдалось.
Он испуганно обернулся на покашливание позади себя. У двери стоял пожилой швейцар в тёмно-зелёном мундире, брюках с широкими золотыми лампасами и фуражке с каким-то гербом.
«Прямо маршал тебе, а не швейцар. Вот сейчас мы у дедушки и узнаем, где нам местное начальство найти», — решил Караваев.
И он, было, двинулся к швейцару, деланно улыбаясь, но остановился, прочитав объявление на двери за его спиной гласившее: «Вопросы швейцару бесплатные, ответы — платные. Администрация».
Караваев замешкался.
«Круто. Может спросить? Авось ответит старче? Вопрос-то у меня пустяшный», — подумал он, но, почесав затылок, передумал спрашивать, решив, что швейцар явная сволочь.
«Сяду в лифт, доеду до любого этажа, кого-нибудь да встречу и спрошу, где здесь что. Язык до Киева доведёт», — осуждающе глянул он на швейцара, который, как ему показалось, ухмыляется в седые усы.
Он развернулся, решительным шагом пересёк холл, вошёл в открытые двери лифта номер шесть и нажал кнопку второго этажа. Двери лифта плавно закрылись, из динамиков что-то сказали на английском, но лифт не тронулся. Включилась тихая музыка и вкрадчивый женский голос произнёс:
— Вы забыли ввести карточку оплаты проезда в лифте в считывающее устройство. Прорезь устройства находится на щитке управления лифтом рядом с телефоном. Если у вас нет карточки оплаты, наберите на щитке цифры 6, 3, 3, 6, затем нажмите кнопку «выход», выйдите из лифта и продолжите движение пешим порядком по лестницам нашего отеля. Спасибо.
— Во, как! Тут нигде на халяву не проскочить, — пробормотал Караваев и быстро нажал цифры 6, 3, 3, 6, однако двери не открылась. Табло под щитком замигало. Голос из динамика произнёс:
— Ошибка в наборе. Повторите набор цифр.
Караваев набирал и набирал комбинацию цифр, но каждый раз слышал сообщение об ошибке в наборе.
Неожиданно прозвучало новое сообщение:
— Сбой в системе управления. Аварийная ситуация. Приносим свои извинения за доставленные неудобства. Ожидайте. До свидания.
— Хорошо, что не прощайте, — пробормотал Караваев и зло треснул кулаком по щитку с кнопками.
С потолка просыпался сноп искр и вслед за этим произошло нечто удивительное: лифт медленно пошёл, но сразу же остановился. В противоположной от дверей зеркальной стенке точно посередине образовался небольшой просвет. Зеркальные половинки стены медленно разъехались в разные стороны. Голос из динамика тревожно произнёс:
— Опасность! Опасность! Опасность! Срочно покиньте кабину лифта.
Караваев торопливо шагнул в темень. И в ту же секунду вспыхнул ярчайший свет, ослепивший его и заставивший зажмуриться.
Когда он открыл глаза, то увидел, что находится в огромном ярко-освещённом зале с амфитеатром и балконами. Широченный подиум застеленный красной ковровой дорожкой рассекал партер на две равные части. По обе стороны от него стояли ряды кресел для зрителей. Почти все места в партере, амфитеатре и на балконах были заполнены шумливой публикой. В глубине зала, там, где начинался подиум, возвышалась сцена с занавесом и оркестровая яма, из неё шёл зудящий и резкий разнобой звуков настраивающегося оркестра. В зал всё время прибывала публика. С колотящимся сердцем Караваев остолбенело замер.
Мимо него прошла женщина в вечернем длинном платье, слегка задев его сумочкой.
— Простите, — приостановилась она, бросила на него быстрый и испуганный взгляд и, ускоряя шаг, пошла, ошарашенно оглядываясь.
Караваев посмотрел на свои сланцы, и ему захотелось провалиться сквозь паркет зала. «Сейчас выкинут меня отсюда с позором и, наверное, это будет справедливо. И скорей бы это произошло», — чувствуя, как краска стыда заливает лицо, пронеслось в голове.
Его охватило безволие и безразличие к своей дальнейшей судьбе.
— Вы участник или зритель? — спросил у него откуда-то подскочивший круглолицый вертлявый мужчина в чёрном смокинге с микрофоном в руке, его сдобное лицо показалось Караваеву удивительно знакомым.
— Друг, заплутал я. Мне бы в шесть тысяч триста девяносто третий номер попасть. Подскажи, пожалуйста, по гроб тебе буду благодарен, — Караваев приложил руки к сердцу с умоляющим видом.
— Что за бред вы несёте! О чём вы? Я вам не справочное бюро и не друг вовсе. Глупости, какие! Я работаю. Я ведущий! Ве-ду-щий! Андестенд? Я человек занятой, мне нет дела до ваших проблем. Как говорится, кесарю — кесарево, слесарю — слесарево, а кесаревой жене — кесарево сечение. Раз пришли, то проходите, присаживайтесь в кресло и наслаждайтесь нашим шоу, — выпалил круглолицый, озираясь и бегая глазами, и, наконец, увидев, во что одет человек, с которым он говорит, округлил глаза:
— Вау-у-у! Что это за прикид на вас, чёрт побери? Сейчас мода на одежду с помойки?
Караваев опустил голову.
— Впрочем, чёрт бы вас побрал, каждый сходит с ума по-своему, — подытожил круглолицый, посмотрел на часы и галопом рванул к сцене, размахивая руками и виляя задом.
В зале плавно погас свет, на подиум со всех сторон ударили лучи прожекторов, ярко его осветив. Шум в зале стихал. Поёживаясь и пригибаясь, Караваев прошмыгнул к свободному креслу.
Оркестр грянул бравурную мелодию. На подиуме возник тот самый круглолицый с микрофоном в руке только что говоривший с ним, а с ним смуглая девушка с копной взбитых волос в короткой юбчонке, белых гольфиках, топике. Тараща глаза и делая какие-то странные движения телом, бёдрами и руками, будто деревянная кукла на верёвочках, круглолицый затараторил, выстреливая слова пулемётными очередями, быстро и гнусаво:
— Да! Да! Да! Да! Да! Да! Да! И ещё раз да, да, да, господа! Да, да, да, господа! Да, господа! Да-а-а-а-а-а! Этот день, вернее, вечер наступил! Чёрт побери, фатально наступил, обрушился на нас, как метеорит, как девятый вал! А лучше сказать, как звездопад. Он пришёл, пришёл, пришёл этот долгожданный сладостный вечер, праздник восторга и восхищения, пришёл в наш дом, наконец! К нам пришёл, пришёл, черт возьми, Третий Международный Фестиваль «Звёзды года»! И хотя нашему ребёночку, господа, всего три года, но он уже крепко и надёжно стоит на ножках. Да, крепко стоит наш любимый ребёночек и хочется пожелать ему счастливого детства, весёлой юности, яркой молодости и мудрой зрелости. Хочу успокоить вас, господа, все участники фестиваля, приглашённые на сегодняшний сабантуйчик, оказались людьми сознательными и дисциплинированными, никто не отказался от участия, приехали все и они за кулисами, дожидаются своего выхода. Мало того, к звёздному десанту участников неожиданно присоединились ещё множество новых звёзд и звёздочек, и вы будете иметь счастье совсем скоро их лицезреть. И среди них, господа, сегодня будет сама Мадонна! О, Мадонна миа! Чёрт побери, сама Мадонна! Да, господа, очаровательнейшая женщина и несравненная певица. Будет ещё… нет, я не могу сдержать волнения, господа, меня буквально потрясывает… обещал приехать сам король! Идол поп-музыки, сэр Элтон Джон с супругом, пардон, с супругой! Или… всё же с супругом? Неважно, чёрт возьми, да здравствует любовь! Будет кто-то ещё, но я вам этого не скажу сейчас. Пусть это станет для вас сюрпризом. Да, пусть это будет для вас приятным сюрпризом. Есть новости, господа, и не очень хорошие: Сам… (ведущий многозначительно поднял глаза к потолку), не придёт. Обещал. Мы созванивались с его администрацией, но в последнюю минуту нам с небес, хе-хе, сообщили, что его не будет. Он сейчас на горнолыжном курорте в Альпах. Там снег, господа, про который мы здесь давно забыли. Но он только что прислал телеграмму, сейчас я её вам зачитаю.
Ведущий залез в карман сюртука и достал телеграмму. Несколько мгновений он разглядывал её, потом с торжественной интонацией произнёс:
— Участникам третьего Международного фестиваля «Звёзды года». Поздравляю… я…
Тут он запнулся. Глядя в телеграмму, недоумевающе произнёс:
— Чёрт побери! Поздравляю… и «Я» — с большой буквы? Однако, однако, господа, вы не поверите! Это всё, что здесь написано, оригинально. Больше в телеграмме ничего нет. Точность — вежливость королей. По-военному коротко и понятно.
Соведущая расхохоталась, подмигнула круглолицему:
— Типа, как бы донесение Юстаса центру, други мои, хотя адресат, чёрт побери, очень даже недвусмысленно себя идентифицировал. И на том спасибо, как говорится. Богам с Олимпа как бы виднее. Пожелаем ему хорошего отдыха, а нам как бы хорошего вечера.
Тут Караваев, мучительно вглядывающийся в ведущего, с удивлением узнал в нём популярного телевизионного шоумена Валдиса Пельша. Ведущий продолжал говорить, округляя глаза, меняя оттенки голоса от ласково-таинственого до шумливо-устрашающего, всё время, дёргаясь, жестикулируя и выплёвывая быстрые слова очередями:
— Звёзды, господа, были всегда и во все времена. Правда, в прежние века не проводились фестивали такого грандиозного масштаба, как наш фестиваль. Но звёзды светили людям с сотворения мира. Многие звёзды прошлого до сих пор светят, озаряя путь новым молодым звёздочкам. На них равняются, им поклоняются, злословят, проклинают, боготворят, писали и пишут до сих пор о них; спорят, снимают фильмы, анекдоты рассказывают, что, несомненно, говорит об их популярности. Мы решили вспомнить звёзд прошлых лет и приготовили для вас шикарное искромётное шоу. Сейчас, господа, мы совершим небольшой весёлый экскурс в прошлое. Забавный мини-парад звёзд прошлого, надеюсь, развлечёт вас, господа. Это некий остроумнейший перформанс, сценарий которого написал наш любимый, генитальны… пардон, гениальный режиссёр Богомолов.
Девушка восхищённо добавила:
— Костюмы участников шоу, други мои, как бы от мэтра Юдашкина.
Оркестр грянул озорную мелодию. Подиум быстро наполнился шумной толпой к
остюмированных и загримированных артистов. Караваев, напрягшись, смотрел на подиум, смиренно ожидая, когда, наконец, ему заломят руки за спину и с позором поведут через зал, но никто не обращал на него внимания.
Все персонажи этого необычного шоу легко узнавались, хорошо поработали режиссёры, гримёры и костюмеры. Выглядело представление балаганно-шутовским, но с какой-то претензией на осмысленную идею, по сути же, всё было бестолково и легкомысленно. Хорошо просматривалось желание создателей этого представления любыми средствами растормошить зрителей, привести их в нужную кондицию, завести, что называется перед грядущим представлением.
А на подиуме творилось что-то невообразимое! Худой, как жердь Дон Кихот с копьём скакал, сидя на толстенном Санчо Пансе, высунувшем от натуги язык. Благородный рыцарь иногда покалывал копьём участников шоу, те с визгом подскакивали. Чапаев в ластах, с кислородным баллоном за спиной, и с вздёрнутой на лоб маской для подводного плавания тискал полуголую Анку-пулемётчицу, обвешанную пулемётными лентами. На тонкой верёвке высоко над подиумом мотался Человек-Паук, бросая вниз петарды. Нежно глядя друг на друга и, не обращая внимания на кавардак, вальсировали Джон Кеннеди с Мэрилин Монро. Леонид Ильич Брежнев в мундире при всех наградах целовался с Ясиром Арафатом взасос. Здоровенный детина в драной косоворотке и лаптях протащил по подиуму на верёвке «собачонку». Её изображала девица, единственной одеждой которой была жилетка без пуговиц с вышитым на спине золотом «Муму». Сверкая розовым задом, «Муму» визгливо лаяла на участников шоу.
Майкл Джексон с пластырем на месте носа, окружённый ватагой весёлых детей в памперсах, мерил подиум «лунными шагами»; чинно проехали на белых конях Будённый и Ворошилов. Ослепительно улыбаясь, пропрыгала с гитарами четвёрка «Битлз» в вельветовых костюмах без воротников, за ними чинно дефилировала принцесса Диана с принцем Чарльзом. Неожиданно стремительно промчалась Ксения Собчак, за ней, размахивая топором, гнался Иван Грозный. Выкинув руку в нацистском приветствии, в открытом автомобиле проехал выпучивающий глаза и брызжущий слюной Гитлер. Проскакал на микрофонной стойке Фредди Меркьюри, а за ним прошли играющий на трубе Луи Армстронг с Эллой Фитцджеральд.
На здоровенном битюге гордо проехал Александр III сильно похожий на Никиту Михалкова; за ним протопали три былинных богатыря на таких же битюгах, а за ними тащились Иванушка-дурачок на коньке-горбунке и Молла Нассреддинн на осле. Конной группе все уступали дорогу. Позади них плёлся Робинзон Крузо в тряпье, с автоматом Калашникова. Он целовался с темнокожим голым Пятницей. «Срам» Пятницы был прикрыт связкой бананов. За ними шли три Дмитрия Медведева, виртуозно жонглируя айфонами, зал с хохотом аплодировал.
Беседуя, прошли покуривающий трубку Шерлок Холмс с доктором Ватсоном. Карл Маркс с Энгельсом толкали тележку, заваленную книгами; следом шла компании «вождей» — Ельцин, Горбачёв, Сталин и Ленин, те самые, с которыми недавно Караваев сидел в беседке. Сталин с Ельциным поддерживали под руки совершенно пьяного Ленина, Горбачёв приветственно махал рукой зрителям.
Че Гевару спаровали с Фиделем Кастро, Билла Клинтона с Моникой Левински.
Перекидывая головами друг-другу мяч, пробежали Пеле и Марадона. Появился ещё один Ленин — этот на броневике. Появился очередной Горбачёв с Рейганом. Рейган был в ковбойской одежде с револьвером на поясе; Горбачёв — в белой римской тоге, сандалиях с лавровым венком на голове.
В открытой пролётке, посылая воздушные поцелуи, проехал улыбающийся Александр Пушкин-негр. Пролетку тащила тройка поэтов Лермонтов, Маяковский и Есенин. За ними гнался, стреляя в воздух из пистолета, господин в цилиндре. На спине его сюртука вспыхивала и тухла неоновая надпись «Дантес», Том Сойер в заплатанных штанишках со своим другом Геком обстреливали из рогаток вишнями Дантеса, тот подпрыгивал, когда в него попадали.
Улыбаясь, прошла с кружками пива в руках любимая в народе комедийная троица: Вицин, Никулин и Моргунов. Фехтуя со слугами кардинала, и, тесня их, пробежала четвёрка мушкетёров, а за ними всё семейство Адамсов.
На костылях, с головой в кровавых бинтах, проковыляла женщина в форме проводницы поезда, на её спине горела неоновая надпись: «Анна Каренина — жертва РЖД». Альенде прогнал по подиуму Пиночета, подталкивая того в спину автоматом Калашникова. Гогоча, прошли Ксения Собчак, Александр Цекало и Иван Ургант, а люди в восточных одеждах провели Саддама Хусейна с петлёй на шее, пиная его ногами. Лев Николаевич Толстой солидно шёл с косой, изображая косаря. Артисты с визгом отпрыгивали от него.
Три женщины с окунёвыми накачанными губами и одинаковыми лицами, видимо изображали «Трёх сестёр». Они гонялись за Чеховым. Он отбивался от них тростью.
Сгибаясь под тяжестью внушительных размеров креста, под хохот зала, медленно прошёл окровавленный Иисус Христос с терновым венцом на голове, погоняемый «римскими легионерами» в картонных доспехах. Бен Ладен стрелял вверх из автомата. Солженицына со связанными руками в арестантской робе провели два охранника в форме НКВД. Бенджамин Франклин раскланивался в костюме из стодолларовых купюр.
Как из рога изобилия на сцену высыпали деятели разных лет, с хорошо узнаваемыми лицами. Были в этой звёздной группе: Хрущёв, Мао Цзе Дун, Берия, Маргарет Тэтчер, Наполеон, Григорий Распутин, Пётр Первый, Николай II, Альберт Эйнштейн, Чарли Чаплин, Элвис Пресли, Мик Джаггер, Авраам Линкольн, Юрий Гагарин, Надежда Крупская, Зигмунд Фрейд, Троцкий, Эдит Пиаф, граф Дракула, Сальвадор Дали…
Когда поток загримированных артистов, изображавших знаменитостей прошлого, реальных, книжных и киношных иссяк, на подиум высыпала весёлая и шумная ватага мультяшных героев, устроив на подиуме невероятную кутерьму.
Парад открывала Белоснежка. За ней гуськом приплясывали семь гномов. Два гнома были белыми, трое – негритятами, двое — ярко выраженными азиатами. За ними шли, прыгали, бежали, кувыркались, шли на руках хорошо узнаваемые персонажи: Том и Джерри, кот Матроскин с Шариком, Карлсон с Малышом, Заяц с Волком, кот Леопольд с мышами, Снежная Королева. Между крокодилом Геной и Чебурашкой затесалась Ксения Собчак, она за руку вела упирающегося Чебурашку. Винни-Пух ехал на ослике, Аладдин пробежал с обезьянкой на плече, утёнок Дональд вёз в тележке Микки Мауса, Маугли сидел на Шер-Хане; прошло всё семейство Симпсонов, целая бригада остроносеньких созданий, с глазами размером с блюдце из японских «аниме», голые бесполые Телепузики бегали по подиуму и стреляли в участников шоу из водяных пистолетов
Появление этих героев немного развеселило зал. Послышались редкие хлопки и смех, стало шумно. Всё время пока шло представление над подиумом летал на метле Гарри Поттер и обстреливал участников шоу помидорами.
Когда прошла последняя группа артистов, на подиум опять выскочил ведущий. Оркестр сменил мелодию, а ведущий, — теперь он был в бархатном камзоле, расшитом золотом и бисером, в белых панталонах, чулочках и больших старинных туфлях с пряжками, — подбежал к микрофону и зачастил в своей странной манере:
— Ну, как, господа, вы созрели? — крикнул он в зал, делая круглые глаза и прикладывая ладонь к уху.
По залу прокатился неясный гул.
— Не слышу ответа? — выкрикнул ведущий, не отнимая ладони от уха.
Зал зашумел активнее. Перекрывая гул зала, из первых рядов кто-то зычно выкрикнул:
— Давай уже, жопа с ручкой, выводи весь шалман. Хорош, нам мозги парить, козлиная морда!
Сектор, откуда раздался этот голос, взорвался пьяным хохотом. Шум в зале усилился. Зрители в партере завертели головами, зашушукались.
Ведущий подождал, когда шум в зале стихнет, и, как ни в чём не бывало, закричал в микрофон:
— Да! Да! Да! Да! Народ созрел! Народ жаждет видеть своих героев. Оркестр: фанфары!
Серебристо отзвучали фанфары, а ведущая звонким голоском торжественно объявила:
—Третий Международный фестиваль «Звёзды года», девиз которого: «Если звёзды зажигают, значит, это кому-нибудь можно», объявляется открытым! И я как бы приглашаю открыть наш праздник легендарную, самую звёздную пару всех времён и народов, прародителей всех звёзд, любимцев публики и талисман нашего фестиваля… правильно, господа. Да, да, да, да! Честь открыть наш фестиваль предоставляется… Адаму и Еве-е-е-е-е-е-е…
В зале раздались жидкие аплодисменты и на подиум под музыку из кинофильма «Мужчина и женщина» вышли совершенно голые мужчина и женщина. Держась за руки, лучезарно улыбаясь, пара продефилировала до конца подиума, развернулись, и, виляя бёдрами, пошла назад.
Бородатый мужчина, дремавший справа от Караваева, открыл глаза, наклонился к его уху. Шумно дыша винными парами, он просипел:
— Ублюдки сделали операцию по пересадке пола. На прошлом фестивале Адам был Евой, а Ева — Адамом. Врубаешься, братан, до чего пидормоты дошли?
Караваев обрадовался, что с ним заговорили и уже решил спросить у соседа, не знает ли тот, где можно найти администратора отеля, но бородач заснул, уронив голову на грудь. Он похрапывал, распространяя вокруг себя крепкий алкогольный дух.
Когда Адам с Евой скрылись за кулисами, оркестр заиграл диксилендовую мелодию «Когда Святые маршируют» и на подиум с интервалом в 5–10 секунд посыпались настоящие участники фестиваля.
Первыми почему-то стремительно пронеслись Собчак с Волочковой, за которыми гнался охранник с дубинкой. За ними, энергично, по-американски, широко скаля белоснежные зубы, пожёвывающий жвачку Буш-младший с супругой. При появлении следующих трёх пар участников, Караваев разволновался и стал нервно озираться, чтобы увидеть реакцию зрителей, но люди вяло аплодировали и никакого волнения не проявляли. Разволновался он оттого, что по подиуму прошли Горбачёв, Ельцин и Анатолий Собчак с супругами. Он не мог понять, как такое может быть, ведь о смерти супруги Горбачёва, Ельцина и Собчака сообщалось в своё время по телевизору и в печати.
Далее появились бывший мэр Лужков со скульптором Церетели, как закадычные друзья, обнявшись, прошли Чубайс с «волшебником» Дэвидом Коперфильдом, они шли, взявшись за руки; Сергея Кириенко «сплюсовали» с фокусником Амаяком Акопяном, не к селу ни к городу проехала полуголая Ксения Собчак на велосипеде с сигаретой во рту. Подслеповато щурясь, проковыляла Новодворская под ручку с Константином Боровым.
Бывшего премьера Касьянова спаровали с депутатом Химштейном, Зюганова с Жириновским, Германа Грефа с Алексеем Кудриным, Бориса Грызлова с Сергеем Мироновым, Марата Гельмана с Александром Невзоровым. Обнявшись, прошли историки Млечин и Пивоваров.
После этой группы участников шоу, вышли на подиум Татьяна Толстая с Дуней Смирновой, кудрявый Венедиктов с Ганопольским, Басков с Монссерат Кабалье, «няня» Заворотнюк с Жигуновым, певица Валерия с Пригожиным, долго шли спарованные адвокаты. В первых рядах этой группы шествовали Барщевский и Резник, Астахов и Падва, Макаров и Кучерена.
Долго шли парами дикторы НТВ. За ними Илья Клебанов со Степашиным, Валентина Матвиенко с модельером Зайцевым, политологи Караганов с Павловским, Эдита Пьеха с внуком, Михаил Шац с Татьяной Лазаревой.
Пары шли и шли нескончаемым потоком. Караваев смотрел на подиум, на эти странные смотрины, не понимая, что здесь происходит. Последнее время он почти всё своё свободное время проводил у телевизора и поэтому узнавал всех участников сегодняшнего шоу. Люди, к которым он уже давно чувствовал отталкивающее равнодушие, а к некоторым просто неприязнь, появляющиеся на экранах телевизора с регулярностью рекламы йогуртов, жвачки или женских гигиенических прокладок, проходили по подиуму в качестве участников невесть зачем устроенного, помпезного и, по всему, дорогого мероприятия.
Пары были спарованы довольно странным способом. Одни, несомненно, были людьми близкими, другие как бы противопоставлялись друг другу, Караваев обычно видел их по телевизору в качестве непримиримых противников. Но поскольку все участники шоу сейчас дружелюбно и фальшиво улыбались, ему казалось, что это единая команда, из которой невозможно кого-то выделить и поэтому, несмотря на бравурную музыку, улыбающиеся лица конкурсантов и переполненный зал, всё выглядело уныло и фальшиво. Вспомнив про чудеса, которые являются непременной частью здешней жизни, он перестал нервничать из-за того, что среди участников этого шоу есть умершие люди.
По подиуму тем временем катилась очередная порция участников. В зале зааплодировали: шли «телеакадемик» Познер со Сванидзе, телевизионные ведущие Соловьёв и Киселёв, «проплыли» Басков с Волочковой.
С парой случилась неприятная заминка. Волочкова решила сделать «шпагат». На «шпагат» она села, но встать не смогла. Поднимать её бросились шедшие позади неё писательские пары Донцова с Марининой, Устинова с Юденич, Сорокин и Быков, Улицкая и Веллер. Кажется, у Волочковой произошла авария с нижним бельём. Писательницы прикрыли её, спасая от конфуза.
Движение пар на некоторое время приостановилось. После пробежали три дуэта: «Чай вдвоём», «Тату» и «Не пара», а за ними распевая «Хаву Нагилу», разбитый на пары вокальный ансамбль «Марш Турецкого». Важно прошёл один без пары Иван Охлобыстин, осеняя крестным знамением зал. Зал свистел и хохотал.
Регина Дубовицкая вывела на подиум корифеев юмора. Петросяна со Степаненко, Стоянова с Алейниковым, Клару Новикову с Ефимом Шифриным, Гальцева с Еленой Воробей, Винокура с Семёном Альтовым, «Новых русских бабок» и других участников «Аншлагов», «Кривых зеркал» и прочих коллективов такого рода, большинство из которых, несмотря на пенсионный и предпенсионный возраст, всё ещё веселили страну. Ксения Собчак за это время умудрилась, обгоняя участников, пробежать дважды.
Караваев сидел вжавшись в кресло, не отрывая глаз от подиума, по которому теперь пошла какая-то непонятная сборная «солянка». У него вдруг включилась привычка считать одинаковые предметы, но на 69-той паре — это были Борис Моисеев с Людмилой Гурченко, — он сбился и перестал считать.
Кого только он не увидел дальше! Наташу Королёву с полуголым Тарзаном, Гошу Куценко с Фёдором Бондарчуком, Скабееву с мужем, Романа Виктюка с Еленой Образцовой, Викторию Бекхэм с Дэвидом Бекхэмом, Анфису Чехову с Машей Малиновской, Сергея Зверева с сыном; Ксения Собчак, наконец-таки, нашла себе пару, пройдясь с Отаром Кушанашвили. Иосиф Кобзон прошёл с репером Тимати, доктор Курпатов с доктором Малаховым, Андрей Макаревич с Артемием Троицким, Борис Гребенщиков с индусом Саи Бабой.
Пары продолжали идти. Зал медленно «разогревался». Всё чаще звучали аплодисменты, на подиум полетели букеты цветов. У Караваева рябило в глазах, его одолевала зевота, неудержимо тянуло в сон и он, чтобы ни заснуть, стал тихо осматриваться.
Сосед справа мирно похрапывал. Слева от него, не обращая ни на кого внимания, целовались взасос два худосочных парня обритые налысо, группа молодых людей позади него шумно веселилась, попивая пиво из банок. Впереди сидела группа вальяжно развалившихся в креслах мужчин пожёвывающих жвачку. Не глядя на подиум, они что-то деловито обсуждали. Тип из этой компании что-то всё время орал в мобильник, зло ругаясь.
«Ясное дело, пока этот бардак не закончится, мне отсюда не выбраться. А точнее сказать, меня отсюда выведут под белые ручки, когда это мероприятие закончится», — затосковав, подумал Караваев и опять уставился на подиум.
Теперь по нему шли целые коллективы, разбитые на пары.
Кидая в зал белые гвоздики, длинной колонной прошла бригада радиостанции «Эхо Москвы», ведомая кучерявым хозяином Венедиктовым; целая рота развязных молодых людей с канала MTV прошла, дрыгаясь и кривляясь. Нескончаемыми потоками протекла орава кукольных девочек и мальчиков с «Фабрики звёзд», возглавляемая Яной Чуриковой, прошагали «менты» — артисты сериала «Улицы разбитых фонарей», за ними долго шли звёзды популярных телевизионных сериалов. Затем на подиум высыпала нескончаемая молодая юмористическая артель участники неисчислимых комедийных шоу, появляющихся, как грибы после дождя почти на всех телевизионных каналах. Их было много, они были молоды, развязны и раскованы. Ведомые Ксенией Собчак прошли участники «Дома-2», им аплодировали дружно и с удовольствием, но наибольший успех вызвало появление на подиуме участников шоу «Комеди клаб», которых вывели на подиум два Гарика — Мартиросян и Харламов. С солидным видом прошла сборная солянка игроков Клуба Весёлых и Находчивых.
Затем на подиум выкатилось целое стадо полуголых девиц, молодых и не очень, покручивающих бёдрами, призывно улыбающихся, изнывающих от фальшивой страсти, (их Караваев не знал), шли ещё какие-то незнакомые деятели. Спать хотелось нестерпимо, и он клюнул носом, уронил голову на грудь и задремал.
Очнулся он от оглушительных оваций. В центре подиума стояла примадонна российской эстрады с Максимом Галкиным. Её окружали аплодирующие Борис Моисеев, Сергей Зверев, Игорь Николаев, кучерявый экс-супруг Киркоров, Кристина Орбакайте, раздобревший Пресняков, Илья Резник.
Всеобщий восторг был настолько велик, что примадонне пришлось пройтись по подиуму трижды. Ксения Собчак попыталась пристроиться к этой группе, но появившиеся охранники вежливо оттёрли её от звёздной кучки.
Зал аплодировал стоя, пришлось встать и Караваеву. Когда овации стихли, примадонна спела с Максимом Галкиным простенькую песенку, в которой повторялись слова «будь или не будь», и под овации удалилась.
Оркестр заиграл зажигательную латиноамериканскую самбу и на подиум, как из ведра пшено, посыпались звёзды-одиночки. Они проходили стремительно, будто их подгоняли. Сорвав шквал аплодисментов, прошла, наконец, Мадонна, посылая в зал воздушные поцелуи. За ней замелькали в быстром потоке Иван Ургант, Дмитрий Медведев, Гордон, Станкевич, Навальный, Цекало, Децл, Никита Михалков, Гай Германика, Витас, Валерий Леонтьев, Виктор Шендерович, Александр Невзоров, Дмитрий Нагиев, Александр Буйнов, Андрей Малахов, Барри Алибасов, Ника Стрижак, Жанна Фриске, Починок, Кох, Потанин, Вексельберг, Гозман, Дима Дибров, Михаил Швыдкой, Хавьер Солана, Мария Арбатова, опять Невзоров, Виктория Боня, Карла Дельпонто, Татьяна Пушкина, Катя Лель, Глюкоза, Борис Трахтенберг, Борис Смолкин, Жанна Эппле, Хилари Клинтон, Лада Дэнс, Никас Сафронов, Елена Ханга, Рената Литвинова, Дана Борисова, Анита Цой, Арнольд Шварценеггер, опять Гозман, Алексей Митрофанов, Лера Кудрявцева, Гарри Каспаров, Лолита, Депардье, опять Жириновский, Леонид Парфёнов, Бурбулис, Чубайс, Олег Дерипаска, Никита Белых, Сергей Пенкин, Юлия Меньшова, опять Ксения Собчак, Богдан Титомир, Настя Стоцкая, опять Иван Ургант, ещё раз Лолита, Александр Розенбаум, Николай Фоменко, Елена Ищеева, Зоя Буряк, Людмила Нарусова, Надежда Бабкина, Светлана Сорокина, Сергей Доренко, Шура, Тина Канделаки, Илья Стогов, Ирина Салтыкова, Миша Гребенщиков, опять Владимир Соловьёв, Анастасия Мельникова, Дима Билан, Евгений Плющев, Хакамада, Бритни Спирс, Ксения Бородина, Фридман, опять Тина Канделаки, Геннадий Зюганов, писатели Улицкая, Жванецкий, Минаев, Быков, Лукьяненко, Сорокин, Прилепин; Абрамович с командой «Челси», миллиардер Прохоров со стайкой красоток. Странно, но в этой группе номинантов на премию были и одиночки из уже прошедших пар участников.
Когда поток участников иссяк, смолкла музыка, на подиум с опозданием выскочила Ксения Собчак. Под смех зала она быстро пробежала по подиуму, споткнулась и упала в оркестровую яму. Доставали её за ноги. Зал хохотал и улюлюкал — Ксения была без нижнего белья.
Тут же на подиум вышли немолодые мужчина и женщина в ярко-оранжевых жилетах. На спине жилета женщины было написано: «Марья», у мужчины — «Иван». Не обращая внимания на зрителей, на которых летела пыль, Иван да Марья занялись делом. Марья сноровисто мела ковровую дорожку, а Иван, пошатывающийся, явно подвыпивший, поругиваясь, шёл за ней и сматывал дорожку.
На подиум выскочил ведущий, сменивший камзол на ярко-красный костюм и загалдел:
— Вот и всё! Я в шоке — спазм в горле! Как короток миг счастья, господа! Короток, чёрт побери! Дефиле окончилось, но волнение осталось. Участники нашего фестиваля в ожидании приговора компетентного международного жюри пьют сейчас за кулисами валерьянку и не только, ха-ха. А жюри решает, кому достанутся главные награды фестиваля, присуждаемые в двух номинациях. В номинации «Звёздная пара», лучшей паре будет вручена золотая статуэтка, изображающая Двуликого Януса, приз так и называется — «Золотой Янус». Статуэтка весит 999 граммов и изготовлена бельгийскими мастерами из золота самой высокой пробы. В номинации «Звезда года» победителю будет вручён приз также из чистого золота, но поменьше весом. Вес «Золотого дятла», так называется эта награда, 666 граммов. В номинации «Звёздный коллектив года» победитель получит «Золотого кулика», весом в 333 грамма. А теперь позвольте представить вам членов звёздного жюри нашего фестиваля…я в шоке! это: бывший узник совести, пострадавший от рук тоталитарного советского режима, правозащитник, Маркел Амброзий-Борщевик, Остап Порожняк кутюрье из Одессы. Чёрт побери, в Одессе, таки, появились кутюрье! Отто Неважнецки — меценат, бывший офицер вермахта, директор фонда «Гуманитарная поддержка блокадников Ленинграда», Вазген Смутьян — гендиректор Ереванского коньячного завода, Су Кин Сын — китайский актёр, чемпион мира по карате, Шовкет Усманпердыева — казахская актриса, певица, писательница, модель; Серджио Оффанарелли — итальянский медиа-магнат, братья-близецы из Греции, владельцы туристической компании «Эллада»: Николас Попандопулос, Александрис Пондалуполос и Виктор Пондопопулос; Мери МакКлистер и Жан-Жак Нассеро — основатели и владельцы сети биотуалетов в нашем городе, популярный дуэт трансвеститов из Чехии Иржи Впух и Мирослав Впрах, театральный режиссёр и драматург, наш земляк, Аполлон Мокрово-Коровин, нефтяной магнат Держи Карманшире приехал к нам из Ирана, прилетела и очаровательная порнозвезда и топ-модель горячая итальянка Стефания Послеполуночи. Японию представляет Нагиса Бочкотара — борец сумо. И наконец, — у меня сердце сейчас выскочит из груди! — разрешите представить вам председателя жюри, секс-символа семидесятых, замечательного американского актёра, легенду Голливуда, продюсера, сценариста и режиссёра, пламенного борца за права секс-меньшинств Дристофера Дристоферсона, он приехал к нам с очаровательным супругом. Само собой, господа, что такое крупное мероприятие, как наш фестиваль, не могло состояться без спонсоров. Спонсоры нашлись и спонсоры, о-го-го, какие, чёрт побери! Генеральный спонсор нашего фестиваля — акционерное общество закрытого типа «Башнабашгаз» и лично председатель этого газового гиганта Этилен Пропиленович Метанов! Остальные наши спонсоры не менее имениты. Это Издательство «Порноиздат» и журнал «Трое в спальне без занавесок», инвестиционная компания «Соломон Ребекинш и дочь», ГАИ города Усть-Колобродино, сыскное агентство «Кто? Где? Кого?», владельцы VIP-салонов красоты «Обаяшки», Яков Карпинш и Яков Шнипрак. Главный наш спонсор банк «Русский Кретин», прошу прощения, «Русский Кредит», казино «Орёл и Решка», фирма «Вешние Воды» и фармацевтический концерн «Фармкомбикорм». Вот такие у нас спонсоры, господа. Передаю микрофон очаровательной Лялечке Негусто.
Девушка, улыбаясь, сказала:
— Пока жюри будет решать, кто же станет победителем, у вас, господа, как бы есть возможность перекусить. Ведь, как говорят сапёры, главное, хе-хе, во время перекусить. Шутка, шутка, други мои.
В зале произошло заметное оживление. Зрители шумно поднимались с мест. Бородатый сосед Караваева проснулся, толкнул его в бок, потягиваясь, спросил деловито:
— Жрать звали?
Караваев кивнул головой.
— Ну, и чего сидишь? Сейчас эти пираньи всё подметут в айн момент. Давай, вставай, пролетим как шведы под Полтавой.
— Да я… — замялся Караваев.
— Давай, давай, братан, — раздражённо бросил бородач и потянул его за руку. Кажется он спьяна не замечает, как одет Караваев.
Караваев повиновался. Тревожно озираясь, он пошёл за бородачом. Толпа вынесла их через открытые двери в просторный зал к длинному столу в виде гигантской буквы П, у него уже толпилась пьющая и жующая публика. Бородач бесцеремонно расчистил себе и Караваеву место у стола, раздвинул в разные стороны двух толстяков поглощающих с необычайной скоростью салаты, налил две стопки водки и, проговорив:
— На халяву, братан, и уксус сладкий, — выпил и стал закусывать.
Увидев, что Караваев не пьёт, не ест и мнётся, он грубовато брякнул:
— Ты чё, в натуре, трезвенник? Чё ломаешься? Пей. За всё заплачено.
Караваев немного поколебался и махнул рукой, думая: «Гори оно синим пламенем. Будь, что будет! Всё равно меня здесь рано или поздно «повяжут», хотя бы наемся перед этим», и залпом хлобыстнул стопку водки.
Никогда прежде он не пил такой вкусной водки! Ледяная и мягкая, не жгучая и крепкая в то же время, она приятно ударила в голову, а сосед тем временем снова наполнил стопки, подвинул к себе блюдо с бутербродами. Бутерброды были разные, маленькие и аккуратненькие, с икрой красной и чёрной, ветчиной, сыром, бужениной, балычком, с форелью и колбасой.
— Ты закусывай, закусывай, — сказал бородач и будто нечаянно не слабо ткнул локтем в бок хлыща, затянутого в кожаный комбинезон, протянувшего, было, руку к блюду с бутербродами, рыкнув: «Сгинь, петушила». Хлыщ ойкнул, но ничего не сказал. Согнувшись, опасливо косясь на бородача, он отошёл от стола.
Караваев выпил с бородачом ещё, съел четырнадцать бутербродов и спросил у него, как бы, между прочим:
— Слушай, друг, здесь такое дело, ёш твою два, я здесь в первый раз. Так здесь всё запутано, не могу в свой номер найти. Заплутал маленько, как в ведьмином кругу брожу, ничего понять не могу. Сел в лифт — какая-то карточка нужна. Потом лифт сломался, сюда меня занесло… мне бы в администрацию попасть, оформиться в свой шесть тысяч триста девяносто третий номер…
— Ресепшн на втором этаже. Не парься. Закусим, выпьем, потусуемся немного, и я тебя отведу. Кстати, соседями будем, я в шесть тысяч триста девяносто втором номере живу — это самая верхотура, последний этаж. Я здесь, брат, каждый закуток знаю в этой крысиной норе. Частенько здесь бываю, оттопыриваться прилетаю из Сибири. Как «капусты» настригу, так и прилетаю. Здесь есть, где погрешить, братела, — разглядывая жующую публику, сказал бородач.
Караваев безмерно обрадовался такому обороту дела. Он взял ещё один бутерброд и спросил:
— Так ты фермер?
— Председатель колхоза, — ощерился бородач.
Он налил водки себе и Караваеву.
— Блин, заснул я на этом шоу. «Татушек-прошмандушек» проглядел. Ты их видел?
— И «Тату» были, и «Чай вдвоём», и Варум с Агутиным, и Эдита Пьеха с внуком, — ответил Караваев с набитым ртом.
— А петушок был?
— Какой?
— Очко с дырой!
— Не понял?
— Я про Элтона Джона. Обещался приехать.
— Кажется не было, а может и был, я тоже задремал…
— Да, — с сожалением в голосе произнёс бородач, — а я проспал! Ночка у меня, как обычно, случилась развесёлая, здесь любят гостей с баблом, на цырлах ходят. До утра гулеванил, поспать удалось пару часов. Хотел на этих сиповок «Татушек» посмотреть, я их только по телевизору видел. И на этого сэра английского. Всё говорят, что он с женой, а я так думаю, что жена всё же он. Хотя… для этих это всё не важно.
Караваев съел очередной бутерброд и спросил:
— А скажи, мне, друг, что-то я не въезжаю, каким образом жюри определяет победителей этого фестиваля, по каким, так сказать, показателям? Зарплату у нас на шахте, к примеру, платят из расчёта количества добытого угля, когда поют на конкурсах всяких, тоже мне понятно, — победит тот, кто лучше всех споёт. Ну, в спорте совсем просто: обогнал всех, прыгнул выше всех или копьё запустил дальше других — получай медаль. А тут, понимаешь, прошли гуртом под музыку, как на Первомайской демонстрации. Непонятно как-то получается.
Бородач ловко закинул в рот маслину, выплюнул косточку в пустую тарелку и ответил, ухмыльнулся:
— По каким показателям, спрашиваешь? А ни по каким. Закидывают в шляпу бумажки с номерами участников этого дурдома, перемешивают их, как следует и — барабанная дробь! достают из шляпы бумажку с номером победителя, всего-то дел. Ошибок не бывает, потому что все бумажки в шляпе с одним номером — с номером нужного победителя.
— Шутишь? — недоверчиво качнул головой Караваев.
— Шучу, — весело согласился бородач, — но думаю, что-то именно вроде этого финта ушами и делается. Здесь жульничают по-крупному.
—Зачем же тогда тратить время и безумные деньги на такие глупые мероприятия? — спросил Караваев, наливая себе сока. — Жюри зачем?
— А чтоб не забыли их, звездунов, — ответил бородач. — Мордами торгующих. Надо, брат, быть всё время на виду. Показать всем: жив я, господа, вот он я! Я ещё в лодке, при бабках, у меня всё в порядке, я с вами, я не лох, не нищеброд. Да брось ты думать о туфте этой. Давай ещё по одной накатим?
— Накатим, — согласился Караваев и спросил о «страшном», — а мёртвые? Мёртвых сколько ходило. Или артисты это загримированные? Объясни.
— Они и мёртвым своим кентам не дают совсем умереть, таскают с собой. Лет через пятьдесят, прикинь, на очередном шоу одни мертвецы ходить будут, — расхохотался бородач. — Не бери в голову. Ну, что, дерябнем ещё?
— Дерябнем, — сказал Караваев, и они выпили.
Бородач, оглядевшись, хлопнул Караваева по плечу.
— Сейчас коктейли будут разносить. Ты четыре возьми. А я быстренько вон к той шалаве-блондиночке, что у стеночки скучает, подкачусь под бочок. Спинным мозгом чувствую, что ей мужик нужен, забью её себе на ночь. Я, знаешь, без бабы спать не могу, — игриво подмигнул он Караваеву.
Задрав подбородок, он поправил галстук, щёлкнул по-военному каблуками и, слегка пошатываясь, что-то напевая, направился к блондинке.
Караваев рассмеялся. Бородач ему понравился. Он понаблюдал за ним. Тот уже что-то быстро нашёптывал блондинке на ухо, губы женщины медленно растягивались в резиновой ухмылке.
Караваев повернулся к столу, улыбаясь, покачал головой:
— Гулять — так гулять, — пробормотал он, налил себе стопку водки и уже было собрался выпить, но тут кто-то коснулся его локтя.