Владимир Ходырев: если бы Романов стал генсеком — нас бы догоняли китайцы
К 100-летию со дня рождения бывшего члена Политбюро ЦК КПСС и первого секретаря Ленинградского обкома КПСС Григория Романова (1923–2008)
7 февраля исполняется 100 лет со дня рождения Григория Романова — самого знаменитого в истории города и области первого секретаря Ленинградского обкома КПСС. Он занимал эту должность с 1970 по 1983 годы и был в шаге от возможности встать у руля всей страны.
Леонид Брежнев видел в Романове своего преемника и даже выдвинул хозяина Смольного в состав Политбюро как самого молодого и перспективного деятеля в советском руководстве.
Тем временем и внутри СССР, и за рубежом появились силы, заинтересованные в удалении Романова с политического Олимпа. В 1974 году Григорий Васильевич выдавал вторую дочь замуж. Свадьба состоялась в узком семейном кругу на госдаче. Однако буквально через несколько дней был запущен провокационный слух, будто эта свадьба проходила в дворцовых интерьерах, а гости ели из царской посуды из запасников Эрмитажа. По настоятельному требованию Романова была создана специальная комиссия Верховного Совета РСФСР, которая установила: все это клевета и слухи, не имеющие никаких реальных подтверждений. Но они свое дело сделали — Романов был скомпрометирован и устранен из гонки за пост генсека.
Сразу после смерти Брежнева Андропов предложил перевести авторитетного ленинградского лидера в Москву, и на июньском пленуме 1983 года Романов был избран секретарем ЦК партии по оборонным вопросам и машиностроению, войдя в очень узкий круг членов Совета обороны и трижды, по поручению Андропова, возглавлял зарубежные партийные делегации, которые по рангу должен был возглавлять генсек.
Перестройка повлекла перестановки в руководстве партии и страны. 62-летний Романов — главный соперник Горбачева в борьбе за руководящий пост — был устранен из Политбюро и исчез из общественной жизни.
Об отношениях однофамильца императора с творческой интеллигенцией, неудачной попытке опровергнуть слухи о свадьбе дочери в Таврическом дворце, экономическом развитии Ленинграда и области, шансах Романова возглавить страну и вариантах эволюции перестройки в эксклюзивном интервью «Кремлевскому холму» рассказал Владимир Ходырев, который возглавлял исполком Ленинградского городского Совета народных депутатов с 1983 по 1990 год и долгие годы работал под руководством Романова.
Слухи и другие инструменты в схватке за власть
— Как вы можете оценить личность Романова?
Романов много сделал для города, для области, для страны. И если бы Романов в свое время стал генеральным секретарём — нас бы сейчас догоняли китайцы. А теперь нам китайцев тяжело будет догнать, к сожалению.
— В середине 1970-х откуда-то взялся слух о том, что на свадьбе дочери Романов разрешил пользоваться дворцовыми хоромами и царской посудой из коллекции Эрмитажа, которую подгулявшие гости били об пол. Кто был инициатором этого?
Эта деза была запущена специально, чтобы дискредитировать Григория Васильевича. Разумеется, это брехня. Свадьба гуляла на даче в «Осиновой Роще», гостей было 23 человека, преимущественно родственники. Никакого царского сервиза и в помине не было. Я даже в своё время просил старшего Пиотровского, Бориса Борисовича, тогдашнего директора Эрмитажа, выступить по радио, на телевидении с опровержением. Он выступил. Но толку не было — в одно ухо влетело, в другое вылетело.
Ю.В. Андропов в своем кабинете на Лубянке. г. Москва. 1982 год. Фото из личного архива Э.И. Песова
Так же подло с Романовым поступили, когда он находился в Финляндии, возглавляя партийную делегацию на 40-летии соглашения о перемирии.
В какой-то момент он подвыпил, и эти кадры мгновенно попали на телевидение. А когда он вернулся домой, его вызвал Меченый (так многие называли за глаза Михаила Горбачева из-за родимого пятна на лбу), и заявил: «Ну, как же так, Григорий Васильевич? Вы опозорили партию. Придется вам написать заявление об уходе». Он и написал. И у него всё забрали.
— Вы имеете в виду госдачу?
Да, буквально всё. Благодаря тому, что старшая дочка Романовых осталась в Москве — она его и приютила.
— Знаю, что слух по поводу свадьбы распространился еще при жизни Л.И. Брежнева. И после этого генсек якобы кардинально поменял свое отношение к Романову. Так и было?
— Я точно не знаю. Но когда этот слух появился, Романов пришёл к шефу КГБ Юрию Андропову и сказал: «Юрий Владимирович, это ложь. В моем окружении это знают все. Давайте мы опубликуем информацию, что это неправда». А Андропов ответил: «Григорий Васильевич, мы понимаем, что это просто слухи. Мы же вас не снимаем с должности — вы как работали, так и будете трудиться. Поверьте, если мы сейчас ввяжемся в полемику, всем от этого только хуже будет».
Ленинградский менталитет
— Победа Горбачева объяснялась прежде всего тем, что он опирался на партийные кадры, а Романо — на хозяйственно-бюрократические и отчасти военные. Бывший секретарь ЦК и кандидат в члены Политбюро Владимир Долгих как-то рассказывал мне, что Романов, когда его перевели в Москву секретарём по оборонке, в Политбюро держался особняком.
Менталитет москвичей и ленинградцев всегда различался. Романов отличался скромностью — он никогда не лез вперёд.
— А в Москву его перевёл Андропов?
Да. Я был тогда членом ЦК. В перерыве июньского Пленума 1983 года я спустился в столовую, Григорий Васильевич тогда поехал в квартиру на улице Грановского, которую выделяли первым секретарям, когда они в Москву приезжали. В столовой ко мне подошли.
— Владимир Яковлевич, вас хочет видеть Григорий Васильевич.
— Хорошо, мы на Пленуме сидим рядом.
— Нет, он хочет с вами отдельно встретиться.
— Как закончится перерыв, я с ним поговорю отдельно.
— Нет, он хочет, чтобы вы к нему приехали. Машина ждёт.
Я поехал.
— Что случилось, Григорий Васильевич?
— Володя, я хочу с вами поговорить. (Он назвал меня тогда Володей впервые). Принято решение, что меня оставляют в Москве секретарем ЦК и членом Политбюро, и я хочу услышать вашу точку зрения, — кто будет первым секретарем Ленинградского обкома.
Член Политбюро ЦК КПСС Григорий Васильевич Романов. 1 декабря 1982 г. Фото из открытого источника
— Что тут думать? У нас всегда этот пост занимал первый секретарь горкома. Тогда это был Юрий Филиппович Соловьев. А я был у Соловьёва вторым секретарем горкома.
— Нет—нет, Соловьёв не годится. Секретарем будет председатель Ленгорисполкома Зайков.
— Хорошая кандидатура — хозяйственник, ленинец, герой Соцтруда, знает город, люди его поддерживают.
— А вместо Зайкова будешь ты.
— Боюсь, я не потяну, я не выдержу.
Короче, упёрся рогом.
Он меня и так уговаривал, и эдак. Потом ему надоело, и он сказал:
Будет так, как решили. Председателем будешь ты. Мы тебе поможем. А если не справишься, мы тебя сами и выгоним».
Так я стал председателем Ленгорисполкома и занимал этот пост семь лет.
«Мы объединили промышленность и науку, и они рванули вперёд»
— В одном из редких интервью Романова как-то спросили, по какому пути пошла бы страна, если бы он стал генсеком. Он ответил, что не допустил бы перестройки в том виде, в котором она проводилась, и развала СССР. Вместо этого он провёл бы экономические реформы, «которые уже провели в Ленинграде». О каких реформах, по-вашему, шла речь?
— Прежде всего, речь о том, что были созданы крупные производственные и научно-производственные объединения, что позволило эффективно разрабатывать и внедрять новые технологии.
— Ленинградское оптико-механическое объединение?
— Да, совершенно верно — ЛОМО, «Светлана», «Электросила»… Только в шестидесятые в Ленинграде было образовано девять отраслевых производственных объединений, которые охватывали 43 промышленных предприятия и 14 научно-исследовательских, проектно-конструкторских и технологических организаций. Мы объединили промышленность и науку, и они рванули вперёд.
— Насколько я знаю, Романову удалось накормить город и область мясомолочной продукцией. Он превратил колхозы в совхозы, но они требовали огромных площадей. Начали осушать реки, вернее, болота, и из-за этого лес стал сохнуть.
— Это неправда. Ленинградская область была поделена на районы, которые были подшефными секретарям городских райкомов. У меня, например, был подшефный Приозерский район, и мы там косили, сеяли, убирали, строили.
Постепенно поднималось животноводство — мы закупили голландских пёстрых коров, которые давали очень много молока. Были созданы откормочные свиноводческие комплексы, мы также выращивали бычков на убой. Короче говоря, Романов действительно поднял сельское хозяйство в Ленинградской области. Первые секретари тогда четко знали, какой в этом году урожай картошки, какой урожай свёклы, сколько надоев молока в разных районах. Если этого кто-то не знал — Романов заставлял ехать и изучать тему непосредственно на месте. То есть область тогда поднимали всем миром – всем городом. Я уж не говорю о том, каким у нас было на тот момент профессионально-техническое образование — лучшим в мире!
— А как его удалось создать?
— Очень просто. Романов нашёл хороших людей, энтузиастов — прежде всего Лёвку Горчакова, бывшего комсомольца. Он возглавил профессионально-техническое образование. Ребят из ПТУ тогда обували, одевали, кормили, учили, а после окончания училища они имели диплом среднего образования и могли поступать в ВУЗ. Очень много ребят после ПТУ шли на завод, а потом на учёбу. Был и специальный вуз — ВТУЗ, где без отрыва от производства ребята учились, из них потом получились хорошие руководители. Не зря сейчас у китайцев то же самое. Кстати, сейчас в Узбекистане создают некое подобие наших ПТУ.
«Слово Романова для меня было святым«
— Владимир Яковлевич, а при каких обстоятельствах всё же произошло ваше знакомство с Романовым?
— Я был заведующим Кафедрой судовождения Института водного транспорта. И по какому-то вопросу мне нужно было явиться в райком. Романов тогда был первым секретарём. Так мы и познакомились, очень хорошо поговорили.
Я был членом парткома бюро и в то время заканчивал диссертацию. А тут серьёзно заболел секретарь парткома института. Меня вызвал к себе первый секретарь Кировского райкома Павел Петрович Можаев и сказал: «Нет секретаря парткома. Мы бы хотели тебя избрать». Я отказался. Он пытался меня уговорить, но я сказал «нет» и уехал.
Через день он снова меня пригласил.
— Ты подумал?
— Подумал. Не хочу.
— Почему?
— У меня защита на носу, я и так диссертацию уже 10 лет мусолю.
Вызывают меня опять.
— Павел Петрович, ну что ты меня дергаешь? Я же сказал нет — значит нет. Отстань уже от меня.
— Да я бы и рад, но вчера было отчетно-выборное собрание на Судостроительном заводе имени Жданова (сейчас это предприятие называется «Северной верфью»). Там был Григорий Васильевич, интересовался, как у нас дела. Мы сказали, что у нас всё нормально, кроме того, что никак не удается подыскать секретаря парткома Института водного транспорта. А он удивился: «А что там искать — там же Ходырев?» Я ему признался, что ты третий раз отказываешься. «Тогда передайте ему, что я одобрил его кандидатуру».
Слово Романова для меня было святым — пришлось согласиться. В результате работа секретарем отодвинула мою защиту на полгода, но всё-таки я выкроил на это время. Я шесть часов защищался, причем из них четыре часа отвечал на вопросы. Зал был битком — там больше тысячи человек собралось. Всем было интересно посмотреть — по блату я буду защищать диссертацию или нет. Учёный совет почти единогласно проголосовал. Один только был бюллетень испорченный, против никто не выступил.
«Рекака»
Мое первое рабочее место после училища было в Центральном институте морского флота, куда я пришел из аспирантуры на должность младшего научного сотрудника. Там выпускали кадры для морского флота, а я был речником. Они называли меня «рекака».
Там был нужен директор. Меня вызвал к себе секретарь обкома Кукушкин и сказал:
— Владимир Яковлевич, нам нужен директор Института морского флота.
— Там много достойных кандидатур.
— Они не годятся, на это место нужен партийный работник.
— Хорошо, я помогу найти партийного работника.
—А зачем искать — мы уже нашли. Это ты.
— Так я же в «реке».
— Был в реке, теперь будешь в море. Тем более, что ты там уже работал, тебя все знают, примут.
— Снова Романов помог?
Да. А я снова сказал, что не могу. Мне ответили, что предварительно посоветовались с Романовым. Мне пообещали, что КБ присоединят к институту. То есть институт будет заниматься не только экономическими вопросами, но и проектами. У меня загорелись глаза, я дал согласие. Когда мне всё надоело, я написал заявление министру морского флота и сказал, чтобы меня отпустили.
Своя линия или дело чести
— В период вашей работы на посту градоначальника, по каким вопросам вы обращались к Романову?
— Например, по вопросу создания защитных сооружений или, проще говоря, дамбы. Прежде чем ее построить, проводилось очень долгое научное исследование, а в итоге ошиблись с природой наводнений: думали, что сток Невы поднимает уровень, а оказалось, что это волна с запада. Ветер гнал воды Балтики и воды вставали препятствием на стоке Невы, — и из-за этого вода поднималась.
Владимир Ходырев, © Фото: Дмитрий Волин/Кремлевский холм
Было принято решение поставить дамбу. Началась работа. У нас сложились хорошие связи с судостроителями. И вдруг они приходят ко мне и предлагают поменять проект. Я загорелся, работа закипела. И вдруг мне звонит первый секретарь обкома Зайков.
— Ты что это там творишь?! Я собрал 22 подписи, чтобы утвердить проект защитных сооружений. Минфин, Совмин, Госплан… а ты всё рушишь. Ты что о себе возомнил?
— Мы нашли более дешевое и надежное решение.
— Не лезь не в своё дело. Что тебе сказали делать, то и делай.
Я поехал советоваться в Москву к Романову, он же тоже судостроитель. Он тоже загорелся. Мы стали гнуть нашу линию. Что тут началось! Комиссия за комиссией. Обиделись наши гидротехники. Но я настоял на своём. А в знак «благодарности», когда перерезали ленточку, забыли меня пригласить. Впрочем, я на это не обиделся. Главное, что дело сделано, и до сих пор работает.
Обстоятельства переменчивы, принципы никогда
— Когда отмечалось 60-летие Института Иоффе, где присутствовали наши известные академики — Харитон, Александров — президент Академии наук СССР, другие товарищи, там должен был выступить Романов. Но он отказался, сказав: «Я не хочу. Там будет директор института Иоффе, а я не воспринимаю его как руководителя». Еще было какое-то мероприятие в Ленинградском госуниверситете, и там Романов тоже не появился. Может, он академическую науку недолюбливал?
— Я бы так не сказал.
— Тогда почему он так вёл себя?
Я так понимаю, все дело исключительно в личных отношениях…
— Считаю, что для руководителя не должно существовать личных отношений.
— Так и есть. Но бывают исключения. Романов общался по долгу службы, но, как говорится, старался не пересекаться, чтобы руки не подавать. Сейчас попытаюсь вспомнить фамилию этого секретаря…
— Фамилия директора была Тучкевич.
— Тучкевич, да. Я его тоже не любил. Хитрый еврей.
— Я знаю, что, будучи вторым секретарем Ленинградского обкома, вы курировали культуру. Год назад мне удалось побеседовать со знаменитым балетмейстером Олегом Виноградовым, который рассказывал мне о том, как после 1979 года труппу Кировского театра начали выпускать в зарубежные гастроли и как-то перед вылетом его экстренно вызвали в Обком партии. Там собралась специальная комиссия, и вы ему объявили, что его не выпускают, потому что на него готовится покушение за рубежом.
— Я этого не помню. Но помню другое, — как ко мне приходил Гога Товстоногов. Я, кстати, Басилашвили простить не могу за то, что он сказал, что Романов не занимался культурой и артистами. Так вот Гога у меня сидел и просил:
— У меня к вам большая просьба — у нас в Москву уехал артист, а жил он на улице Джамбула, рядом с БДТ. Я бы хотел попросить вас отдать эту квартиру Олегу Басилашвили.
— Георгий Александрович, дело в том, что освободившиеся квартиры мы даём людям, у которых нет жилья. А у вашего Басилашвили хорошая трёхкомнатная квартира — правда, в новом районе. А вообще у нас для подобных вопросов есть Управление по обмену жилплощади. Запишитесь туда на прием.
После спектакля «Дядя Ваня» в кабинете Г. Товстоногова на чаепитии. Слева направо: балерина И. Колпакова, Г. Товстоногов, худрук Вагановского балетного училища К. Сергеев, балерина Н. Дудинская, В. Захаров, БДТ. 15 сентября 1985 г. Фото: Р. Кучерова /© Личный архив В.Г. Захарова
— Пока мы туда запишемся — эта квартира уйдёт, она же в центре города.
Я думаю: ну, раз Гога просит, надо уважить. При нем звоню Романову.
— Григорий Васильевич, Георгий Александрович просит у меня квартиру для Олега Басилашвили.
— Ну и что?
— Я ему сказал, что у нас порядок: если бы не было квартиры у Басилашвили — понятно, а раз у него квартира есть — значит, обращаться необходимо в бюро обмена.
— А ты сам—то как думаешь?
— Учитывая пожелание Георгия Александровича, а он к нам редко обращается с просьбами, я бы пошёл навстречу.
— Если ты в этом уверен, то зачем ко мне с этим обращаешься? Решай!
И бросил трубку.
Я обращаюсь к Гоге:
— Георгий Александрович, всё в порядке.
— Сейчас же начнётся эта тягомотина бюрократическая…
— Не переживайте.
Я нажал кнопку, вызвал Ивана Яковлевича Попова, который жильё распределял. И я дал ему указание, чтобы эту квартиру отдали Олегу Басилашвили, а его прежнюю выставили для очередников, напрямую. На другой день мне позвонил с благодарностью Товстоногов: «Владимир Яковлевич, спасибо! Всё в порядке — мы получили ордер». Вот как мы работали.
Каждый сверчок, знай свой шесток
— А сам Романов принимал таких деятелей культуры, как Георгий Товстоногов, Аркадий Райкин?
— Принимал, конечно. Но делал это редко. Да они и сами боялись к нему ходить. Но он взял шефство над Большим драматическим театром и там перестроили всё, восстановили всю лепнину, сделали зал шикарный, расширили сцену. Поэтому когда Басилашвили говорит о том, что «Романов не занимался нами» — это наглая ложь.
— Бывший секретарь Ленинградского обкома КПСС Василий Захаров рассказывал мне, что Товстоногов и Райкин жаловались, что Романов их не принимает.
— Правильно.
Григорий Васильевич сделал так, чтобы к нему шли только тогда, когда именно он должен был решать вопросы. У него каждый сверчок отвечал за свой шесток.
Если кто—то не справлялся — выходили на него, и тогда он принимал решения. После этого была воспитательная беседа и человеку объясняли: «Дорогой, ты отвечаешь за этот участок работы, поэтому будь добр и отвечай от начала и до конца; если тебе что-то неясно — советуйся с коллегами и принимай соответствующие решения».
Григорий Васильевич делал из нас настоящих чиновников, которые отвечают за свои слова. Когда были выборы, я вдруг вылез: «Ребята, когда выдвигают депутатов, почему мы непременно должны остановиться на одном? В бюллетень вписывают одного. Оставьте двух – трех, у людей появится выбор, и каждый выдвинет, по его мнению, лучшего, которым можно будет гордиться.
В свое время я был секретарём парткома в Институте водного транспорта, и там был первый секретарь райкома Павел Петрович Можаев. Помню наш разговор с ним.
— Мне нужна беспартийная женщина из рабочих, — как—то сказал он мне.
— Павел Петрович, у меня же институт — откуда у меня рабочие женщины?
— У тебя есть опытный завод, там есть рабочие.
И вот я сидел и думал: «Нужно найти бабу, работягу, б/п (беспартийную – прим. Kremlinhill)». Нашли хорошую беспартийную тётку — сделали её рабочей. Избрали — и ведь хороший депутат получился.
Уважительное отношение к людям и отменное чувство юмора
Ещё одна особенность Романова — он никогда не ругался, он всегда с уважением обращался к людям. Даже когда рассматривали персональное дело, и человека необходимо было исключить из партии. Романов понимал, что у человека очень сложная ситуация, и он всегда обращался на «вы» и вежливо просил: «А теперь, пожалуйста, положите ваш партбилет, вас выпустят из Смольного без партбилета…».
Пропуском в Смольный тогда служил партбилет. Туда любой мог прийти, но всегда, правда, проверяли, платит ли человек взносы. Если всё уплачено — пожалуйста, проходи, куда хочешь, в любой кабинет.
— Я читал, или мне рассказывал кто —то из моих собеседников, что Романов отличался суровым нравом, бывал грубоват с подчиненными.
— Никогда не слышал от него ни мата, ни резкого крика. Единственный раз, когда он на меня рявкнул, это когда выдвигал меня в горисполком.
У него, кстати, было еще и отменное чувство юмора, он любил пошутить. Вообще он был интересным собеседником.
— Знаю, что некоторые секретари обкомов и крайкомов партии любили порой бравировать связями в верхах.
— Романову это не было свойственно. Он даже Брежнева не называл.
Если речь заходила о Брежневе — Григорий Васильевич показывал на бровь, и мы понимали, что разговор идёт о Лёлике. Мы называли Леонида Ильича «наш Лёлик».
Пребывание Л.И. Брежнева в Ленинграде, 1971 г. Фото из открытого источника
А еще Романов был компанейским человеком. У нас в Смольном была столовая для всех с отдельным залом для завотделами, был там и зал в подвале. И мы там порой встречались.
— Это был зал для членов бюро?
— Да. Григорий Васильевич надо мной нередко шутил. У меня хроническая недостаточность печени, почки шалили, и мне прописали творог. Я всегда творожок ел в столовой. Романов говорил: «Опять почки бережёшь — творожок ешь?» Я отвечал: «Да, Григорий Васильевич». А он ел, как говорят, по— крестьянски.
— Романов был неприхотлив в еде?
— Да, неприхотлив. Не выпендривался, ел обычную еду — щи, борщ, суп с клёцками.
— А какие привилегии ему полагались, где он жил?
— Жил он на городской квартире.
— Где—то я читал, что когда в 1970 году Романова назначили первым секретарём Ленинградского обкома, он не торопился менять жильё и продолжал жить на прежнем месте. В старом доме, где академики жили, и где соседка сверху регулярно заливала его квартиру.
— Да-да, было такое.
Он не гнался за благами. Он так и ушёл из жизни, будучи твердо уверенным, что партийный работник должен всю свою энергию отдавать партийной работе. А не заниматься диссертациями, чьими-то дачами, машинами. Он говорил: «Государство вас всем обеспечит». И мы знали, если кто-то уходил на пенсию — человеку давали и пенсию, и все остальное.
«Выжигал коррупцию калёным железом»
— Вы говорили, что при Романове в Ленинграде и коррупции никакой не было — ему как-то удалось всё это победить?
— Да. Могу сказать честно. Принято было максимум бутылку передать, и то с большим трудом, поскольку не у всех брали. Принесут бутылку — ты её тут же и открываешь. То же самое с коробкой конфет. Это всё. Никаких денег не брали, ничего. Это каралось жёстко.
Даже в торговле Романов выжигал это калёным железом: сам не брал и подчиненным не разрешал. Однажды ко мне пришёл какой—то чудак и решил мне конверт подсунуть. Я устроил ему скандал. И больше его к мне не пускали. Я сказал: «Если ты ещё раз это сделаешь — я тебя посажу». Так и сказал. А он мне: «Владимир Яковлевич, это в благодарность». Я говорю: «Вот ты пришёл, сказал «спасибо» — этого достаточно».
Когда в городе стало больше легковых автомобилей, — а раньше же было мало машин, а тут вдруг у всех «Лады». А пешеходы как не соблюдали правила дорожного движения, так и не менялось ничего. Пришлось принять решение исполкома. Как сейчас помню, за нарушение правил дорожного движения назначили штраф 3 рубля.
Владимир Ходырев, © Фото: Дмитрий Волин/Кремлевский холм
Я жил тогда на канале Грибоедова — там, где сейчас итальянское консульство, недалеко от Театральной площади. Я ходил вдоль канала пешком — до Вознесенского, потом переходил улицу и шёл в исполком, в Мариинский дворец. По пути заходил во дворы, смотрел, вывозят ли мусор. Я смотрел за порядком — все помойки в городе знал. Однажды иду, а на углу Вознесенского был магазин овощной. Дай, думаю, зайду, посмотрю. А там директором был человек с Кавказа, и вечно бардак, грязь, картошка кое—как навалена. Продукции полно, но всё содержалось вот в таком виде.
— Неаккуратно.
— Неаккуратно. Ну, я, как говорят, разошёлся — «врезал» ему как следует – заявил так: «Не наведёшь порядок — закрою твой магазин». И пошёл злобный на работу. Перехожу дорогу — вдруг слышу свисток. Поворачиваю голову — ко мне подходит постовой. В форме, шикарно одет, чувствуется выправка военная. Все пуговицы застёгнуты, вежливый такой, симпатичный.
— Вы нарушили правила дорожного движения.
— Так ведь уже загорелся зелёный.
— Да, но когда вы начали движение — ещё был красный, жёлтый даже не загорелся.
— Вы извините, я больше не буду.
— Я извинить не могу. Раз нарушили ПДД — есть соответствующее постановление, необходимо заплатить штраф. С вас три рубля.
Я опешил, думаю — платить или не платить? Потом решил: «Ну, как не платить — мужик при исполнении. Что, я буду теперь доказывать, что на зелёный пошёл, а не на желтый? Решил заплатить. Достаю трёшку. Он достаёт книжечку, записывает и передаёт мне квитанцию — там написано где, когда и что я нарушил. Отрывает квитанцию, а ее корешок остаётся в этой книжечке. «А это вам для отчёта». Я говорю: «Ну, хорошо, спасибо». А сам думаю: «Надо с ним поговорить, он мне понравился».
— Вы из Ленинграда?
— Нет, недавно приехал. Отслужил в армии и женился, недавно ребёнок родился.
— А где живёте?
— Нам обещают дать комнату в общежитии, а пока мы снимаем. Жена не работает — сидит с ребёнком.
— Вы знаете, кого только что оштрафовали?
— Конечно.
— Кого?
— Нарушителя.
— А вы можете позвонить своему начальнику и сказать, что вы сейчас оштрафовали председателя Ленгорисполкома? Моя фамилия Ходырев.
— Хорошо, я обязательно перезвоню.
— Желаю вам успешной службы.
Подарок за бдительность и принципиальность
Прихожу на работу — телефон надрывается. Звонит его начальник.
— Владимир Яковлевич, мне позвонил постовой. Мы ему сейчас такое устроим!
— Погоди. Что ты устроишь? Всё в порядке — я нарушил ПДД, он меня оштрафовал.
— Он не имел права вас штрафовать.
— Давай так: построй личный состав и вызови его перед строем.
— И разжаловать?
— Не торопись. Cпроси его, где он живёт. И скажи, что за хорошую службу исполком дарит ему комнату. И не в общежитии, а в обычном доме.
Парень подумал, что с него стружку снимут, а тут такая удача — комнату дают.
Многие знали, что я всё время по городу хожу. Потом, знаю, кто-то ухитрился даже договориться с моими ребятами — они заранее узнавали, куда я иду, и начинали за мной следить, не нарушу ли я опять правила дорожного движения. Кстати, я гаишникам построил два дома. Мотоциклами Harley-Davidson обеспечил, причём не с цепью, а с карданом. Одел в кожаные куртки.
— Знаю, что при Романове произошло объединение милиция области и города.
— Совершенно верно. Убедившись в эффективности этого решения, тогда многие думали, что бы еще объединить. А потом решили, что всё-таки вдвоём-то и батьку легче бить. Или, как говорят мои друзья — узбеки, «рахмат». Вот такие дела.
Об антисемитизме
— Григорий Васильевич был антисемитом?
— Нет.
— Известно, что Романов остановил публикацию книги Дмитрия Лихачева «Византийские легенды», редактором которой была Софья Полякова. Романов пригласил академика в Смольный — и сходу: «Зачем таких людей к работе привлекаете?». Лихачев попытался уточнить: «Каких?» А Романов ему и ответил: «Тех, которых не нужно», евреев. Они стоят на антисоветских позициях, и мы должны препятствовать их деятельности».
— Мне эта история незнакома. Но я Лихачева не уважаю. Из него сделали фетиш, а ведь он был провокатором — когда сидел в лагере, доносил на заключённых.
— У вас есть какие—то доказательства, бумаги?
— У меня бумаг нет, но об этом повсеместно говорили в своё время. Вот за это я его не люблю. А когда его сделали директором Пушкинского Дома Российской академии наук (ИРЛИ РАН) — я туда не ходил.
— То, что Романов якобы плохо относился к представителям еврейской национальности, — это неправда?
— Неправда.
У него критерий был один: главное — чтобы человек был достойным, что-то из себя представлял.
Мы не обращали внимания на национальности, у нас же не было деления, казбек — узбек.
— Да, но при этом процветал бытовой антисемитизм.
— Всё-таки надо отдать должное этой нации, они всегда искали для себя выгоду. А это некоторым не нравилось —поэтому и различали евреев и жидов. Так и говорили: этот жид, а это еврей. У меня немало друзей еврейской национальности —это очень хорошие ребята. Честные, порядочные, преданные стране. Какая разница, кто человек по национальности? Вот недавно был Навруз — в моем доме внизу в ресторане собралась узбекская диаспора —как они веселились, как танцевали, как вспоминали Советский Союз! Они говорили, что жили и не думали, кто узбек или таджик —все были советскими людьми. Можно было приехать в любой город и везде их встречали, как родных.
Сейчас у нас есть очень хороший проект «Благодарный Ленинград». Мы хотим сделать подарок от ленинградцев среднеазиатском республикам. В частности, есть проект по обеспечению Узбекистана пресной водой. Есть некоторая задержка, но, думаю, скоро наметится движение в этом вопросе. Это будет наш подарок узбекскому народу, который принял 300 тысяч эвакуированных ленинградцев. Они кормили наших детей, поили, учили. Мы благодарны им за это.
Планы развития: когда-то наши, а теперь и в Китае
— Владимир Яковлевич, при Романове был разработан план развития города и области на Х пятилетку (1976—1980 годы). Что он в себя включал?
— План комплексного экономического и социального развития Ленинграда включал все, без исключения, стороны жизни города: жильё, население, торговля, транспорт, наука, культура. По каждому направлению был соответствующий план. И было чётко намечено, что мы имеем на сегодня, и чего должны достичь по истечении пяти лет. Наши архитекторы и проектировщики, кстати, получили Государственную премию за тот проект. Тогда была внедрена квартальная застройка, которая предусматривала жильё, торговлю, медицину, детские сады, то есть всё было сосредоточено в одном квартале. Китайцы сейчас делают то же самое.
Нам не хватало строительных мощностей. Поэтому строймонтаж распределялся, как говорят, «по карточкам». И в этом строймонтаже было в первую очередь жильё, а во вторую очередь коммунальные строения. И мы здорово били за отставания по вводу жилья — это действительно было жёстко. Бросали всё на жильё, остальное —дороги, торговлю, поликлиники, детские сады оставляли на потом. Строители тянули: «Мы позже достроим». Ни совещания, ни выговоры — ничего не помогало.
Так было решено — и Романов меня в этом поддержал — что пока не введут в эксплуатацию весь квартал, денег не получат. А они: «Как же так? Мы же ввели жильё в эксплуатацию: получается, сделали работу в кредит?». «Как только завершите работу по кварталу и будет подписан акт приемки, сразу же получите деньги», — такая была позиция.
Потом начались проблемы в банках. Я собрал банкиров и сказал: «Ребята, я не буду влезать в ваши дела, но имейте в виду, если строитель принесёт акт приемки застроенного квартала, деньги должны быть выплачены на второй день. Если вы это не сделаете, я вам твердо обещаю, что банк будет закрыт».
Думать, а не нажимать кнопки
— Когда вы работали в обкоме партии, вам доводилось заниматься и культурой.
— Да. Потому что нас учили думать, а не только нажимать кнопки. Вот я с покойной Людмилой Вербицкой, долгие годы ректором Санкт-Петербургского государственного университета 40 лет был в Совете ректоров. Я его и создал в своё время. Благодаря этому совету мы, во-первых, сохранили все вузы, а, во-вторых, сохранили специалитеты в вузах.
— При вас в городе были открыты станции метро «Площадь Александра Невского-2», «Проспект Большевиков», «Пионерская», «Улица Дыбенко», «Рыбацкое», «Озерки», «Проспект Просвещения». Столько станций подземки не вводил в эксплуатацию ни один из ваших предшественников или преемников. Как вам этого удалось добиться?
— Да, было дело. Считаю одной из непростительных ошибок то, что закрыли Госплан. Это был штаб, мозг. А мы его сами низвели до чего… заставили болты и гайки распределять. Как говорил в своё время товарищ Косыгин, болты и гайки можно было отдать частникам. Это тоже успели осуществить китайцы: стратегические направления регулирует государство, а всё остальное, мелкоту целесообразнее отдать частникам.
— Так как вам удалось такое большое количество станций построить?
— В плане комплексного социального экономического развития мы зарезервировали землю, где планировались выходы станций метрополитена. Вокруг начали наращивать мощности для Метростроя, развили «Ленметрогипротранс», который проектировал метро. И самое главное — «Ленметрогипротранс» утвердил план, и мы каждый год смотрели, что сделано по нашему плану. Василий Сергеевич Толстиков, который был тогда первым секретарем, а потом стал послом в Китае, многое рассказывал мне о том, как там перенимали наш опыт, и том, как в какой-то момент мы едва не разорвали связи с Китаем.
Шаг за шагом двигаться к цели
В конце 1960-х в Китае началась «культурная революция» — и хунвейбины начали безобразничать, забрасывая наше посольство всякими бумажками. Егор Лигачев поставил вопрос, не разорвать ли нам отношения с Китаем. Мнения разошлись. Леонид Ильич сказал: «А что мы спорим — у нас же есть посол в Китае. Мы тут сидим, штаны просиживаем, а он в гуще событий. Давайте его позовём и спросим».
Владимир Ходырев, © Фото: Дмитрий Волин/Кремлевский холм
Толстиков мне потом рассказывал, что не знал, по какому вопросу его тогда вызвали в Москву на заседание Политбюро. «Я пришёл — теряюсь в догадках. Брежнев говорит: «Василий Сергеевич, китайцы безобразничают, а так же нельзя». Я стою и не знаю, как это прокомментировать. Потом сообразил и выдаю: «Разорвать дипотношения легко. А кто же будет их восстанавливать? Это же наша братская республика, это же наше «подбрюшье», там полтора миллиарда китайцев. Я убежден, что этого делать нельзя. Думаю, что нужно следовать мудрой китайской пословице: «И бу и бу ди дадао муди». Они как услышали — чуть все под стол не свалились. «Не, вы не думайте, я не ругаюсь. Это китайская пословица — аналог английской step by step».
— Шаг за шагом.
— Да, почти: «Шаг за шагом двигаться к цели». Толстиков предложил, чтобы Политбюро напрямую обратилось к Мао Цзэдуну и попросило, чтобы к нам относились с уважением. Через неделю наступила тишина. Хунвейбинов отправили на перевоспитание в пустыню Гоби.
Кто сейчас знает, что Василий Сергеевич Толстиков спас российско-китайские отношения? Да никто. А зря.
Уважение и поддержка, никакого панибратства
— Григорий Васильевич приглашал вас к себе на дачу, домой?
— Нет. Панибратства не было. Он обращался ко мне исключительно на вы. Никогда я не слышал, чтобы он кому-то «тыкал».
Не могу сказать, что он бывал груб, но он был твёрдым человеком и принципиальным. Он был справедливым. И если бы ему довелось стать генеральным секретарём — нас бы сейчас китайцы догоняли, а не наоборот. Теперь нам китайцев не догнать. И это удивительно — ведь всего несколько десятилетий назад это была отсталая страна.
Я видел это своими глазами, когда подписывал договор о побратимских связях в Шанхае — нищета нищетой была. А недавно я смотрел их пятилетний план — у меня просто белая зависть. А все потому, что они все плохое из советского опыта отбросили, а хорошее — оставили, развили и приумножили. Даже наш ленинградский опыт профессионально—технических училищ.
Слух о романе с Сенчиной и «помилование» певца Захарова
— А что за история была с певицей Людмилой Сенчиной, которую, как утверждала молва, он катал по Неве на крейсере «Аврора» и даже якобы возил в багажнике своего авто?
— Это полнейшая чушь. Это певец Сергей Захаров пустил слух.
— Потому что Захаров считал, что Романов не попытался отмазать его от тюрьмы?
— В тюрьму его посадил я. За безобразие. За то, что он избил человека до полусмерти.
— Импресарио?
— Да. И в итоге Захарову дали только «химию» — направили на вредное производство в Кингисеппский район, где ему нужно было лишь соблюдать условия — никуда не выезжать, не тусоваться. Так он вызывал машину, и его возили сюда, в Ленинград, где он устраивал концерты. В какой-то момент мне об этом доложили: «Владимир Яковлевич, он неуправляем…».
Я в то время занимался органами, был вторым секретарем обкома, постоянно был на связи с КГБ, милицией. Я говорю: «За следующую выходку сажайте его сразу в «Кресты» за нарушение режима». О, что тут началось! Даже до Романова дошло — он меня вызывал к себе.
Когда пришло время годовщины Октябрьской революции, Захарову разрешили принять участие в концерте. В зале сидели секретарь горкома, обкома, председатель исполкома, Романов, я там тоже был. Захаров хорошо спел и публика кричала: «Ещё, ещё!»
В антракте Романов у меня спросил:
— Что ты его там держишь-то?
— Григорий Васильевич, сейчас он ведёт себя хорошо. Можно и отпустить.
— Ну, и отпусти.
Я тогда решил сделать Сергею Захарову сюрприз. К нему подошли после концерта и сказали, что сегодня он может ехать домой. Не в изолятор, а именно домой. Он опешил… Через какое-то время он начал петь в мюзик-холле.
Сумасшедшие в Заксобрании и выборы мэра Петербурга
— А вас на повышение в Москву звали? Были такие предложения?
— Звали.
— Еще когда Романов там был?
— Нет. До него. Приглашали в ЦК КПСС в качестве инструктора. Я отказывался — ссылался на жену и маленького ребёнка. Ну, от меня и отстали — видели, что я без пиетета относился к ЦК.
— Вы баллотировались в 1996 году в мэры Санкт—Петербурга. Что вас вдохновило на этот шаг?
— Мне тогда окружение напело в уши, что придет этот негодяй Собчак и всё тут порушит. Ведь он уже успел себя показать. А я был всё-таки депутатом 21 созыва Горсовета. Этого дурдома.
— Дурдома?
— Поначалу было 600 депутатов Ленсовета — я сократил их количество сначала до 400, потом до 300, в результате их стало 50. И из 50 депутатов нового Ленсовета, который стал называться Заксобранием, как выяснилось, было 23 снятых с учета сумасшедших. Это действительно был дурдом. Первая сессия длилась три месяца — они вырывали друг у друга микрофоны, не желали слышать друг друга. Больные люди…
— Могу себе представить — в Госдуме бывало нечто похожее.
— Больные люди. Что с них взять?.. Когда меня подговорили баллотироваться в мэры Санкт-Петербурга, ко мне пришёл Владимир Яковлев, первый зам мэра и представил свою жену: «Владимир Яковлевич, это Ирина Ивановна». Его жена правила балом так же, как Нарусова при Собчаке, и Раиса Максимовна при Горбачеве.
Яковлев мне тогда сказал, что, по мнению Ирины Ивановны, если я выступлю доверенным лицом Яковлева, он Собчака сразу победит. Я ему ответил: «Володя, послушай, если я стану твоим доверенным лицом, то все мои сторонники к тебе придут. Но после победы, боюсь, ты на третий день продашь нас Собчаку. Извини, но я тебе не верю». Я так ему и сказал. Чтобы отобрать голоса у Собчака, я пошел на выборы сам. И набрал по-честному 7% Мне, правда, объявили 4%. Подкорректировали.
— Но вы сами власти не добивались?
— Нет. У меня мохнатой лапы не было. Я ведь рос обычным пацаном, был сыном учительницы и государственного служащего, инженера—судостроителя.
— А Чубайса вы знали?
— Это тоже мой выкормыш. Когда началась перестройка, ко мне Анатолий Чубайс вместе с Лёшей Кудриным: «Владимир Яковлевич, мы должны от плановой экономики перейти на рыночные рельсы, но для этого нужно обоснование. Поэтому мы предлагаем в райисполкоме создать группу, которая будет заниматься этим вопросом. Я согласился. Мы начали работать. Позже первый секретарь обкома Соловьёв, забрал нас всех в Смольный. А когда Собчак уволил Путина, тот уехал Москву. И все они поехали туда вслед за Путиным.
Универсальный солдат
— В заключение я хотел бы вас попросить подытожить, как бы вы оценили личность Романова?
Это был непререкаемый авторитет. Если Романов сказал — значит, всё будет выполнено. Если мог, решал все вопросы в сжатые сроки. Если нет — сразу говорил, в чем загвоздка. Он никогда не вилял и его за это уважали и ценили.
Я от Григория Васильевича ничего плохого не видел, исключительно хорошее. Я понимал, что переключая каждые три года меня на другие участки работы, он учил меня универсальности.
— А вы были на знаменитом Пленуме 1985 года?
Да. И помню, как Егор Лигачев заявил: «Борис, ты не прав!», когда Ельцин пытался критиковать Горбачева. Что интересно, Ельцин сидел тогда рядом со Славским — многолетним руководителем советской атомной промышленности.
Члены Политбюро ЦК КПСС Михаил Горбачев (слева) и Григорий Романов у монумента защитникам Ленинграда, 28 июня 1983 года.
Я помню, как Меченый достал список и вывел из состава ЦК 110 членов под маркой того, что перестройку надо начинать с себя и отправить всех в отставку, а на их место набрать молодежь. Позже выяснилось, что всех этих людей накануне вызывали в ЦК и говорили: «Вы давно в ЦК, — напишите заявление, что просите исключить вас из членов ЦК КПСС». Среди них был и Славский.
— Ефим Павлович, надо написать заявление, — говорят ему.
— Какое?
— Вот Михаил Сергеевич сказал…
— Вот пусть он сам и пишет… И пошли бы вы к такой-то матери! Не вы меня выбирали, не вам меня выводить.
— А было такое, что на вас писали анонимки и Романов вам их показывал?
— Я этого не помню. По-моему, не было. Я никогда не держал камень за пазухой. Мы работали честно, без оглядки. И всегда знали, что если будем работать по совести — всем будет хорошо. Плохо — получим фитиля.
Беседовал Дмитрий Волин