Позвонила Джен. Вова уже давно уехал на Самурае на ферму, где его, кстати, ждал трактор, который тоже перестал быть страшным через пару дней близкого с ним знакомства. Вижу цель, не вижу препятствий, скромно говорил Вова.
– Джен, тебя вчера не было у Грейс, ты не смогла прийти?
– Я по вечерам должна быть с мальчиками, Лена. Я потом у Грейс возьму кассету, мы с ней договорились. Лена, я по делу. Сегодня будет машина, чтобы коробки, которые ты собрала, к Лоре в дом переправить. Через два часа приедет дядюшка Расс (так и сказала – uncle). Володю я предупрежу, он домой вернётся к его приезду. Вы погрузите, и пусть они вместе отвезут всё к Лоре и там выгрузят, куда Джоан покажет. А потом Джоан Володю обратно доставит.
Коробок было много, и больших, и маленьких, штук тридцать, наверное.
В подвале я недавно обнаружила много хрустальной и фарфоровой посуды – в основном, в фабричной упаковке, но было и россыпью, просто уложенное в коробки. Рассмотрела. Некоторые – настоящее произведение искусства. Элегантные резные фужеры для шампанского на тончайших ножках, волнистые салатники из костяного фарфора с золотым ободком поверху, в четырнадцать каратов золота. Всё грязное. Отмыла и упаковала, в туалетную бумагу обернув. Это точно надо перевезти, всё ценное.
И текилу Лорину нужно поднять, четыре упаковки, раз она заикалась об этом раньше.
И все большие короба нужно скотчем обмотать и фломастером подписать.
То есть, за два часа еле-еле управилась.
Дядюшка Расс оказался симпатягой с улыбкой до ушей – пожилой коренастый ковбой (так выглядел), очень доброжелательный, смешливый. Когда представлялся, так и сказал – дядюшка Расс. Они с Вовой быстро и весело загрузили коробками его большой трак – всё, поехали! Приятно с такими людьми дело иметь. Вова уселся рядом с Рассом – а вот я тебе сейчас расскажу один старый анекдот, сказал Вова.
Ещё один хороший человек на ферме, подумалось.
Раз так быстро справились, возьму-ка я часик отдыха и почитаю, решила я. Честно сказать, я всё время думала об этой книге.
Читать было легко – всегда легко, когда пишет (или говорит) не носитель языка.
Асае, написавшая эту книгу – японка, которая эмигрировала в Штаты в 1933 году в молодом возрасте. Очевидно, подумала я, это будет интересно. Всегда интересно, как переделываются по-новому судьбы.
Когда Асае ещё училась в школе для девочек в Фукуяме, а это было в 1924 году, в эту школу приехал американский миссионер, обучающий детей английскому языку. Это был тот самый год, когда Америка приняла закон об иммиграции, запрещающий японцам переезжать в Штаты, кроме тех, кто получил визу в консульстве США за границей (да и то под вопросом).
Девочка учила язык, делая успехи, и её мама, имея семерых детей, смогла всё-таки отдать её в женский колледж.
После окончания этого колледжа была возможность устроиться в богатую семью, обучая маленьких японских детей английскому, и Асае устроилась.
В 1929 году судьба свела её с людьми, которые имели желание и возможность помочь ей получить хорошее образование в Штатах, – это были американские миллионеры Кауфманы, они путешествовали вокруг света и позвали Асае с собой, так она им понравилась.
И девушка поехала с ними в Сингапур, а потом, на яхте (!) – в Италию. Тут ей и сделали визу в Штаты. Ну, а из Италии они перебрались в Париж, и оттуда, сев на скоростной немецкий пароход и перейдя за шесть дней Атлантику, оказались в Америке. То есть, четыре года она с ними путешествовала.
У Кауфманов были апартаменты в Парк Авеню, в одной из их четырнадцати комнат и решили поселить Асае. Когда они вошли в лифт (с зеркалами), человек, обслуживающий его (в белоснежных перчатках и униформе с золотыми петлицами) от всей души поприветствовал Кауфманов, а её, Асае, будто и не заметил. Вернее, не так. Он плохо на неё посмотрел.
В тот же день, решив погулять, Асае вызвала лифт, но дядька с петлицами закрыл перед её носом двери: «Ты не имеешь права пользоваться этим лифтом».
Асае пошла пешком по лестнице с 12-го этажа и, дойдя до низа и обследовав территорию, обнаружила ещё один лифт, огромный, грязный и тёмный. Старый мужчина выметал из него мусор.
«А этим лифтом я могу пользоваться?» – спросила Асае.
«Только этим и можешь», – грустно улыбнулся он.
Ну вот, подумала я, дочитав до этого места, с лифтом разобрались.
Лора, из солидарности с Асае, не поехала бы на главном лифте, о чём нам и сообщила в записке. Очевидно, так оно и есть, я совершенно спокойно могла это допустить.
Только как это всё связано – мы с Вовой, Асае, Лора и лифт?
Лора, к слову сказать, вообще относилась с презрением ко всему фешенебельному и помпезному.
Однажды (это забегая вперёд) умерла какая-то из её пожилых родственниц, и Лоре надо было ехать на похороны. Она решила взять с собой среднюю дочь Лайзу, хоть та и билась в истерике, отказываясь.
– Лина, делай хоть что-нибудь, пусть она замолчит. И подбери ей одежду, – сказала Лора (я у них в доме уже работала). – Весь мир должен перевернуться к чертям собачьим, так как эта старая дура решила умереть.
Я тогда уже знала, где можно искать. Из чёрного нашла только очень мятую юбочку с жилеткой, что-то вроде лосин и джинсы (много, пять штук).
– Девочке можно и в белой рубашке... С чёрной-то жилеткой. Как думаешь, Лора?
– Мне всё равно, пусть надевает. – Лора ходила в трусах и куртке по дому туда-сюда с хайболом и сигаретой, чистая тигрица. Штаны свои сняла, башмаки со шпорами сняла, всё это положила на стол. – Я им устрою веселье.
– Где у вас утюг? – спросила я.
– Я и слова такого не знаю. Утюг! Нет у нас никакого утюга. Пусть так как есть надевает.
Лайзе было одиннадцать, но выглядела она взрослой – в мать крупная, уже с формами.
Попробовали эту юбочку. Ужас какой-то.
– Мне нравится, так и пойдёшь, – хрипло засмеялась Лора, и Лайза снова заверещала.
– Надевай чёрные джинсы и вот этот свитерок, – успокоила я её. – Он коричневый, сойдёт.
Пока мы всё это проделывали, Лора тоже оделась. Чёрное мини-платье (как длинный жакет, на пуговицах, но нижней нет, нитки болтаются), на груди брошь из сверкающих стразов в виде вопросительного знака. И драные чёрные колготки. Дырка со стрелками чуть выше колена.
– Колготки порвались, Лора, – сказала я.
– Знаю. Это пока я их натягивала. Не умею. Я пойду так, и никак по-другому. Пусть все с ума сойдут от злости. Сейчас придут расфуфыренные, а сами терпеть эту дуру старую не могли…
Вова вернулся после четырёх – наверно, уже не пойду на ферму, голодный я и впечатлённый, Ленка. Сейчас Джен позвоню, отпрошусь.
Дядюшка Расс не подвёл, наш человек. Я, сказал Вова, давно так не веселился. Хоть записывай за ним, до чего острый язык. И чувство юмора такое, как мне нравится.
– Ну, рассказывай, – сказала я, накладывая еду. – Как тебе её дом?
Таскали коробки сквозь кусты – то туда неси, то сюда. Дядюшка Расс смеялся – ничего нового здесь не происходит, решения меняются каждые пять минут. Джоан без конца созванивалась с Лорой, требуя определённости. Наконец договорились, куда складировать. Коробки проносили через большой предбанник дома с заднего входа – там были установлены две огромных, до потолка, клетки, и в них сидели синие, облысевшие, и тоже огромные, как и их клетки, попугаи. Каждый раз, когда Расс с Вовой входили с коробками, попугаи кричали «Хай!», а на выходе – «Бай!» – так были научены. Привет, мол, и пока, мол. И так бессчётное количество раз.
Собак Вова увидел столько, что и глазам не поверил. Это только большие, сказал Расс, они живут в гараже и на улице, их в дом не пускают, а в доме столько же мелких. И кошек штук двадцать. И попугаев разных… Дурдом.
– Дом, конечно, загажен, может, даже больше чем этот был, – сказал Вова. – И он не такой красивый, как наш, более плоский, но квадратных метров там много. Я прошёл только на кухню, воды попить, там, Ленка, полная катастрофа. Я теперь понимаю, как они живут – до самой последней кондиции жильё доводят, потом переезжают.
– Ладно, Вова, давай в душ. – Мне не терпелось рассказать о прочитанном в книге. – Я про лифт поняла.
Вова вышел чистый, но грустный – не знаю, как и сказать тебе, Ленка...
На животе у него сидел маленький чёрненький клещ, вполне уже впившийся.
– И что теперь?! – ахнула я. – Кому звонить?!
– Никому не звонить, дай подумать, не егози…
Клеща Вова решил вытаскивать сам – масло оливковое давай и салфетку, сказал, и не суетись. Я всё-таки врач.
Вытащили вроде, хотя уверенности, что вытащили всего целиком, не было. Уж больно он маленький был, не видно...
– Будем надеяться, что проблема решена, – сказал Вова.
– Не будем надеяться. Я звоню Дэну, – сказала я. – И не перечь мне.
Дэн ахнул – клещ! о мой бог! Только не это! Самое главное, не надо устраивать ему (клещу, не Вове) стресс! Ни в коем случае не дёргать его! Маслом не поливать! Он в спокойном состоянии выбрасывает из брюшка свою заразу, спирохету эту, часов через шесть, а при стрессе может за тридцать минут! Я сейчас привезу щипчики специальные! Нет! Я буду долго ехать… Надо у Джен спросить, у неё должны быть такие щипчики, здесь у всех они есть! Его надо вытаскивать очень аккуратно, нежно!
– Он уже вытащил его, – мёртвым голосом перебила я Дэна и вяло погрозила Вове кулаком. – Маслом он его мазал…
– Я сегодня приеду, только к Стиву сначала заскочу. Звони в страховую, телефон на бланке указан.
Я достала страховку, нашла телефон.
– К сожалению, это не страховой случай, мэм, – сказала девушка участливым и расстроенным голосом. – Вам нужно записаться к терапевту, он даст рецепт на антибиотик. Это, к сожалению, платно. Извините, мэм. Вас записать? Где вы живёте?
– Минуточку подождите, – попросила я. – Вова!!! Что делать-то?!
– Не надо ничего делать, клади трубку, идрит-ангидрит, – рыкнул Вова. – Без сопливых как-нибудь…
Дэн приехал часам к девяти вечера.
– Вот вам отксеренная статья про этих клещей и про заболевание Лайма, вот вам антибиотик от Стива, у него был. Я прямо как почувствовал, что к Стиву надо ехать. Влодья, прямо сейчас прими.
Забегая вперёд. Дней через десять, когда были уже съедены все таблетки, у Вовы появились тревожные симптомы – вялость и усталость. На самом деле это была лишь двадцатая часть симптомов, которых нужно было бояться, но я с ума сходила, выискивая новые.
– Покусали меня, а ипохондрия у тебя, – смеялся Вова. – Тебе не приходит в голову, что я просто устал? Домой хочется… Не бойся ты за меня, у меня иммунитет дай бог каждому, сколько на себе всякой дряни испытывали, на работе-то... Обойдётся.
Обошлось.
Мне снились сны. Первые два месяца снилось, что нас выгоняют, выдворяют, что надо сражаться, чтобы остаться здесь и заработать деньги. Потом стало сниться другое – будто мы гуляем с Олей по Ленинскому проспекту, смеёмся, счастливые… а навстречу идёт Вова со своим трёхлетним внуком Ванькой, и проходит мимо, не узнавая нас. А потом – мама, которая снимает с меня мерки, чтоб связать новый свитер, но у неё нет ни карандаша, ни бумаги, чтоб эти мерки записать, и она прямо не понимает, что и делать…
Мы ждали писем, но знали, когда они будут – с оказией, и не раньше, поэтому были терпеливы. И Деннис Питтс, и Мэри собирались ездить туда-сюда, и мы были уверены, что Оля держит руку на пульсе, и как только кто-нибудь поедет, у нас будут письма. И мы дождались.
Пока не перечитали каждое письмо по пять раз, даже не разговаривали.
Если вам кто-нибудь будет врать, что у них не было тоски по месту, где они жили и которое они покинули, что у них нет тоски по друзьям и родным – не обращайте внимания на враньё. Что касается меня, то письма моих родных людей были мокрыми после прочтения.
Сэйдж рванула к двери – хорошая собака, хорошая, сказала Лора, заходя в кухню. Я сидела за столом, обложенная письмами.
– Что-то случилось? – спросила Лора, разглядывая моё лицо. – Что-то плохое?
– Плохо жить, когда нет связи с домом, – сказала я. – Вот, читаю…
– Почему вы не звоните в Россию? – искренне удивилась Лора. – Вот же телефон (один из телефонов в доме стоял на кухонном столе).
– Мы не можем себе это позволить, Лора. Да, да, до такой степени! Мы только-только начали зарабатывать для себя, всё, что уже заработали, ушло. Долги.
– Давай поговорим об этом, Лина.
Я ушам не верила – Лора! Вот уж не думала, что буду говорить с тобой на эту тему.
Она попросила блокнот и ручку, и я ей рассказывала, а она записывала, сколько получается заработать у неё в месяц, сколько на выступлениях (букеты уже кончились тогда). Сколько стоит квартира.
– Моя подруга Ольга написала, что квартиры подорожали за эти два месяца. Теперь самая дешёвая – тысяч девять-десять.
– Поэтому ты и плакала?
Ага, поэтому, криво усмехнулась я, а Лора вдруг опомнилась – как десять тысяч квартира? Что за ерунда? Что у вас за квартиры такие?
Ну, хорошо. Предположим. И сколько надо добавить до десяти? Сколько не хватает? Сейчас посмотрим… – Лора что-то подсчитывала. Недавно Линди сидела на этом же стуле и тоже подсчитывала три плюс четыре, подумала я. Смешно.
Получилось, что не хватает одной тысячи.
– Когда будете уезжать, напомни мне, я дам вам эту тысячу, – сказала Лора. – Закрыли вопрос.
– Пойдём, я покажу тебе, что уже сделано. – Мне очень хотелось её удивить и порадовать.
Лора обошла этажи – я не ожидала, Лина. Мне-то всё равно – чисто, грязно… Но ведь теперь этот дом можно будет продать! Хорошая работа.
– Я пришла поговорить об Асае, вообще-то, – сказала Лора.
– Я читаю, уже много прочитала!
– Дошла ли ты до миссис Симпсон?
– Как раз дошла до места, где Асае вышла замуж, родила сына и устроилась прислугой к ней, к миссис Симпсон.
– Миссис Симпсон – моя родная бабка, по отцу, – сказала Лора. – Дай-ка мне книгу.
Полистала, нашла нужное место – читай отсюда, сказала.
Я прочла:
– «У миссис Симпсон в доме всегда останавливались люди, круг её знакомств был безграничен. Кто-то приезжал к ней на несколько дней, а кто-то – на долгие годы. Человека, прожившего у неё более 25 лет, вплоть до его смерти в 1970 году (ему было 89 лет) звали Александр Фёдорович Керенский. Керенский возглавлял Временное правительство после Февральской Революции 1917 года в России, а после Октябрьской революции был свергнут (ousted) Лениным и бежал в Европу, в Париж, где жил как ссыльный несколько лет. В это время Кеннет Ф. Симпсон и пригласила его в свой дом. В этом доме он написал свои воспоминания «Россия на историческом повороте»…
…В его очень пожилом возрасте его глаза совсем ослабли, и когда он стал неспособен писать записки миссис Симпсон (она была почти глухой), Асае записывала его слова к ней, помогая таким образом общаться двум старым людям, одному слепому, а другому – глухому…
Между Керенским и супругами Конокава была тёплая дружба, выходящая за пределы отношений гостя миссис Симпсон и людей, работающих на неё»…
– Ничего себе, – сказала я. – Твоя бабушка? Керенский? – Я полистала книгу дальше. – Здесь много о нём!
– Когда я позвала вас к Грейс на фильм про Сталина, я поняла, что вам это интересно. Собственная история интересна. Тогда я решила дать вам эту книгу, у меня много экземпляров в офисе есть.
– Нам очень интересно, Лора, спасибо тебе! Я, лично, буду читать.
– Подожди. Дело в том, Лина, что Асае – жива! И я поддерживаю с ней добрые отношения. Она живёт в Нью-Джерси. И я приглашаю вас и Дэни съездить туда и познакомиться с ней.
Забегая вперёд. Мы действительно съездили к Асае. Маленькая 82-летняя женщина по-японски гостеприимно нас встретила. Квартира, в которой она жила, была выдержана в японском стиле, и Вова сказал: – Как правильно, наверное, не забывать свои корни.
– Мои дети не говорят на японском. Когда я их растила, была война, и никто в Америке тогда (да и за много лет до войны, да и после…) не позволил бы японскую речь. Поэтому, нет никаких корней.
Помню, Вова, склонившись, поцеловал её руку, и она была очень смущена – видно, нечасто ей руку целовали.
Нам удалось о многом поговорить. Лора и Дэн с уважением наблюдали за Вовой, задающим умные вопросы. Асае была в полной памяти и рассказывала с удовольствием – потому что мы слушали с удовольствием. Так что про Керенского мы теперь знаем чуть больше других.
Я, помню, не успела отойти ото всей этой информации – и про тысячу долларов, и про Асае, как позвонила Джен:
– Лена, у меня две новости. Одна очень хорошая. Лора распорядилась, чтобы я оплачивала ваши телефонные разговоры с Россией. Она разрешила делать четыре звонка в месяц. Это будет её вам Рождественский подарок. Она терпеть не может Рождество и головную боль при возне с подарками. Поэтому она очень рада, что вам она его уже сделала.
И вторая новость. Лора сказала, что дом уже очень хорош. Лена, Лена… не спорь – у Лоры своё видение, она не замечает того, что видишь ты. С декабря она переводит тебя работать к себе домой. И это, Лена, новость печальная. Нет, я не знаю, что ты будешь там делать. Наверное, то же, что и здесь. Каждое утро в полвосьмого за тобой будет приезжать дядюшка Расс, а вечером отвозить обратно. Если Лора будет задерживаться на ферме, ты будешь задерживаться в её доме. За сверхурочные. Линди после школы будет на тебе. Лайзу после школы отвозят на ферму, скакать. Старший сын живёт отдельно, в соседней пристройке, хоть ему только пятнадцать. Не хочет он с ними иметь ничего общего, поэтому его ты и не увидишь. Работать там будешь с понедельника по пятницу, если захочешь продолжать работать по субботам, как сейчас, можешь это делать – в своём доме…
Джен позвала в гости. Поедем к ней на Самурае, сказал Вова. Могла бы уже и сама, Ленка, доехать, и меня довезти.
Я в свободное время училась водить изо всех моих сил – хоть всегда и понимала, что это не моё, но Вовина вера в меня заставляла пробовать. Я уже умела и плавно трогаться, и переключать скорости, и даже парковаться задом – Вова ставил две лопаты стоймя, и я влезала самурайской попой между ними. Для меня это была чистая каторга, и я только и мечтала, чтоб скорее это закончилось, но Вова не верил, что мне тяжело, судил по себе – у него со всеми этими машинами и тракторами (у него оказалось два трактора в подчинении, один совсем маленький, другой совсем большой) отношения складывались удачно. Я же иногда ездила на Самурае по дорожкам фермы, без поворотников, с визгами и писками – все, кто видел, смеялись от души. Никто не мог понять, почему 47-летний дядька и 32-летняя девушка только сейчас учатся водить машину. Почему раньше-то не научились?
Джен прекрасно пекла печенье, чуть не каждый вечер. Иногда через Вову передавала мне, иногда сама заходила в гости и приносила к чаю. А сейчас пригласила к себе.
Были последние числа ноября. Мы пытались прилично одеться – в гости же… Вот и зачем мы тащили сюда все эти зимние куртки с сапогами, сказал Вова. Плюс пятнадцать жара. Головой надо было думать, когда собирались, широта Ташкента...
Дом Джен очень нам понравился – я хотела бы, чтоб и наш собственный так выглядел, сказала я ей. Всё на своих местах, всё продумано. Всего четыре комнаты – по одной на каждого члена семьи (всегда удивляло, как быстро привыкаешь, что одна комната на человека – это норма), плюс гостиная. И большая светлая кухня. На полу кухни лежал пёс, очень лохматый, чёрный с белой головой. Бобтейл, сказала Джен.
Двое её мальчишек по возрасту были как Лорины дочери – очень, на мой взгляд, воспитанные ребята.
Мы были всегда откровенны с Джен. Она быстро поняла, что нам можно доверять, что ни один из разговоров даже намёком не будет передан Лоре – мы так же безоговорочно доверяли Джен, как и она нам.
– Я должна тебя предупредить, Лена, – сказала тогда Джен. – Джоан ближайшее время будет работать на ферме, Лора готовит лошадей к европейской выставке, работы много, ей любые лишние руки сейчас нужны. Теперь ты будешь в её доме. И тебе иногда нужно будет стать незаметной, будто тебя нет. Но вести себя достойно. Это трудно объяснить.
– Ничего не трудно, – засмеялась я. – Я и так в её присутствии становлюсь невидимой. А когда невидимая, то какая разница – достойная, недостойная…
– Лора ведёт себя не как все остальные члены семьи, в которой она родилась – нам в этом никогда не разобраться, но семья всегда считала её изгоем. Она взяла себе фамилию Thorn (колючка) и старается её оправдать. Она не любит людей (в целом), отдаёт предпочтение животным, но иногда она становится человечной и по отношению к людям. Как в вашем случае (тут мы с Вовой переглянулись). Вы ей интересны. Постарайтесь этот интерес в ней сохранить, иначе ваша жизнь станет невыносимой. Когда вы работали в своём доме, вам ничего не угрожало, вы были изолированы, теперь же вам обоим придётся видеть её каждый день. И общаться. Я должна вас предупредить – ведите себя умно. Быть незаметными и при этом с человеческим достоинством – непростая задача.
Я тогда поняла, что сама Джен именно такая – незаметная, но с человеческим достоинством.
Первое утро у Лоры меня испугало. Дядюшка Расс привёз меня к восьми, и целых полчаса, пока все не разъехались, я была как в сумасшедшем доме. Я совершенно не понимала, что мне делать, то стояла у стенки, то на стул присаживалась; никто меня не замечал, лишь поздоровались со мной все по очереди – Линди, Лайза, Лора, Патина и Джоан. Все ходили туда-сюда, кто с кружкой кофе, кто с сигаретой, кто с хайболом (прямо с утра) – с хайболом, понятное дело, Лора. Дети орали, ругались между собой, а Лайза – и с матерью. Бегали собаки и кошки (не все доброжелательные), которых было не сосчитать, вопил один из попугаев без остановки. Дом был по-настоящему грязным, то есть не просто пыль была не вытерта, а не мыто целый год. Вдоль всех стен стояли домики и лотки для кошек, но некоторые кошки предпочитали обходиться без лотков.
– Я похожу по дому? – поймав момент, спросила я у Лоры.
В большом зале (или гостиной) на первом этаже был камин и стоял рояль, пол был покрыт когда-то жёлтым, а теперь грязно-серым, лишь с намёками на жёлтый, ворсистым ковром, по углам стояли клетки с птицами, и пол вокруг клеток был засыпан крупными опилками. Диван и низкий стол были горой завалены одеждой всех размеров и сезонов. Под роялем стояло два кошачьих туалета. Запах был плохой.
Решила дождаться, когда все уедут, и позвонить Джен. Нужно, наверное, снова начать с заказа чистяще-моющих средств и прочего. Как ковёр-то чистить? Пылесосом, тем, что у нас, нельзя, – животные оглохнут, может, есть более тихий вариант.
– Пока, Лина! – крикнула Лора, уходя. – Удачи! Линди привезут в два. – И все разъехались кто куда.
– Джен, мне что делать? Вот и я не знаю… Может, просто порядок хоть какой-нибудь навести? Вещи сложить набросанные, посуду по всему дому собрать и помыть. Она почему-то ни слова не сказала…
– Она тебя проверяет. Твою сообразительность проверяет. Изучает человеческое поведение, развлекается. Но ты не бойся, делай, что считаешь нужным. Я закажу для тебя всё необходимое.
Я поднялась на второй этаж – здесь тоже четыре комнаты с деревянными полами, как и у нас на третьем этаже. Комнаты небольшие, явно по одному человеку в каждой. Значит, Джоан и Патина живут рядом с девочками. Комнату Лоры и Клайда я не нашла.
Второй этаж мало отличался от первого – те же кошки, те же клетки с опилками, те же лотки, только ковролина нет, будет легче мыть.
Комнаты Линди и Лайзы завалены до потолка барахлом – грязное и чистое вперемешку, игрушки, книги, чашки, ложки. Полный бардак.
Начну с детских комнат, подумала я.
К двум часам прибралась более-менее, даже всё детское грязное отсортировала, выстирала и высушила – обнаружила в гараже машину стиральную с сушилкой. В гараже (хоть он так и называется) машин, кроме стиральной, не стояло, там жили большие собаки, не меньше десяти. Меня эти собаки не тронули, даже особого внимания не обратили на меня – видно, привыкли к постоянной толпе вокруг.
Обнаружила, что девочки Лорины спят на водяных матрасах, но ни простыней, ни пододеяльников на одеялах нет. И подушки без наволочек. Это я потом разберусь, что за ерунда такая, подумала я…
В два часа Расс привёз Линди.
– Будем картошку жарить! – увидев меня, с порога сказала девочка, скидывая курточку на пол. – Только я не знаю, есть ли у нас картошка…
Не нашли.
– А что ты обычно ешь? – спросила я.
– Да вот это всё ем, – Линди открыла дверку кухонного шкафа и показала на картонные коробки и банки. – Что Джоан даёт мне, то и ем. Она сэндвичи заказывает или пиццу, это я больше всего люблю. А ты в следующий раз привези картошку с собой, я сама пожарю.
Я снова позвонила Джен – чем кормить ребёнка-то?
– Сейчас всё сделаю. Минут через десять привезут из Дели.
Линди обнаружила убранную комнату – это ты сделала?! Красиво.
– Нужно поддерживать порядок. Ты же леди будущая.
Линди засмеялась – «леди…»
Привезли еду. Линди ела из коробочки. Удивилась, что я заставила переложить в тарелку.
Потом сделали уроки, а потом я уж не знала, что и делать – девочка пошла в свою комнату, а мне надо было ещё на несколько часов найти работу.
Решила пособирать опилки вокруг попугайских клеток, потом оттирала кухонные поверхности… Мне нужно чёткое задание, поняла я, иначе это нервомотание какое-то. Еле-еле дождалась их возвращения с фермы.
– Как ты, Лина?
Я начала рассказывать обо всём что делала, но Лора остановила: – Лина, тебе не нужно отчитываться. Мне это неинтересно. Я знаю одно – тебе нужны деньги, а в этом доме есть что делать, чтобы их заработать.
Лора закурила. Кстати, если тебе нужны сигареты, можешь брать, сказала, у меня большие запасы – вон в том шкафчике.
Я поднялась на второй этаж: – Патина, Джоан, может вы скажете, что я могу в ваших комнатах делать?
Патина и Джоан, переглянувшись, пожали плечами.
Да и ладно, разозлилась я, не хотите – не надо. Буду делать, что сама решу.
– Извините, пожалуйста, но у меня есть два вопроса, – сказала я на пороге, когда дядюшка Расс уже ждал меня в машине, чтоб домой везти. – То, что у девочек нет постельного белья – это нормально? Если да, то нет проблем, не моё дело. Если нет, то где мне его взять? И второе. Линди всё время хочет жареной картошки, но картошки в доме нет. Мне свою привезти, или сами купите?
– Не надо ничего везти, – засмеялась Лора. – Разберёмся с картошкой. Про бельё не скажу, у кого-нибудь другого спроси.
– Бельё есть в шкафу на втором этаже, шкаф рядом с моей комнатой, – сказала Патина, спасибо ей.
– Я тоже хочу жареной картошки, – посмотрела на меня Лайза. – Пожаришь мне завтра вечером?
– Я тебе сама пожарю, – гордо сказала Линди.
Продолжение следует
http://proza.ru/2023/12/23/1692