Записки бездомного часть 6

 Серафима  судорожно сгребла в кулак  ворот легкого плаща.  Физически здоровая, далеко не старая женщина, почувствовала , что ей не хватает воздуха.
 Ей совсем не хотелось вспоминать о тех  тяжелых, даже для нее, днях.
Но она не могла никак избавиться от неприятных воспоминаний.  Ее дочь, на которую она возлагала, далеко идущие надежды,  остро всколыхнула в ней что то похожее на  стыд, который  женщина  прятала в себе слишком глубоко.

Серафима запретила себе даже думать  о том, о чем   вспоминать совсем не хотелось.
Надо было как-то, добираться до своего дома. Автобусная остановка  находилась совсем не далеко от дома зятя.
Но ей очень не хотелось несколько остановок,    болтаться в душном салоне автобуса. Даже сейчас, пребывая в крайней растерянности,   женщина  не  желала бы, встретить кого-то из своих знакомых.    У нее не хватило бы сил, нацепить на себя, привычную  маску доброжелательности.
 Серафима Львовна встала со скамьи и осмотрелась. Где-то рядом, за частым частоколом  молодых  белоствольных берез, слышались взрывы здорового мужского смеха.
Если пойти пешком через парк, то она смогла бы добраться до дома, гораздо быстрее, чем в автобусе. И  при желании, можно было избежать встреч со знакомыми людьми.

 Свернув в боковую аллею,  Серафима увидела сидящих на скамье мужчин. Их было трое. И среди них находился Илья. Перед каждым молодым отцом, стояла детская коляска, в которых  спали их малыши.
Компания папаш находилась совсем рядом. Отступать или прятаться,  женщине было некуда.
К тому же, Илья, заметив тещу, как ни в чем не бывая, приветливо помахал ей рукой.
Усилием воли, приняв нейтральное выражение лица, она подошла к скамье. Сдержанно кивнув  мужчинам, она заглянула в коляску, в которой безмятежно спала ее внучка.
На щечках Анютки  пылал здоровый детский румянец.
«Не застуди мне внучку», - буркнула женщина. Не слушая возмущенного ответа зятя, не оглядываясь, Серафима Львовна последовала дальше.
Не замечая неземной красоты увядающей природы, Серафима Львовна, в глубокой задумчивости, медленно брела по узкой тропинке Городского Сада  Отдыха.
И с чего это, она задумала вдруг, стыдиться того, что  произошло  с ней в тот незабываемый год?
Все она  тогда, тридцать лет назад,  сделала правильно.

Федор Алексеевич   не посоветовавшись с женой, (чего сроду не было), взял вдруг несколько дней отдыха, в счет отпуска. Серафима Львовна  была удивлена и шокирована  самовольным поступком мужа. Впервые со дня их  совместного проживания, Федор,  принял самостоятельное решение.
За четыре года их совместной жизни, он ни разу не был в отпуске. Так решила она,  его законная супруга,  бесспорная глава  их маленькой семьи.
Муж ежегодно получал денежную компенсацию за неиспользованный отдых. И она, дабы сохранить свою женскую обаятельность и здоровье, тратила эту компенсацию на поездки  к морю и  на курорты.
Маленькая дочка, естественно, оставалась на попечении Федора.

Но это никак не оправдывало поступок  мужа в глазах супруги. Он явно выходил из-под её контроля. И Серафиме это ужасно не понравилось.
«Федя, с чего это ты так устал, что не посоветовавшись с женой, взял  отпускные дни?  Или ты всерьез считаешь за труд, протирание штанов в своем музее?» - накинулась она на супруга.

Но тут Федор проявил невиданное ранее, упорство. Он заявил жене, что давно не виделся с Катериной, своей сестрой.
Не смотря на грандиозный скандал, что закатила ему жена, он  уехал к «сестре»,  как решила Серафима.
А спустя всего пару дней, он явился назад. Но в каком виде!. Серафима привыкла видеть перед собой покорного супруга, с постоянно опущенными  глазами.  Готового незамедлительно исполнить все ее «Величайшие» прихоти и указания.
А тут, пред ней предстал  уверенный в себе человек с твердым взглядом и  бессовестно счастливым лицом.
Разница между «тем» и «этим», была настолько заметной, что Серафима растерялась и насторожилась. Цепкий женский ум и наблюдательность, подсказали ей, что произошло что-то   очень  значительное.
В мозгу вспыхнул опасный огонек  «Стоп сигнала». Она предусмотрительно «проглотила», все гневные, заранее приготовленные для мужа, слова обвинения.
Прекрасно развитая женская интуиция, подсказала ей, что причину столь разительной перемены в поведении мужа, можно выведать лишь по доброму.

«Федя, ты так быстро вернулся! Молодец.  Надеюсь, у Кати все в порядке?» - проворковала Серафима непривычно   миролюбивым, почти нежным тоном.
Она, перехватив его изумленный взгляд, мысленно поздравила себя  тем, что  не начала разговор с привычного Федору скандала.
Серафима не ошиблась. Ее муж, обманутый    теплым приемом, окончательно  осмелел.
Он опустился в кресло раньше, чем его супруга соизволила    присесть сама.
«Серафима Львовна, нам нужно с вами поговорить. При чем, очень серьезно».- излишне официально произнес Федор.
Он и раньше частенько обращался к ней на «вы» и по имени отчеству. Но такое отношение между супругами, имело место быть, на  виду  посторонних людей.
Официальное, подчеркнуто вежливое обращения супругов друг к другу в обществе, Серафима считала хорошим тоном.
Дома она  называла мужа   Федором. В минуты самых близких отношений, он иногда удостаивался более короткого, - «Федя».
Супругу же,  муж обязан был называть Симочкой. На другое имя, она была не согласна.
«Серафима Львовна! Это что-то новое,  - мысленно возмутилась она.-
-Неужели тут замешена женщина? Нет. Не может такого быть.Куда моему рохле  посторонних баб  заводить.
 Тут, что-то другое.  Ишь как сияет. Осмелел. Видно  что-то серьезное и радостное сообщить мне хочет. А может его переводят в область? Или нечаянное наследство на голову  свалилось. Вот бы здорово было! Два уж года на море выбраться не могу….
От подобных мыслей, Серафима  улыбнулась мужу еще приветливей.
-Федя, я тебя слушаю, дорогой».
Но небольшой запас смелости у Федора, закончился так же быстро, как и начался. И им снова завладело привычное косноязычие перед женщиной, что сумела подавить его волю, подчинив его своему влиянию.
Федор Алексеевич не выдержав  ее взгляда,  снова отвел глаза.
«Я потом… Я не знаю… - забормотал он.
«Хватит мямлить-  прикрикнула Серафима.-  Объяснись понятно. Где ты был эти два дня?  У Кати или какой ни будь Феклы?»

По  тому, как протестующе дернул подбородком муж,  как вновь осмелел его взгляд,  Серафима поняла, что попала туда, куда нужно.
Не веря собственным догадкам, переспросила. -
Федор, ты что это? Бабу себе на стороне завел? Чего молчишь,  рохля?»

Федор поднял на Серафиму совершенно измученный взгляд. Его недавнишняя радость и оптимизм, бесследно исчезли.
«Симочка, я прошу тебя, отпусти меня. Я так больше не могу. Неужели ты сама не видишь, что не получилось у нас семьи? Ты меня не любишь. И никогда не любила.  Я тоже не люблю тебя. Напрасно ты убеждала меня что в семье главное, - уважение . А сама ты даже не уважаешь своего мужа.
Сима, я люблю  хорошую женщину. И она меня, - тоже».

Серафима Львовна смотрела во все глаза на своего, такого казалось бы, предсказуемого мужа.  Ее мало затронули  последние слова Федора о какой-то женщине, которую он якобы, любит. Серафима не ревновала.  Это чувство не было ей знакомо.
Она легко бы простила ему измену, случись такая где –то вне их городе.  Сама она была далеко не ангелом. И всякий раз, выезжая за пределы города, искала   подходящего  партнера  для   личных утех.  Но она предпринимала все предосторожности, чтобы о подобных  играх, никто из ее знакомых, не мог догадываться.
Ничего  преступного в  своих «шалостях», Серафима не видела.
Она считала, что каждый человек имеет права на личную, маленькую тайну.
Главное, чтобы эта тайна, не стала достоянием огласки и сплетен.  Чтобы она не бросила тень на репутацию человека.
Но ее растяпа муж, ухитрился нарушить все   негласные правила их «добропорядочной» семьи.
Но он посмел поставить под сомнение крепость их образцовой семьи, которую  она  так старательно создавала.  Этот неблагодарный мужлан,  не оценил того, что дала ему она.
Едва ли, без её поддержки и участия, он смог бы, стать  таким узнаваемым и уважаемым в их городе, каким он стал рядом с ней.

Усилием воли, Серафима подавила в себе желание  немедленно  опустить на голову мужа, первую попавшуюся вазу или статуэтку.
Она, естественно, не собиралась отпускать от себя, такого удобного мужа, как Федор.
С трудом сдерживая, клокочущую  в ней ярость, Серафима вкрадчиво произнесла:
« Федя, очень глупо, из-за какой то дешевой интрижки, разрушать образцовую, Советскую семью. -

«Но это не интрижка!-
  -С жаром перебил ее  муж. 
-Я люблю Надю!» -  поняв, что невольно проболтался, Федор  запоздало смолк, закрыв руками лицо.
Глядя на сникшего мужа, Серафима победно улыбнулась. Она решила сделать вид, что не заметила его оплошности.
-  Федор, какая может быть любовЬ к легкомысленной девке, с заниженной социальной ответственностью?  Ты предсказуем, муженек. Как впрочем, любой кобель  о двух ногах. Тебя не удовлетворяют нормальные семейные отношения. Захотелось чего то, новенького, развратненького?...

- Не смей так говорить о ней. Она самая лучшая  из женщин, что мне довелось встречать. -  Федор подскочил с кресла и сжав кулаки, заметался по комнате.
«Ничего себе… - охнула про себя Серафима. – Немедленно надо отыскать эту самую Надежду. И укоротить ее ручки загребущие.  Эдак    Феденька мой, совсем страх потеряет.
-Сядь на место, не изображай из себя Ромео.-   Грозно прикрикнула женщина.-
-Любовь ему подавай! А ты о ребенке подумал? О репутации своей партийной?  Или моча настолько в тупую голову ударила, что соображать перестал?»

Упав в кресло, Федор застонал, как от  приступа зубной боли.
«Сима, отпусти меня. Я исчезну из города навсегда. Отдай мне только  Машеньку.  Тебе же она, только обузой будет.
Сима, у нас с  той женщиной, ребенок скоро будет. Ну зачем я тебе? Ты яркая, красивая. Найдешь себе еще не такого мужа, как я».
 
Известие о будущем ребенке Федора на стороне,   окончательно взбесило Серафиму.
«Мразь, подонок!  Дорого тебе обойдется твое предательство. Я тебе такое устрою, что век не  отмоешься. Попробуй только еще раз вильнуть  к своей б…. И тогда увидишь, на что я способна. Ты будешь жить в семье. И будешь образцовым мужем. Машеньку он захотел. Я тебе устрою и Машеньку, и Наденьку!
 А то, что родит твоя сука, останется на ее совести. И не дай Бог, если ей вздумается обнародовать, кто  папашка ее ублюдка», - чеканя каждое слово, проговорила Серафима.

Несколько дней, Федор ходил мрачнее осеннего ненастья.
После встречи с Надеждой, он  забыв обо всем на свете, жил единственной надеждой , соединиться навсегда с любимой женщиной.
Федор понимал, что уйти от Серафимы, будет совсем не просто.   Он ожидал  скандалов, возможно , - слез и упреков.
Но  Серафима пригрозила ему  написать заявление  в Партийный Областной Комитет.
И это было бы, куда страшнее любых скандалов.

А она между тем, не дремала.  Пустив в ход все свои связи, она достаточно быстро вычислила кто такая Надежда.Ею оказалась  воспитательница  ее дочери. И это обстоятельство, отчего-то, еще больше взбесило Серафиму.
Узнав, что та уехала  к себе на родину, Серафима, при первом же удобном случае, отправилась  к ней.
Учебный год уже закончился.  И Серафиме пришлось пойти домой к   той, что задумала увести у нее мужа.
Не смотря на полную уверенность в своей правоте, Серафиме Львовне неприятно было вспоминать  ту встречу с соперницей.

Она хорошо запомнила ее испуганное лицо и панику в глазах, в тот момент, когда  вошла в дом к  Надежде.
Непроизвольно вскрикнув, Надежда прикрыла руками заметно выпирающий живот.
Первым желанием Серафимы, было хорошенько оттаскать соперницу за ее густую, светлуют косу.
Но из смежной комнаты, вышла  худенькая пожилая женщина. Видимо, мать  Надежды.
Даже этот единственный  свидетель, заставил  разъяренную Серафиму Львовну, нацепить на лицо   привычную маску  добропорядочной дамы.
«Надежда Сергеевна, мне с вами побеседовать без свидетелей надо». -  почти спокойно произнесла Серафима.

«Мамочка, пожалуйста, поди во двор на минутку, - пролепетала беременная воспитательница. Она смотрела на «гостью» с выражением  покорности  судьбе.
«Два сапога, пара. Что мой недотепа, что эта серая моль. Такую припугнуть куда проще, чем зайца. Даже не интересно. Ни какого азарта»,
 - усмехнулась про себя Серафима.

Мать Надежды, окинув гостью пытливым взглядом, послушно покинула дом.
«Я думаю, что представляться не надо? Сама поняла, кто я?  - -с высокомерным презрением спросила Серафима.-
-А не дошло, напомню. Я единственная и законная жена Федора Алексеевича Ельцовского. В отличие от тебя, доступной  уличной девки. Ты с кем тягаться надумала? Натаскала где-то пузо и моим,  слабо характерным  дурачком прикрыться хочешь? Только  не того, ты  решила  назначить папашкой твоему недоноску.
Я тебя  размажу, как соплю о пол и даже не замечу. Тебя не только близко к  детям  не подпустят, но  к  телятам не подойдешь. Если узнаю, что Федор Алексеевич, еще хоть раз к тебе заявится, я  вас со в света сживу.
Его из Партии попрут, тебя из учителей. Поняла, лахудра. Задумаешь тягаться со мной, или подавать на алименты, очень горько пожалеешь. Не забывай, кто ты и кто я».

Серафима еще выше вздернула подбородок, всем своим видом показывая собственное превосходство над  плачущей воспитательницей. Она не сомневалась в том, что запуганная женщина, не посмеет ей хоть в чем-тот возразить. Или как-то по другому, попробовать защитить  себя от  выпадов «гостьи».

Но Надежда хоть и была обескуражена и даже напугана   нежданным визитом, вдруг тоненько закричала:
«Зачем он вам? Вы же его не любите, не цените. Он вам нужен лишь для прикрытия. Отпустите Федю. Не портите ему жизнь».

Серафима от удивления и неожиданности,  не сразу нашлась, что ответить. Опомнившись, она решительно отбросила все остатки приличия и разразилась  грубой  , площадной бранью и угрозами.
Выбежав из дома, Серафима  направилась к остановке. В груди  обозленной женщины, клокотала бешеная злоба.
Через пару часов, вернувшись домой, она устроила мужу  такой же, неприличный «концерт»
.
«Ты была у Нади!? –  с трудом пробиваясь сквозь поток угроз и  брани, воскликнул Федор.-
-Серафима, ты окончательно свихнулась. Я ухожу от тебя. И попробую отсудить  Машеньку.  Ты ведешь себя хуже рыночной ,  невоспитанной торговки».

И он действительно ушел из дома, прихватив свои, первые попавшиеся вещи.
 Серафима понимала, что ее мужу не хватит смелости   и умения затеять  судебные разбирательства с ней, пока еще, законной женой.
А если он  осмелится подать на суд, то она  ничуть не сомневалась в своей победе в битве за ребенка. Но   сама мысль о том, что ее имя  будет фигурировать в  судах,  была ей крайне неприятна.

На следующее утро, Серафима отправилась  в Горком Партии. И там она настрочила пространственное заявление на мужа, обвинив того, в  моральном разложении и попытке развалить   Советскую ячейку общества.  Их  образцово показательную семью.

На словах, она попросила хорошо ей знакомого Секретаря Горкома,  пока что,  только поговорить с Федором.  Вернуть его на путь истинный, по товарищески указать на его опрометчивые ошибки.
Выйдя из здания Горкома, Серафима  отправилась в ГОРОНО (Городской Отдел Народного Образования).   Заведовал этим уважаемым Отделом,  давнишний , слишком близкий друг Серафимы.
Они, еще до замужества  женщины, не раз проводили незабываемые совместные отпуска,  за пределами города. Там, где их не могли встретить общие знакомые. Иван Семенович  был женат. Но это не останавливала  ни его, ни Серафиму от «романтических» встреч.
Возвращаясь из отпусков домой, они  по обоюдному согласию, прекращали   тесные отношения. Ни он, ни она, не желали   огласки. Тем более, что жена Ивана Семеновича, работала  Директором Музыкальной Школы. И числилась близкой подругой Серафимы.
Это жена Ивана  в свое время, посоветовала  Серафиме Львовне, обратить внимание на не женатого  Ельцовского.

Серафима выяснив у секретарши, что директор ГОРОНО один в кабинете, смело открыла дверь Приемной.
Иван встретил бывшую любовницу настороженно.  В настоящее время, он не без успеха «охаживал» молодую секретаршу. И  ему ничуть не хотелось возобновлять отношения с замужней женщиной.
Выслушав   рассказ Серафимы о неполадках в семье, Иван Семенович развеселился:
. «Вот  уж не ожидал от твоего  подкаблучника, подобной прыти». Но увидев сердитой выражение лица Серафимы,  он посерьезнел и пообещал   «разобраться со своими кадрами, как надо».

И он действительно «разобрался» с Надеждой. Да так, что она уехала куда-то,  наказав  матери,  никому не сообщать ее адреса.

Два долгих года, супруги жили под одной крышей,  совершенно чужими людьми.
Федор Алексеевич  окончательно замкнулся в себе.  Первым он ни разу не заговорил с женой.   На ее вопросы отвечал коротко и только по существу. Спал он в комнате   Машеньки. 
Полученную зарплату, Федор молча ложил на стол, оставляя себе  лишь на скромные обеды в рабочей столовой.  Завтракать и ужинать, ему приходилось дома. Но делал это он  молча, не поднимая глаз. Коротко  благодарил   супругу и сразу же, уходил  в комнату ребенка.
Он молча игнорировал попытки жены,   возобновить с ней любые супружеские отношения. Будь то интимные ,   походы в гости или  посиделки перед телевизором.
Федор похудел и осунулся. Он постоянно о чем- то  напряженно думал, что особенно сильно раздражало его  супругу.

Прошло долгих два года. Природа взяла свое. И Федор снова перекочевал в постель жены. Но  их,
и до того пресные отношения, стали еще более скучными и   совсем редкими.

Серафима  с лихвой, восполняла  эти пробелы в дни летних отпусков.
Но     детей своих она рожала только от мужа.  Дети  ее интересовали лишь, как орудие воздействия  на Федора.
По немного, он  кажется оттаял.  Отец полностью взял на себя заботу о троих своих детях.  В них он черпал  радость и  желание  жить дальше.
 Серафима   видя  тягу мужа к детям, тонко и умело   вновь подчинила его , полному своему влиянию.

До определенного времени, Федор ничего не знал о судьбе Нади и  их ребенка. Он не знал даже того, кто  у нее родился.

                (СЫН.)
Вернувшись домой, Серафима  увидела лежащий   на тумбочке  в прихожей, почтовый  конверт.
Почтовую корреспонденцию из ящика, обычно забирал муж. Письма адресованные  жене или детям, он никогда не вскрывал. Чего нельзя было сказать о Серафиме.
Она считала себя вправе, проверять почту  мужа и детей, пока те  жили  вместе с родителями, под одной крышей.
Из  супружеской спальни доносилось приглушенное бормотание телевизора. Федор был дома.
Адрес на конверте, был явно подписан рукой Артема. Но почему письмо пришло из Казани, когда ее сын, в это время, должен был находиться в Новосибирске. Ведь ее мальчик поступил в Высшую  Партийную  Школу. Она сама проконтролировала, чтобы Тема отвез документы  в Новосибирск, в эту  самую школу?
Правда он  тогда, слишком долго задержался в областном центре. Сказал, что был в гостях у Катерины, сестры отца.

Еще не догадываясь, что произошло, Серафима почувствовала тревогу.  Надорвав конверт, она вытряхнула  из него  мелко исписанный  лист бумаги.
Уронив конверт на пол, Серафима перешагнула через него и   ушла в кухню.
«Здравствуйте, родители. У меня все хорошо».
Чем дальше вчитывалась мать в строчки сына, тем сильнее дрожали ее руки, от охватившего ее отчаяния и бессильной  ярости и обиды.
Её сын, «тихоня и размазня, папина копия», посмел ослушаться свою мать. Только Высшая Партийная Школа, с ее дисциплиной и строгостью обучения, могла сделать из Артема, ответственного, всеми уважаемого гражданина свой страны.
Ее студентов, ожидала завидная участь, будущих Партийных руководителей, самых высоких рангов. Вплоть до Членов Президиума СССР.
В своих,  далеко идущих, тайных надеждах, Серафима Львовна видела своего Артема Федоровича, если не Первым Секретарем  Президиума,  то хотя бы его заместителем.   
Но ее мягкотелый, но все же упрямый  (весь в отца), негодник, посмел поступить в Казанский Авиастроительный Институт.
«И это мой сын! Отказаться от возможности  выйти «в люди», ради удовольствия, всю жизнь  простоять за пульманом?  Дрянь! Как  теперь в глаза    достойным людям посмотрю?»

 - Под «достойными людьми»,  женщина подразумевала  знакомых   сотрудников Горисполкома из своего города. Ведь именно там, по просьбе Серафимы, ей выдали   отличную характеристику для ее сына. И еще ходатайство  от имени  Первого Секретаря Комсомольской организации, о зачислении Артема в Высшую  Партийную Школу.
Серафима всхлипнула. Она не ожидала предательства от своего, не очень решительного сына.
Рука женщины, непроизвольно смяла  в кулаке  листок бумаги, вырванной  Артемом из школьной тетради.
Она вошла в спальню, где  ее муж  спокойно дремал, сидя перед экраном телевизора.
«Федор, объясни мне, что в этой жизни я сделала не так?»

Быстро взглянув на  жену, Федор по привычке,  отвел глаза. Но в его мимолетном взгляде, Серафима успела уловить упрямство и неприязнь. И это еще сильнее разозлило  неуправляемую женщину.-
- «Не прячь глаза. Я тебе вопрос задала.  Ответь, что стало с нашими детьми? Я пыталась  вырастить из них, настоящих граждан   Социалистического  общества. И не столько словами, сколько личным примером.
Машка  сначала нагулялась от души, потом замуж недоучкой выскочила. У этой мерзавки, даже профессии приличной нет. На субботники не ходит. И мужа туда же тянет.
Ритка,   с медалью школу закончила. На Журфак поступила. В общественной жизни города,  постоянно участвовала. В Комсомольской организации, не последним человеком была.  Я на нее большие надежды возлагала. Девчонка могла прославить  нашу семью.
А она, вдруг,   как с цепи сорвалась.  Без мужа пузо  отрастила. Позорище!
А все от  того, что  ты ей потакал во всем. Думаешь, я не знаю, что с твоей подачи она от родителей на квартиру ушла.. Любовь у нее, видите ли, образовалась… Ладно бы, если бы было к кому…
А теперь вот, сынок учудил…На, читай», - Серафима швырнула мужу на колени измятое письмо Артема.

Несколько минут, она с трудом сдерживая рвущееся наружу, обличительные реплики, молча наблюдала, как беззвучно шевелятся губы Федора, читающего письмо сына.

«Наш  сын поступил в очень престижный ВУЗ. Не стоит расстраиваться, Симочка, - примирительно проговорил Федор
.- Из мальчика получится прекрасный специалист конструктор.
Дорогая, я не пойму, от чего ты расстроилась. Лично я, горжусь сыном. Он показал себя настоящим мужчиной. Он сумел отстоять свою точку зрения.  Человек должен сам решать свою судьбу. Не надо, чтобы за него  решали родители. Артем вполне взрослый и умный парень. -
-Федор снова опустил глаза и едва слышно добавил.-
-Я рад, что   мои дети, стали  самостоятельными, ответственными людьми. Не такими как их отец».

«Ах, вот оно что? Ты, неблагодарное ничтожество! Если бы не я, где бы ты сейчас был?  Прозябал бы  в деревне  среди коров. Со своей  буренкой. Скорее всего, спился бы.
Я все сделала для того, чтобы удержать тебя от окончательного падения. Я простила тебе твою грязную интрижку.
И ни разу, заметь, ни разу не упрекнула тебя в измене…»

Серафима Львовна, задохнувшись от праведного гнева, закашлялась.

«Благодарю тебя, Серафима Львовна . Ты очень все хорошо придумала. Сожалею, что испугался тогда. Партком, тогда , много  лет назад, мог здорово подпортить  мою биографию.
Благодаря твоим  стараниям,    Симочка,  Партбилет остался при мне. И записей там нехороших нет. Но как быть с  совестью? Как быть с моими личными переживаниями? Или, это так ничтожно на фоне нашего с тобой,  общественного статуса?
Оставь детей в покое, Серафима. Тебе мало моей сломанной жизни? Хотя… Я тут только сам виноват. Струсил я.  Предал дорогих мне людей. Сломал не только их и свою жизнь, но и твою тоже. Ты бы могла тогда, достойного человека встретить. Возможно, даже полюбить.
У меня сын взрослый. Сережа. Сергей Федорович. Отчество мое носит. А фамилию  мою, мать ему дать не захотела. И правильно сделала. Не достоин я  того, чтобы мой сын носил мою фамилию.
Остепенись, Серафима Львовна. Ты же хуже тайфуна.   Он за собой  разрушенные  постройки  оставляет. А ты так, походя,  людские судьбы рушишь.
Если уж так получилось и я детей на свет произвел, то  я и защитить их от тебя обязан.
Поэтому, еще раз заявляю. Оставь детей в покое. Они сами решат  кем им быть. И с кем им жить. Допрыгаешься, женщина. Одна  в старости останешься».

Стоя напротив сидящего мужа, Серафима беззвучно открывала рот. Она настолько была сражена смелостью своего «неблагодарного ничтожества», что потеряла дар речи.

«Ты, за моей спиной… Ты снова отыскал свою непотребную девку?- прохрипела женщина. Сделав пару заплетающихся шагов, она упала на диван.-
-Она здесь? В городе? Откуда ты знаешь, как зовут твоего выродка? Рассказывай,  сволочь!» - взвизгнула Серафима.

«Не смей оскорблять хорошую женщину и  моего сына. В отличие от тебя, Надежда Сергеевна,  оказалась прекрасной  матерью. Она всю жизнь, посвятила сыну. 
Нет ее здесь, не бушуй. И Надю я ни разу не видел. Как и Сережу.
Но  есть на свете не равнодушные люди. И о Надежде с сыном, я  впервые, через третьих лиц  узнал. При чем, давно уже. Лет десять назад. Может, чуть больше. Мой сын военное училище закончил. Он офицер Военно Воздушных Войск.
Серафима, я тебя в первый и последний раз предупреждаю. Ни о Надежде с сыном, ни о наших с тобой детях, не смей больше произносить не добрых слов. И жизнь им портить не смей».

«Катись к своей Надежде. А со своими детьми, я разберусь сама», - некрасиво  кривя рот, закричала Серафима.

«Я бы давно укатился, женщина.   Но  сначала хотел детей вырастить.  Не мог я еще и их предать . И оставить с такой матерью, как ты, не мог.
А сейчас, куда мне катиться?  Не простит мне Надя предательства моего и трусости. Хотя, и   с тобой мне  ничего положительного не светит. Подумаю над твоим предложением. Да сниму, наверное, квартиру ближе к Музею».
Федор Алексеевич встал с кресла. Он вышел из квартиры и отправился к ближайшей телефонной будке. В кармане его  пиджака, лежал талон на междугородние переговоры.
Добравшись до телефона, он набрал код города Новосибирска и номер телефона сестры.
Катерина была для Федора, не только сестрой, но и самым близким человеком. Только  перед ней, он мог распахнуть свою душу. Только ей, как родной матери, мог поведать Федор,  все свои сокровенные тайны не рискуя быть не понятым.
С первых дней знакомства Федора с Надеждой, Катерина была в курсе их отношений.
Зная невыносимый характер  Серафимы, Катерина  искренне жалела   бесконфликтного своего брата.

Брат  бывал у Кати редко. Он к тому времени,   вновь попал под  жесткое влияние Серафимы. Потеряв любимую женщину, Федор  смирился со своей участью.  Потому лишь, что потерял он не только Надю с  ребенком, но и  волю к жизни и любому сопротивлению злым обстоятельствам. Единственное, что удерживало его на свете, это были дети Федора.
И он  полностью растворился в них, отказавшись от собственного счастья.


Прошло  более 25  лет с того дня, как  Надежда исчезла   из  его жизни.  Мягкотелый мужчина  сдался под натиском  обстоятельств. Но Катерина  была не из тех, кто легко опускает руки. Она потратила не мало усилий, разыскивая    Надежду с ребенком.
 Пару лет, она  посылала письма  в те инстанции, что могли бы помочь отыскать Земцову Надежду Сергеевну.
Катерина  получила десятки ответов., с указанием адресов  разыскиваемого человека.  Но как оказывалось, найденные женщины, были лишь тезками нужной ей Надежды.
Решив, что Надежда, возможно, вышла замуж и сменила фамилию,  Катя прекратила  ее поиски.

 И вот, лет 10 назад, ей удалось отыскать ту,  которую  так бездарно потерял ее брат.   Случилось это чудо, самым неожиданным образом. Как-то, на глаза Катерине, попала  Областная газета с интересной статьей. В ней описывался подвиг 15 летнего мальчика, по имени Сергей Земцев.  Воспитанник Новосибирского Военного Училища, Сережа Земцов, рискуя собственной жизнью, вынес из горящего здания,  двоих маленьких детей. Сам  мальчик получил несколько ожогов.
В  статье упоминалось имя матери юного героя. И то, что ее сын  вырос без отца.
Женщину звали Надежда Сергеевна Земцова. И жила она,    совсем неподалеку от Новосибирска, в небольшом поселке.
Мало надеясь на удачу, Катерина отправилась в редакцию газеты,   в которой была напечатана статья о  подвиге юного героя..
А спустя пару дней, она уже сидела в уютном домике Надежды  Земцовой.
Катя смотрела на  хозяйку и не могла поверить тому, что она наконец-то, нашла женщину,  которую до сих пор любил ее брат.

Скромная, бесхитростная Надежда, ничуть не походила на  Серафиму, с ее вечным притворством, высокомерием  и недовольной физиономией.
Прощаясь с Катериной, Надя попросила ту, передать Федору, что она ничуть не обижена на него.
«Значит, так суждено было. Федор сам избрал свой путь».


 Федор Алексеевич, получив от Кати адрес Надежды, словно бы родился заново. Он воспрял, заметно  оживился и кажется, даже помолодел.
Он написал  несколько писем Наде. В них Федор просил прощения и умолял Надежду, принять его к себе.
Но Надя ответила только один раз.  Она прислала письмо на Главпочтамт города, с   пометкой «До востребования».
Так просил ее Федор.
 В своем письме, Надежда написала, что полностью прощает Федора.  Но убедительно просит его, больше никогда не тревожить их с сыном.
 «Федор Алексеевич,  много лет назад, вы сделали свой выбор. И я  вас в этом не виню. Выходит, что иначе нельзя было. Я благодарна вам за сына. Он мое   единственное счастья во всем мире. И другого счастья мне не надо.
Я много лет внушала Сереже, что его отец был  полярником. И что он геройски погиб при исполнении гражданского долга.  Мой мальчик рос,  заранее уверенным, что сам будет совершать подвиги, как его отец. 
Ради  покоя и счастья сына, я отклонила не одно предложение о замужестве.  А вас, тем более, я прошу забыть о нашем существовании. У вас есть дети. Постарайтесь, чтобы они выросли достойными людьми».


Федор написал  Наде еще несколько писем. Но  не дождался больше ни одного ответа от нее.
Встретиться с сыном, открыться ему как отец, он не имел права. Несколько раз, Федор приезжал к Военному училищу. Затаившись где ни будь, неподалеку, он наблюдал за  воспитанниками, стараясь угадать, который из них, его сын.
После таких «вылазок», Федору было особенно тяжело возвращаться  домой. И только  его дети, спасали отца от отчаянного шага к пропасти.
 А потом,  ребята возраста его сына, покинули училище. И разлетелись по всей стране.
От Катерины, поддерживающей связь с  Надей, Федор узнал, что его Сережу  отправили  в военную часть  в Мурманск. 


После сегодняшнего, откровенного разговора с женой, Федор почувствовал новый  прилив сил. Ему снова захотелось жить.
И он решил, что просто обязан съездить к Надежде. Ведь прошло уж два года, как   их сын стал кадровым офицером.
Он   вынужден был покинуть свою мать. И Надежда осталась совершенно одна.

                (СНОВА КИМА)

Проводив  мать, Рита занялась домашними делами.  Она протирала корешки книг в маленькой, домашней библиотечке и вспоминала о своем детстве и ранней  юности.
Еще с детсадовского возраста, обязанностей у детей Ельцовских, было больше, чем прав.
Они не имели прав капризничать, играть в шумные игры, жаловаться  друг на друга.
Причем все запрещающие приказы, исходили только от матери.   Они обязаны были оберегать мамин покой.
Маленькие дети, чаще всего, видели перед собой лицо отца. Чувствовали на себе его заботливые руки.
Только он целовал их перед сном и желал спокойной ночи.
Сказки на ночь, читал им тоже он. Мама  считала, что такое сюсюкание  способствует тому, что «из детей вырастут такие же слюнтяи, как их отец».
Это он вставал к ним по ночам, чтобы унять их ночные страхи, поправить одеяло, проводить на горшок.

Это он поднимал их по утрам, Помогал умываться и одеваться в сад, а потом в школу.
Мать  ни разу не пришла к ним на родительские собрания и школьные праздники, возложив на отца детей все эти обязанности.
Но зато,  без участия  матери, не обходилось ни одно общегородское мероприятие.
И на таких мероприятиях, лучшего оратора чем Ельцовская Серафима Львовна, невозможно было сыскать.
Она говорила о высокой роли семьи, в  развитие Советского общества. Делилась методами воспитания детей в духе патриотизма и добросовестного отношения к общественно полезным нагрузкам.
Но в собственной семье, материнское воспитание детей , сводилось к ежевечерним  выговорам  о их неблагодарности, ошибках в поведении и отношении к жизни. Вот тут Серафима Львовна преуспевала.
Она часами могла читать детям нудные лекции, о преимуществах общественной жизни над  домашним мещанством.
«Ваша мать имеет высокий статус в обществе. И вы  своим поведением и отношением к жизни, не имеете права опозорить нашу образцовую семью», - вещала Серафима Львовна.

А Федор Алексеевич, повязав фартук, варил детям вкусные каши. Водил их в парк на детские мероприятия, ходил с ними в кино, помогал постигать трудные школьные предметы.
Глядя на то, как дети тянутся к отцу, Серафима злилась и недоумевала. Она искренне не понимала, отчего ее дети настороженно относятся к ней, их такой правильной, положительной матери.
Но у нее хватало благоразумия не устраивать мужу разносов при детях. Ведь они должны были уяснить, что   семь Ельцовских, безупречна во всем.

Маргарита со стыдом вспоминала, как под влиянием матери, едва ли не стала такой же черствой занудой, как и она.  Но к счастью, этого не случилось.  Благодаря не только отцу, но и  любви к Илье.
Достигнув определенного возраста, Маргарита сумела понять, насколько в их семье все фальшиво и наигранно. И не решаясь открыто развенчать мать, она ушла жить на квартиру.
Сегодняшняя стычка с матерью, окончательно убедила Риту, что она поступила правильно, запретив Серафиме Львовне, вмешиваться в их с Ильей, семейную жизнь.
Маргарита выдвинула нижний ящик  шкафа, где хранились какие-то нужные и не очень, бумаги, квитанции и  прочее.
Перебирая старые счета, она добралась до дна ящика. Ее внимание привлекла толстая, общая тетрадь, в коричневой, порядком полинявшей обложке.
Машинально полистав тетрадь, Рита отложила ее в сторону.  Слишком мелкий, не знакомый ей почерк,  Илье не принадлежал. Рита хорошо знала почерк мужа.
Тетрадь Маргариту не заинтересовала. Мало ли кому могла  она  принадлежать.
Ее муж был журналистом. И у него могли быть    рукописи других людей.   Возможно, кто-то  передал ее мужу рукопись для корректировки и редактирования.
На лестнице послышался шум.  Вернулся Илья с  Анюткой на руках. Передав жене дочку, он отправился вниз, за коляской.
Рита перепеленала активно гукающую дочку и присела с ней на диван, собираясь покормить дочь.  Анютка  с жадностью припала к груди матери, вызывая у той блаженную улыбку.
Коричневая тетрадь осталась лежать на полу, перед выдвинутым  ящиком шкафа.
Тут ее и обнаружил, вернувшийся с коляской Илья.
«Риточка, ты нашла мою тетрадь? Читала?» - осторожно поинтересовался муж.
«Нет, Илюша, Времени не было. А чьи это записи? « - беспечно откликнулась  Маргарита»
«Это интересные записки одного, не менее интересного персонажа. Я тебя, как ни будь, расскажу о нем»,
 - нехотя отозвался Илья. Он пока еще, не готов был посвятить жену в тайну коричневой тетради.
На следующий день, уходя на работу, Илья прихватил тетрадь с собой. Пора было   узнать о дальнейших похождениях своего отца. .
Он не отказался от мысли , начать поиски родственников по линии  отца. Тем более, что  Приволжский регион  России, был для Ильи  родным краем.
Но прежде, чем отправиться на поиски  возможных родственников, Илья хотел узнать историю   своего папаши до конца.
В глубине  души, он надеялся  найти в тетради,  хоть какие-то факты , оправдывающие полное падение  Миши Гурьева..
Сдав в набор подписанный Юрием Николаевичем  новый материал, Илья выбрал  час свободного времени, который смог посвятить   запискам бездомного  «дяди Саши».
Пропустив некоторые подробности описания  за оконных пейзажей, Илья остановился на строчке:

«В Тайшет наш поезд прибыл глубокой ночью.  Выйдя на плохо освещенный  перрон  станции, я почувствовал ощутимую  прохладу. Начало июня в  северо  восточном краю, это вам не июнь  на Волге. Ночи здесь заметно холоднее.
Дождаться утра, я решил в небольшом здании  вокзала. Идти  семь километров, до поселка Воробьево ночью, через тайгу, было бы неразумно.
Можно было бы дойти до  «Лагпункта», где  мне довелось служить. Но по слухам, многие «Лагпункты», «Озерлага», были  закрыты. После смерти Сталина,  личные дела политзаключенных, были  пересмотрены.  И те, кто не представлял серьезной опасности, были  амнистированы.
Некоторых, даже, восстановили во всех гражданских правах.  Скорее всего, отца моего, тоже восстановили в правах  гражданина СССР.
Ведь вся его надуманная вина, заключалась лишь в непреднамеренном пленении и  пресловутом крестике, что  хранил при себе отец. А что касается его родословной… Так это и вовсе не  могло быть  причиной для его гонений.
Ведь  Советские маршалы, герои ВОВ, такие как Рокоссовский, Жуков, Конев  и многие другие, имели  куда более мощные дворянские корни, чем  Борис Гурьев, обыкновенный мещанин. Сын  заурядного  священника.
Гурьеву старшему, элементарно не повезло. И он, как и тысячи ему подобных военнопленных, попал не к тому следователю.
Я  до утра просидел на неудобной скамье в зале ожидания ж.д вокзала.
Едва над верхушками  деревьев, показалось солнце, я двинулся в дорогу. Путь мой лежал    по таежной    совершенно «убитой» дороге.   По той самой, где восемь лет назад, я с группой моих товарищей,  сопровождал политзаключенных на лесоповальные работы.
Идти по расквашенной дождями  глубокой колее, было тяжело. И я свернул на обочину. По обе стороны дороги,  среди старых пней поднималась густая  таежная поросль.

Силами заключенных, леса вдоль дорог, по которым их этапировали, вырубались подчистую. Так требовал устав для «зеков».
Я шел и думал о том, что   тысячи умерших здесь,  в основном,безвинных людей, никогда больше не увидят света. Но тайга, вырубленная  их руками, вновь поднимется и будет стоять веками.

Добравшись до «Лагпункта», я увидел то, к чему был внутренне готов. Лагерь был пуст.    Мало того, от его деревянных стен, мало что осталось. Очевидно, практичные староверы из близ лежащих поселений, растащили все, что можно было растащить. Они разобрали не только крыши и стены  бараков, но и сняли колючую проволоку  с ограждений.

В Воробьёво, меня естественно, никто не ждал.  Войдя в поселок, я остановился , раздумывая, куда мне лучше  направиться дальше.
Чтобы сегодня же, проведать могилу Кимы и вернуться назад  к поезду, не могло быть и речи.
Я слишком долго болтался в душном вагоне поезда. Даже мне, заядлому любителю передвижений, жутко надоело однообразие  дорожной романтики.
Кроме того,  за прошедшую ночь, мне не пришлось уснуть и часа. Голодный, полусонный и злой, я ввалился в  маленькое местное  местное Управление, под названием : «Воробьевский Сельский Совет».
Но в пустующем Сельсовете, я встретил лишь уборщицу. Пожилая, угрюмая женщина, в серой, до пят юбке, елозила по полам тряпкой, надетой на самодельную швабру.
«Нетути никого.  Сам, в Тайшет отбыли. С отчетом, поди», - недовольно сообщила мне женщина.
«Матушка, голубушка, с поезда я. Из далека приехал. Подскажите, где  комнату снять. Отдохнуть бы мне с дороги», – взмолился я.
«Ты никак по набору. Лес валить. Или дорогу строить?» - подобрела (видимо, за  «матушку»), уборщица.
Ее слова меня удивили. Я считал, что дорога в окрестностях Тайшетского района,  давно сдана в  эксплуатацию.
Оказалось, что  бригада  свободно наемных рабочих, строит    через тайгу, автомобильную дорогу.
Женщина предложила мне пойти к месту стоянки  строителей. Они обосновались в   большом, общем бараке, на краю села.
Впоследствии я узнал, что барак для наемных рабочих, построен из   материалов  разобранного  ими же, «Лагпункта»
.
Внутри , на первый взгляд, барак показался мне, примитивной ночлежкой. В нем не было отдельных комнат. С двух сторон узкого  коридора, тянулись отсеки , на четыре койко места, каждый. Вернее, на четыре  деревянных наро  места, расположенных в два яруса.
В бараке я встретил лишь  повара и парочку  молодых ребят, дежурных по кухне.
Мой измученный организм, требовал отдыха. И я соврал им, что прибыл сюда специально за тем, чтобы устроиться  в бригаду строителей.
Меня от души накормили перловой кашей, сдобренной тушенкой.
Помощник повара, похожий на студента первокурсника, отвел меня в один из отсеков.
«Сюда вот ложись, на мое место. Вечером бригадир, определит, где  будешь отдыхать постоянно», - распорядился парень.
Честно должен признаться, так сладко и безмятежно, как  в том бараке, на жесткой полке второго яруса, мне давно уже, не приходилось спать.
Проснувшись далеко за полдень, я не сразу вспомнил, где нахожусь. Год полного беспамятства, давал о себе знать. Я давно заметил, что память моя  после того, как я вернулся «в себя», стала  меня иногда, подводить.
Наручные часы , с которыми я никогда не расставался, показывали  начало третьего.
Окончательно придя в себя, я бодро спрыгнул вниз с нар второго яруса.
Выйдя из барака, я осмотрелся. Вокруг было пусто.  Даже дежурных по бараку, нигде не было видно.
Я умылся  под рукомойником, прибитом прямо к стволу толстого  тополя. Отерев лицо полой рубашки я еще раз прошелся по всему бараку, пытаясь отыскать хотя бы одну, живую душу.  Заглянув в кухню пристроенную в торце барака, я увидел на столе   что-то,  прикрытое  не очень свежим «вафельным» полотенцем. Заглянув под полотенце, я обнаружил там  тарелку с кашей, кусок пахучего хлеба и стакан остывшего чая.
Справедливо решив, что еда оставлена специально для меня, я со спокойной совестью, проглотил все, что там было.
А потом, я отправился на кладбище.

Идти было не далеко.  Через четверть часа, я с замиранием сердца, открыл полу отвалившуюся калитку, кладбищенской ограды.
Я безошибочно    направился вглубь ограды к могиле Кимы.
Могила моей незабвенной любимой, находилась в жутком состоянии. Деревянной пирамидки со звездочкой, что я сам установил на ее холмике, на могиле не было. Вместо нее, в изголовье могилы, торчал толстый, глубоко вколоченный в землю кол, вымазанный не то болотной черной грязью, не то, окрашенный в черную краску.
Не смотря на то, что я ничего не понимал в похоронной атрибутике, я сообразил, что кол этот, вбит не в ногах гроба, а в той  стороне, где находилась голова покойной.
Рыча от ярости, как раненный зверь, я долго раскачивал странный кол прежде, чем мне удалось его вытянуть из земли.
Он был заострен. Рассматривая   кол внимательнее, я понял, что он  изготовлен из осины.
В голове всплыли полузабытые рассказы Зои Мироновны на библейские темы. И тут до меня дошло, что тот, кто  вбивал этот кол  хотел выразить свое отношение к моей  несчастной мученице.
Негодяй, или негодяи, хотели   и после смерти, подчеркнуть, что моя нежная Кима, была ведьмой, или еще кем то из нечисти.

«Мрази, ублюдки,  не уеду, пока не прикончу всех, кто посмел осквернить память моей любимой», -  заливаясь злыми слезами, рычал я.
Возвращался  в барак я с твердым решением , остаться здесь на неопределенное время.
Вечером я познакомился с будущими коллегами по работе.Своему будущему, непосредственному начальнику, я представился, как Михаил Непомнящих. Просмотрев мои  справки, выданную  доктором и начальством ГОВД Ульяновска,  мой будущий  начальник лишь хмыкнул.
«Руки,  ноги целы? Бетон месить, песок грузить сумеешь? Ну и ладно. Завтра тебе день на оформление, на получение спецовки. И за работу. На довольствие станешь с сегодняшнего дня.
Имей в виду, Миша Непомнящих, увижу хоть раз пьяным или отлынивающим от работы, ты мне сразу все вспомнишь. Ясно?»

Мне все было ясно. Ни пьяницей, ни лентяем, я себя не считал.
Работа в бригаде  оказалась самой тяжелой из тех, что мне приходилось исполнять раньше. Но узнав размер месячной  оплаты  своего труда, я  забывал обо всех трудностях.
Не смотря на дневную усталость, я  почти каждую ночь,  видел во снах, свою любимую Киму.

Она  приходила ко мне в барак. Садилась  рядом на постель, по которой я метался  не в силах вырваться из острых лап тоски и боли.
Я пытался о чем то спросить Киму. Но спаянные сонным параличом губы, не поддавались моим усилиям. Кима смотрела на меня с  тихой, светлой печалью. Она молчала и лишь    грустно улыбалась.

Часто анализируя все свои   бывшие  «романы», я  все острее понимал, что  никого я так сильно не любил, как Киму.
И даже Настя, блекла перед памятью  моей  несчастной, замученной подруги. А ведь были моменты в моей прошлой жизни, когда мне казалось, что я люблю Настю, сильнее, чем Киму.
По крайней мере, как бы я не страдал по Насте, во снах она ни разу,  не терзала мое сердце так остро, как Кима.
Осторожно расспрашивая   не много численных, местных комсомольцев, я выведал, что   никого из родных  тварей, убивших Киму, в поселке не осталось. Кто-то умер, кто то  уехал от гнева   местных комсомольцев.
Но кто тогда, поглумился над могилой Кимы?  Скорее всего, это случилось сразу же, после моей демобилизации.

Как-то, выбрав  время, я в свой выходной день, отправился к Киме.
Я долго  подправлял полуразмытый дождями холмик. Потом из  веток  сосны, я выстрогал две относительно прямые   палочки. И из них я соорудил вполне приличный крестик.
Его  я укрепил на холмике, в ногах покойной. Там, где он должен находиться по правилам.
«Отпеть бы тебя, родная моя. Тошно тебе видно там, без покаяния. Бродит по свету, не упокоенная душа твоя, Кима моя родная»,
- я сам не понимал, что происходит со мной, откуда на ум приходят подобные слова.
Видимо,  тот  единственный ангел, что не покинул мою любимую, нашептал мне их в ухо, легким летним ветерком..
Я отлично понимал, что едва ли  исполню задуманное. В Воробьево, как впрочем и в других населенных  пунктах, не было церквей. И отыскать православного  священника, едва ли  было возможно.

Напрягая память, я вспомнил несколько слов  из молитвы «Отче наш». Их часто повторяла наша мать во время войны, стоя на коленях, перед иконой Богородицы.
Оглядываясь вокруг, словно собирался совершить что-то непристойное, я как мог, помолился неведомому Богу. Я просил его, простить  наше с Кимой,   невежество  и  неверие.
«Отче наш, Бог наш небесный, прости мне грехи наши. Мои и Кимы. Забери ее пожалуйста на небо. Плохо ей тут. Ходит душа ее неупокоенная по земле. Нет ей места  ни тут, ни у тебя. Прости ее, Отче наш, сущий на небеси. Она с лихвой рассчиталась своими страданиями, за грехи, что свершала на земле.
Но Бог, ты же все видишь и все знаешь. Кима была доброй и  милосердной девушкой. Прошу тебя, возьми ее к себе»,
- бессвязно  бормотал я, не ощущая льющихся из глаз слез.

В поселок я вернулся с легким сердцем, со странной уверенностью в том, что Бог, в которого я никогда не верил раньше, обязательно услышит меня. И заберет к себе душу моей любимой.
Как бы то ни было, но Кима перестала приходить ко мне ночами.



Илья закрыл тетрадь, и  засунул ее   в  рабочую планшетку.. Похоже, он слишком увлекся записями бомжа.
Его коллеги по работе, ушли домой.  Ушел и Главный редактор. Лишь в полуподвальном помещении редакции, монотонно гудел печатный агрегат.  Выйдя в коридор
Илья застал там, сердитую уборщицу.
Она недовольно хмыкала и  хлопала дверями кабинетов,  подгоняя  заработавшегося редактора.
Илья вышел на улицу и с хрустом потянулся, разминая затекшие от долгого сидения, конечности.
Вспомнив, что ему предстоит зайти еще,  в молочную, детскую кухню, Илья заторопился  в сторону дома.

В молочной кухне, на спецталон, заверенный педиатром, ему выдали  творожок, какие-то баночки с  овощными и молочными коктейлями и  пюре.
Затем, Илья заглянул в продуктовый магазин. Какой- то год назад,   на территории редакции, имелся   свой буфет. И там,  работники редакции и типографии, могли вполне сносно пообедать. И купить там же, достаточно не плохие , готовые блюда. Отличную выпечку,  разнообразные салаты. Мясные полуфабрикаты и готовые  котлеты, гуляши и прочее.  Илья скучал по большим, сочным беляшам с  хорошим  фаршем.

Год назад, из буфета исчезли сначала  блюда с мясом. А немного погодя, исчезла   вся жареная в масле выпечка.
Но вначале, исчезло само масло. Как растительное, так и животное.
И лишь  рыба, добываемая в местных,  много численных озерах, держалась до самого закрытия  буфета.
Но рыба подавалась, только в отварном виде.
В не большом,  мало рентабельном буфете редакции, электро печь не была предусмотрена.Карасей, линьков, мелкую пелядь и карпов,  в торговые точки города, сдавала в основном,   пока еще функционирующая Артель Рыболовов . НЕо и частные рыбаки,  старались от них не отставать.
Местные Надзорные и Управляющие чиновники, смотрели на подобные дела «сквозь пальцы».
Рабочий народ, надо было кормить. А кормить их, по большому счету, было не чем.
И тут  людей выручала рыбка. Своя, местная, поэтому, всегда свежая и не приедающаяся.

У задних дверей продуктового магазина, Илья увидел длинную очередь  горожан. Илья  уже знал, что подобная очередь, может означать лишь одно. В магазин завезли что-то съестное.
В последний год,  в стране происходило что-то, пострашнее апокалипсиса. Простому Советскому народу, грозил реальный голод. Тот , более чем скромный ассортимент продуктов, что имелся на прилавках,  отпускался либо в очень малых количествах, либо строго по талонам.

Но, зато,  на рынках и просто под открытым небом, разложенный на  самодельных «прилавках»,  появился дешевый китайский ширпотреб.  Яркие тряпки  самого низкого качества, изготовленные кустарным способом,   стоили  совсем не дорого. И не смотря на их низкое качество, первое время, пользовались не плохим спросом.

В марте текущего 1990 года,  Генеральный Секретарь ЦК КПСС, Михаил Сергеевич Горбачев, был избран Первым в истории СССР, Президентом .
Но никаких улучшений в жизни народа, пока что, не намечалось. Наоборот. Жить с каждым днем, становилось все страшнее.
В стране процветала коррупция и преступность.  Люди, особенно в городах,  впервые с после военных лет, почувствовали, что такое недоедание.
В городке, где жил Илья, изредка  на прилавки  «выбрасывалась» рыба местного улова или  небольшой ассортимент кисло молочных продуктов. Так же, местного производства. Случалось это, чаще всего, в конце месяцев. Городской ОРС принимал все меры к тому, чтобы хоть частично пополнить  свой бюджет.
Обладатели коммунальных квартир, завидовали тем, кто имел личные хозяйства или, хотя бы, дачи.
Пока еще не развалились колхозы,  владельцы  частных хозяйств, имели не большую возможность, получать для своей животины не дорогие корма.

 Люди в очереди, стояли непривычно тихо. Видимо все  недовольные реплики, они давно уже высказали. Но скорее всего, простой трудовой народ, на всякий случай придерживался   правила, не  хаять   Правительства. Мало ли что, могло  последовать  за  несдержанностью собственных суждений.
Время Андроповских запретов и наказаний, еще не успело забыться.

Илья подошел ближе. Из  открытых дверей магазина , продавали  крупных, еще живых карасей и карпов. По три килограмма в одни руки.
Редактор без раздумий,  встал в конец  очереди.
Запеченного в духовке, карася в сметане, Илья любил больше, чем хороший бифштекс.

Хорошую рыбу  «достать»   у официальных рыбаков,  было не так то просто. Слишком много желающих,    было  вкусить  нежного мяса  жирного, икряного карася.  Причем, Высшая каста города,  тоже не прочь была иметь на столах не только осетра,  но и сазана с зеркальным карпом.
Тем более, что на осетрину рассчитывать  почти не приходилось. Ее не стало ни для кого. Кроме возможно,  высоко сидящего,Самого Товарища  Nского..

 Таким, не очень известным в городе, как младший редактор, рассчитывать на вольную рыбу, не приходилось.
Но уже то, что Илья мог иногда «достать» что-то из молочных продуктов, было уже хорошо.
В отличие от  своей, показушно принципиальной тещи,  Илья не  отказывался воспользоваться   возможностью,  выпросить у Директора Маслозавода,  лишнюю  пачку масла или килограмм творога.
Он знал, что   только он и никто другой, несет полную ответственность за своих девочек.
Отстояв более часа в очереди, Илья приобрел  двух карасей и огромного желтобрюхого   карпа.

Домой он вернулся  около 9 вечера.
Маргарита встретила мужа с  сердито надутыми губками.  Так поздно, ее муж с работы еще не приходил. За исключением не долгих командировок. Но в подобных случаях, он непременно , звонил жене.
Увидев в руках Ильи, авоську с рыбой, Маргарита    сразу же  успокоилась.
Спустя час, супруги сидели за ужином в своей маленькой, но уютной кухне.
Поглощая  невероятно вкусного крпа, Илья увлеченно рассказывал жене о   рабочих делах.
Он и на сей раз, принес  Маргарите  задание на написание очередной статьи.
Правда, заданий таких, становилось все меньше.   

Районная газета, стремительно теряла свой вес. Читать  в ней, собственно говоря, стало не о чем. Упадок абсолютно во всех сферах общественной деятельности, стал слишком очевиден.
Как только  не изворачивались редакторы, но и писать им, тоже стало не о чем. А касаться  вопиющих недостатков в стране, было слишком чревато последствиями. 
Людям  стало не для статей. И не до  покупки газет.
Советские люди старались выжить в  жуткой обстановке,  что породили те, кто готовил грандиозный  развал СССР.

Весь остаток вечера,  Илья напряженно обдумывал    как жить дальше. На работе, второй раз, задерживали и без того, обесценившуюся зарплату.
В  на работе, среди обслуживающего персонала, витали предположения о скором закрытии редакции.
Единственная, как ему казалось, здравая мысль, подсказывала, что его семье, нужно найти способ и перебраться в село. Хотя бы на время непонятных, затянувшихся перемен в стране.
С древних времен, человека спасали от голода собственная земля, хозяйство и упорный труд.
Будь Илья не женатым, подобные мысли  едва ли бы посетили его голову. Но он   сумел полюбить и создать семью, за которую ю был в ответе.
Спустя  пару дней, Илья снова выкроил время, чтобы  снова погрузиться в изучение отцовской биографии.
Последние прочитанные им страницы, несколько изменили его отношение к Мише Гурьеву.
Его отец, не стал казаться ему на столько чудовищным, каким показался  раньше. 
И в равнодушном, вечном страннике, оказывается жила боль и сострадание.
И его сердце сжималось и плакало от тоски и горя.


Если бы он не стал причиной несчастий его  матери, Илья  наверное, даже обрадовался бы тому, что у него нашелся отец. Пусть даже и после своей смерти.

Илья  вдруг, подумал о том, что надо бы, при удобном случае, посетить могилу отца. Возможно,  сделать надпись на кресте, указав на табличке, настоящую фамилию и имя умершего, бездомного человека.
Как  бы там ни было,  что  бы не случилось, но Михаил Гурьев, подарил Илье  жизнь.  А уж мама, помогла ему стать тем, кем он сумел стать.

Илья решил, что пора бы, рассказать  Маргарите обо всем, что сам совсем недавно, узнал из коричневой тетради.
Он надеялся, что жена поймет его. И поддержит его желание отыскать   отцовскую родню. Судя по записям в тетради,  семья  его отца   была достаточно дружной и работящей. Вот к ним –то,  намеревался  он увезти своих девочек. Не навсегда, конечно. Но на время  неустойчивой обстановки в стране.

Представив Маргариту в фартучке и ситцевой косынке,  да еще,  с подойником в руках, Илья    тихонько рассмеялся.
«А что? Хорошая мысль. Ритуля у меня отчаянная. И Анютке молочко  деревенское, в пользу будет.    Главное, родных  найти. И постараться сделать так, чтобы  приняли нас, как родных. А работа меня, никакая не испугает.
А тут сидеть,  надеясь на благоразумие правительства, по меньшей мере, неразумно.
Вот только , надо весны дождаться. Анюта подрастет к тому времени. И с Риточкой все обговорить надо как положено»
 Полностью открыть душу перед женой, Илья решил после  окончательного прочтения тетради отца.

                (МИНУСЫ И ПЛЮСЫ МОЕЙ РАБОТЫ)

Милицейское начальство Ульяновска, видимо об мне решило забыть окончательно. Но я  не был в обиде на них, за такую невнимательность.
В душе я  искренне желал, чтобы как можно больше моих знакомых, забыли о моем земном существовании.
Лишняя  огласка, мне была абсолютно не нужна. В мыслях, я уже распланировал  свою дальнейшую жизнь.
Я хотел заработать как можно больше денег в расчете на дальнейшее, сносное существование.  Для этого, от меня требовалось    добросовестное исполнение своих, рабочих обязанностей.  Но работать я умел и хотел. 
Раньше, моя неусидчивость, не давала мне по долгу работать на одном и том же месте.
Но в данное время, я должен был заставить себя, забыть о  неуемном желании познавать мир через  бродяжничество.
Я был еще достаточно  молод. И ради того, чтобы в будущем иметь возможность, поколесить по всему Союзу, необходимо было какое-то время, хорошо потрудиться.
И я не раздумывая, заключил  с Дорожно Строительным  Управлением  пяти летний контракт. Достаточно приличную сумму, полученную за контракт, я  надежно припрятал в своем  барачном закутке.
Доверить деньги Сберкассе, я не имел возможности. Я по прежнему, был Михаилом Михайловичем  Непомнящих. И изо всех необходимых документов, имел только милицейское удостоверение и  справку, удостоверяющую   мою  личность. Не совсем мою, конечно. Но посторонним об этом, знать было ни к чему.

Я не хотел и не стремился обрастать  друзьями, заводить слишком тесные знакомства. И уж тем более, привязываться к женщинам. И привязывать их к себе.
С меня достаточно было Наташи с Настей.
Вспоминая Наташу, я злился. Но не столько на нее, сколько на самого себя. Мне становилось не по себе, от того, что   пришлось элементарно, трусливо бежать от женщины, выручавшей меня в самые  трудные моменты  моей жизни.
И от стыда за себя, я начинал тихо ненавидеть  прекрасную женщину.
Я ненавидел ее, как свидетеля собственной трусости и неблагодарности.
И за эту, невольную ненависть, я чувствовал себя, еще большим подлецом и моральным уродом.
Вспоминая Настю, я испытывал  не проходящий стыд , опять таки, за трусость и нерешительность, по отношению к женщине, которую искренне любил.
Она могла быть моей судьбой. Кима была моей музой, моей страстью и болью.
Настя могла бы стать бальзамом от этой, душевной боли.
Но тяга к бродяжничеству пересилила. И я бежал от Насти, в поисках   чего-то нового, неизведанного. Но чего?

Чем больше становилось временное и пространственное  расстояние между нами,  тем яснее я осознавал ничтожество собственной персоны перед Настей.  И  не только перед ней.  Но и перед Наташей,  и многими другими, встречавшимися на моем пути, людьми.
 Я не сумел устоять перед соблазнами вольной жизни, без обязательств перед обществом, с его правилами и законами.

Ну уж если, я отдал свое тело и разум на волю свободного течения, то  надо  было делать все для того, чтобы  почувствовать себя в этом течении, как можно удобнее.
«Заработать как можно больше денег. Но не привлекая к себе лишнего внимания», - это правило я сделал  для себя главным.
Я работал, изо всех сил стараясь не привлекать к себе негативного внимания начальства и коллег .
Но и слишком позитивного внимания, я тоже старался  избегать.

Мстить   прямым или косвенным убийцам моей  милой, я    передумал. От части от того, что отыскать их, было бы не реально. Непосредственные  убийцы Кимы, были давно расстреляны. Я сам лично, всадил не одну пулю, в их ненавистные рожи. А поднимать шум, отыскивая вандалов,  разорявших могилы  активистов,  не стоило.
 По словам старожилов Воробьева,  все недовольные Советской Властью, либо  были за решеткой, либо сами, лежали в земле.Либо, затаились так, что  выявить их, было бы очень не просто.

Единственным, своеобразным развлечением, вернее, отвлечением от повседневности, стали для меня, посещения  кладбища.
Пока стояли погожие, летние дни, я  дождавшись выходного, шел  к Киме.
Я   своими руками,  сварил  для ее могилы, оградку из   обрезков  строительной арматуры.
Армированные, металлические прутья, шли у нас, для укрепления цемента, в   дорожном  полотне.
Я сколотил  удобную скамейку у оградки.  И сидя часами у могилы моей Кимы, я  по долгу беседовал с ней.
Только ей, я смело мог  поведать о своих сомнениях, мечтах и надеждах. Только перед  ней, мог отчитаться о своих недостатках, сжигающих стыдом сердце.
Ни высмеять, ни осудить, моя любимая не могла меня. Она лишь, тихонько приглаживала мои волосы  мягкими прикосновениями летнего ветерка.  Да остужала горящие, порой заплаканные щеки, щекотанием мелких насекомых.
Иногда я горько сожалел о том, что  Кима перестала приходить ко мне в моих  полуснах, полу яви.
Я конечно, радовался тому, что ее душа, наконец-то, обрела покой.
Но все же, мне безумно не хватало ее  добрых слов, ее  незабвенного образа. Хотя бы, виртуального.

Быстро пролетело короткое, сибирское лето. И вновь  нагрянула долгая, морозная зима.
Высокие снега  завалили все  окрестности, сделав не проходимыми любые пути,  дороги.
До самой весны, я не мог посещать могилу  Кимы.   Местное население, не считало нужным, чистить путь к кладбищу. Староверы, как я заметил, не любили тревожить покой мертвых. А  похороненных здесь, заключенных и прочих пришлых, проведать было некому.
Зимой работать на прокладке дорог, стало гораздо труднее.
В основном мы занимались тем, что выравнивали  просеку и выстилали  очищенными от ветвей, стволами деревьев.
Валила лес, отдельная бригада.
Подготовленную таким образом  трассу, летом планировалось  укрепить и выравнять   бетоном или готовыми бетонными плитами.
Не смотря на то что бригада наша, продвигалась через тайгу, все дальше на северо восток,  в конце рабочего дня,  мы возвращались в Воробьево.
Начальству  легче и рентабельнее было организовывать перевозки рабочих, чем строить новые общежития и столовые  для строителей, ближе к месту работы.

Коллеги, меня немного недолюбливали, считая жлобом  и  человеком, себе на уме. Я не участвовал по выходным, во всеобщих попойках, не курил. И  не сорил деньгами, покупая для себя  нужные, чаще не нужные вещи.
У меня был четко отработанный план на дальнейшую жизнь.И главным на ближайшую пятилетку, было накопить как можно больше денег.
Уделом моих коллег, были семьи и дети. Большую часть заработка, они отсылали  своим женам или  родителям. Многие   копили на покупку домов или кооперативных квартир.
Оставшиеся деньги, мои коллеги, легко спускали на всякую , как мне виделось, ерунду.



В питании я был экономен. Брал в столовой  то, что сытнее, но  дешевле.
Я не участвовал в складчине, на покупку   продуктов, для вечерних перекусов.  Вместо этого, я  плотнее ужинал, что было заметно дешевле, чем покупать сахар,  заварку, и сладости.
Я не тратился на походы в кино и танцы, предпочитая им книги из библиотеки.
Я не покупал себе очередных рубах и галстуков, специально для свиданий с  местными красавицами.
И самими красавицами, я не интересовался.
Я не играл в карты «на интерес» и не только.  Долгими  вечерами,  я не вел споров на спортивные и политические  темы, за игрой в домино.
Но в то же время, я был учтив со старшими, сдержанно вежлив с ровесниками. 

И вовсе не оттого, что я был  жмотом. Нет. Я был закоренелым "летуном"
И ничего  с этим не мог поделать.
Хотя ясно осознавал всю пагубность  своего пристрастия.  Я, экономя на всем, заранее готовился   изрядно пошляться по свету, прежде, чем   навсегда осесть где нибудь, в небольшом, тихом городке.

Так что, придраться ко мне открыто, коллегам по работе, было не за что.
Но  как-то, желая чтобы мной меньше интересовались, пустил слух, что все деньги отравляю  много численным родственникам.
Всякий раз получив зарплату, я уезжал на станцию, делая вид, что отсылаю её  родным.

Вернувшись в барак, я некоторое время, носил деньги при себе, поджидая удобного случая, чтобы пополнить ими  свою заветную кубышку.
График работы у нас, был «скользящим».  Выходные дни  для каждого, могли выпасть на любой день. Дождавшись своего выходного, я делал вид, что хочу отоспаться.
От общего коридора, обитатели  четырех местных  секций, отделялись, как могли. В моей секции, имелся плотный, брезентовый полог.
Я задергивал эту своеобразную  штору.  Убедившись, что мне никто не помешает, я влезал под нары и  вынимал из стене,   кусок деревянной кладки.
Этот тайник, я делал несколько  недель,пока не сумел   оборудовать его так, чтобы с первого взгляда, никто не понял, что он там есть.
Хотя, едва ли бы  кому- то,  взбрело в голову, отодвигать от стены, тяжелую, деревянную лежанку.
В открывшееся в стене, углубление, я засовывал очередную пачку денег. На личные расходы, я оставлял совсем немного. А зачем?
За питание,  бухгалтерия высчитывала прямо из зарплаты. Причем,  согласно поданным из столовой ведомостям.
Чем  дешевле я питался, тем меньше с меня высчитывали.
Сумму денег хранящихся в тайнике, я держал в голове. Никаких записей, я не делал, опасаясь, что они могут попасть в руки, моих соседей по жилой  секции.
Однажды я чуть не попался. Едва я влез под нары, как в секцию зашел один из моих коллег по работе. В тот день, он тоже был выходным.
«Мишка ты где?»- в его  голосе послышалось удивление. Видимо он видел, как я вошел за полог. А вот я просмотрел его, хотя  внимательно огляделся, прежде чем войти к себе.
Проклиная себя за неосмотрительность, я затаился под низкой лежанкой, моля Бога, чтобы соседу не пришло в голову  заглянуть под нары.
Пробурчав что-то, он  похоже,   удалился. А я еще долго лежал, прислушиваясь к наступившей тишине.

С того дня, прежде чем приступить к таинству  пополнения денежного  клада, я стал  на много осмотрительнее.
Первая зима моей работы на строительстве дороги, тянулась как никогда, долго.
Но все когда-то кончается.  В Тайшетские края, пришла весна.
А вместе с ней, я возобновил свои походы к могиле Кимы. Правда, навещать свою страдалицу, я стал реже. Боль, годами терзавшая мое сердце, немного притупилась.
В начале июня,  начальник  нашей бригады, вызвал меня к себе.  С некоторых пор, он отделился от нас и ушел   жить к какой-то  местной женщине.
Рабочее место у начальства находилось в  строительном вагоне, в одном помещении с бухгалтером.

Я вошел в вагон и  доложил о своем прибытие  начальнику.
«Непомгяших, когда в отпуск собираешься? – спросил меня он.
-Тебе бы надо в Ульяновск съездить, документы восстановить. А  то, как бомж тут без паспорта  существуешь».
В душе у меня засвербило. Хорошее настроение мгновенно улетучилось, уступив место   унынию  и страху.
Я принялся уверять начальника, что ни чем не смогу помочь родной милиции, по причине полной амнезии. Я с жаром  говорил о том, что если бы что-то стало известно, начальство Ульяновского  ГОВД,  давно бы сообщило мне об этом. 
«И документы восстановили бы.  И сами бы прислали. У нас такая договоренность была. И вообще, некуда мне ехать. И не к кому. Я бы с удовольствием получил компенсацию. И поработал бы здесь, на месте, без выезда.
А вдруг он в курсе того, что я  якобы, отсылаю деньги родне? – промчалась в голове   трусливая мысль.
Пока я соображал, что буду врать в ответ, начальник с видимым облегчением переспросил:
«Так ты всерьез, не собираешься  в отпуск? Ты год ровно отпахал. Имеешь полное право.-
Получив мой утвердительный ответ, начальник обрадовался  еще сильнее.-
-А знаешь, парень, ты мне внушаешь доверие. Работник ты отличный. Главное, ответственный, не пьющий. Я два года в отпуске не был. Хочу свою подругу к морю свозить. Она как родилась в этом захолустье, так никуда и не выбиралась.
Что скажешь, если я тебя за себя оставлю. И укачу   на пару месяцев.  Ты мой оклад будешь иметь. И свою компенсацию получишь.-
Увидев мою ошарашенную физиономию он   рассмеялся.- --Не боись, Миша. Ничего сложного в моей работе нет. Я тебя обучу, что и как. Неделя в запасе у меня имеется».

Так, неожиданно для себя, я сделался начальником,  без малого, на два месяца.
Надо сказать, что я при отлично справился со свалившимися на меня, обязанностями. Все запланированные   высшим руководством работы, были выполнены в полном объеме. С  рабочими у меня сложились вполне терпимые отношения. В роли начальника, как мне показалось, они воспринимали меня, куда благосклоннее, чем в роли простого  работяги.
Возможно от того, что я,  в отличие от нашего начальника, не отсиживался в конторе, а работал на объекте, наравне со своими временными подчиненными.
 А в тайнике, у меня прибавилась очень значительная сумма денег.


                (СНОВА МОРЕ)

Все у меня пока, складывалось, не плохо. Наш начальник, вернувшись из отпуска, снова занял свое место. А я вернулся к прежней работе.
Мои  коллеги по строительству дороги, как мне показалось, стали относиться ко мне, заметно лучше, чем раньше.
Возможно от того, что подменяя начальника, я   оставался прежним работягой.  А может от того, что по их мнению, я оказался добропорядочным   человеком,  отсылавшим  почти все свои  деньги, бедным родственникам.
Если бы только они знали правду…
А правда заключалась в том, что мой тайник оказался переполнен деньгами. И мне надо было  срочно его расширять. Или искать другой способ, для тайного хранения своих накоплений.
А пока что, на свой страх и риск, я хранил вновь полученную зарплату,  в своих  старых сапогах, всунутых под лежанку.
Зима в новом году, выдалась    особенно морозной.
Строительство  авто дороги   в тайге, временно прекратилось.
Нашу мобильную, достаточно  много численную бригаду, раскидали по другим участкам.

Большинство   рабочих, отбыли в  город Тайшет. Но я  сумел убедить начальника, оставить меня в Воробьево.
Я сумел перевестись  смотрителем железно дорожного полотна, на участке Тайшет – Братск.
Мне снова несказанно повезло.  Мой начальник, сумел убедить начальство Ж.Д. взять меня на работу, без соответствующих документов.
И вскоре, я стал обладателем «отдельной жилплощади».
Станционная будка – домик, размером  три на три метра, стала моим временным домом.
В ней было все необходимое для того, чтобы  выжить в ней в самую лютую зиму. Удобная лежанка, покрытая медвежьей шкурой. Теплое, ватное одеяло, необходимая посуда. А главное, отличная печка буржуйка, сваренная из листов  толстого металла.
А топлива для печки,  мне хватало с избытком. Вдоль железной дороги  лежало не мало упавшего с открытых, грузовых  вагонов, кусков угля.
Все это досталось мне от прежнего  обходчика, умершего  естественной смертью, по причине  старости.
Оформлялся на работу, я в городке Тайшет. К моему огромному удовольствию мне выдали добротное, теплое  «обмундирование».
Моя работа сводилась к ежедневному обходу определенного участка железной дороги.  В первые годы ее  пуска, случались   диверсии со стороны местных староверов,   недовольных новшествами цивилизации.
Но    в последнее время, подобных пакостей, не наблюдалось.
Все свои сокровища из тайника, я  перенес в свой домик. Я надежно спрятал деньги, под половыми досками внутри  будки.
Кроме того, уходя  на работу, я запирал свое жилище, на надежный замок.

При переводе  на новую работу, в заработке я потерял совсем не много. Но зато приобрел  пусть крохотную, но  временно свою жилплощадь. И  пряча здесь деньги, я  мог не переживать за их сохранность.


В любую погоду, с утра я обходил свой, пяти километровый  участок железно дорожного  пути.
Насколько мне было известно,  те пути, что были далеко от станций, обследовали специалисты , передвигающиеся на дрезине.
К счастью, никаких происшествий,  на моем пути, пока что не случалось.
Моя будка стояла у самого железно дорожного полотна. Ежедневно, мимо меня проходили  по несколько поездов.
Здесь, в таежном Красноярском краю, их было конечно, на много меньше, чем в центральных краях СССР.
Но каждый, проносящийся мимо меня поезд, оставлял в моем сердце, тревожные  чувства.
Я, как перелетная птица осенью, испытывал тревогу и тоску по дальним «перелетам». Вот только в отличие от птиц, летать мне хотелось постоянно, а не только в перелетный сезон.
Но остатки благоразумия,  до поры, до времени, удерживали меня  на месте.
Ради того, чтобы потом иметь возможность осуществить свои замыслы, я хотел накопить как можно больше денег.
Кроме того,  мои обязательство отработки по пяти летнему  контракту, перекупила та организация, в которой я сейчас трудился.
В общей сложности, по пятилетнему обязательству, я отработал уже три года.
И для того, чтобы законно уволиться, мне пришлось бы, возвращать  часть денег, полученных по договору.
А  это было бы для меня, ощутимым ударом по финансам и самолюбию.
За прошедшие три года, я ни разу не воспользовался законным отпуском. И этим только радовал свое начальство.
С наступлением летнего тепла,  большинство работников  севера и не только, старались уйти на отдых. И как правило, наступал так называемый, «кадровый голод».
Каждый простой  работник ценился здесь, чуть ли не выше чем  начальство
Я тоже устал и очень хотел бы отдохнуть. И не где нибудь, а на Черноморском берегу.
Но одно лишь воспоминание о двух, неудавшихся  поездках к морю, вызывали во мне тихую панику.
В первый раз, добравшись до моря, я так увлекся, что позабыл о  своих обязательствах Советского гражданина. Я осознанно тогда,  «переотдохнул»  на целых две недели.
Воспоминания о Товарищеском суде и связанными с ним событиями,  повергали меня в уныние.
Вспоминая наглую Малю, я в бессильной ярости, сжимал кулаки.
«Ну уж нет! –Думал я.
-На сей раз,   таким идиотом не буду.  Честно отработаю свои пять лет.  Потом, подам заявление на льготный отпуск с последующим увольнением. А там, без серьезных последствий, смогу гулять еще пару месяцев. Если нагуляюсь вдоволь, то вернусь. Здесь не так уж плохо. И заработок приличный».

Больше всего, мне отчего- то, хотелось побывать в Одессе и Феодосии. Я много  перечел художественной и познавательной литературы об этих городах. В моем воображении, они  рисовались мне, чем то наподобие земного рая.
Почти аскетический образ жизни, наполненный  всеми возможными воздержаниями, наложил на мой характер,   свой, не  очень позитивный отпечаток. Я сам  понимал, что превращаюсь в   ворчливого,   всем недовольного отшельника.
Но я не собирался пока меняться Сложившиеся обо мне впечатления,  оберегали меня от пристального внимания  свободных дам.
Не смотря на некоторые неудобства с собственными гормонами, я пока, не собирался  отдавать себя на откуп  тоскующим  одиночкам.
Тратить деньги на женщин, связывать себя, невыполнимыми обещаниями , этим навлекая на свою голову обиды, я не  хотел.

Могилу Кимы, я не посещал больше года. В основном от того, что добираться до нее, надо было более семи километров, только в один конец.
А я, не желая  делить свой домик с напарником, работал без сменщика, получая за работу полторы ставки.
Моя работа  обходчика, не была физически тяжелой,но выматывала изрядно.
Хотя , нет худа без добра. Ежедневные пешие , более чем десяти километровые прогулки на свежем воздухе,  сделали меня  физически здоровым и выносливым.
Одиночество,   половое и гастрономическое воздержание, располагали к  долгим размышлениям обо всем, что тревожит человека.  В свободное время, я много читал.
Пару раз в месяц, книги мне доставляла знакомая библиотекарша из Воробьева.
Читателей среди местного  населения, у нее было мало. И пожилая женщина, находила время, чтобы снабдить книгами, своего самого добросовестного читателя.
Зная мои предпочтения, она снабжала меня  произведениями Жюля Верна, Джека Лондона и книгами других писателей.
Как ни странно, но в крохотной  сельской библиотеке,  можно было найти те книги, которые  не  всегда имелись в больших, городских библиотеках.
Все объяснялось  просто. Село Воробьево, окружали много численные  «лагпункты», под общим названием «Озерлаг».
На протяжении десятка лет, через лагеря прошли  многие тысячи полит заключенных.   Уголовные «авторитеты»   могли  иметь при себе, все что угодно, кроме книг.
Но политические часто привозили с собой книги. И после расформирования лагерей, все оставшееся от них имущество, поступало  в какие-то общественные организации.  За исключением того, что  приглянулось  лагерной обслуге.
 Далеко не все из надзорных, интересовались книгами. К тому времени, когда закрылись ГУЛАГи, еще слишком многие граждане простого населения  молодой Советской Республики, были полуграмотны.
Книги они использовали, чаще всего, для самокруток.

Но надо  было отдать должное  Воробьевской библиотекарше.
Еще с довоенных времен, будучи молоденькой учительницей, она обходила  все «лагпункты», выпрашивая  у начальства лагерей, оставленные заключенными книги.
 Когда ее вытеснили   из учителей, более  образованные и молодые,   женщина без остатка,  посвятила себя библиотекарскому делу.
Звали ее Галиной Викторовной.  И только ее, единственную из  живущих здесь женщин, я  охотно впускал в свою будку.
Я поил Галину Викторовну чаем и с удовольствием слушал ее рассказы о  приключениях,  неизведанных  краях, путешествиях,  дальних странах,  морях и океанах.
В такие минуты, пожилая библиотекарша, очень ярко напоминала мне мою первую и последнюю учительницу из детства, Зою Мироновну.
Галина , сама того  не подозревая,  с новой силой будила во мне   тоску по бродяжничеству.

Шло время. Никогда еще, годы не тянулись для меня, так медленно, как эти обязательные  для  отработки по контракту.

И все же, я вынес их. С честью и достоинством, которых честно говоря, от себя не ожидал.
Свое новое начальство, о желании уволиться после отпуска, я честно предупредил заранее.
Пять лет на севере, да еще без отдыха,   вымотали меня изрядно.
Пользуясь преимуществом работы на ж.д., я заказал билет транзитом, сразу до Сочи.  Там уже,на месте я решил окончательно определится с  дальнейшим маршрутом. А пока, мне не терпелось  увидеть море..
Окунуться в его ласкающие,шелковые воды. И забыть, как страшный сон, все свои прошлые беды и неурядицы.
Для переездов по родной стране, паспорт к счастью, предъявлять  было не нужно. А  справка  для удостоверения личности, не совсем моей, давно устарела.
Билет на поезд мне  полагался бесплатный. Но в расчете, на проезд в общем вагоне.
Пересчитав свои,  непостижимо огромные богатства, я чуть поколебавшись, решил доплатить за  место в купе.
Отдыхать, так отдыхать.  И не для того я пять лет безвылазно трудился в суровой Тайшетской тайге, чтобы лишать себя удовольствия от путешествия по стране. А о каком удовольствии  в общем вагоне, могла идти речь?
Одна лишь забота,омрачала мое настроение. Не имея паспорта, я не мог положить свои огромные деньги,на модные тогда, аккредитивы.
Так что,  мне приходилось быть постоянно начеку. Я ни на минуту не расставался со своим, изрядно потрепанным рюкзаком, почти наполовину,набитым  тугими денежными пачками.

Слишком долго  можно был бы писать о  незабываемых впечатлениях  что испытал я почти  за  неделю пути от Тайшета до Сочи.  За это время, я дважды сменил  поезда. И последние  сутки, мне пришлось ехать в общем вагоне.
Но все это были пустяки по сравнению с тем взрывом эмоций, что  испытал я,    окунувшись в  теплые морские волны.
В Сочи я пробыл всего сутки. Оставив в гостинице, изрядную сумму денег, я   раздумал ехать в Феодосию.  Городские достопримечательности, как я понял, меня не очень привлекали.

Мне  сам процесс передвижения, был на много интереснее, чем  утомительные экскурсии по  душным  улицам больших городов.  Если бы, была возможность, купить себе самоходный дом  на колесах, я бы наверное, отдал за подобное удовольствие, все свои сбережения.
Но кроме того,  пристрастившись к накопительству, я  заметил, что   мне становится все труднее, расставаться с деньгами. А жизнь в гостиницах, дорогих курортных городов,  к экономии на располагала.
Поразмыслив я решил, что лучшего отдыха, чем в  Первомайском, мне не найти.
Тем более, что   только там, можно было  найти   свободное и не дорогое жилье.  А если повезет, так вместе с питанием.
Середина июня   на море, это еще не  пик наплыва  отдыхающих. Тем более, в  не очень популярном Первомайском.
Странные на мой взгляд люди, искали не столько моря, сколько огромного скопления  курортников.  Не понимал я тех отдыхающих, кто  стремился к пляжам, забитым полуголыми людьми.
Ведь  условия отдыха в Первомайском, ни чем не были хуже  чем  в Сочи. А по мне, так даже лучше.
Там  не надо было  отодвигать чью-то ногу на пляже, прежде, чем поставить свою.  И питаться  в Первомайском можно было   в домашних условиях, а не в сомнительных  забегаловках.
Но главное,     цены на проживание в небольшом, немного отдаленном от берега поселке, вполовину уступали ценам  накрученным в Сочи и  прочих курортных городах.   
А   концерты заезжих знаменитостей, меня мало интересовали.

Не долго поразмыслив, я отправился в знакомый мне поселок.  Мне и на этот раз, повезло с квартирой . Я нашел то, что искал. 
 После не долгого блуждания по поселку, я  нашел завидное жилье. Это был отдельный от хозяйского  дома, маленький домик, прячущийся в глубине сада.
Сговорившись с хозяйкой на полноценное, трех разовое питание, я    принялся обустраиваться в жилище, оплаченном мной на месяц вперед.
Маленькое окошко, достаточно добротная входная дверь и надежный, навесной замок, вселяли уверенность в  будущей сохранности моих капиталов.
Вынув из рюкзака деньги, я отделил себе малую толику на необходимые расходы.  Остальные, снова  плотно завернул в  не промокаемый кусок  вощеной бумаги.

В домике имелась печь, сложенная из   крупного,  не знакомого мне, камня.  Обследовав это сооружение, я  выудил из- за печи  ухваты и прочие кухонные принадлежности.  В открывшуюся, узкую щель за печью,   я спрятал пакет с деньгами,   засунув его, как можно глубже.
Сверху  свертка с деньгами, я снова  уложил  ухваты.
Придирчиво осмотрев свой тайник, я остался доволен.

Целый месяц я наслаждался заслуженным отдыхом. Людей на пляже, было не много. И это мне нравилось.
Спустя несколько дней, я отважился познакомиться с  молодой дамой, примерно  моих лет. Скучающая женщина,  по всей видимости, приехала на море за приключениями. Но,  по причине     финансовой нестабильности, вынуждена была,  искать более дешевый вариант отдыха.
Понаблюдав  пару дней за соседкой по пляжу,  я  решился на отважный шаг. И как показало время, не ошибся в своих предположениях Прекрасная  незнакомка по имени Елена,  со всем жаром, тоскующей одинокой женщины, откликнулась на мои ухаживания.

Впервые за последние, почти шесть лет, я сумел наконец-то, дорваться до вожделенного,  женского тела.
Но, не смотря на оглушительное чувство эйфории, я  сумел удерживать      прохладный рассудок  в своей пылающей головушке.
На отчаянные намеки дамы, прокатиться до ресторанов Туапсе, я не реагировал, прикидываясь не понимающим ее намеков.
Через неделю, обозвав меня «жлобом», Леночка   легко поменяла меня на  южного,  жгучего красавца.
Но я не очень расстроился по данному поводу.
Скопившуюся за годы воздержания «дурь», я как говорится, сбросил.
Я справедливо посчитал, что уж лучше  продолжить отдых в одиночестве, чем тратить деньги на временную пассию.
Месяц пролетел удивительно быстро. Но в этот раз, торопиться мне был некуда. И я оплатил хозяйке, еще за  пару недель  отдыха.
Вскоре, место сбежавшей от меня Леночки, заняла такая же пустышка, по имени Таня.
С той оказалось все очень просто. Таня приехала на отдых всего на неделю. В рестораны она не  просилась. В местные кафе, - тоже.
Мы встречались с ней как два изголодавшиеся по ласкам, человека. Без обоюдных претензий, без потуг на дальнейшие обязательства.
И это меня, очень устраивало. Таню, как я понимал,  - тоже.
Она уехала  дней на пять раньше чем я.

С каждым днем, на пляже становилось все больше народу. Но чем больше прибывало в Первомайское  отдыхающих, тем   мне становилось неуютней.
С трудом дождавшись конца оплаченного отдыха, я уехал в Сочи.
Билет до Москвы, я забронировал   уже давно. Отправляясь на посадку в свой поезд, я на  перроне,  нос к носу столкнулся с  женщиной,    проживавшей в том же подъезде, где жил когда –то, в квартире Наташи Сугубовай.

Не окликни она меня первой, я бы прошел мимо, не обратив внимания на пожилую особу, согнувшуюся под тяжестью  южных покупок
«Михаил, ты ли это? - ахнула женщина. -
Я    на секунду замер, стараясь припомнить где я ее мог встречать.-
-Так Вера Павловна я. Ты же у Наташки дворничихи жил. Прямо напротив моих дверей ее квартира  расположена.-
- Видя недоумение на моем лице, Вера Павловна сердито добавила,-
-все  непомнящего из себя корчишь? Я  сразу Наташке говорила, что аферист ты. Присосался к бабенке, гад. Парнишку сделал ей и смылся. Ишь, ряшку наел. На югах загораешь, когда она одна с парнишонкой мается. Пять лет Илюшке   сравнялось. А папашка ребенка, глаз так и не показал ни разу.  Ууу  гад»..
Я попытался прошмыгнуть мимо скандальной тетки, но споткнулся от  ее слов о каком-то парнишке, якобы сделанном мной Наталье.

Вера Павловна, ворча что-то сердитое, потащилась к своему вагону. А я  застыв на месте столбом,   в мыслях «переваривал»  оглушительное известие.
Кое как устроившись на своем месте, я погрузился в воспоминания.
«А ведь тетка похоже, не врет», -   подумал я.
Чем яснее вспоминал я  последние дни, проведенные с Наташей, тем отчетливее понимал, что тетка, действительно не соврала.
Ее сонливость, быстрая утомляемость, темные пятна на щеках, припухшие губы, все это напомнило мне     Риму, беременную жену моего брата.
«Как же я сразу не понял про Наталью? – уныло думал я. 
-И что мне теперь с этим делать?. Ведь эта старуха, обязательно проболтается Наталье, что видела меня. При чем,  счастливого, отдохнувшего и загорелого. Одетого в красивую рубашку и   новенькие  модные джинсы»

Всю дорогу,  до самой Москвы, я   не сомкнул глаз. У меня в Ульяновске рос сын. Мой сын! Но отчего-то такая новость меня скорее  расстроила, чем обрадовала. Вот если бы Настя родила мне сына, я бы наверное, отреагировал совсем по другому. Но Настя не могла родить ребенка от меня. По той простой причине, что    мне не пришлось   приблизиться к ней настолько  тесно, как к Наташе.
Мне  было уже около 38 лет. Пора было бы остепениться.
Но стоило мне представить  себя рядом с Наташей, все желание остепениться, мгновенно пропадало.
Я никогда не любил ее. Ни сейчас, когда узнал, что она родила моего сына. Ни тогда, когда  я трусливо бежал от  женщины, спасшей меня  от  верной  гибели.

Прибыв в Москву, я отказался от мысли отправиться на Красную Площадь.
Надо было что-то предпринимать. Что- то, кардинально менять в своем затянувшемся  порхании по жизни..
Но как же мне не хотелось ни остепеняться, ни что-то  в себе менять.
После долгих, мучительных колебаний, я все же, решил, что надо непременно встретиться с женщиной, отважившейся родить  от меня ребенка.

Честно говоря, при мыслях о  рожденном Наташей ребенке, я не испытывал почти никаких эмоций.  Лишь не большое недоумение и досада тревожили мое сердце.
Зачем я отваживался на встречу с Натальей?  Скорее всего,  лишь потому, что в глубине души,  надеялся, что  мать  мальчика развеет мои тревоги. И ребенок Натальи, окажется не моим.
И тогда, я  со спокойной душой, смогу раз и навсегда забыть о  существовании на свете женщины, по имени Наталья Сугубова.
Там более, что забыть о ней, мне не стоило  бы, никакого труда.
Но надежда на такой исход  дела, была слишком призрачной.

Я трясся в общем вагоне поезда, следовавшего до Ульяновска. Бессмысленно глядя на мелькающие за окнами  поезда новостройки, я с тоской думал о предстоящей встрече с женщиной, которую практически  давно уже выкинул из памяти.

Не понимаю, что мешало мне  так же легко выкинуть из головы  встречу с  соседкой Наташи. Если  мать моего (моего ли?) ребенка,  за все эти годы, не  попыталась разыскать меня, то зачем мне самому  нужна встреча с ней.
Сейчас, когда я пишу эти строки, прошло уже немало времени со дня той поездки.
Этот сейчас мне стыдно вспоминать о своем отношении  к  Наташе и   ее ребенку.   Нашему ребенку.
 Но тогда, я считал себя, едва ли не пострадавшей стороной, в той нестандартной ситуации.
Еще бы! Я такой весь правильный , в ущерб  важным личным делам, ехал к женщине, чтобы показать ей, что я вовсе не подлец, каким она, возможно меня считает.
Я еще не представлял себе, что буду делать, встретившись с Натальей. Что буду говорить в свое оправдание.
Хотя, в тот момент, я почти не чувствовал своей вины  перед женщиной, спасшей когда-то мне жизнь.
Напротив,  как трусливо считал я, это Наташа виновата была передо мной в том, что без моего согласия, родила   моего ребенка.
(Моего ли?).

В Ульяновске, я достаточно быстро отыскал  дом,  где  не так давно, безбедно прятался от своих проблем.
И только оказавшись  у дверей знакомого подъезда, я растерял всю напускную  браваду перед самим собой.
Так и не решившись  войти в подъезд, я отступил вглубь двора.
Примостившись на знакомой скамье за рядом кленов, я впился глазами в ту дверь, из которой могла появиться Наталья.
Проходил час за часом. Кто-то изредка  выходил из подъезда. Кто-то входил в него. Но Наташи не было. Я устал от неудобного сидения на жесткой скамье. Желудок требовал  гастрономического внимания к себе. Но я все чего-то выжидал, не отрывая взгляда от обшарпанной временем,  двери подъезда.
Уверенный в том, что Наталья  выйдет из дома, я едва не пропустил ее, подошедшую к подъезду .
Едва ли в  худосочной  сутуловатой женщине, одетой в  безликий серый наряд, я признал бы  Наташу.
Руку женщины, оттягивала  тяжелая  даже на вид, хозяйственная сумка. В другой руке она держала какую-то  яркую  вещичку.
Я узнал Наташу по  выбившейся из-под косынки, рыжей косе.
От  моей бывшей,  вполне пышненькой   «квартирной хозяйки»,  осталась лишь ее бледная тень.
Узнав Наташу, я подивился ее непривычной худобе.
«Видимо, не сладко приходится тебе, Наталья»,
- искренне пожалел я  женщину.
Наташа остановилась  у подъезда и быстро обернулась назад.   В первую секунду, мне показалось, что она пристально смотрит в мою сторону.  Но   она не могла бы хорошенько  рассмотреть  меня, спрятавшегося за густыми ветвями   кленов.
А вот я видел ее отлично. К Наташе подбежал крепко сбитый мальчуган  лет 5  на вид. В отличие от матери, ребенок был одет в нарядный,  вполне приличный костюмчик.
Наташа нагнулась к сыну и   что-то не громко проговорила.
Я видел ее   ласковую улыбку. Но не мог расслышать слов, сказанных сыну.
«Не хочу. Мне жарко», - громко выкрикнул малыш, убегая от матери.

«Илюша вернись. Одень  курточку. Илюша, простынешь!»- в голосе женщины послышалась паника.
Опустив сумку на ступеньку крыльца, Наталья кинулась следом за сыном.
Улепетывая от матери, мальчуган бежал прямо на меня. Не зная что предпринять, я опустил голову , едва не уткнувшись носом в свои колени.
Смеющийся карапуз промчался мимо меня и  нырнул в  гущу кустарника, разросшегося вдоль   пешеходной тропы.
Следом за сыном,  мимо меня пробежала Наталья. Мне кажется, что если бы я   постарался обратить на себя внимание женщины, она все равно, никого бы кроме сына, не увидела на своем пути.

Вытащив брыкающегося  мальчонку из  кустов, Наташа натянула на его плечики, легкую синюю ветровку.
Она отвела его на обнесенную  металлическим ограждением, детскую площадку, расположенную прямо под окнами ее квартиры. 
Илюша остался на площадке в компании десятка ребятишек,  их мам и бабушек.   Наталья же, подхватив свою тяжелую сумку,  скрылась в подъезде.
Я оставив свой наблюдательный пост, перебрался ближе к детской площадке.
Всматриваясь в личико и  повадки Ильи, я все больше убеждался в том, что наблюдаю за собственным сыном.
У него были мои глаза, мой  не покорно торчащий вихор на макушке. И сама макушка у мальчика, была сдвинута к левому уху.  Точно так же, как у меня, у брата Семки и у нашего отца Бориса Гурьева.

В моей груди неожиданно и непривычно  сладко заныло, разволновалось  сердце.
 В каких то пяти метрах от меня,  весело щебетал крохотный кусочек  меня самого.
Мой первый и единственный сын. С моей внешностью, моей кровью, моими генами.
Я никогда не хотел этого ребенка. Не мечтал о нем, не думал. Не представлял его себе, лежа холодными, одинокими ночами в холостяцких постелях Тайшетской тайги.
Меня  ничуть не трогали, а иногда откровенно раздражали разговоры моих товарищей по работе   о  детях, оставшихся на «Большой Земле».,,

В детстве   мне слишком много  времени приходилось быть нянькой для родных сестер и братьев. И эти  не лестные воспоминания,  до седых волос,  крепко сидели в моей памяти.
В дни нашей сумасшедшей любви с Кимой, мысли о наших с ней  детях, ни разу не приходили мне в голову.
Любви обильная, смелая в отношениях  комсомолка Кима, никак не подходила для роли заботливой матери.
А вот стыдливая, слишком добропорядочная Настя  могла  бы стать образцовой мамой нашим детям.
Но меня не прельстила  перспектива сделаться оседлым,   сельским  семьянином.  И я, испугавшись ответственности, бежал, выдумав себе не существующую обиду на девушку.
Безвозвратно  потеряв по собственной трусости  и глупости двух любимых женщин, я отказался от мыслей о семье и детях.

Чем старше я становился, тем меньше мне хотелось   испытать сомнительную радость   отцовства. Но если иногда, мимоходом, я задумывался о подобной возможности, то матерью своего сына, я мог вообразить кого угодно. Но только не Наташу.


И вдруг, вот он. Мой крохотный двойник, моя точная детская копия.
Но почему  она, не любимая, малограмотная, неловкая, бестолковая дворничиха, причем прилично  старше меня,  преподнесла мне сию «радость»?
Почему матерью моего, скорее всего, единственного  в жизни сына, не стала более приятная и милая сердцу женщина?
А не лучше ли мне, скрыться прямо сейчас, не дожидаясь встречи с Натальей?
Я смотрел на играющего, шумного Ильюшку и не знал, что мне делать.
Накатавшись на деревянных, отполированных  детскими попками горках, Илья ворвался в песочницу, где  спокойно играли девочки.
Он беззастенчиво растоптал ногами  девчоночьи «куличи» и смеясь, помчался к  стайке   мальчишек, игравших с машинками.
Вслед   непоседе послышался дружный рев обиженных девочек.
Поведение Ильи меня, помнится,  рассердило. Реплики мамаш  обиженных девочек, похоже совпадали с моим мнением относительно  не воспитанного  ребенка.
Решительно поднявшись со скамьи,  я направился к Илюшке.
Малыш тем временем, отчаянно вырывал  самолетик из рук  мальчугана, явно не уступающего в силе моему сорванцу.
«А он не из трусливых», - на секунду мелькнула  горделивая мысль в моей  головушке.

Я ничего не успел предпринять. Мимо меня вихрем пронеслась   нелепая, серая  фигура Наташи.
Она быстро разняла дерущихся мальчишек. Сунув игрушку в руки ее хозяина, она прижала к себе рассерженного Илью.
«Сыночек, пойдем домой, солнышко. Я куплю тебе самолетик. Еще лучше этого. Подожди немножко. Скоро мама  денежку получит. И мы вместе с тобой, пойдем в магазин».

Наталья потащила упирающегося сынишку к дому. И в этот момент, наши глаза встретились.
Я не успел увести в сторону  взгляда. И  застыл изваянием, глядя в лицо   женщины.
За какую то минуту, в ее глазах промелькнула череда различных эмоций.
 Недоумение ,узнавание,  обида, боль,  страх   сменяя друг друга, исчезали без следа. И только презрение к такому ничтожеству как я, и решимость  самки, защищающей своего дитя, остались полыхать в зеленых глазах  Наташи.
«Поди на горку, сыночек, - не сводя с меня горящих глаз, проговорила Наталья. -
-Поиграй с ребятками. Только не обижай никого».
Убедившись, что Илья благополучно достиг  детской горки, Наташа  обернулась ко мне, все еще столбом стоящему у скамьи.
«Какими судьбами  занесло вас сюда, Михаил Михайлович. И что вы забыли в нашем  убогом дворе?» - голос Наташи  прозвучал неожиданно твердо, с некоторым вызовом.
Я отметил про себя, что Наташа стала смелее и более начитаннее в словах и выражениях.
И хотя, мне было достаточно не уютно от ее тона, я в то же время, почувствовал не малое облегчение.

Всем своим видом, Наталья как бы предупреждала
«Не тронь то, что тебе не принадлежит».
Не в силах выносить ее взгляда, я торопливо опустил глаза.
«Что молчите, Михаил Михайлович?  Я задала вам вопрос. Что вы забыли в нашем дворе? Здесь нет ничего вашего. Или вы очередной раз, забыли как вас зовут? И вам снова  понадобилась помощь  глупой  дворничихи?»

С трудом прочистив горло, я  пробормотал:
-«Здравствуй  Наташа. Я не знал… Я  работал. Далеко, в тайге. Безвылазно. Я не знал..Твоя соседка мне на море встретилась. Она сказала… -
- бессвязно лепетал я,  не смея поднять  глаз.  -
-Илья мой сын?   И что мне делать?»
Я наконец-то, осмелился снова взглянуть в лицо женщины. И ничего хорошего я там не увидел.
Лицо Натальи покрылось  красными пятнами. Глаза ее метали молнии, которые казалось, готовы были пронзить меня  насквозь.
«Илья мой сын, - твердо ответила Наташа.
– Шесть лет назад, ты исчез из  нашей жизни. Мой  ребенок, тогда был уже со мной. И ты, скорее всего, догадывался о моем положении.
Уж не молоденьким мальчиком  был. Или просто не хотел догадываться?.
Хотя, какая разница?  В любом случае, я благодарна вам Михаил, за Илюшу. Не представляю, как я могла жить без него.
Вы спрашиваете, что делать вам.
А ничего не надо  делать    из того, что  делать вам не хочется.  Вы абсолютно свободны от любых обязательств по отношению к моему сыну.
Насколько я понимаю, вы  явились ко мне, за отпущением грехов? А получив от меня подобную индульгенцию, вы снова пуститесь в бега?
Молчите? Я так и думала. В таком случае, прошу на выход, как говорится.
Только не вздумайте   пытаться объявиться Илюше, как отец. Не смейте ломать жизнь моему сыночку. Прошу вас Михаил, исчезните из нашей жизни раз и навсегда.
Боитесь алиментов? Не бойтесь. Илюша только мой».
Гордо  вскинув  голову, Наташа отвернулась  и шагнула   в ту сторону, откуда  доносился звонкий  голосок ее (нашего), сына.

Я был свободен. От  обязательств по воспитанию и содержанию ребенка.  Я был свободен от неприятных неожиданностей,  от  алиментов и преследований обиженной женщины.
Но почему-то, особой радости по этому поводу, я не испытал.
Отойдя на приличное расстояние,  я остановился. После не долгого колебания, я   развернулся и  почти бегом бросился назад.
Наташи с Ильюшкой во дворе не оказалось.
 Взбежав по ступенькам лестницы, я открыл дверь подъезда. Выудив из рюкзака едва не половину своих  сбережений, я   решительно постучал в знакомую дверь.
Наташа не хотела брать деньги. Но я,  преодолев ее сопротивление,   вложил сверток с деньгами в ее отталкивающие руки.
«Наташа, я не стану тебе врать. Едва ли мы увидимся. Едва ли в будущем, я смогу помогать вам. Прости, если сможешь. Умоляю, возьми эти деньги.  Купи сыну игрушки, обувь. Короче то, что ему нужно.  Я виноват перед вами».

Я шел к вокзалу с легкой душой. И впервые в жизни, радовался тому, что лишился    накопленных денег.