Приключения на необитаемом острове

        Тагир жил с матерью и старшим братом в небольшом деревянном домике рядом с озером, отделяющим наш двор от комбайнового завода. Озеро при желании можно было обойти кругом за час. Но если с нашей стороны проблем в этом не было, то вся противоположная сторона рядом с заводским забором заросла высоченной травой и кустами так густо, что ни у кого из нас после первых же попыток подобного желания больше не возникало.
        Когда весной таял снег и сходил лед, вода в озере поднималась и подступала к самому подворью, и даже заходила в сад, беспечно спускающийся к берегу. К лету вода спадала, и старенький деревянный забор, отгораживающий сад от водоема, оказывался наполовину занесенным мелким серо-желтым песком, который вскоре покрывался отдельными пучками  зеленой травы и вездесущими одуванчиками.

        Вот эта пятиметровая желто-зеленая прибрежная полоса, полого уходящая в воду, была единственным местом, где можно было безопасно зайти в наше озеро, чтобы искупаться. Было у него и еще одно несомненное преимущество – снятую одежду можно было смело повесить на забор, а не бросать на песок, который потом прилипал к мокрому телу. Все попытки отряхнуть одежду от прилипчивого песка оказывались безрезультатными.
        Во всех остальных местах берег был обрывистым и, не зная этого, можно было через пару – тройку шагов рухнуть в воду по самую шею, а то и с головой.

        Мы-то, коренные жители Конного двора, это знали и предпочитали купаться только здесь. Мать Тагира хоть и не испытывала радости от такого шумного соседства, но и гонять нас отсюда не гоняла, поскольку ее саду и огороду ничего не угрожало - к своим мы ни в сады, ни в огороды не лазили.
 
        Для этого были сады Воложки с их длинными стройными рядами фруктовых деревьев, хотя у каждого из нашей компании в собственных садах росли и яблони, и груши, и вишни, не говоря уж о малине и смородине. Мой отец так вообще пытался развести виноград, и у него это неплохо получалось.
        Ближе к осени, когда яблоки наливались кисло-сладким соком, а груши из твердых и пресных становились мягкими и ароматными, мы отправлялись на промысел.

        Километрах в двух от Конного двора вдоль дамбы, отгораживающей разливающуюся весной Волгу от окраины города, и располагались те огромные по нашим меркам сады, полого спускающиеся к реке. Были ли они колхозными, или принадлежали какому-то садовому товариществу, мы не знали, да нас это никогда и не интересовало.

        Знали мы только, что забор у этих садов был чисто символическим, а сторож если и был, то нам он никогда не попадался, как и мы ему. Хотя удирать со всех ног пару раз приходилось, когда кто-то из жильцов близлежащих домов почуяв неладное поднимал шум. Удирать с полной пазухой набитой запретными плодами, которые, как известно, всегда слаще, было непросто, но оставить или растерять добычу по дороге домой было еще хуже, просто никак невозможно.

        Ну, а огородными деликатесами, особенно в виде ранних молоденьких огурчиков и зеленого лучка, легко можно было разжиться не выходя со двора. Здесь были не только  «наши» огороды.
        «Нашими» считались все, кто жил именно здесь и таких было немного, чуть больше сотни, включая и детей и стариков. Хотя, если подумать, стариков-то было всего ничего, даже  десятка не наберется. А вот молодежи и детворы было хоть отбавляй, наверное, половина.

        На Конном дворе было две конюшни, и стояли они почти в центре нашего местечка между жилыми бараками и домами, отделяя одну половину от другой. Вот там как раз и работали «не наши» возчики и конюхи, живущие где-то в других местах: на Жареном бугре, на Пристанском спуске, у заводской проходной, а может где-то и еще.

        Эти  интервенты - захватчики, используя своих лошадок, легко и просто распахали себе под огороды поляну рядом с калдой, на которой мы играли в футбол. Огородики были маленькими, едва ли по сотке и между ними даже не было заборов, так, тропинки натоптанные. Да и снаружи свое поле они просто обнесли проволокой, чтобы те же лошади, да козы, которых держали две местные бабушки, не заходили в их владения.
        Вот за это мы их сильно невзлюбили, пока не появился первый урожай на этих огородиках. Естественно, сначала его оценивали мы, и он нам нравился, ну а что оставалось, доставалось хозяевам. Это, наверное, постепенно и примирило нас с захватчиками.

        Среди них у нас даже появились друзья. Вернее, один дружок – конюх Паша, и причин этому было несколько. Во-первых, он был не таким старым, может чуть повзрослее моего  старшего брата, и с ним можно было нормально общаться. Он даже разрешал нам покататься верхом на лошадях по двору, когда дежурил. Во-вторых, у него одного среди работяг - захватчиков не было своего огорода на нашей поляне, что сразу повысило его авторитет. Ну, а в-третьих, у него, единственного среди «наших» и «не наших» была лодка с мотором, и когда мы узнали об этом, тот самый Пашин авторитет взлетел на недосягаемую высоту.

        Первыми, конечно, когда узнали про лодку с ним закорешили наши старшие, и мой братец в том числе. Они частенько плавали на Пашиной моторке на острова, едва виднеющиеся за серединой Волги, и по рассказам, да и по улову можно было смело предположить, что вот там рыбалка… это рыбалка. Это не чебаки да сорожки, которых мы дергали на удочку.
        Но вскоре и нам удалось с ветерком прокатиться на Пашиной лодке..


        Филя в расстегнутой и надуваемой пузырем на спине рубахе сидел на носу лодки, скрестив ноги по-турецки, весь такой важный и гордый. Он едва придерживал готовую улететь рубаху и даже не опирался руками на дощатый настил, прикрывающий носовую часть кокпита. Если бы Паша, сейчас сидевший на корме у руля, резко повернул лодку, Филя непременно улетел бы за борт, но его это, похоже, не волновало, поскольку  плавал он для своих тринадцати лет вполне прилично.

        Мы с Женькой с радостными и веселыми лицами, обдуваемые свежим ветерком, сидели на передней банке, наоборот вцепившись в нее руками, и широко раскрытыми изумленными глазами смотрели вокруг. Никому из нас переплывать Волгу до этого не приходилось.

        Тагир расположился на второй банке спиной к нам и о чем-то оживленно беседовал с Пашей, но вот слов из-за грохота двигателя разобрать было невозможно. Двигатель в лодке был стационарный, автомобильный, вроде от «Москвича», но по сравнению с машиной здесь он действительно грохотал. Именно благодаря нему деревянная моторка с не очень высокими бортами, выкрашенными красно-коричневой половой краской, буквально летела по воде и заветные острова, совсем недавно видневшиеся едва – едва, наплывали на нас удивительно быстро.

        Мелкая волнистая рябь, играя зеркальными бликами, неслась нам навстречу и тут же исчезала сзади, чтобы снова появиться и снова исчезнуть. Словно гигантская серебряная рыба, сверкая изумительной радужной чешуей, ныряла под лодку, опять появлялась впереди и вновь исчезала.
        Сзади картина была совсем другой – пенящиеся и расходящиеся плавным широким клином за кормой волны казались насыщенно темными и только по самому верху их бежали белые гребни, напоминающие мыльные пузыри. Чем дальше мы уплывали, тем шире становился наш след, начинающийся от постепенно отдаляющегося берега, и тем красивее виделся этот изумительный природный пейзаж.

        Я не выдержал, опустил руку в воду и сразу почувствовал всю мощь и нашего корабля и самой реки – руку тут же отбросило назад и за пальцами, прыгающими по волнам, тоже потянулся пенистый след, как за самой моторкой. Женька сделал то же самое, свесившись с другого борта, и мы, посмотрев друг на друга, радостно засмеялись.

        Уговаривать братца попросить Пашку отвезти нашу компанию на острова пришлось недели две, обещая за это целый месяц поливать огород одному, хотя это была наша совместная обязанность. А учитывая размеры огорода и количество грядок, да еще то, что воду надо было таскать из колонки метров за тридцать – сорок, это было серьезной жертвой.
        Витька отнекивался, посмеивался, но, похоже, я все же достал его и в один прекрасный день он заявил, что в пятницу после обеда мы едем на острова. Понятно, что с ночевкой.

        До пятницы было два дня и нам с лихвой хватило, чтобы собраться,  тем более, что каждый давно знал, что брать с собой. Особых снастей у нас не было, удочки да закидушки. У Фили, правда,  была пара жерлиц, которые он смастерил сам из старых рогаток, но остальные этим не заморачивались, потому что его трофеев пока не видели.  Да и ехали мы не для промысла, а просто порыбачить для души, посидеть ночью у костра, поесть печеной картошки, поболтать, покупаться в новых местах. А то, что эти места далеко от дома, только придавало прелести нашим ожиданиям.

        Рыбачить с ночевкой, или как мы говорили «с ночевой» мы начали класса с пятого. Я имею в виду себя и своих приятелей по двору. И это воспринималось нашими родителями как что-то обыденное, само собой разумеющееся, безо всяких вздохов, наказов, проверок и так далее.
        Хотя проверить нас они могли спокойно. Вот он берег – перебрался через дамбу, прошел метров пятьдесят – сто, и вот они – мы. В темноте найти нас так вообще было легко – костер, который мы жгли практически всю ночь, можно было рассмотреть с самой дамбы, но помнить, что кто-то из родителей пришел на берег, чтобы удостовериться, что мы здесь, я не помню. Нам доверяли.
        Вот и в этот раз всех нас отпустили легко, хотя уплывали мы далеко, если не сказать - очень далеко.

        В последний момент брат с нами не поехал, что-то было необходимо сделать на практике в трикотажном техникуме, где он учился, но договоренность с Пашей осталась в силе.
        Я этому только обрадовался – не будет из себя командира корчить, но он почему-то решил, что все мы очень огорчимся его отсутствием и, чтобы скрасить горечь такой серьезной потери, презентовал нам бредень, которым раньше разрешал пользоваться только в своем присутствии. Мы, естественно, не отказались.

        Все же Волга возле нашего городка была очень широкой и, несмотря на казавшуюся нам сумасшедшей скорость Пашиного корабля, плыли мы минут двадцать. Постепенно стали все более отчетливо просматриваться прибрежные кусты и деревья в глубине острова, к которому мы приближались, и скорость лодки сначала снизилась, а затем рулевой и вовсе выключил двигатель. Сразу наступила удивительная тишина.
        Лодка легко скользила по водной глади, казавшейся удивительно спокойной. Рябь, как только мы приблизились к берегу, исчезла, и сквозь прозрачную воду легко можно было рассмотреть песчаное дно.

        Прибрежная полоса даже на вид казавшегося теплым светлого песка была шириной метров пять, дальше шел невысокий глинистый приступок, а над ним уже можно было рассмотреть зеленую траву, разлапистые кусты, чередующиеся с зарослями ивы и ольхи. Дальше, в глубине острова виднелись зеленые шапки еще каких-то лиственных деревьев и остроконечные сосновые и еловые верхушки.

        Лодка мягко ткнулась в песок и Филя, так и сидевший до конца на носу, лихо спрыгнул и попытался в одиночку вытащить ее дальше на берег. Правда, получилось у него это плохо.
        Остальные, кроме рулевого Паши, закатав штаны, попрыгали в воду, и вот уже всем вместе нам удалось выволочь лодку из воды чуть не наполовину, так, что даже наш капитан замахал руками –достаточно, хватит. Сам он, не снимая своих галош, в которых ходил еще в конюшне, прошел на нос и спокойно выбрался на песок, достал из лодки якорь и утопил его в песке возле самого приступка.
        Песок действительно оказался очень мягким и горячим, а вода теплой и ласковой, так что наше и без того хорошее настроение поднялось на необычную высоту – хорошее место. 

        Но не все оказалось так просто. Когда первые радостные эмоции поутихли мы с недоумением стали оглядываться по сторонам. Место действительно хорошее, чтобы… отдохнуть - покупаться, позагорать, можно даже костерок чуть дальше на берегу запалить. А рыбачить-то где? Вода прозрачная, дно пологое песчаное. Может где-то чуть глубже и уступчик есть,  и поставить здесь закидушки на леща вполне реально. Благо червей возле калды мы наковыряли чуть не целую литровую банку. А кого еще ловить?..

        Паша, видя наше сомнение, хитро улыбался, потом все же сжалился:
        - Ладно, не парьтесь… Рыбачить дальше будете. Там в середине острова озеро хорошее есть. Там и окунь крупный, и щука…
        Правда с бреднем там не полазаешь - глубоко, да и вода холодная… С бреднем здесь вдоль берега надо. Там дальше, - он кивнул чуть в сторону, - заливчик с камышом добрый есть… Вот там и на уху поймаете, и живцов наловите. На них окунь самый крупный берет.
        Он еще минут десять озвучивал все особенности здешних мест, но мы, как ни странно, его особо уже и не слушали, нам захотелось как можно  быстрее добраться до этого самого заветного озера в центре острова.

        За прибрежными кустами сразу расстилался широкий луг, покрытый невысокой зеленой травой, расцвеченной в основном бледно-желтыми цветами, но встречались и белые, и фиолетовые, и даже красные. А вот гудящих мохнатых шмелей с желтыми полосками, бесконечно перелетающих с одного цветка на другой, как у нас на заливных лугах после разлива не было. Во всяком случае, непрерывный сплошной зудящий гул полностью отсутствовал.
        Заканчивался луг возле густой стены высоких деревьев травой с белыми метелками, напоминающими ковыль, но точно не он. Уж ковыль-то мы знали.

        Луг пересекала едва натоптанная тропинка, рассмотреть которую с берега все же было можно. По ней Паша, засунув руки в карманы пиджака с которым не расставался и в самую жару  зашагал, даже не оглядываясь на нас. Знал, что мы никуда не денемся.
        По лесу, больше напоминающего тайгу с ее высоченной травой и  буреломами, пришлось попетлять – перелезать через поваленные деревья лодочный капитан не собирался, не иначе боялся галоши потерять. Все же минут через десять, когда градом стекающий пот стал щипать глаза, а появившиеся комары буквально изводили своим зудом, перед нами внезапно открылось лесное озеро.

        Окруженное со всех сторон подступающими деревьями, отгороженное от них десятиметровой полосой изумрудной травы в неглубокой низине лежало озеро. Было оно небольшим, метров пятьдесят – семьдесят в диаметре, но удивительно круглым, практически геометрически правильным.
        Но не это приковывало взгляды. От озера исходила какая-то завораживающая красота. Поверхность его была идеально гладкой – ни одной морщинки на тяжелой, черно-коричневой у берегов воде. Дальше от берега цвет воды менялся на более светлый, и у центра она была практически зеркальной. В этом зеркале четко отражались и верхушки окружающих озеро сосен, и росшие ближе к воде рябины, усыпанные недозрелыми желтыми гроздями, и белые – белые облака, застывшие над самой его серединой.

        Эту удивительную симметрию нарушало давным-давно упавшее дерево, когда-то бывшее сосной, а сейчас превратившееся в серо-коричневый скелет с большей частью обломанных веток, скрытых под разросшейся травой. Верхушка этого скелета нависала над водой и тоже отражалась в ней как какое-то мифическое чудовище.
Помимо красоты от озера веяло непонятной притягивающей силой. Если бы не Паша, торопившийся домой, мы бы смотрели на него неизвестно сколько.

        - Там, слева, - он махнул рукой в сторону небольшой поляны перед оставшимся за спиной лесом, - шалаш есть. Мы там ночуем, когда сюда заезжаем. Вы тоже там спать можете. Там и кострище готовое есть. Да, - он продолжал раздавать наставления, как и все занудливые взрослые, - вы там с огнем поосторожнее. Сейчас хоть и не сухо, но все может быть. Хотя… вы водку же не пьете еще, - решил пошутить он, - так что не провороните, если что.

        Женька, самый мелкий из нас, хотя учился  в одном классе с Тагиром,  то ли в шутку, то ли всерьез поинтересовался:
        - А… - немного замялся, но потом все же озвучил, -  здесь еще кто-нибудь есть? Ну, там… волки или медведи?
        Паша к чести его не рассмеялся, а вполне серьезно ответил:
        - Да ты что! Какие тут волки!? Остров то всего километра два на полтора, кем они тут питаться будут? Рыбаков жрать или рыбу на хвост ловить, как в сказке?! - и тут уж заулыбался.
        Не знаю, но мне показалось, что Женька облегченно вздохнул.

        Уже перед самым уходом старый рыбак решил поделиться еще не раскрытыми тайнами здешних мест.
        - Днем в озере ловить нечего. Можете даже не пробовать. Окунь только вечером или рано утром берет…
        Филя, очевидно решивший использовать свои жерлицы во  чтобы то ни стало, перебил его:
        - А щука?
        - Что, щука? - не понял Паша.
        - Ну, щука когда берет?
        - Щука?.. - он на секунду задумался и нахмурился. - Щука здесь никогда не берет. А если и берет, то все обрывает. Знаем, что есть, и приличная, но поймать не можем. У нас крючков пооткусывала… жуть сколько.
          - А вы же привозили… - не понимающе поинтересовался Филя, на что Пашка легко ответил:
        - Так мы ведь не только на этом острове рыбачим, - помолчал и добавил. 
- На щуку надо поводок металлический. У вас есть, кстати?
         Филя почти как в школе чуть не подпрыгнул и стал на полном серьезе тянуть руку вверх:
         - У меня… у меня есть! - и с гордостью добавил, - две штуки. Пятнадцать килограмм держат, я проверял.

        Металлические поводки для рыбалки в то время был дефицитом, и делали их большей частью сами из тонких гитарных струн. Скорее всего, и Филя также смастерил их для своих жерлиц. Вот только где он струны взял? В нашем дворе на гитаре играл всего один человек, старший брат Женьки Алексеева – Сашка.

       Еловые ветки, устилающие землю в шалаше, на которых спали наши предшественники, высохли и пожелтели. Когда-то бывшие мягкими иголки сейчас осыпАлись как невесомые парашютики одуванчиков в ветреную погоду. Их даже не обязательно было трогать. Достаточно просто тряхнуть ветку и она оставалось практически голой.
        К тому же, при малейшей попытке лечь на этот импровизированный матрас или повернуться мелкие веточки ломались с таким громким треском, что надежда уснуть под эту «музыку» становилась более чем призрачной.

        Представив, что будет нас ждать ночью, мы быстренько убрали лапник из шалаша и подтащили его поближе к костру. Вот здесь он сгодится. А в шалаш натаскали и свежих хвойных веток и травы, благо росла она рядом, высокая и мягкая.
        Новый «матрас» накрыли куском брезента, побросали на него свои фуфайки, и, конечно, полежали. Было мягко и совсем не колко, да и никакого треска и хруста не было. А запах какой … Супер!
        Старые ветки пахли пылью.

        Вечерние посиделки у костра закончились душистым ароматным чаем со смородиновыми листьями, захваченными из дома, но больше трех кружек мне осилить не удалось. Этого хватило, поэтому и проснуться пришлось очень рано. Все еще спали и я, стараясь никого не разбудить, потихоньку выбрался из нашей хижины.
        Утро было прохладным, и хоть спал я в свитере, сразу почувствовал легкий озноб и, не обращая внимания на красоты утреннего леса,  бегом припустился к ближайшим деревьям.

        Через несколько минут, вполне достаточных, чтобы озноб усилился, все же присел над потухшим костром, надеясь согреться остатками его тепла, но напрасно. Никакого, даже едва ощутимого жара там не было, а кострище покрывала тончайшая белая зола, разлетающаяся от легкого движения моих рук. Уходить от остатков костра и снова лезть в шалаш уже не хотелось – я знал, что не усну. Да и озноб неожиданно прекратился.

        Солнце, похоже, еще не встало, хотя увидеть его в лесу, когда большую часть неба закрывают высоченные деревья, было сложно. К тому же над поляной и озером стояла удивительная тишина. Прохладный воздух, казалось,  настороженно чего-то ждал. Может быть, как и я солнечного тепла.
        Лесные пичуги, которые вчера и днем и вечером что-то щебетали, перекликались, сейчас молчали. Деревья тоже как будто замерли, не было ни шума листьев, ни шелеста травы.
        Над озером стоял блеклый туман. Он был похож на гигантскую шайбу, занимая площадь только над зеркальной гладью, напоминающей сейчас идеально разглаженное бледное покрывало, в котором из-за тумана не отражались ни деревья, ни приозерная трава, а вода издалека напоминала только что снятое молоко.

        Похлопывая себя по плечам и активно сгибая колени, стараясь все же не особо шуметь, мне удалось согреться, и я решил отправиться на озеро. Во-первых, хотелось проверить жерлицы, поставленные Филей в надежде изловить ту самую щуку, которая пооткусывала крючки у наших рыбаков, а во-вторых, все же попытаться половить крупных окуней, точно живущих в этом озере.

        Вчера вечером наша бригада истоптала весь берег в надежде на солидную добычу. Поклевки были, и не мало, но вот клевали на червя все больше окунишки, может чуть покрупнее, чем те, которых мы ловили на Воложке. Пробовали мы насаживать и живца, но на него окунь совсем не клевал. Какого размера живца имел в виду Паша, когда говорил, что на него клюет самый крупный окунь осталось неясным.

        На наших живцов, выловленных бреднем в заливе на берегу Волги, могла клевать только щука, да и то крупная. Пойманных нами самых мелких сорожек и густерок можно было смело пускать на уху.
        Кончилась рыбалка тем, что всех пойманных окуней мы зажарили на прутиках над костром и съели. В дополнение к ухе.
        Хотелось точно не этого и в надежде, на солидный утренний улов мы даже оставили закинутые удочки на берегу, насадив все же червей – вдруг ночью кто соблазнится.

        Но, похоже, никто не позарился на наши угощения, на которые мы очень рассчитывали – во всяком случае, моя удочка как стояла на невысокой вырезанной рогульке, так и стояла. Никто в воду ее не утащил, да и поплавок из обыкновенной бутылочной пробки замер на воде даже не раскачиваясь.
        Удочки моих друзей тоже были на своих местах, и оцепеневшие поплавки – два из гусиного пера, и один из винной пробки наподобие моего, так же сиротливо застыли в метре от берега.
        Присесть здесь было некуда. Вся прибрежная полоса заросла густой травой сейчас обильно покрытой утренней росой. Мне хватило намоченных штанов пока я пробирался на берег по не очень натоптанной, заросшей тропинке, поэтому все приходилось делать стоя.

        Как ни странно, но червей на крючке не было. Значит, все же кто-то здесь был и очень жаль, что не зацепился. Ладно, пробуем еще раз.

        Попробовать забросить удочку мне удалось только минут через пятнадцать. Первые десять я с несгибаемым упорством и огромным удивлением искал банку с червями. На моем утоптанном пятачке ее точно не было, да и быть не могло, поскольку я обманутый в своих ожиданиях и потому очень раздосадованный ушел с берега самым первым. Ребята после моего ухода еще долго махали удилищами, а значит и червей брали, насаживали.

        Справа от меня метрах в десяти рыбачил Женька, у него было точно такое же удилище из орешника, как и у меня, слева Тагир, а Филя расположился дальше по берегу, почти рядом с поваленным деревом, за верхушку которого он привязал свою жерлицу. Сначала он решил использовать одну. Вдруг огромная щука, а именно о такой говорил Паша, утащит жерлицу вместе с чудесным металлическим поводком? Где он еще гитарные струны найдет? А так хоть одна останется, и поводок останется.

        Я прошелся по берегу, посмотрел на замершую рогатку, понял, что никто не позарился на насаженную симпатичную сорожку, и вернулся. Банки не было. Со злостью распинывая мокрую траву, уже нисколько не обращая внимания на намокающие штаны, я отправился в лагерь – может возле костра лежит?
        Банки не было и здесь, что меня обескуражило еще больше. Ну не в шалаш же ее затащили? Искать ее там я не стал. Пацаны продолжали спать, и будить их мне не хотелось, а вот закинуть удочку хотелось все сильнее и сильнее. Как будто кто-то подталкивало меня.

        Вот этот кто-то и направил мои мысли в нужное русло. Червей нет, значит надо использовать другую наживку. В озере, как утверждал Паша, водятся только хищники – щуки да окуни, а этих хлебным мякишем или горохом не соблазнишь. Тем более, что гороха у нас и не было. Для ухи мы использовали пшено. Немного его у нас еще оставалось, но на крючок эту мелкую крупу, как ни старайся не насадишь.
Нужно мясо или … Мой взгляд непроизвольно остановился на ломтиках сала, оставшихся на клеенке возле костра после вечерних посиделок с перекусом …

        Не сказать, чтобы соленое сало мы любили, но попробовать не отказывались. Вот Серега Торгашов, который в эти выходные должен был ехать с матерью в деревню, да и все его семейство сало любили. Киледа, так его звали во дворе, на что он нисколько не обижался, расстроившийся, что пролетает мимо такой рыбалки, передал нам с собой кусок соленого сала в пол ладони толщиной, которое у Торгашовых было всегда.
        - Будете меня добром вспоминать, когда у костра с печеной картошечкой его есть будете, - мечтательно говорил он чуть ли не закатывая глаза. - Я вроде как вместе с вами буду, - но потом вдруг резко перешел в другую плоскость, прагматичную, - а вы мне рыбки привезете.
        Он не сказал «за это», но нам что, жалко что ли? В том, что рыбы мы наловим, мы почему-то не сомневались.

        Перочинным ножом, который всегда носил в кармане, я нарезал кусочков десять сала по сантиметру толщиной и, пристроив их на лист лопуха, найденный рядом с шалашом, направился к берегу.
        О чем я думал, забрасывая удочку с насаженным на крючок кусочком сала? Да, пожалуй, что ни о чем. Просто забросил и забросил, и бездумно смотрел, как широкий пробочный поплавок пару раз качнувшись, занимает свою излюбленную позицию полного покоя.

        Но не в этот раз. Буквально в следующее мгновенье он чуть ли не подпрыгнул над водой, а потом резко ушел под воду практически целиком, хотя до этого ничего подобного не случалось – он был все же достаточно широким.
От неожиданности я вздрогнул, а потом просто стоял и бездумно смотрел на эти танцы на воде, не понимая, что происходит. Всего-то пара секунд прошла…
        Но, заложенные самой Волгой инстинкты все же сработали. Я на автомате сделал подсечку и тут же почувствовал тяжесть на кончике удилища – оно изогнулось дугой, но исправно пружинило, не думая ломаться. В следующую секунду, когда усилия мои возросли, над водой мелькнуло что-то серое и тяжело шлепнулось в траву возле ног.

        Это был не окунь. Это был – ОКУНИЩЕ!
         Если вчерашние, зажаренные над костром экземпляры были чуть больше ладони, то этот был размером ладони в две. Нет, в три! Широкий и толстый, с темными полосками по бокам, с красным хвостом и плавниками на брюхе. Самым интересным был плавник на спине с острыми иголками, распущенный сейчас как парус.
        Владелец этого необычного паруса сдаваться не собирался, он извивался, изгибался, переворачивался с одной стороны на другую, прыгал, стараясь приблизиться к воде, но мой стопор неожиданно пропал. Я видел перед собой добычу, знатную добычу, которую отпускать не собирался.

        Дрожащими от возбуждения руками, прихватив окуня под жабры я, стараясь не наколоться об острые шипы,  с трудом вытащил у него крючок из самой глотки, по достоинству оценив его крепкие зубы, расположенные в несколько рядов. Садка у меня не было, а мастерить кукан не было времени, поэтому я бросил свой трофей в траву подальше от воды, еще не утоптанную и не примятую. Из такой выбраться будет не просто.

        Второй заброс я сделал, когда дрожь в руках немного поутихла. Все повторилось до мельчайших подробностей: несколько секунд и поплавок сначала подпрыгивает, потом стремительно уходит под воду, короткая подсечка, ощущение тяжести в руке и кончик удилища изгибается и пружинит точно так же, как пять минут назад. Вот и второй полосатый красавец, ничуть не меньше первого, прыгает по траве возле моих ног.
         Дальше я действовал на автомате.

        Заброс, подсечка… Есть! Еще заброс… Подсечка… Есть! Еще…

        Через двадцать минут за спиной в высокой непримятой траве прыгали двенадцать полосатиков граммов по четыреста или больше - пару раз сало оставалась на крючке. А потом наживка кончилась.
        Пришлось бежать к костру, рядом с которым на клеенке оставался небольшой пластик такой замечательной, просто великолепной наживки.
        Я понимал, что надо рассказать пацанам о такой дивной рыбалке - молчания мне они не простят, и, как бы ни хотелось остаться с окунями один на один, я все же заглянул в шалаш.

        Все трое сопели и даже не думали просыпаться, хотя солнце было готово вот-вот появиться.
        - Эй, засони, подъем, всю рыбалку проспите, - довольно громко позвал я друзей, но трясти их не собирался, в глубине души надеясь, что они не проснуться.
        И точно… Все же Филя повернул голову в мою сторону и приоткрыл один совершенно сонный глаз:
        - Моя жерлица… - невнятно пробурчал он, похоже, сам не понимая чего хочет, потом открыл второй, где мыслей было чуть больше, - она… короче… попался кто-нибудь?..
        Как только я сказал: «Нет…», глаза опять закрылись, а на мои призывы, что клюет здоровый окунь и пора вставать, он повернулся спиной и спрятался под фуфайкой. Женька и Тагир чуть пошевелились, и это была вся их реакция.

        Ладно… Теперь совесть моя была чиста и я, успокоенный, прихватив нарезанное кубиками сало, устремился к берегу. Искать лопух времени не было, и я просто зажал сало в кулаке.

        В ближайшие пятнадцать минут еще шесть стандартно-крупных окуней пополнили мою природную кладовую, и шум за спиной они производили не малый. Потом наступило затишье и за спиной, и на воде….
        Я ждал минуту… две… три… Выдернул леску и проверил наживку. Нет, все было в порядке, сало держалось как надо.

        Чуть расстроившись затянувшейся паузой, понимая, что такое везенье долго длиться не может, я сделал заброс и уставился на замерший поплавок. Неужели все?..
        В это время со стороны стоянки раздался звук, напоминающий треск ломаемых веток и я на секунду повернул голову,  даже рассмотрел друзей, которые все же поднялись и сейчас пытались разжечь костер.
        В следующее мгновенье я почувствовал, что кто-то очень сильный и мощный пытается буквально вырвать удочку у меня из рук. Рефлекторно я сжал удилище сильнее, совершенно не собираясь его отдавать, а когда повернул голову в сторону озера, поплавка не увидел.

        А вот удилище было согнуто в дугу. Ни одному окуню до этого так изогнуть орешник не удавалось.
        Я потянул удочку вверх изо всех сил, и мне показалось, что кто-то сидящий на другом конце лески очень этому удивился и решил посмотреть, кто же это такой борзый там наверху…

        Натяжение лески как-то мгновенно ослабло, удилище подскочило вверх, а вслед за этим из воды показалась голова…
        Вернее не голова, а пасть… Самая настоящая огромная разинутая пасть усеянная тысячами острых, кинжалообразных зубов, расположенных как и у окуня в несколько рядов. В первый момент мне показалось, что в этот распахнутый во всю ширь тупоносой щучьей морды рот запросто может пролезть моя голова.

        Во второй момент я почувствовал, что эта мать всех щук смотрит на меня с изумленным и в то же время насмешливым интересом. Ее огромные, производящие жутковатое впечатление челюсти, захлопнулись и я чуть не полетел в траву, почувствовав полную свободу для своей начавшей уставать руки. Леска лопнула, как будто это была даже не нитка, а невесомая паутинка.
        Потом, ехидно усмехнувшись, это пятнистое чудовище, красиво изгибаясь,  выпрыгнуло из воды, уже в воздухе еще раз щелкнуло своим «боекомплектом», словно стараясь напугать меня, и исчезло.

        Я тупо смотрел на воду и переваривал только что увиденную картину минут, наверное, пять, и даже не заметил, как сзади ко мне подошел Тагир, а за ним и Женек. Похоже, они тоже видели этого монстра, поскольку молчали, не задавая никаких вопросов. И так все было ясно.
        Теперь мы точно знали, кто откусывал крючки на удочках у Паши.

        Через несколько минут напряжение спало, и мы разом заголосили, делясь впечатлениями от увиденного, причем пойманных окуней обсуждали даже меньше, чем не пойманную щуку. Разноголосый гомон, наверное, разбудил нашего «охотника за щуками» - он появился в проеме шалаша не выспавшийся, а потому злой и сердитый. Когда невезучий владелец несработавшей жерлицы узнал о том, какое представление он пропустил, разозлился еще больше и тут же чуть ли не поклялся изловить этого щучьего монстра во что бы то ни стало.
        Мы, как ни странно, его поддержали.


       Времени до приезда Паши оставалось немного. Он обещал прибыть где-то часа в четыре. Сейчас было около шести. На все про все у нас оставалось десять часов и мы дружно принялись обсуждать эту казалось бы неразрешимую проблему.

        На удочку ловить бесполезно, даже если переставить металлический поводок с жерлицы. Щука просто поломает удилище и спокойно уйдет с ним.
        Бреднем ее тоже не возьмешь. Здесь у берега глубина по самую шею, а дальше наверняка больше. Да и вода холоднючая, точно как Паша говорил. Наверное, какие-то родники это озеро подпитывают. Так что бредень тоже отпадает.
        Остается одно - ловить на жерлицу, причем основательно укрепленную.

        Филя достал из сумки вторую, оставленную про запас, и мы срочно принялись ее переоборудовать.
        Металлический поводок признали вполне надежным - перекусить гитарную струну не под силу даже такому монстру, а вот крючок посчитали мелковатым, но убирать не стали, а с некоторыми усилиями  прицепили второй, побольше. Получился такой разноплечий рыболовный двойник – одно плечо подлиннее для живца, а второе покороче для сала, два кусочка которого еще не успели использовать и сейчас берегли пуще глаза.

         Леску 0,25 убрали сразу, посчитав несерьезной для такой громадной щуки, и заменили на самую прочную, которую только нашли – 0,4. А вот саму рогульку решили крепить к дереву этой же леской, скрученной вдвое.
Вроде получилось. Предстояло найти достойного живца.

        За живцами пришлось опять отправляться с бреднем в тот самый залив на берегу Волги. Да еще и пожертвовать завтраком. Чтобы живцы были именно живцами, веселыми и радостными, способными соблазнить матерого, видавшего виды хищника, пришлось тащить их в нашей единственной кастрюле, вместо того чтобы хотя бы вскипятить чаю.

        Никакого котелка или чайника у нас не было. Зато была трехлитровая алюминиевая кастрюля с примотанной к ручкам проволокой, в которой мы вечером варили уху, а потом и чай кипятили. Скажу сразу, тащить кастрюлю с водой, да еще и, стараясь эту воду не расплескать, по лесу с его буреломами и буераками, удовольствие гораздо ниже среднего. Хорошо еще, что солнце едва встало и грело не в полную силу.

        Единственные часы у нас были у Тагира, да и те он подрезал у старшего брата, словно знал, что без них здесь не обойтись. Как он собирался возвращать пропажу и оправдываться, юный домушник не говорил, но иногда какая-то тень набегала на его лицо, и он становился мрачным и задумчивым. То ли думал о предстоящих разборках, то ли что-то другое мучило его, мы не знали, но время Тагир озвучивал регулярно.

        Вот и сейчас он громко объявил: - «Десять часов…». Именно в это время мы, голодные и злые, наконец-то, привязали усовершенствованную жерлицу к верхушке высохшей сосны над самой водой. Конечно, лучше было  бы прикрепить ее к какой-нибудь пружинящей ветке, чтобы попавшийся хищник повоевал бы с ней и малость притомился, но чего не было, того не было. В десятиметровой зоне вокруг озера росла одна трава, а вбивать или вкапывать пружинящую ветку в землю на берегу посчитали бесперспективным. Такой монстр любую ветку без корней из земли выдернет, да с ней и удерет.  После этого настроение наше заметно улучшилось.

        Теперь можно было подумать и о завтраке. Пару минут полюбовавшись на рогульку, выплясывающую над водой под непрерывные попытки живца опять попавшего в родную стихию, и никак не предполагающего какой конец его ждет, убежать, направились в лагерь.
        До приезда Паши оставалось шесть часов.

        Но, видимо, сегодняшнему завтраку не суждено было состояться. Мы даже не дошли до так и не разожженного костра, как за спиной раздался самый настоящий выстрел. Резкий, хлесткий, пугающий…
        Женька сразу присел. Филя мало того, что присел, так еще и приподнял руки – то ли попытался прикрыть голову от неведомой опасности, то ли поднял руки готовый сдаться невидимому противнику. Мы с Тагиром просто замерли. Потом все синхронно посмотрели назад.

        В глаза сразу бросилась серая коряга на воде длиной, наверное, с метр, быстро удаляющаяся от берега к центру озера. По краям ее, да и за торчащими в разные стороны обломанными сухими ветками даже пенились маленькие бурунчики. Сама коряга периодически скрывалась под водой, всплывала, но продолжала двигаться как по нитке.
       А вот на конце ставшей значительно короче верхушки высохшей сосны, куда мы привязывали жерлицу, отчетливо белел сломанный ствол. Сразу стало понятно, откуда взялась эта коряга на воде.

        Есть! Попалась, с…, в смысле – щука. Мы толпой бросились на берег. Филя на бегу орал:
        - Я говорил… Я говорил, что поймаю ее… - и что-то еще подобное, напрочь забыв обо всех нас.
        С берега гонки по воде смотрелись интереснее. Коряга добралась до середины, прошла чуть дальше, потом стала нарезать круги, значимо сбросив  скорость. Веселые бурунчики воду уже не рассекали, да и коряга нырять перестала. Иногда она застывала на месте, но ненадолго, потом вдруг опять ускорялась, резко меняя направление.

        Филя, чуть ли не приплясывая, продолжал размахивать руками, выражая высшую степень восторга:
        - Попалась… Попалась… Я говорил, что поймаю…
        Надо было немного поумерить его пыл, поскольку до победы было еще очень далеко, да и я всегда был пессимистом.
        - Кто попался-то?

        Филя как будто споткнулся, удивленный и возможно возмущенный, что я не разделяю его восторгов, неестественно выпрямился, даже немного откинул голову назад и сжал губы в тонкую ниточку.
        - Как кто? - растягивая слова, попытался уточнить он. - Щука…
        - Это которая сейчас в озере резвиться? - с самым невинным выражением лица уточнил я.
        Выражение его лица тоже сменилось на недоумевающее.
        - Ну… да…
        - А раньше она где была?
        - Ну… в озере… - тормозил он.
        - Была щука в озере, и сейчас в озере… Так кого ты поймал? - я сознательно выделил слово «ты».


        Пятнистая крокодилица между тем продолжала нарезать уже широкие круги по озеру, не приближаясь к берегу ближе, чем на двадцать метров. Я решил подначить нашего охотника, кивнул головой в сторону коряги, как раз проплывавшей мимо нас:
        - Может ты сгоняешь до коряги, да приволочешь ее к берегу, а мы тебе поможем щуку вытащить. Вот тогда получится – «ты поймал». Точно.

        Проплыть для Фили двадцать метров было не проблемой, даже в холодной воде. Но кто поручится, что щука будет стоять на месте и спокойно ждать его? А если он даже и дотянется до бегающего кругами поплавка, кто даст гарантии, что щука не упрет самого Филю куда-нибудь в центр озера?
        Филя сделал лицо попроще, даже в сомнениях почесал затылок.
        - Да ну ее на фиг! Еще за ногу цапнет… - вот это волновало его больше.
        Тагир решил подлить масла в огонь:
        - Такая сможет… Еще и на дно утащит, запросто…
        Бедный Филя даже отшатнулся от берега.

        Шутки – шутками, но со щукой надо было что-то решать. Самым первым свои мысли озвучил Женька.
        - Надо ее к тому берегу шугануть, а там ее кто-то встретит и корягу зацепит.
        - А как шугануть? Чем? – пытался уточнить Филя, радость которого значительно уменьшилась.
        - Ну, чем?.. Камнями… - рассуждал Женька.

        Интересное кино! Где это он здесь камни видел? Но Женька и сам это сообразил, подобрал сосновую шишку, неведомо как оказавшуюся на берегу, хотя до ближайшей сосны было метров десять, и запустил ее в сторону коряги, которая опять затихарилась почти в центре озера. Шишка не пролетела и половины расстояния и скромненько закачалась на воде. Была бы зеленая, тяжелая как весной, а так…

        Сумеречное молчание зависло над берегом. Мысли крутились, но ничего умного в голову не приходило. Внезапно Женька поднял указательный палец вверх, кому-то погрозил и рванул в сторону лагеря со скоростью спринтера. Буквально через минуту он снова появился на берегу с тряпочным пакетом – сумкой, в которой у нас лежала оставшаяся от вечерних посиделок захваченная из дома картошка.

        С десяток средних картофелин, и первую Жека моментально швырнул в сторону коряги. Картофельный снаряд не долетел буквально метра, но палка сразу устремилась в сторону, отдаляясь от нас. Есть! Сработало!

        По веселому гудению, последовавшему вслед за этим, стало понятно, что пацаны одобряют Женькину идею. Все, кроме меня.
        - Стоп, - почти крикнул я, - а что жрать-то будем. У нас три огурца осталось, да пшена пол горсти.
        Пшена было, конечно, побольше, но им точно четверых не накормишь. Женька защищал свою идею со страстью обреченного:
        - Да тут осталось-то … Можно окуней сварить… Штуки по три каждому. Нормально… Почти по килограмму чистого мяса. Неужели мало будет? Да и хлеб еще есть, сахар… До Паши точно дотянем.
        Я согласился.

        Филя, все же стремившийся сохранить звание «охотника за щуками», отправился на противоположный берег, куда мы должны были отогнать его потенциальную добычу.
        Пятнистый монстр, похоже, начал уставать. Если раньше поплавок – ориентир безостановочно нарезал круги по озеру, то сейчас он большей частью замерев стоял на одном месте ближе к середине, а если перемещался, то в пределах нескольких метров.

        Мы, по-братски поделив остатки картошки по три штуки в одни руки, и готовясь к войне, разбрелись по берегу, отойдя друг от друга метров на двадцать. Ближе всех к пресноводной «акуле» сейчас оказался Женька, и снова продемонстрировал свою меткость. Запущенная картофелина вновь булькнула в воду рядом с корягой и та, не так резво как в первый раз, но все же сместилась на несколько метров в сторону берега, где Филя чуть ли не выплясывал в нетерпеливом ожидании «своей щуки».

        Дальше стало сложнее, расстояние до цели увеличилось и пришлось приложить немало усилий, чтобы подтолкнуть хищницу в нужном направлении. Сначала я запустил свой снаряд, да видно неудачно. Крокодилица, не желая направляться к берегу, где ее ждали, подалась в сторону Тагира.
        Тот не подкачал, дождался, когда она остановится, потом довольно удачно «выстрелил», почти рядом, но добился обратного – теперь щука метнулась в сторону Жеки. Потом обратно…

        Один раз она было направилась прямо к нам, но после массивного «обстрела» быстро сообразила, что здесь ничего хорошего ее не ждет. И вот когда у меня осталась всего одна картофелина, а у ребят ни одной, щука или уставшая, или напуганная все же подалась прямо к Филе и застыла метрах в трех от берега. Это легко отслеживалось по поплавку – ориентиру.

        «Охотника» к встрече с противником подготовили основательно. Для того, чтобы зацепить корягу и подтащить ее к берегу общими силами был изготовлен своеобразный багор – длинная, никак не меньше трех метров лесина из ствола молодой сосенки с расшепериными сучьями на комле. Правда, держать ее приходилось за тонкую верхушку, что было неудобно, но тут уж выбирать не приходилось. По-другому зацепить верткий поплавок вряд ли получилось бы, а так надежда была.

        Нам с противоположного берега ситуация для победы казалась идеальной. Мы думали, что злосчастная коряга замерла прямо рядом с берегом напротив охотника, и Филе надо просто  осторожно протянуть свой «багор» и зацепить ее. Все уже приготовились бежать ему на помощь, вытаскивать такую знатную добычу, но всё оказалось не так просто.

         Наш друг крадучись подошел к самому берегу и, выставив перед собой лесину с сучьями, стал медленно вытягивать ее прямо к коряге. Что там случилось дальше, понять было невозможно.
        Филя вдруг резко толкнул ствол вперед и сам подался за ним, пытаясь дотянуться до коряги, потом выпустил «багор», резко взмахнул руками, завертел ими как пропеллер,  и с громким шумом, подняв тучу брызг, рухнул в воду.
 
        Когда мы подбежали к нему, он уже сидел на берегу, мокрый и дрожащий, чуть не клацающий зубами, обхватив коленки руками, но совершенно не расстроенный, а даже наоборот, какой-то возбужденный.
        - Чуть - чуть не хватило…, чуть - чуть… - повторял он как заведенный, провожая глазами удаляющийся от берега коряжный поплавок. - Ну, ничего… Ничего… Все равно никуда ты отсюда не денешься, - уже твердо добавил он, обращаясь непосредственно к щуке.
        Правда, слышала она его или нет, осталось неясным, поскольку ориентир уже опять покачивался на середине озера.

        Следующие часа три мы занимались чисто хозяйственными делами, стало не до рыбалки. Во-первых, надо было просушить горе-охотника, который хоть и хорохорился, но простудиться мог запросто – вода в озере была действительно холодной. Во-вторых, необходимо было сварганить какой никакой… теперь уже обед – время потихоньку приближалось к полудню и есть хотелось все сильнее и сильнее.

        Пока Женька с Тагиром разжигали костер, а Филя отжимал и развешивал по окружающим кустам снятую одежду, я занялся окунями, которых решил сварить. Не заморачиваться с ухой, поскольку картошка вся ушла на битву с озерным чудовищем, а просто сварить, как Женька и предлагал. Нет, все же не просто, а очень просто, даже не чистя. Чешуя у окуня мелкая, очень прочная и чистить его настоящее мучение, кто пробовал – тот знает.

        Я пошел другим путем – выпустил кишки, да поотрезал у рыбин головы и хвосты. По-другому они в кастрюлю не помещались. Да и помещались-то всего по четыре штучки, так что пришлось варить в три захода.
        Пока съели по одному, вторые как раз сварились. Повторили, потом еще раз. У сваренного окуня кожа вместе с чешуей отходила на раз, так что никаких неудобств при еде мы не испытывали. Разве что бульончику похлебать не пришлось, в нем попадалось довольно много мелких чешуек.  А уж белое окуневое мясо было мягким, совершенно без костей и, что самое главное, вкусным. Или это с голодухи нам так показалось?

        К двум часам все хозяйственные проблемы мы порешали. Филю просушили, пообедали, даже чаю напились. Можно было потихоньку собираться домой – до приезда Паши оставалось часа два, но Филя категорически воспротивился этому.
- Да вы что? Совсем с ума сошли?.. - чуть ли не кричал он. - Мы столько трудов, столько времени на нее убили… И что? Вот так вот взять и все бросить?..

        Мы его понимали, даже были в чем-то согласны, но ведь Паша ждать не будет, а рейсовый пароход между островом и берегом не курсирует. Да и за все время, что мы здесь были, не видели, чтобы кто-то приплывал на наш точно необитаемый остров, или мимо рядом проплывал – не видели. Лодки шмыгали где-то ближе к противоположному берегу или, в крайнем случае, посередине.

        После недолгих препирательств компромисс был найден, и это решение устроило всех.
        Мы идем на берег, встречаем Пашу и рассказываем ему о наших приключениях и полупойманной щуке. Паша, как истинный рыбак без сомнения заинтересуется ситуацией и, конечно, захочет познакомиться с положением дел поближе, а там, глядишь, и поможет. Особенно если у него есть спиннинг, а тяжелой щучьей блесной зацепить корягу – поплавок большого труда при определенных навыках, которые у Паши несомненно есть, не составит.
        Филя же для страховки остается у озера, где и будет ждать нас всех. На всякий случай – ведь без него лодка же не уплывет.
        Почему Паша не пытался блеснить и поймать щуку до нашего прибытия на остров, если спиннинг у него был, нам как-то в голову не пришло.

        Мы прождали его практически до темноты. Первый час мы просто сидели на траве, свесив ноги с прибрежного приступка, болтали ни о чем и тупо смотрели на едва виднеющийся вдали противоположный берег. Ничего похожего на лодку оттуда к нам не стремилось, и перспектива попасть сегодня домой становилась все туманнее.
Решив, что даже если Паша именно сейчас, в этот самый момент отплывает от берега, мы успеем полазить с бреднем в соседнем заливе, потому что плыть ему сюда на остров в лучшем случае минут двадцать.

        Шесть пусть и крупных окуней для Киледы, которых мы сложили в сумку из-под картошки, переложив травой, посчитали все же недостаточной оплатой за его шикарное сало.
        Мы с удовольствием вспоминали вчерашние вечерние посиделки у костра, где сало с печеной картошечкой шло на ура. Как было вкусно… Даже Тагир, несмотря на свое мусульманское происхождение, трескал Серегин подарок за милую душу.
        Честно говоря, если бы не это сало, скорее всего не было бы ни этих окуней, ни сегодняшнего обеда, да и щука, надо думать, осталась бы в озере. И хоть сейчас она тоже была в озере, но какая-то уверенность, что все это не может вот так безрезультатно кончиться, и мы ее все же вытащим, нас не покидала.

        Полазили по заливу с бредешком… Уложились в полчаса. Добыча была не самой плохой – несколько крупных карасей, два приличных линя да пара не мелких щурят отправились в сумку в компанию к окуням. Мелочь в виде сорожек да окунишек мы просто не брали, живцы нам были больше не нужны.
        А Паши все не было…

        К вечеру небо стали затягивать серые тучи, которых становилось все больше и больше, пока, наконец, все не заволокла сплошная серая пелена, полностью скрывшая еще высоко стоявшее солнце. Сразу стало темнее, как будто день прыгнул на пару часов вперед, и появилось ощущение, что с минуты на минуту пойдет дождь.
        Мокнуть на берегу, где не было ни одного большого дерева, способного прикрыть от дождя, не хотелось. Волей – неволей надо было возвращаться на озеро – там хоть шалаш есть. Будет где укрыться.
        Пришлось тащиться со всеми пожитками обратно. Оставлять их здесь без присмотра мы не решились. Остров хоть и необитаемый…

        При нашем появлении из леса с полянки возле погасшего костра поднялась целая стая ворон, громко негодующих по поводу прерванной не прошенными гостями  птичьей трапезы. А вот Фили рядом не было.
        Как оказалось, он стоял у самой кромки воды в весьма необычной позе - на четвереньках, склонившись над озером и что-то напряженно высматривая на дне. Это было непонятно. Побросав вещи возле шалаша, мы подались на берег.

        Филя оказался мокрым с головы до ног. Было видно, что из воды наш охотник выбрался буквально пару минут назад – тонкие струйки стекали с него на траву везде, где только можно. Однако он не дрожал как после утреннего купания, и весь его сосредоточенный вид говорил, что сейчас ему не до таких мелочей, как холод. Есть дела поважнее…
        Он повернул голову к нам, когда мы подошли буквально на пять метров, но даже и не подумал встать. Напротив, отвернулся и принялся опять что-то пристально рассматривать на дне.

        Мы опешили, не зная что и думать. Потом Женька все же спросил:
        - Эй, купальщик, ты что, опять за щукой нырял?
        Филя, не поднимая головы, неохотно и неразборчиво пробурчал, как будто сразу признавая свою вину:
        - Я… кастрюлю утопил… случайно…
        Потом, тяжело вздохнув, все же поднялся. Вода с него устремилась вниз еще сильнее. Я махнул рукой, понимая, что найти утонувшую кастрюлю на такой глубине нереально. Была бы еще вода теплой…
        - Ладно, пошли сушиться, пока дождь не начался. Потом расскажешь…
        Сразу повеселевший Филя побежал впереди нас – все же ему было холодно.

        Все оказалось до смешного просто. Просидев пару часов на берегу, наблюдая за большей частью неподвижным поплавком – ориентиром, он понял, что у нас что-то пошло не так и, скорее всего, Паша не приехал. Значит придется опять ночевать здесь и неплохо было бы разжечь костер и вскипятить воду для ужина, чтобы что-то приготовить. Что именно, он пока не задумывался – вот соберутся все, тогда и решим.
        Прихватив пустую кастрюлю, Филя отправился на озеро за водой и тут впервые увидел поплавок – корягу прямо рядом с берегом, буквально в метре. Здесь была небольшая земляная ступенька, с которой набирать воду было очень удобно, и мы всегда ею пользовались.

        Коряга с хорошо различимой намотанной леской спокойно расположилась у ступеньки  буквально на расстоянии вытянутой руки, может чуть дальше. Филя сначала даже не поверил своему счастью, а потом что-то запаниковал – вдруг не получится? Бежать за самодельным «багром», оставшимся на противоположном берегу, не было времени.
        Хорошо, что солнце спряталось за тучами, и не надо было думать о том, чтобы падающей тенью не спугнуть хищницу. Надо было думать о максимальной осторожности и соблюдении тишины. «Главное – не делать резких движений» - успокаивал он сам себя.
        Буквально по сантиметру как на самой настоящей охоте Филя стал подкрадываться к воде.

        Поплавок оставался на месте. Вот охотник уже встал на ступеньку, примерился, представил, как он цепляется вон за тот самый мощный сучок, как тянет корягу на себя и тут с ужасом понял, что ему не хватает буквально десяти – пятнадцати сантиметров, чтобы дотянуться до заветной цели.
        Его противник словно почуял что-то. Поплавок слегка колыхнулся, готовый сорваться и снова исчезнуть на необъятных озерных просторах.

        Времени на рассуждения и выбор правильного решения не было. Филя молниеносно перехватил кастрюлю из левой руки, в которой так и держал ее, в правую, размахнулся, вытянулся и зацепил корягу краем кастрюли. Кажется, даже за тот самый сучок, за который и хотел…
        Что было дальше, охотник не понял. Мощный рывок за руку и он с шумом не меньше утреннего падает, погружаясь с головой в воду. Куда делась кастрюля, да и злосчастный поплавок, когда вынырнул, он не увидел.
        Зато, что было после этого, мы видели прекрасно.

        На этом злоключения дважды горе-охотника, да и наши тоже, не кончились, скорее, только начались.
        Пока Филя с Тагиром теперь уже вдвоем выкручивали намокшую одежду, мы с Женькой пытались развести костер, чтобы согреться и просушиться, и, может быть, сварганить какой-нибудь немудрящий ужин. Да ту же уху…
        Караси у нас сейчас есть, и почистить их дело двух минут, это не окунь с его крепкой чешуей. Пшено тоже осталось. Соль есть. Картошки, правда, нет, ну да не беда. Все равно горяченького похлебать будет не лишним.

        Когда я выкладывал собранные сухие ветки в шалашик для костра, мой взгляд непроизвольно зацепился за рассыпанные по земле рядом с кострищем зернышки пшена. «Вот что здесь вороны клевали…» - сразу подумал я, вспомнив разлетающихся птиц при нашем приближении, и только потом озадачился: « А откуда здесь пшено?». Крупа должна была храниться в сумке у Женьки, именно он брал ее из дома.
        - Жека, а пшено у тебя? - спросил я, боясь услышать ответ, который уже знал. - Ушицы сейчас сварим…

         Женька, стоявший на коленях, перестал ломать ветки для костра, притащенные из леса и с изумлением уставился на меня. Этот взгляд был настолько красноречив, что я понял, что спросил что-то не то. Но вот что, до меня не доходило.
        - Пшено я здесь птичкам высыпал, когда мы домой засобирались, - нисколько не раскаиваясь, ответил тот. - Кто же знал, что так получится.
        Потом опять внимательно посмотрел на меня, стараясь понять – прикалываюсь я или нет, и осторожно спросил:
        - А ты в чем уху варить собрался? - сделал многозначительную паузу. - Кастрюля-то утопла…

        Вот тут я включился и очень удивился самому себе – пять минут назад говорил, что кастрюлю на дне не найти и вдруг… как выключило. Хорошо, что еще карасей не начал чистить. Посмеявшись вместе с Женькой, решили запалить костер. На улице стремительно темнело.

        У меня в коробке оказалась всего пара спичек, которые я бездумно истратил, не добившись результата. Сложенные шалашиком сухие веточки, по моему мнению, должны были вспыхнуть сразу, поэтому я не озаботился ни сухой травой, ни даже кусочком бересты. И напрасно.
        - У кого спички есть? - пока еще не представляя масштабов постигшего нас несчастья, беспечно спросил я.

        Филя, появившийся у не разожженного костра в одних трусах и  поеживающийся от вечерней прохлады, громко ответил:
       - У меня… - потом, с трудом сдерживая себя, не то захрюкал, не то заржал, - были…
        Вернулся к ближайшему кусту, где развешивал одежду и поднял с земли размокший, буквально расползающийся в руке коробок с десятком никуда не годных спичек.
        Тагир и Женька сразу зашарили по карманам, но ничего похожего на спички не нашли. Поиски дружно переместились к шалашу в надежде найти так нужные сейчас спички в собранных домой вещах.

        Женька поочередно выкладывал из сумки закидушки, кружку, ложку, банку с солью, запасную толстовку и тихо бормотал под нос:
        - Ведь были… Были… Точно помню… Я же брал…
        Тагир перебирал вещи молча, но тоже ничего не обнаружил. Я, зная, что спичек у меня в старом отцовском рюкзаке, куда я сложил весь свой рыбацкий скарб, нет, все же перерыл его, чтобы удостовериться и присоединиться к своим неудачливым друзьям.

         - А ведь это мой второй коробок, - внезапно заявил Филя. - Первый я еще утром намочил, когда купался.
        - А куда ты его дел? - с надеждой спросил я. - Может они высохли уже? - имея в виду спички.
        Филя обреченно махнул рукой.
        - Да в озеро выбросил… У меня же еще были…

        Мы попали конкретно. Мало того, что остались даже без кипятка, так еще не было никакой возможности просушить нашего горе-охотника, купающегося в одежде почти в ледяной воде уже второй раз за день.
        Филя, подрастерявший свой апломб, натянул фуфайку на голое тело и присел на корточки у не горящего костра, прикрыв полами фуфайки колени. Удивительно, но нас всех так и тянуло к давно погасшему костру, где вроде даже становилось теплее.
        Пришлось этого водолаза коллективно одевать.

        У меня в рюкзаке нашлись запасные трикушки. И хоть здоровому Филе они были и маловаты и тесноваты, выбирать не приходилось. Я посоветовал ему снять мокрые трусы, чтобы быстрее согрелся.
        У Тагира нашлась рубашка с длинными рукавами, едва прикрывшая пуп страдальца. А Женька подогнал запасные носки, у которых пятка оказалась где-то посередине подошвы здоровенной Филиной стопы, и предложил ту самую толстовку. При всем желании в ворот ее Филя даже не смог просунуть голову. Так и лег спать в фуфайке.

        Голодное брюхо долго не давало уснуть, но все же мне удалось задремать, правда, ненадолго. Разбудили меня мокрые капли, падающие прямо на лицо.
        Проснулся я сразу, но спросонок долго не мог понять что происходит. Потом, разобрав шум капель, стучавших по стенкам шалаша, понял, что идет дождь.
В свое время и крышу и стенки шалаша накрыли еловыми лапами, которые когда-то, возможно, и не пропускали дождь, но сейчас, когда лапник высох, прочность его значительно понизилась. Вот я и получил первое подтверждение этому.

        Пришлось придвинуться поближе к стене, проверив предварительно герметичность крыши в углу. Здесь, вроде был порядок – с крыши не капало. Мое место тут же занял Женька, спавший рядом, но буквально через минуту чуть ли не заверещал и не подпрыгнул. Дождевые капли добрались и до него.
        Своим дерганьем он разбудил и Тагира и Филю. Вчера Филя спал с краю у противоположной стены, а сегодня пристроился в середину между Женькой и Тагиром, рассчитывая спокойно проспать ночь в тепле. Но не удалось.

         Как выяснилось, крыша бежала еще в нескольких местах. Надо было что-то делать, как-то чинить крышу, чтобы окончательно не промокнуть и не простудиться. А когда нет перспектив на возможность погреться и обсушиться у костра, необходимо максимально стремиться не намокнуть. Пока мы рассредоточились по шалашу, найдя каждому уголок, где с крыши не капало.
        Первым свою идею озвучил Филя:
        - Надо идти наломать лапнику свежего, да крышу закидать. Тогда может бежать не будет…
        Идея была так себе…  Мы с Женькой разве что не рассмеялись, представив как в полной темноте, под дождем, в мокрой траве по колено бродим по лесу, стараясь отличить одно дерево от другого. Да даже если это каким-то чудом удастся, вернемся мы мокрые уже не по колено, а по… в общем вам по шею будет, а то и по макушку. А смысл?..

        Как ни странно, его поддержал Тагир. Правда, Филину идею он интерпретировал:
        - Надо сначала раздеться полностью, потом в лес сходить, веток наломать, а потом в сухое одеться.
        Женьку это разозлило до крайности. Он разве что не закричал:
        - Вы что? Мыла наелись? Куда ночью идти? Да еще нагишом? Давайте, попробуйте. Я лично ни за что не пойду. Пусть даже промокну здесь весь…
        Потом пару секунд подумал и выдал идею вполне жизнеспособную:
        - Проще брезент с веток взять, да и укрыться им. Можно и на голых ветках полежать, или на фуфайках.

        Лично мне Женькина идея понравилась больше, но я пошел чуть дальше.
        - Брезент не натянутый все равно намокнет и пропускать будет. А вот если его на крыше натянуть, может и прокатит…
        Эта идея понравилась всем, но вот идти воплощать ее в жизнь, что-то никто не торопился. Лезть под дождь даже на пять минут не хотелось.
        Пока мы рядились, дождь неожиданно стих. Во всяком случае, стук его капель прекратился и больше не надоедал, да и капать с крыши не сразу, но перестало.

        До утра было еще далеко. Густая черная темнота без малейших просветов, заливавшая все вокруг не оставляла никаких сомнений, что мы еще успеем вздремнуть.

         Вставать утром очень не хотелось, и мы, сгрудившись потеснее, чтобы бы не растерять оставшееся после сна тепло, долго обсуждали возникшие  проблемы.
        Сыро, прохладно, голодно… И главное, никаких перспектив на их ближайшее разрешение. Хотя… кое-какие все же были.
        Первая, ладно… Дождь кончился, значит рано или поздно все просохнет. Вторая тоже… Так себе… Небо очистилось и отчетливо голубело в проеме шалаша. Значит, солнце выглянет с минуты на минуты, а там, глядишь, и потеплеет. Тоже хорошо.
        А вот что делать с голодом? Одной холодной водичкой его не побороть. Разве что приглушить на время…

        Вчера вечером мы сначала перетрясли все свои вещи, чтобы разыскать спички, потом еще раз, чтобы найти хоть что-то съестное, но кроме банки с солью и остатков сахарного песка так ничего и не обнаружили.
        Соль оставили в покое, а вот сахар разделили по-братски – мерили столовыми ложками, ссыпая сразу в подставленные кружки. Досталось где-то по полторы ложки. Кипятка, понятное дело, не было, пришлось наливать озерной водички. В холодной воде сахар растворялся плохо, поэтому сначала выпили, долили и снова выпили еще по пол кружки. Это и был весь наш ужин, хоть чуть – чуть заглушивший голод, но утром резко напомнивший о себе.

       Рассчитывать, что Паша приедет за нами ранним утром не приходилось. В лучшем случае прибудет к обеду или к тем же четырем часам, что более вероятно. Надо было продержаться.
        Сырую рыбу есть мы не хотели – не дошли еще до такой кондиции, а вот пошарить по окрестностям в поисках чего-то съедобного решились. Лето в самом разгаре. Может же в лесу малинник какой-нибудь быть, или лесная земляника расти, щавель, наконец, папоротник.

        Мы стояли у самой воды на месте вчерашней вечерней битвы нашего охотника за щуками со своим противником. Сегодня Филя уже не казался таким решительным, все больше молчал, кутаясь в фуфайку, натянутую на голое тело. Его непросохшая одежда за ночь намокла окончательно и сейчас, развешенная по кустам, сохла под лучами появившегося солнца. А рубашку, одолженную Тагиром, он предпочел снять – очень уж она была мала ему.

        Коряга – поплавок спокойно стояла ближе к противоположному берегу, да и рогулька жерлицы покачивалась рядом, так что было непонятно сидит там щука или уже убежала. Утром, когда мы умывались да завтракали холодной озерной водичкой, она все же двигалась, да и рогульки видно не было, а сейчас замерла. Пацаны мрачно поглядывали на этот ориентир, не выказывая ни малейшего желания заняться охотой.  Вчерашнего ажиотажа уже не было. Сказалась и бессонная ночь, и холод, и голод, да и явные провалы накануне оптимизма не добавили.

        Надо было их расшевелить.
        - Ну, что… Щуку-то сегодня ловить будем? - беззаботно спросил я.
       Отозвался один Филя, да и то после приличной паузы:
         - Я вчера уже половил… Сегодня что-то купаться больше не хочется. Был бы костер, а так… - он, руками засунутыми в карманы, распахнул полы не застегнутой фуфайки и с удивлением посмотрел на обтягивающие ноги короткие штаны.
        - Ну ладно… Тогда я себе ее возьму, - как можно беспечнее сказал я.

        Вот тут ребята оживились.
        - Ты поймай сначала, - с ехидным смешком поддел Жека, но, как оказалось, не только меня, - а то вчера один охотничек ее уже изловил.
Тагир только хмыкнул, а Филя сурово посмотрел на него и  с обидой покачал головой.
         - Мне только твои закидушки нужны, - повернулся я к Женьке.
 
        Вчера, перетряхивая собранные вещи в поисках спичек, а потом и продуктов, тот выложил свои донки на траву возле шалаша, где они остались ночевать под дождем. Утром я их и заприметил. Дома у меня было пара точно таких же, но их я с собой не взял. Братец, который ездил за рыбой на острова уже не один раз закидушки с собой никогда не брал. Вот и я не захватил.
        Женька только усмехнулся и кивнул головой.

        Я остановился напротив коряги, расположившейся метрах в пятнадцати от берега, и стал потихоньку сматывать леску с мотовила. Хозяин снасти быстрее всех сообразил, что я хочу сделать, но решил предупредить меня.
        - Там леска слабая – 0,25 всего… Вряд ли выдержит.
        - Выдержит, - так же беспечно ответил я и привел свои аргументы. - Щука уже сутки эту корягу, чуть ли не с себя ростом таскает, наверняка устала. Иначе чего бы это ей на одном месте стоять? Да и не ела она тоже сутки, ослабла. С такой уздой вряд ли за шустрым окунем угонишься.
Этих обоснований хватило, Женька замолчал, только передвинулся поближе ко мне, чтобы ничего не пропустить. Филя и Тагир пока стояли на месте.

        Размотав мотовило, я выложил леску на притоптанную траву широкими кольцами, чтобы витки не перехлестывались между собой, а к укрепленному на конце самодельному свинцовому грузилу – ложке привязал пару колец из той же лески, отрезанной от другого конца. Может хоть они за какой сучок зацепятся, или крючки на поводках, которые я тоже не стал убирать.

        Первый бросок был и удачным и неудачным одновременно. Свинцовая ложка пролетела прямо над корягой, но плюхнулась в воду метрах в двух дальше. Пока я лихорадочно перебирал леску, быстро утягиваемую на дно тяжелым грузилом, коряга как-то лениво подалась в сторону, а потом стала удаляться вдоль берега, не подплывая к нему близко, и метров через тридцать опять остановилась.
        В глазах напарников появился интерес. Вытащив грузило, я перебрал леску, уложил ее в руку наподобие лассо и отправился вслед за корягой, то есть за щукой. Ребята подались за мной.

        Второй и третий броски были лучше. Ложка – груз падала ближе к коряге, но вот зацепить ее все никак не удавалось. После третьего броска рассерженная щука, понявшая, что покоя ей здесь не будет, подалась к середине озера.
Прикинув расстояние до цели, мы поняли, что с противоположного берега до нее будет ближе, и потихоньку тронулись туда.

        Филя, который всего пятнадцать минут назад казался полностью разочарованным в этой необычной охоте, встрепенулся, подобрался и пошагал первым в нашей колонне. На берегу, откуда до поплавка – ориентира было ближе всего, он поднял оставленный здесь «багор» и оперся на него как на древко копья, изображая пусть не самого главного,  кем он казался себе вчера, но хотя бы одного из охотников. Т-а-а-к-с… Процесс пошел…
        Я пошел еще дальше.

        - Жека, давай-ка ты попробуй бросить, - и протянул ему и леску и грузило. - У тебя целкость лучше. Вон как ты вчера картошкой точно пулял. Плавала бы щука по воде – точно убил бы.
        Филя с Тагиром засмеялись, а Женька повернулся и с недоумением посмотрел на меня. Для него это было неожиданно.
        Идея с донками была моей, да и от продолжения охоты ребята   отказались. Во всяком случае, никакого рвения или интереса не проявили, так что я был в своем праве заниматься этим пока не надоест. Но я решил по-другому.

        Жека с каким-то напряжением молча принял от меня снасть, сжал губы и на секунду замер поглядывая на поплавок, оценивая расстояние до него и свои возможности. Потом положил все на землю, обтер ладошки о штаны – явно волновался, переложил леску по-своему, но тоже широкими кольцами и, наконец, взялся за грузило. Подкинул его в руке, привыкая к весу, перехватился за леску чуть выше  и начал раскручивать.
        Бросать из-за плеча было удобнее, но опаснее - крючки, оставленные на поводках, могли зацепиться или за одежду или даже за ухо. Поэтому он после третьего оборота и бросил снизу. И бросил мастерски.

        Свинцовый груз практически без всплеска вошел в воду сразу за корягой. Мне даже показалось, что он задел ее, потому что коряга точно покачнулась. Или это леска заскользила по ней, увлекаемая в глубину тяжелым грузилом? Или это крючок за ствол зацепился, поскольку коряга через секунду вдруг повернулась вокруг своей оси и даже слегка ушла под воду?
        Думать было некогда, надо было срочно стопарить леску пока щука не опомнилась, и пытаться прихватить корягу покрепче, а Женька стоял с раскрытым ртом и улыбался довольный своим броском.

        Я наступил на леску и сразу прижал ее к воде, одновременно вытягивая на себя. Все же крючок где-то зацепился и груз далеко не убежал – после третьего перехвата я почувствовал, что тяну корягу – сопротивление моим действиям значимо возросло, и поплавок двинулся в нашу сторону. Но не надолго…

        Еще через пару секунд мы получили достойный ответ своим недружелюбным действиям. Щука, поняв, что ее, царицу здешних мест, неизвестно кто пытается нагнуть, с чем она была категорически не согласна, рванула в противоположную сторону.
        Удар был хорош и от неожиданности я едва не выпустил леску из рук – она заскользила между пальцами и коряга стала быстро удаляться к центру озера. Включился я только тогда, когда поплавок – ориентир отъехал уже метров на десять, и возникла острая необходимость его притормозить, иначе он мог бы удрать неизвестно куда. Хотя притопленных деревьев или кустов,  где могла запутаться щука вместе с поводком, здесь, скорее всего, не было, но береженого Бог бережет.

        Я стал сжимать леску между пальцами с постепенно возрастающим усилием, и метров еще через десять мне удалось воинствующую хищницу остановить.
Правда, опять ненадолго.
        Щука рванула в сторону и натянутая как струна леска мгновенно ослабла. А вот этого допускать было никак нельзя. При следующем рывке она могла лопнуть, и пришлось быстро перебирать ее, вытягивая и не давая слабины.

        Еще один рывок, и снова приходиться травить леску, затем вновь натягивать ее. И еще раз. И еще…
        Война шла долго, и пятнистая красавица стала уставать. Рывки ее стали слабее, пробежки под водой короче, а подтягивать потенциальную добычу удавалось чуть больше, чем она уходила во время своего спурта. Да и действовал я увереннее, поняв, что коряга с жерлицей фиксированы надежно, а леска на закидушке достаточно прочная.

        Еще минут через десять борьбы, проходившей с переменным успехом, удалось увидеть темную широкую спину, которая тут же скрылась в глубине – пленница почувствовал близость берега, и удвоила усилия по освобождению. Пришлось снова травить леску и снова осторожно вываживать добычу. Крупную добычу! Теперь мы в этом не сомневались – спина шириной чуть ли не в две ладони давала основания думать именно так.

        Богиня победы Ника вскоре все же смилостивилась и решила перейти на нашу сторону - оригинальный природный поплавок оказалась метрах в трех от берега. Филя, сгорая от нетерпения, взял наизготовку свой «багор», надеясь на этот раз удачно зацепить ненавистную корягу, из-за которой он уже дважды купался.

         Женька с Тагиром, разойдясь в стороны и сжав кулаки, не мигая, смотрели на поплавок. То с одной стороны, то с другой раздавались негромкие подсказки, больше напоминающие смиренные просьбы или заклинания:
        - Не спеши… Не спеши… Тише… Тише…
        Я и не торопился, понимая, что это, пожалуй, последний и единственный шанс.

       Да и Филя на этот раз не грубил. Он аккуратно, как его и просили, завел свой «багор» за корягу и зацепил ее самым мощным сучком точно посередине. Тагир с Женькой одновременно облегченно выдохнули, а Филя стал так же осторожно отступать, подтягивая всю конструкцию вместе со щукой.
        Когда коряга оказалась на земле, ее подхватил оживший Женька и так же стал пятиться спиной вперед в глубину острова. Щука сопротивлялась, но отпускать леску Жека уже не отпускал.

        Еще через минуту из воды у самого берега показалась та самая огромная зубастая пасть, которую я видел чуть больше суток назад. Зубы – кинжалы были теми же самыми, острыми и страшными, а вот взгляд хищницы, как мне показалось, изменился. Вместо удивления и насмешки в нем отчетливо читалась огромная усталость и тоска. Она все понимала и сопротивлялась больше по инерции. Тем не менее, щука была еще очень опасна…

        Вот тут свою удаль и смелость показал Тагир, он внес заметный вклад в общую копилку победы. Нимало не смущаясь, этот Илья Муромец обошел Филю, обогнул Женьку, не говоря ни слова, схватил торчащую из воды голову с огромными зубами большим и средним пальцем прямо за глаза и не без труда выволок щуку на берег, даже оттащил чуть дальше от воды. Я еле успел выбрать леску и отшатнуться.

        Перед нами лежало чуть сплюснутое с боков серовато-бурое бревно, размером, наверное, с пол Женьки, с широкими темными полосками на боках и пятнами оливкового цвета. Мягкие, закругленные плавники у этого бревна были ярко-оранжевыми и смотрелись очень красиво.
        Но эта красавица спокойно полежала на травке буквально полминуты, а дальше пришлось выстраивать из наших тел настоящую баррикаду, отгораживающую неистовую воительницу от ее родного дома, чтобы не дать ей туда вернуться.

        Она извивалась не хуже змеи, изгибалась как акробат в цирке, прыгала как мастер спорта на соревнованиях и при всем при том не забывала щелкать своим «боекомплектом», пытаясь напугать нас. Вот тут я подумал - хорошо, что рыбы не говорят. Представляю, чтобы тут сейчас творилось. «Козлы… Да вы знаете кто я?.. Да я вас всех…».. - не стесняясь, орала бы наша воинствующая красавица на все озеро, а может и еще что,  похлеще.

        Но эта буря эмоций все же длилась недолго, силы оставили ее и щука, смирившись с неизбежным, притихла и изредка шевелила жабрами.
        Тут уж мы обступили ее со всех сторон и даже опустились на колени, чтобы лучше рассмотреть. Таких огромных щук мы еще не видели. Даже среди тех, которых привозил с рыбалки Паша с друзьями, таких исполинов точно не было. А у нас теперь был…

        Оценивая размеры нашей красавицы, я как Тагир попытался померить расстояние у нее между глаз, но как ни старался не смог. Моих растопыренных пальцев при всем желании не хватало. И это притом, что у нее глаза располагались вверху головы и спереди, а не по бокам.
        Потом мы решили ее померить. Никакой линейки у нас не было,  и мы решили действительно сравнить ее с Женькой, как самым мелким из нас. Поднимать ее за глаза что-то никому больше не хотелось, а по-другому не получалось. Да и удержать такого гиганта было не просто не только из-за веса, а из-за того, что щука была скользкой до невозможности. Вся оказалось в какой-то тягучей слизи, и буквально выскальзывала из рук.

        Ничего другого мы не придумали, как уложить нашего снайпера рядом с жертвой его меткой атаки. Щучья пасть оказалась даже выше Женькиного пупка, так что наши первые предположения, что пойманная щука размером с пол Женьки, оказались неверными. Она была больше, чем пол Женьки.

        Радость от такой неимоверной удачи, в которую большинство из нас уже не верило, отодвинула утренние житейские проблемы на задний план, но когда зашкаливающие эмоции поутихли, одна из проблем очень настойчиво снова завладела нашим вниманием.
        Утренний поход в лес за продуктами питания окончился ничем. Ни зарослей малины, ни земляничной поляны, ни непроходимой поросли папоротника мы не нашли. Из всех известных нам съедобных растений нам попался только щавель, да и то не домашний, а конский. И к тому же еще дефективный.

        Нашли мы его не в лесу, а на лугу. Бурые метелки щавеля поднимались вертикально в небо, а распластавшиеся по земле широкие листья были покрыты какими-то неровными буро-коричневыми вздутыми пятнами, так что попробовать его на зуб, даже не смотря на голод, ни у кого из нас желания не появилось.
Мы продолжали слушать тоскливое урчание в животе, которое с каждым часом усиливалось, общее напряжение и неосознанная тревога нарастали, а среди мыслей на первый план выходила всего одна – где бы и чего бы поесть. И это мысль поглощало нас все больше и больше.
        Пока, наконец, не появился спаситель  Паша.

        Сказать, что Паша был удивлен нашей добычей, это не сказать ничего, хотя виду поначалу не подавал, держал фасон.
Он пришел к шалашу сам, когда мы уже загрузили щуку в рюкзак, чтобы перебраться к речному берегу, где попытаться докричаться до любой проходящей мимо лодки и хоть спичек у них попросить что ли. Рассчитывать, что нас вдруг всех увезут отсюда незнакомые люди, не приходилось. Если только щуку им в качестве оплаты отдать… Но это мы не рассматривали, и готовы были даже еще сутки поголодать.
        Чуть ли не половина пойманной хищницы, красиво распустив хвост, переваливалась через затянутую горловину рюкзака, и смотрелось это очень здорово.

        Наш незадачливый капитан еще от самого леса заорал:
        - Эй, гаврики, вы что, домой не собираетесь?
        И по его уверенному голосу было понятно, что никаких угрызений совести из-за своей задержки он не испытывает.
        А вот когда Паша увидел нашу красавицу, для чего ее пришлось снова доставать из рюкзака, голос его изменился. Он стал тихим и изумленным, но хвалебных отзывов мы от него не дождались, сквозило все больше  сокрушение по поводу того, что вот пацаны какие-то смогли, а они, старики, нет. Хотя надо сказать, что поглядывать на нас он стал как-то уважительно.
        Но нам было не до этого.

        Когда все расселись в лодке, Тагир, осунувшийся лицом и опять оказавшийся ближе всех к Паше, жалобно спросил:
        - Паша, а у тебя пожрать ничего не найдется?
        Тот изумленно уставился на Тагира, а затем, ничего не понимая, так же посмотрел на всех нас. Мы выглядели не лучше. В наших глазах отчетливо читался только один вопрос, который Тага уже озвучил, ну и безумная, отчаянная надежда.
Сначала Паша попытался что-то спросить или сказать, но смог только вымолвить:
        - А-а-а… Вы-ы-ы …
        Потом махнул рукой, молча повернулся и достал из-за спины почти новый школьный портфель необычного красно-коричневого цвета. Нахмурив брови, словно раздумывая, недолго порывшись, он достал из портфеля …огурец.
        - Вот… У Пети Хабарова выпросил на семена. У него огурцы вкусные, и горьких почти не бывает, - был его чуть более многословный ответ.
 
        Если пойманную щуку я как-то назвал матерью всех щук, то этот огурец точно был прадедом всех огурцов.
        Он был огромен - не меньше чем с половину Пашиной руки, толст и больше напоминал перезревшую желто-коричневую дыню. Да и весил, наверное, чуть ни килограмм.

        Пока Тагир раздумывал брать или не брать этот огурец – переросток, Филя моментально смахнул его с Пашиной ладони, и только слегка обтерев об рубашку, тут же отправил в рот. Откусил он то ли от души, то ли от дури, то ли от жадности, в общем, много и с набитым ртом пробурчал:
        - Давай – давай… Я тебе завтра пять таких принесу. У нас огурцы тоже вкусные, - после чего протянул его Женьке.
        Женька - мне, я – Тагиру. После полноценного круга и солидных жевков оставалось еще больше половины. Мы молчали и активно жевали, стремясь быстрее прожевать и укусить еще по разу, а может и по два.

         Паша с возрастающим изумлением смотрел на нас, и в недоумении  качал головой. Потом повернулся к своему портфелю, открыл его еще раз и через пару секунд достал … пачку маргарина, завернутую в пергаментную бумагу.
        - Вот … еще… Матушка просила купить для постряпушек…
        Филя так же бесцеремонно взял выложенную на ладонь пачку, отвернул обертку с одного конца, зачем-то понюхал и, не говоря ни слова, откусил сначала огурец, а затем приличный такой кусок содержимого упаковки, которое по виду напоминало белый жир. На лице при этом у него не отразилось ничего.

        Маргарин, как и огурец, прошел по кругу, а после следующего не осталось ни огурца, ни маргарина. Зато на лицах появилось что-то подобие улыбок и если не полного  блаженства, то уж удовлетворения точно. Мы повеселели и в разнобой стали делиться с Пашей нашими новостями, рассказывая больше о нелегкой и долгой борьбе со щукой. А про спички, кастрюлю, дождь и голод упомянули мимоходом.

        Дома щуку взвесили. Она потянула на одиннадцать четыреста.
Рубить ее на куски, чтобы поделить, мы не стали, жалко было портить такую красоту, и Филина матушка нажарила нам котлет. Таких маленьких, кругленьких и почему-то серых, а не коричневых, как из мяса. Котлет было много и были они очень вкусные. Ничуть не хуже, чем из свинины. Ели мы их два дня.
        Тогда же брат рассказал, почему Паша не приплыл за нами во время.
        Оказалось, что он практически и не виноват в своем опоздании. В двигателе то ли залило, то ли забрызгало свечи, и он, как ни старался, мотор завести не смог. Пришлось срочно искать другие, и как только нашел, сразу отправился за нами. Ну, а братец утряс все проблемы с родителями, просто заявив, что мы еще на день задержимся. Уж очень нам там нравится.
        Ничего удивительного в этом не было. Такое было время.